ufficialmente

      — Задрал он со своими собраниями, — ворчит Артур, пытаясь придать презентабельный вид своей белой рубашке. — Ладно бы в школе, насрать, сходил бы в толстовке, так нет! Надо куда-то ехать на другой конец Москвы, ещё обязательно в парадном! — Ну, съездим, ничего страшного, — спокойно отвечает Дима, затягивая на поясе брюк кожаный ремень. — У меня из парадного только эта рубашка, сука, даже пиджака никакого нет, — Колесников отключает от сети утюг и убирает прибор на его законное место. Стягивает через голову футболку. — У меня этих пиджаков навалом, я поделюсь. Цепляй рубашку, пошли, глянем, — Якубовский застёгивает стальной ремешок механических наручных часов и уходит в зал. Артур следует за ним. Дима открывает створку шкафа, где хранится целая коллекция пиджаков: тёмные, светлые, удлинённые, лёгкие летние, утеплённые осенне-весенние. На все случаи жизни. — Вот есть вариант. Как раз под эти брюки заебца будет, — Якубовский вытаскивает вешалку с чёрным пиджаком. — Это тебе не хухры-мухры, это итальянский! — А у тебя какой? — Артур кивает на пиджак, в котором Дима ходит последние двадцать минут. — Английский, — Дима цепляет вешалку с предметом гардероба на ручку шкафа и принимается самостоятельно застёгивать пуговицы на Артуровой рубашке, которую он, как и было сказано, просто «нацепил». — В чём различие? — интересуется Колесников, неотрывно следя за Димиными тонкими пальцами, ловко продевающими пуговицы в петли. — Английские самого простого кроя, с чёткими линиями, плечи подчёркнуты. Чопорные такие пиджаки, можно сказать. Итальянские не такие строгие: линия плеч мягче, повторяет контуры фигуры. Изысканнее, что ли, выглядит, — рассказывает Якубовский. Застегнув рубашку на Артуре, позволяет себе заигрывающе положить ладонь на его ягодицу, на секунду легонько сжать пальцами и тут же убрать руку. — Надевай. Дима снимает пиджак с вешалки, подносит к Артуровым плечам, помогая одеться. — Да вы, Дмитрий, джентльмен! — улыбается Колесников, выпрямляя замявшуюся ткань на рукавах. Якубовский встаёт перед ним и поправляет плечи пиджака, немного колдует над сбившимся воротом рубашки, быстро отходит к шкафу, забирает с полки один из своих галстуков, естественно чёрного цвета, мастерски завязывает его на Артуровой шее, даже затягивает не сильно и не слабо — идеально. Завершив преображение, отходит полюбоваться своим творением и своим мужчиной. Больше, конечно, вторым. — Тебе очень идёт. Прям, ну... Вау. Bellezza indescrivibile. Если матом не выражаться. — А если выражаться? — Артур не уточняет перевод сказанного, очевидно, на итальянском языке. И так понимает, что это комплимент. — Ты самый охуенный. Коротко, ясно и по делу. А главное, с поощрением: Артур, моментально покраснев в щеках и смущённо заулыбавшись, тянется к нему за поцелуем. Настаёт время выдвигаться. Домашние питомцы получают свою порцию ласки и дневной запас корма в мисках. Мужчины надевают обычную уличную обувь, просто заранее вымытую. Костюмы костюмами, а любимой обуви изменять никто не хочет. Артур из-за того, что это чёрно-белые «Air Jordan», мечта его детства, и так же он говорил себе, когда на кассе отдавал за них пять с лишним тысяч. Дима выбрал кеды «Vans», чёрные с жёлтой полоской на белой подошве — эти кеды он считает самыми счастливыми из всей его немаленькой коллекции обуви этой фирмы. В лифте Дима снова не сводит глаз с Артура. Сопит и чуть ли не облизывается, пока Колесников тыкает пальцем в новые сенсорные часы, которые Якубовский подарил ему месяц назад на день рождения. — Я не могу, вот тебя же в пиджак хрен оденешь, а зря ты так, тебе правда очень идёт. И мне очень нравится. Аж прям... возбуждаюсь. — Да? — Да. Дима не врёт. Он не знает, почему, но вид Артура в деловом костюме его очень сильно заводит. А брюки у него практически в облипку, и в них уже становится тесно. И это только от одного вида! Если бы сейчас Колесников вдруг к нему и приставать начал, ширинка бы просто разошлась. — Я не поведу машину, — заявляет Дима на выходе из подъезда. — Почему это? — Артур удивлённо смотрит то на него, то на припаркованный в десяти метрах Гелик. — Потому что за рулём смотрят на дорогу, а я не смогу, я хочу смотреть только на тебя. Веди ты, — Якубовский протягивает Колесникову ключи от машины. Дима думал, что в могилу его сведёт только вид Артура в костюме. Но оказалось, что это были цветочки. Артур в костюме за рулём дорогущего премиального автомобиля с таким гордым и уверенным взглядом — катастрофа. Колесников слишком заинтересован управлением машины: это не его несчастная знатно потрёпанная Бэха две тысячи десятого года со скрипящим всем, чем можно. Это Гелик две тысячи двадцатого года, в нём ещё толком ничего не ломалось, он бесшумный, и скорость на нём не чувствуется, поэтому Артур даже не замечает, как разгоняется выше ста километров в час. А Дима, который всегда очень ревностно относится к водительскому месту его автомобиля, решает, что если Колесников согласится почаще надевать вместо толстовок хотя бы просто рубашки, хотя бы под какую-нибудь кофту, то он подумает над тем, чтобы почаще пускать его за руль. В здании, куда им было велено прибыть, куча народу, все приехали на какие-то свои конференции, всех разводят по залам, кто-то носится, пытаясь найти свою группу. Якубовского это, неудивительно, не интересует. Их отведут. Сейчас Колесников держит с ним зрительный контакт. «Только стояк спал, cazzo di bocca» — думает про себя Дима. Он не знает столько эвфемизмов и заковыристых матов, сколько знает Артур, поэтому использует один из итальянских, имеющий много недословных переводов, просто для галочки, чтобы проматериться. — Облапать тебя хочется всего, пиздец как, — шипит Дима через сжатые зубы. Горящим взглядом гипнотизирует губы Артура в полной готовности расплакаться из-за неимения возможности прямо сейчас эти губы поцеловать. — Дима, ты краснеешь, угомонись. Я тоже щас покраснею, и это будет подозрительно, — Колесников оглядывается назад, убеждаясь в том, что директор, вполне ожидаемо приехавший сюда с ними, стоит достаточно далеко и в целом занят разговором с главой соседней школы. Долго стоять и смотреть друг на друга им не даёт директор, завершивший свой невероятно содержательный диалог с коллегой о ценах в «Пятёрочке». Теперь Владимир Петрович отводит их и ещё нескольких подоспевших преподавателей в нужный им зал. Когда настаёт очередь Артура выходить вперёд перед залом и толкать какую-то заумную речь об учебной мотивации современного школьника, Дима старается в его сторону не смотреть, иначе рискует уже в тридцать два года схлопотать сердечный приступ. Поглядывает в свой текст, пытаясь отвлечься на него и надеясь, что вся эта занудная херотень избавит его от этого нервирующего полустояка: надо успокоиться, через человека и ему выходить, рассказывать о методических аспектах работы учителя в условиях реализации ФГОС. А сейчас даже из зала выскочить не получится: непонятно, сколько ещё говорить Колесникову, и как долго будет балаболить следующий участник. Вдруг просто не успеет даже дойти до какого-нибудь туалета, хотя бы ополоснуть лицо и вернуться, потому что в абсолютно незнакомом здании легко заблудиться? Или этот пацанёнок, младше лет на пять точно, расскажет про своё физическое воспитание дошколят за две минуты? Нет, надо успокаиваться, сидя на месте. Диме удаётся избавиться от слишком привлекающей внимание детали внешнего вида, а позже выйти и прочитать нужный материал, получить одобрение, которое его вообще не интересует, и вернуться на своё место. Остальное мероприятие, выступление ещё семи человек и подведение итогов, кажется слишком долгим. Потом ещё и самый главный здесь пузатый дядька читает список приглашённых на следующее похожее собрание участников. И Артур, и Дима в этот список попадают. Владимир Петрович радостно улыбается, довольный успехами своих работников, а работники вот не сильно-то и счастливы. Новая нервотрёпка. Только одно Якубовского устраивает в этом — он снова нарядит Колесникова в деловой костюм, и выберет из своей коллекции что-нибудь ещё. — Ну как ты? — спрашивает Артур, отдавая Диме ключи от Гелика: Якубовского слегка отпустило и он твёрдо решил, что сможет во что бы то ни стало смотреть только на дорогу. — Ещё немного и у меня яйца лопнут блять, — отвечает Дима, чем вызывает у Колесникова приступ смеха. — Хули ты ржёшь? — Да не, ничего. Мне кажется, все видели, как ты на меня смотрел в коридоре. Прям раздевал взглядом… — Ты за руль хочешь? Если хочешь — скажи нормально, не, блять… не возбуждай меня, я только успокоился. — Всё, молчу. Садись за руль. Не буду никак привлекать твоё внимание до дома, чесслово, — заверяет Артур и улыбается. Дима с головой не дружит, это понятно. В таком состоянии слушать надо радио, рекламу «новых охуительных унитазов» и скидок на батон в «Ашане». А он включает «Måneskin», песню с очень интересным переводом. Песня на английском языке, Артур его понимает, дай бог, на уровне четвёртого класса, потому что десять лет учил французский, а Дима учил язык в школе, и перевод песни знает полностью. «Give me a command and I'll do what you ask 'cause my favourite music's your: Ah, ah». По некоторым знакомым словам и последним двум звукам и Артур догадывается о смысле песни. Очень хочется выразить своё мнение вслух, но он обещал не провоцировать. Якубовский уже не верит, что когда-нибудь доберётся до дома, но это происходит. В прихожей он наклоняется, чтобы развязать шнурки на кедах и разуться, а Артур, опередивший его с той же задачей, становится сзади и тянет его за бёдра на себя, прижимая Димину задницу к своему паху. Якубовский замирает и перестаёт дышать, а Колесников только двигается, притирается уже ощутимым стояком — сам, честно, еле дотерпел до дома, хоть ему и не пришлось до этого так упорно бороться с эрекцией, как Диме. Сам Дима понимает, что краснеет. На аккуратность уже плевать, он, как может, стягивает обувь ногами, резко выпрямляется, поворачивается к Артуру и впивается в его губы таким жадным поцелуем, что у Колесникова скулы сводит. Но он подстраивается и перехватывает инициативу буквально за пару секунд, и в поцелуе ведёт именно он, а Дима не сопротивляется, тихо постанывает ему в губы. Колесников подхватывает его на руки, хоть это и тяжеловато, продвигается в сторону спальни и уже там, отстранившись от лица Якубовского, позволяет ему встать на ноги. Тот смотрит ему в глаза и взглядом выпрашивает, чтобы Артур снова взял над ним контроль. Колесников ухмыляется, берёт Диму за подбородок и надавливает большим пальцем на влажные зацелованные губы. Давит совсем легонько, но с явным призывом к действию. Якубовский и так всё понимает, но для верности Артур стреляет глазами вниз. Дима опускается на колени. В висках стучит кровь. Колесников ласково гладит его по волосам, пока он занят ремнём и ширинкой, а Якубовский будто пьянеет от его прикосновений, пальцы дрожат. Дима чуть стягивает брюки, гладит крепкий стояк через боксеры, прежде чем спустить и их. Артур легко подталкивает его голову ближе к паху. Мягкими губами Дима обхватывает сначала только головку, как будто привыкая к весу члена на языке, а затем начинает размеренно двигать головой, с каждым движением беря глубже и глубже. Выпускает, обводит языком вены, снова берёт ствол в рот. В Артуре инициатива просто вскипает, он сжимает Димины волосы на грани с болью, призывая остановиться. Якубовский послушно замирает и вопросительно поднимает взгляд. «Я сам» — одними губами проговаривает Колесников. Теперь он просто удерживает голову Димы на месте и самостоятельно двигает бёдрами. Медленно и осторожно, чтобы не сделать больно или чего ещё. Не разрывает зрительного контакта. Пальцами одной руки легонько массирует кожу головы на затылке Якубовского. Порой чувствует, как головка задевает Диме глотку. В эти моменты тот издаёт почти мучительные, сдавленные звуки, но не выражает никакого протеста. В какой-то момент Артур отпускает Димины волосы и перестаёт двигаться, понимая, что просто принимать Якубовскому уже тяжеловато. Дима на несколько секунд выпускает член изо рта и пытается отдышаться. — Не торопись, — говорит Колесников на выдохе. Ловит взгляд снизу и в голове рождается новый план. — Подожди. Попробуй просто языком. Давай так, я всё равно сейчас больше минуты не протяну, с утра самого трахаться хочу, — заверяет Артур сквозь тяжёлое дыхание. Якубовский слушается и сейчас, обводит языком головку, обхватывает её губами и гладит член рукой. Почему-то торопится, но делает всё аккуратно. Как и было заявлено, Колесникову хватает намного меньше минуты, чтобы кончить с тихим сипением и осесть на кровать. Дима облизывает губы и вползает на Артура, предварительно уложив его на спину. Стягивает с себя пиджак и отбрасывает его на компьютерное кресло. — Подожди-ка, не такой сегодня расклад, — мягким тоном возражает Колесников и садится, бережно скидывая Диму с себя на кровать, после чего тянется к тумбочке за гелем-смазкой. Якубовский трясущимися руками расстёгивает ремень на своих брюках, быстро стягивает их вместе с трусами, выкидывает на пол и уже готовится ногами обхватывать поясницу Артура, в полной уверенности, что сегодня он снизу. — Я ж говорю, подожди, — одновременно и ласково, и строго говорит Артур. Дима наконец-то понимает задумку, почти давится воздухом от восхищения. Колесников тем временем полностью избавляется от низа одежды. — Не снимай его, — хрипит Дима, перехватывая ладони Артура, когда те касаются пиджака. — Оставь. — А, я понял, — похотливо улыбается Колесников и убирает руки от предмета одежды, находя им новое место на торсе Якубовского. Одну за другой расстёгивает пуговицы на его рубашке, поднимаясь снизу вверх. Проводит ладонями по оголённому животу, кончиками пальцев оглаживает проступающие кубики пресса, наклоняется и касается губами соска, дразнит кончиком языка, в это время садится сверху на Димины бёдра. Якубовский забористо матерится, возбуждённо притихая к концу высказывания, на девяносто процентов нецензурного, когда столь манящая задница с силой вжимается в стояк. Держится за Артуровы предплечья. Тот выпрямляется, и Дима ловит его взгляд. Каждый раз, как в первый, смотрит с таким обожанием и желанием, что у Колесникова аж за грудиной щемит. Артур приподнимается, наощупь находит смазку, выдавливает на пальцы достаточно много содержимого флакона и размазывает по Диминому члену, несколько раз проходится пальцем по головке, легко надавливая, и Якубовского выгибает. Благо, с предыдущего секса прошло точно меньше двух суток, и тратить лишнее время на подготовку не нужно. Да даже если бы нужно было, Колесников бы не стал: самому невтерпеж, и на умоляющий взгляд Димы смотреть невыносимо. Всем процессом Артур заправляет сам, Дима понятливо не суёт руки. Колесников медленно опускается на Димин член, придерживая его рукой. В таком положении расслабиться просто не получается, и здесь Якубовскому приходится прийти на помощь, потянуть Артура вниз, придерживая за поясницу, и самому двинуть бёдрами вверх. Когда Диме удаётся войти полностью, вскрикивают оба. Колесников первый раз приподнимается, медленно опускается вниз, второй раз проделывает это же, но быстрее, в третий ещё резче. Дима еле разборчиво скулит что-то про «хорошо», «не останавливайся» и умоляет двигаться быстрее, выгибается в спине, хватает ртом воздух и чуть не плачет от удовольствия. — Что такое? — обеспокоенно спрашивает Артур, удивившись непривычно бурной реакции. — Презерватива нет. — И что? — У меня чувствительность высокая... без резинки... Артур не понимает, радоваться ему сейчас, угарать или плакать. Ну, вариант плакать сразу отпадает, если слёзы не от радости: в миллион раз сильнее Колесникова заводит именно Димина реакция, его стоны, вздохи, дрожь от любых прикосновений, а самое главное осознание того, что именно он делает Диме приятно. Радоваться это несомненно. Поугарает он потом, и вместе с тем обязательно поинтересуется, почему Якубовский не сообщил об этой детали раньше. Колесников ухмыляется и двигается снова. И уже плевать на лёгкую боль, лишь бы снова посмотреть на Димину реакцию. Вверх-вниз. Вверх-вниз, опускаясь то мучительно долго, то быстро и отрывисто, но с каждым толчком выбивая из собственной головы остатки разума и наполняя её похотливой жаждой насадиться на горячий твёрдый член поплотнее. Дима закусывает кулак и почти орёт. Артур замедляется, кое-как ухватывается за запястье Якубовского и тянет на себя. — Малыш, посмотри на меня, — шепчет Колесников, и у Димы от этого по спине бегут мурашки. Очень нравится, когда Артур его так называет. Другим он за такое прозвище был готов отгрызть хлеборезку, потому что «какой я тебе нахуй малыш?!». От Артура это воспринимается совсем иначе, мило и возбуждающе одновременно, хочется, чтобы только так он его и называл. — Я хочу видеть твоё лицо. Сердце Димы стучит так быстро, что от каждого вдоха становится больно. От частых и громких стонов голос стремительно хрипнет. В глаза набегают слёзы. Якубовский прогибается в спине в предвкушении оргазма, на автомате вскидывает бёдра, требует темпа. Сам ладонью обхватывает Артуров член, ласково двигая ей вниз-вверх. Большим пальцем оглаживает мокрую головку, задевая и массируя уретру. Колесников сипит и жмурится, и десятка секунд непрерывных уверенных движений вполне хватает, чтобы кончить обоим. Белая вязкая жидкость растекается по Диминой руке и немного по его животу. Артур с него слезть не успевает, но никого это не волнует. Приятная истома теплом разливается по телу. Якубовский хватается за галстук Колесникова и тянет его на себя. Артур еле успевает выставить вперёд руки, чтобы не завалиться на Диму всем телом. Тот с жаром впивается пересохшие от тяжёлого дыхания губы напротив. Он даже не пытается сплестись с языком Колесникова своим, потому что боится, что они просто повяжутся нахуй узлами и никогда больше друг от друга не отлипнут. Мычит в поцелуй его имя. В это время Артур осторожно сползает на матрас. Постепенно страстные долгие поцелуи сменяются чередой частых и ласковых прикосновений. Колесников стаскивает с себя сначала пиджак, потом, дождавшись пока Дима снимет с него галстук, кое-как стягивает взмокшую рубашку. Вопросительно смотрит на Якубовского, намереваясь уточнить, куда деть одежду. Тот неопределённо машет рукой вниз, и означает это, видимо, «похер, кидай на пол». Вдыхает полную грудь воздуха и медленно выдыхает. О чём-то думает несколько секунд, сверля довольным взглядом пустоту, и выносит вердикт: — Это было охуенно. Grazie, tesoro . Перевод этих двух итальянских слов Артур уже прекрасно знает. Умилённо улыбается. Правда, словарного запаса для ответа на том же языке не хватает, и он решает ответить на том иностранном, который знает: — Et merci, chérie. Je t'aime .

***

      Проходит около недели, и близится второе похожее мероприятие, куда следует нарядиться, как на встречу с президентом. Диму это не особенно заботит, а вот Артур решает выбрать одежду заранее. Пиджаков у Якубовского полный шкаф, разных цветов и оттенков, можно занять время, подобрать себе что-нибудь. От варианта «чёрный» Колесников пока не отходит. В костюме бежевого цвета ему захотелось припереться на работу и удивить коллег. Не только… Ещё и вполне возможно нарваться на секс с Димой на рабочем месте. Артур оценивающе смотрит на себя в зеркало. Ему определённо нравится, и он даже задаётся вопросом, почему не одевался так раньше, а ещё начинает понимать Диму, который выглядит так каждый день. Кстати, о Диме. На лице Колесникова вырисовывается ехидная улыбка, а сам он тихонько прокрадывается в спальню. Якубовский, который не планирует куда-либо выбираться днём, до сих пор сидит в пижаме. Залипает в телефон, сидя перед включённым компьютером. Наверняка собирался либо работать, либо опять засесть в игру, но новостная лента опередила захват внимания. Теперь очередь Артура захватывать Димино внимание. Он всё так же бесшумно подходит к компьютерному креслу, а потом начинает действовать резко и быстро. Предупреждающе двигает спинку, чтобы обозначить своё присутствие. Пока Якубовский слегка пугается и пытается вернуть сознание из интернета в реальность, Артур опускается на колени между его ног, поглаживает ладонями бёдра и хитро смотрит снизу вверх. Заигрывающе двигает бровями и расплывается в улыбке, заприметив, как загорелся Димин взгляд…