Palina — Месяц
«Сколько ты уже бежишь от этого, Пятый?» — ему противно от самого себя. От того, что он повторяет это каждый раз про себя, желая упасть и заснуть. Пятый опять приходит весь в крови и ранах, а Диего это опять замечает — Пятый знает, что это значит: новые упрёки, поднятый на уши дом на следующее утро, агрессивная забота, будто не Пятый только что кого-то убил. Будто он мог умереть. Диего пора привыкнуть, что Пятый неубиваемый. Но Диего только зарится из раза в раз на его личное пространство и натягивает терпение. Фыркает и поднимает бровь. — Ну и? — вынуждающе молчит (будто ему хоть раз что-то рассказывали и сделают это снова), опираясь о косяк двери плечом, наблюдая, как Пятый снимает пиджак, не замечая (желая не замечать) посторонних. — Выйди, — не поворачиваясь шипит Пятый, оставляя одежду на плече, которое не может согнуться. Хромает к тумбочке с аптечкой, которую он собрал за несколько лет в академии, потому что перемещаться или бегать на кухню каждую неделю в таком состоянии было не всегда возможно. Грубо говоря. А честно — невыносимо. — Кому ты на этот раз насолил? Я знал, что ты плохо уживаешься с людьми, и кто-нибудь когда-нибудь тебя за это отпиздит, как последнюю шавку, — качает головой мужчина и подходит к отчаянно, но безрезультатно из-за боли в колене, пытающемуся сесть на корточки. — Артрит замучил? — неудачно шутит Диего и берёт мелкого за талию, относя на кровать. — Сиди тут, я всё сделаю. — Отстань, — снова встаёт заноза, упираясь на деревянную спинку кровати живой рукой и глотает стон. В голову ударяет импульс в 120 Ватт. Кажется, одно из полушарий выпустило атомную бомбу в лобную часть. Остановите эту гражданскую войну. Пятый не выдерживает. — Завались, а? Иначе я позову Клауса, а ты знаешь, как он реагирует на раны. Да, Пятый знает. Однажды Клаус увидел кровь на его тыльной стороне руки и рванул её с силой на себя. У Пятого сверхновые под веками начали взрываться, а тот поднёс к губам и зализал мясо, из-за чего защипало ещё больше. Пятый молился впервые в жизни, чтобы ему не занесли заражение — не известно, что бывает во рту у Клауса, и что он языком лизал до этого. Пятый громко и зло выдыхает, но садится-падает обратно, пытаясь всё-таки снять пиджак, шипя. — Подожди, я тебя сам раздену, — поворачивается на стоны Диего и поспешно идёт к кровати. — Просто отдай аптечку и вали куда подальше. Если хочешь побыть мамочкой, принеси кофе, — командует пацан, стягивая галстук и поднимая штанину шорт выше, показывая рану от ножа на синем бедре. Диего не понимает, куда идёт вся овсянка, которой его кормят усиленно, но явно не в его мягкий характер. — Если я принесу кофе, то можно даже не надеяться, что ты заснёшь и хотя бы чуть-чуть посидишь на месте. — Ди-е-го, — чётко, на грани выплёвывает каждый звук: скалится, практически рычит и посылает лошадь: — вышел вон. Посмотри, это рана. Угадай, что с ней нужно сделать? — Я зашью, не парься. — Диего, — нажимает, — что тебе понадобится, чтобы зашить рану? Четыре буквы. — Игла, — сглатывает токсичность Диего, начиная понимать. — А теперь вон, — показывает ему иглу из аптечки, и Диего падает в обморок в открытую дверь. — Я же предупреждал, — цыкает, закатывая глаза, испаряясь подальше. Его знобит, трясёт, глаза закатываются, но он держится буквально на злобе и ненависти к своим рукам в треморе, которые из раза в раз толкают иголку через кожу. Шесть швов, и он может выдохнуть до отключки.***
Диего просыпается на чём-то мягком под головой. В планах запоздало записывается чёрным углём бедро Пятого, которое всё ещё надо зашить. В воображении он мажет с раны кровь по щеке. Но в позвоночник впивается битое стекло — определённо его кости. Ему нужно прийти в себя, чтобы понять — он не на коленях Пятого, но перед глазами до сих пор стоит кровавая, худая и бледная нога. У Диего тоже стоит. Буквально возрастает. Ненависть. Потому что у него под жопой розочка от Пятого, который вышвырнул его на свалку. — Очень смешно, тварь паршивая, — Диего на кодексе чести готов поклясться, что в зданиях академии слышится хриплый мальчишеский хохот, который ломается сам и ломает терпение всех окружающих слишком ощутимо. — О, Диего, что за грязевые ванны? — выдыхает Клаус, распыляя пепел на лицо и грязь по водолазке с летающих ботинок. Ещё один обдолбанный брат сидит на пролёте лестницы и курит, болтая ногами в воздухе над мусоркой под домом. — В курсе, что мелкая гнида в рванину? Нужно его подлечить, ты так не считаешь? — пытается вынырнуть из битого стекла. — Ох уж эти твои словечки зеков, ты бы меньше путался с ними, нихрена же не понял. — Пятый кровит как ПМСница. — Очень трансфобно, Диего. В курсе о существовании ментальных месячных? — Завались, геюга. Клаус хмыкает, продолжая стряхивать пепел на тёмные пряди Диего. Он, кажется, даже не планирует активных действий. Он вышел покурить и подышать свежим воздухом. На большее он не рассчитан. Но наблюдать за братом занимательно. — Это он тебя так? Сам-то не поранился? Спина живая? Нужно тебя помыть, — между прочим сообщает. — Клаус. — Что «Клаус»? В прошлый раз мне самому досталось! — Ладно, помоги, — Клаус кидает бычок рядом с Диего, поднимается, вытаскивая ноги из перил, вздыхает ворчливо на каждое действие — это всё снова закончится перепалкой, дракой или чем похуже.***
— Ну, я, значит, и говорю ему, что тебя позову, — ябедничает Диего Клаусу, отпивая из горла сухого красного, пока тот ему натирает спину в ванной, аккуратно обходя порезы. Диего уже пахнет не отвратительно. Но Клаус всё равно сдерживает свои порывы — может осколок остался всё ещё внутри, и он поцарапает язык. Всякое возможно. — Вы тут… вдвоём? Возможно, к ним присоединится пожилой твинк, о которого точно вполне ожидаемо поцарапать язык — Пятый ядовит. — Из-за кое-кого, — демонстративно не смотрит в глаза Диего, пока Клаус поднимает в молитве брови, — у меня теперь вся спина болит, — не соображает, со злости подбрасывая одну из пустых бутылок в опустившего голову Пятого — та пролетает мимо (специально?) лица, и ни один осколок не задевает, но Пятый замирает с инфарктом. Пятый бы не смог резко увернуться и отойти из-за ноги. Пьяный Диего снова не отдаёт отчёт о своих действиях. Хьюстон, у нас проблемы? — Просто, кое-кто из-за побитых бутылок до спины не дотянется, — поясняет (не очень) Клаус, скалясь, вжимая голову и пугаясь за Пятого, который абсолютно точно не достоин такого поведения от Диего. Клаус уверен — Диего опять доебался до мелкого в самый неподходящий момент. — Это что? Порезы? — Пятый завороженно и испуганно подходит ближе, присматриваясь. — Тату набил, - остаётся сидеть смирно, осознавая, что применил силу против своего. Худые пальцы скользят по трём ранам в небольшом кругу на лопатке, Пятый задевает их ногтями, будто пытаясь залезть под кожу, вынуть лопатку. Диего шикает. — Ты, блядь, думаешь, что творишь, псих ненормальный? А у Клауса прямо перед носом бедро худощавое в полотенце приближается. Синяк и алая корочка на несмытых подтёках выглядывают вполне отчётливо в свете луны и дохлой свечке, которая мерцает от бутылки зелёными бликами по зеркальной плитке и голубой воде. И сожалеющим травяным глазам. Диего не врал. Пять буквально порван: на плече расходятся сине-бордовые вены от пулевого, а струйка алой крови запечаталась к шраму под рёбрами и скрывается в белой бахроме. Скользит по кремовому прессу до лобка вместе с потом от пара ванной. — Посмотрел? Теперь вали, тем же путём, каким посылал меня. — Я ванну хотел принять, не думаю, что от Клауса будет больше пользы. Если ты конечно не хочешь, чтобы тебе вылизали всю спину. — Обеззаразили. Я употребляю это слово. — Между прочим, это я из-за тебя воняю как протухший сыр! — Из-за меня? Я думал, ты всегда не первой свежести. Скажи спасибо, что теперь будешь продаваться подороже. Он снова царапает рану уже по всей длине, собирая выступившую кровь и размокшую корочку под ноготь. — Пятый! Ему же больно, — хватает запястье Клаус. — Посмотри на парня Диего между ног. Он тащится. Клаус заглядывает за плечо туда, где Диего прикрывает руками и пеной вставший член. Одно остаётся загадкой — как Пятый это углядел и зачем. Но усомниться невозможно — Диего краснеет и злится. — Мелкая дрянь, — срывается с места и мажет по скуле кулаком, рассекая губу. Пятый скользит рукой по бортику и рухает головой вниз под воду. Прощается со своей шеей, остальные кости — хоронит. Благо не рассекает себе ещё и лоб с виском, потому что Клаус его удачно (или не очень) ловит. Единственное, теперь у Пятого ещё и под рёбрами от острой коленки выбивает кислород из лёгких. Бедро и плечо скрипят о кафель. Пятый глотает воду, пока Диего не вытаскивает его за щёки. Пять закатывает глаза, вдыхая воздух только с желанием заорать во всю глотку, но сковывает себя молчанием. — Чёрт, Диего, ты его чуть не угробил. Диего садится, упираясь о холодные стенки горячей раздражённой спиной, выталкивая Клауса на вторую половину. Тот шлёпает по ледяному кафелю, обходит ванную и залезает в тепло снова, чувствуя пробравший озноб до луковиц волос на голове. — Нечего лезть ко мне, — рычит Диего, подтягивая за подмышки к себе Пятого, давя на грудь, выталкивая воду из лёгких — типа первая помощь, но на деле Пятому кажется, что у него хрустят рёбра. Пятый отталкивается. Снова вздыхает помятыми лёгкими. Вылавливает полотенце из воды, швыряет его на залитый кафель. И устраивается между колен на груди Клауса — не так мягко, как на чужих мышцах, зато не так болезненно, как на Диего. — Сам ко мне утром также прикапывался. Ещё бы иголку мне всадил глубже пули, — хмыкает, закидывая ногу на ногу, свисающую за кромку ванны. — Да Вы тут оба озабоченные, — задумчиво добавляет, ёрзая костяшками о взбухающий член Клауса, что тот краснеет и отворачивается. — У Вас тут гей-пати? Зализываете друг другу душевные раны, — Пятый хмурит бровью и тянет уголок губы, изображая кошку, ведя языком по лапке. — Извиниться не хочешь? За пальцы шелудивые и нашу озабоченность? Ты же знаешь, как мы реагируем на кровь. Обмороки, молитвы. И всё за твою никому ненужную тушку. — Не желаю участвовать в этом бредовом спектакле, — он собирается уже вставать, но его захватывают за шею, притягивая к накаченной груди за плечи. Пятый чувствует сжатые пальцы на бедре. — Диего, отпусти, от тебя несёт дешёвым алкоголем. — Клаус, ты же не против, что бы наш старший братик позаботился о нас? — слишком пошло и противно ухмыляется Диего в ухо, проходясь по тонкой шее дыханием. — Я жить хочу, — фыркает. — Да, ладно, не беспокойся, Куратор мне рассказывала о его беспорядочных связях. Даже не знаю, чья подноготная из вас двоих хуже и шлюховатее. И сверху, и снизу, — Диего ведёт по мокрым бинтам на бедре, которые неприятно липнут к коже. — А манекен только доказывает, что брат наш вообще не чурается странных отношений. Может, покажешь нам, как правильно разнообразить свою половую жизнь? Тёрся уже своим мелким о пластмассовые груди? Пятый осознаёт, что Диего не шутит, когда рука тянется к лобку. Он хочет начать брыкаться, но ноги пойманы Клаусом, а руки перехвачены Диего. — Диего, меня ещё никто не брал силой и тебе не советую. Последний раз предупреждаю, делаю поблажку на алкоголь и отпускаю вас обоих из ванной по братской доброте и всепрощающей любви. Но бинт стягивают, а Клаус выкидывает из ванной тяжёлую, намокшую марлю и садится на тонкие голени. Пятый чувствует руку на соске, который с силой сжимают ногтями, царапая из мести, срывая непривычный скулёж перемежающийся с проглоченным постыдным визгом. Пятый роняет голову на мягкое плечо, щекоча чёлкой трапецию, брызги с губ падают на грудь. — Малыш, руками не дёргай, — их перехватывают сзади, Пятый уже давно не чувствует силы. Кажется, ещё когда понял, что словил некроз и пытался его вырезать, вынимая по осколку из раны щипцами, впиваясь дрожащими ледяными пальцами в коленку. Ему было не до пакостей с Диего. Но его телу нужна была мягкая разрядка. Необходимы руки, которые подхватывают под рёбра, ведут к лопаткам и подушечками по позвонками ниже. У Диего мягкие губы. Которые целуют худое плечо. Слизывают солёный пот. Душат выдохом через нос, тепло от которого идёт до локтей. У Клауса кусается борода о бёдра. Но его кончик носа или языка слишком нежно ведёт кругом по анусу. Пятый вздрагивает, дёргается в Диего, царапает зубами, стонет в спину, но тот держит крепко на месте. — Малыш? Теперь ты хочешь, чтобы мы позаботились и зализали раны? У Пятого пусто в голове и сердце. Мышцы натянуты, а сердце работает на износ. В ушах стучит кровь, запах которой заполняет комнату. Ему кажется, что он слизывает её с ярёмной вены, но чувствует только горькое дегтярное мыло и сладкое рычание на ухо — Диего принял согласие. Поэтому рука идёт по худому бедру. Слышится чмок от Клауса, засос на заднице ощущается новой пулей. Диего подцепляет Пятого под худые хрупкие рёбра, больно их сминая, притягивает для поцелуя, пока Клаус облизывает свои губы. Сминает их зубами, повторяя за братом. Сжимает свой член, давя на головку большим пальцем. Дёргает руку по стволу, натягивая крайнюю плоть. Тянется за смазкой на подоконнике. Льёт на руку, капает сквозь пальцы, пока запах грёбанной ванили пробивает ноздри Пятого нашатырём. Он отрезвляет настолько, что Пятый готов задастся вопросом: «что он творит?». Но язык Диего не позволяет отвлечься, как и большие ладони на тонком длинном члене. «Эстетично», — сказал бы Клаус улыбаясь, облизывая в воображении венки. «Педик», — ответил бы Диего, представляя, как Пятый будет снова стонать под ним. «Долбоёбы», — подытожил бы Пятый, понимая, что втянул полицейского в чёртовы порнофильмы, а наркоману — дав свободу. Но вот, чья-то фаланга скользит внутрь. А Пятый запоздало охает: — Я не готов! Но Клаус продолжает, целуя спину. Он подкладывал еду каждый день на тумбочку, но ни одна из тарелок не была съедена. Пятого даже готовить не нужно. Он просто забывает о еде. Поэтому Клаус чувствует, как шлёпает свой член о блядскую дорожку от того, что он сейчас сзади — он важен, он знает, как доставить удовольствие, и сейчас это важнее для него. Пятый слишком правильный даже сейчас, даже когда его желудок опустошён. Даже, когда под чужими руками щиплет зашитая рана. Даже, когда разбитая губа ноет под чужими. Даже, когда рана в плече сквозит через сердце насквозь ветром, щемит на замки, пытаясь закрыться, но её прямо растягивают. — Пять, расслабься, — щебечет Клаус сзади, выдыхая в мошонку. — Даже пальцам больно. Диего… И Диего углубляет поцелуй до глотки, начиная двигаться рукой по узкому стволу. Пять смаргивает слёзы, когда палец входит полностью. И выдыхает в рот, когда выходит, но язык держат резцами. В груди завязывается ком окончательно, бухая в живот и взрываясь током до кончиков пальцев, которые упираются на крепкое бедро. Под ними сквозят волоски — тестостерон, которого у Пятого не хватает, кажется. Но этом возбуждает только сильнее. Как борода, которая наконец проходится по щеке и мажет с твёрдым языком по шее. Его опухшие губы отпускают, но цепляют зубами плечи. Диего вообще помнит своё имя? А если позвать? — Дие… — получается лишь слог, на который слышится смешок, за которым следуют два пальца до простаты. Пятый выгибается, пронзённый укусом и стимуляцией. Они-то — пьяные извращенцы — забудут, а Пятому придётся вспоминать это из раза в раз, тянясь рукой под ремень шорт. -…го, — на стоне выдыхает, успокаиваясь, но всё ещё замирая, пока пальцы двигаются внутри, а язык скользит по коже, вместе с рукой на члене. Они не скооперировались. Как всегда, командная работа на уровне черепахи и кролика, но от этого Пятый только не знает, куда себя деть. Его оголённый нерв пульсирует временем, в бёдрах сводит, но он хочет продолжать. Чертовски. Настолько, что сам садится на три пальца глубже. Клаус не успевает подхватить бёдра и лишь оглаживает мягко ладонью, пока Диего вгрызается глубже в поскуливающего Пятого. Диего оттягивает за волосы и переворачивает, как сучку за шкирку. Пятый бросает убивающий взгляд на оскал и карие глаза с прищуром, пока его не толкают в воду между бёдер Клауса. Тот падает на кафель лопатками и шикает, пока на его член насаживают рот. Ладонью ведут по спине с блеском свечи и бегающими тенями от рёбер и лопаток, заставляют выгнуться, нажимая на поясницу — Клаус тоже не должен быть обделён, не забывай о нём, учитель. — Диего, он задохнётся. — Держи, блять, — командует, когда Пятый уже хочет вынырнуть от недостатка воздуха, но Клаус подчиняется и пальцами, которые были в нём, завивается в шёлковые локоны. Пятый давится, перед глазами уходят его пузырьки законного углекислого. Он бы лучше одурманился и отравился, чем чувствовал на языке обжигающую уздечку. Головка толкается в гортань, ему кажется, что его вырвет кислотой. Особенно, когда воздух снова выбивают тремя пальцами с новой смазкой. Они входят слишком легко, чтобы Пятый с ненавистью уткнулся носом в волосы на лобке. Рука на голове отпускает, и Пятого тянут из воды. Он замечает только сведённые брови домиком. Глаза, пропитанные ликёром Егермейстером, с пляшущими языками огней. Они не закрываются при поцелуе, заставляют тонуть снова, уже без воды — в Клаусе. В болоте и тине вязнуть. И Пятый упирается ладонями о бортик, наседает, углубляет в отместку за Диего сзади и за манипуляции Клауса. Ведёт по его стволу уверенно, растирая смазку от переплетённых пальцев. Пятый отнюдь не бедная овечка в окружении волков. Клаус знает. Знает, потому что после того, как он зализывал раны на теле наёмника, тот зализывал раны на душе наркомана. И не нежно — настолько отчаянно рвано и жестоко, чтобы Клаус забыл напрочь о всех своих проблемах. А Диего о прошлых пассиях. Клаус становился пятьсексуалом, а Диего — би. Смешно ли — Пятому было насрать на сексуальность. Он брал и продолжает брать всё, что отдаёт запахом слома, крови и пепла. Потому что Пятый любит контроль. Даже чужой над ним. И Диего знает. Любуясь на сливочную задницу, в свете луны и зажжёной тухнущей свечки, что виляет перед ним, пока её расширяют его пальцы. И Диего мало. Мало мести над мелким террористом, выбросившим брата на мусорку, буквально напрашивающимся на наказание — Диего льёт воск не отдавая себе отчёта о сделанном. Пятый шикает — это не больно — неожиданно. — Ёбнулся, имбицил? — Малыш ноет? — Диего знает за что дёргать. И Пятый теряется. Бросает взгляд на Клауса, а тот только хлопает длинными ресницами, пока Диего пользуется моментом. Натягивает Пятого на член за косточки бёдер, закрывает его вой рукой, а Клаус ныряет под воду, слизывая пастельным языком капли предэякулята с маленькой аккуратной головки. Под веками лопаются вселенные, звёзды превращаются в сверхновые с фиолетовыми и голубыми туманностями. Слишком ярко и мягко. Пятый давится своим выкриком, влагой с руки Диего. Всасывает её между пальцев, толкает язык, пока его не зажимаю на злобу. Поднимают бёдра, вколачивая Пятого в Клауса, а после насаживая глубже на член Диего. Пятый разрывается, а Диего это только подбадривает. Клаус забирает кудрявые волосы за ухо перед новым толчком в глотку и выдыхает через воду. Утопая снова. Прерывая всех призраков пустым звоном в висках и затылке. Пятый ловит набат по телу первым, ноги дёргаются, вдалбливаются член до гортани. Клаус глотает, выныривает и дрочит на выпирающие сухие рёбра. Руки сжимают в хватке сзади. У Пятого сводит пресс, он сжимает член Диего до боли. Швы рвутся с кожей. Тот выходит, роняя Пятого на Клауса. И в нём всё медленно затухает. Пока по спине стекает жемчужные капли. — Вытаскивай, чё сидишь! — командует снова Второй, тянясь за большим полотенцем, в которое кутают Пятого.***
Он просыпается на следующий день после нормальной операции на вторичный некроз. Его сжимает Клаус, сопящий рядом и держащий на его груди чётки. — Охуеть. Мистер загадка проснулся. Буди Клауса. — Зачем? — шепчет сонно и хрипло Пятый в ответ на возглас. Диего ставит врасплох этот вопрос. Как и любой от Пятого. Он морщится, но всё-таки сбавляет тон. Он тянет с тумбочки обещанный кофе, пока Пятый подтягивается на руках, преодолевая боль, как всегда самостоятельно. Но Диего подтягивает его за шкирку к спинке кровати, глотая смешок от того, что Клаус скатывается на пах, как по каменной кладке. Пятый скалится и поднимает грозный взгляд из-под бровей — тяжёлая голова не тот груз, что выдержит зашитое бедро. — У тебя фетиш на кровь? — протягивает кружку. — Нет, — принимает и не обжигается. — На чужую? — От моей руки.***
Диего вряд ли узнает, что это Лютер нашёл его в гостиной на диване и решил приколоться, потому что Пятый никогда не оправдывается и не строит из себя ангела. Потому что ему всё ещё нравится думать, что раны от его руки. Сколько он будет бежать от этого?