Впустите этот снегопад

      — И! Последний раз! Тридцать три корабля лавировали, лавировали, да не вылавировали… Молодцы! Ну что, дети, на сегодня мы закончили и встретимся уже в новом году. Всех с наступающими праздниками, поздравьте своих мам и бабушек хорошенечко, договорились?       Но его уже никто не слушает - шелест чешек по блестящему линолеуму - Арсений Сергеевич качает головой и улыбается, пусть бегут. Сегодня снегопад, а значит у них еще столько всего впереди! Сейчас похватают картонки и кататься с горы у гимназии, лепить снежки, строить крепости. Арсений радостно прикрывает глаза, сегодня последний рабочий день кружка, значит и он сам может достать с антресолей коньки, а если еще и Сережа сходил на елочный базар, как он его просил...       В опустевший зал врывается укутанная в платок и шубу Елена Владимировна, мама Мити, раскрасневшаяся и морозная. На ходу снимает руковицы, достает непонятно откуда праздничный пакет и сразу с порога начинает благодарить его.       — Спасибо, спасибо вам, Арсений Сергеевич! За Митеньку! С наступающими праздниками. Счастья вам, здоровья. А это, это вам!       — Ну что вы, ну не стоило.       — Арсений Сергеевич, да бросьте вы! Вы наш лучший учитель, наш любимый кружок! Пусть у вас все будет прекрасно! И здоровья, и счастья, и любви!       — ….В новом, в новом году! А сейчас, сейчас вы меня извините, вы пожалуйста меня извините, мне надо бежать… Вас и Митечку, вас с наступающими… с наступившим… с наступлеющим… с наступко…— он продолжает бормотать что-то, стараясь не смотреть в глаза рассыпающейся в ответных поздравлениях мамы Мити, пока прячет в портфель довольно увесистый пакет.       Честное слово, как неловко, но ему ведь уже пора. Наскоро накидывает дубленку, даже не застегивая, выбегает. Успеть бы на троллейбус! Только бы не ушел! Снег тут же наметает за воротник. Какая же стужа… в карманах брюк холодно, на выдохе вылетают горынычи. Арсений бежит к остановке, по пути раскатывается на подошвах ботинок и скользит по льду, едва не роняя отяжелевший портфель. Перед глазами скачут как блики от пленки расплывающиеся огни и замазанные снежной пеленой силуэты шуб и курток - Москва. Заснеженная, предновогодняя, родная, советская.       Из под козырька сугроба-остановки то и дело выглядывают люди. Закончился? Не закончился? Приехал? Не приехал? Арсений с разбегу впрыгивает в только-только собирающийся отходить теплый и темный троллейбус и, пробивая билетик, по привычке тут же считает цифры. Девять плюс два и шесть плюс пять, остальные нули.       Счастливый!       Гололед болтает и в такт покачиваются квадратные меховые шапки, стучат друг о друга банки с кукурузой и горошком. Арсений дышит на окно и рисует рожицу, через рожицу просвечивает предновогодний искрящийся проспект, огни горят и тают и уносятся вдаль… И Арсений думает, что новый год все же всегда был и будет его любимым праздником. Особенно если повезёт и в Москве будет идти снег, а не дождь. Если на ВДНХ зальют каток, засияет иллюминацией ГУМ, а на Красной Площади будет стоять в белоснежном сугробе главная ёлка страны с ярко-красной пятиконечной звездой. Звездой, горящей так, что её видно издалека, и словно вещающей голосом великих лидеров великой державы: «Товарищи, мы вместе! Мы боремся за счастье всего человечества!». Арсений даже жмурится от удовольствия.       вокруг звенит, будто колокол, зима. ***       Арс наскоро открывает дверь, тут же идет мыть ботинки, чтобы с них не натекло в прихожей, а по дороге на кухне по привычке щелкает пульт маленького пузатого телевизора: квадратик покрывается рябью и наконец включается... Дверь снова открывается и в ней появляется Сережа, торжественно внося в квартиру щуплую однорублевую, уже немного осыпавшуюся, но все равно самую настоящую елку!       — Нарядим? — Арсений с горящими глазами смотрит на хвои.       — Ну нет, Арсений, так оставим. Ты-то как думаешь? — фыркает Сережа и стряхивает с шапки снежный ком.       — А у меня же тоже кое-что есть. — спохватывается Попов — Принесли родители Митечки…       Сережа прислоняет елку к стене и входит в кухню.       — А ну-ка!       Они вдвоем раскручивают пакет и заглядывают внутрь. В конце пакета свет. Там оказывается все вожделенное, дефицитное. Печень трески, крабы и подумать только даже маленькая банка красной икры! Арс вертит в руках зеленую блестящую жестянку, не веря своим глазам.       — Я верну! Я же и не думал, что там… такое!       Сережа тут же выдергивает у него банку, пряча в холодильник.       — Арс, да не переживай ты так! Они коммерсанты, для них это тьфу, а ты вот хоть раз в жизни настоящую икру красную ел? Да и представь, как Лада обрадуется.       И Арсений соглашается. Ведь и правда, для них тьфу… Тут взгляд Арсения перескакивает, в дверях стоит Антон Шастун. На нем норковая шапка, дорогое пальто, в руках шампанское и смотрит он так открыто и радостно, смотрит на него, протягивая пузатую бутылку…       — Да переключи ты! Устал уже от этого фильма, каждый год крутят.       Арсений нехотя ищет пульт, пока герой Антона снимает пальто, разувается в прихожей, а его экранная невеста суетится у стола. На следующем же канале крутят новогодние выпуски старых шоу «завтра новый год, а на новый год мечты должны сбываться, сегодня у нас в гостях…»       — Опять он, — комментирует Сережа. — Что за мода пошла, одни и те же лица по телевизору. То Брежнев, то этот Шастун. Честное слово, одна хорошая роль и теперь во всех шоу и даже в моем любимом КВН!       — Не даже, а он наоборот начинал с КВН. Кино это так, случайно попал на кастинг… — Арсений поправляет, но видя ответный взгляд Сережи, еще раз щелкает кнопку пульта, наконец попадая на какой-то неизвестный цветастый мюзикл.       Как можно понять, Арсению в отличие от Сережи Антон Шастун нравится, даже можно сказать очень нравится (настолько что в газетах в ТВ программе все передачи с ним он выделяет карандашом и старается не пропускать). Антон отличается от других калейдоскопных телевизионных лиц, он смешной и какой-то яркий такой, как будто бы палитра. Арсений думает, что может быть если бы не Антон, поющий шутки в костюме с мишурой, то и не радовался бы он так всему этому празднику…       Тем временем им с Сережей пора приниматься за работу: они приносят с балкона несколько картонных коробок и начинают выворачивать игрушки из старых газет. На руках остаются блестки от сосулек и разноцветных шаров, а любимые свои фигурки с прищепками – летчики, куклы, циркачи – Арсений сажает на прогибающиеся под весом ветки особенно бережно. Сережа распаковывает ватного Деда Мороза и Снегурочку, которые устроятся под елкой, достает коробочки с гирляндой, обкручивает елку серебристым блестящим дождиком и струящейся мишурой. Теперь осталось чуть-чуть… но гирлянду в итоге все равно приходится снимать и растягивать по полу, ища перегоревший плафончик. Арс вздыхает, как обычно, надо был проверить до того, как вешать.       Наконец разноцветные огни враз загораются, искрами зарываются в дождике, отражаются в шарах, скатываются по сосулькам от самой верхушки до свисающих к полу елочных лапок и Арс с Сережей обмениваются счастливыми взглядами, смотрят на свои отражения в шарах, кривляются и поясничают.       — Серега, Серега, а давай, а неси мой Зенит! Давай наши отражения в шарах сфотографируем! Похихикаем… Смотри, какой ты пузатый! А у меня нос крючком.       Серега приносит фотоаппарат, а вместе с ним лежавшую рядом записную книжку Арса.       — А это что у тебя? Зайчик, волк, король, дед мороз…       — Отдай, Серег! Это мое расписание выступлений на 31 декабря!       Тут Арсений слегка лукавит. Можно ли назвать гастроли по квартирам в карнавальных костюмах выступлением? Ну он же актер, значит и это выступление. А Арсений определенно актер, вот уже 15 лет как дипломированный актер (только ролей почему-то все нет и нет).       — ….Ну ничего себе. Ты что весь сказочный лес один собрался играть? Арсений ерошит волосы.       — Ты видел сколько там платят? Хоть бы и всю тайгу… Мне в моем театральном кружке такую сумму за год не заработать.       — А как же новый год? Как же с нами отметить, ты чего вообще, ты же это так любишь! И бумажку сжигать и хлопушки и всю лабуду… И когда ты хотел предупредить, что на тебя салаты можно не резать?... Да нет, не верю! Праздник же, Арсений! — Сережа неверяще смотрит на него.       Арсений упрямится.       — Я к курантам успею!       Потому что новый год не только праздник, новый год больше чем праздник. Есть что-то еще, неуловимое, самое важное, особая магия ожидания и ночи, когда никто не спит. И потому Арсений знает, что что бы ни случилось, он успеет к курантам, ведь иначе просто не может быть. ***       Он с силой пинает застывший в глыбы у обочин снег. Не может быть! Не может быть такого! То ли он пропустил свой автобус, то ли тот и не думал выезжать из уютного депо в такую вьюгу… кто уже разберет. Да и кому какая разница, куда пропал один-единственный пустой 96-ой автобус за час до нового года 31 декабря? Никому конечно, кроме Арсения Сергеевича Попова, застрявшего вот на опустевших московских улицах, в кварталах и кварталах от дома, где Лада и Сережа уже наверняка давно сидят за столом.       Арсений бредет по абсолютно мертвому тихому проспекту. А что, а что дома все сидят? А где народ, а где машины? Арсению хочется разбежаться, хочется бежать и кричать «ну-ка быстро хорош есть салаты, новый год скоро, люди!!». Он бы и сделал это, конечно сделал, если бы не давящий на плечи рюкзак и заметающий его сугроб… Сейчас Арсению тяжело. Тяжело тащить дурацкие шапки, тяжело разлеплять ресницы с налипшим снегом, тяжело продолжать идти через буран и верить, что он успеет. Отяжелевшие плечи отяжеляют и мысли. Сколько бы он в шутку не называл себя молодым актером, пора уже признавать, что он совсем не молод. За плечами неудавшееся послевоенное детство, неудавшийся брак, неудавшаяся театральная карьера и кажется вот неудавшийся новый год. У него были все шансы, были все шансы жить как надо. Но он терпеть не может как надо. Все вот это "а если бы тогда пошел на юриста", "если ты сейчас не женишься, ты не женишься никогда". Все потому что даже сейчас он почему-то верит в то самое призвание, в то самое новогоднее чудо и... ту самую любовь из кино (вот из того же фильма с Шастуном, например), которой, конечно же, не бывает. Особенно когда тебе осталось несколько лет до сорока, жизнь уже налажена и размечена. Так что он перебрасывает лямки, натягивает плотнее козырек и говорит сам себе – надо просто не сдаваться, вот и все… дело не из сложных. Надо идти. Вы-хо-ди-те на-ули-цы, лю-ди, ско-ро-но-вый-год!       Через снег вдруг раз-два-три мигают фары. Машина? Кажется и правда машина. Машина! Подумать только, машина! Силуэт же у автомобиля ежится, скачет на одной ноге, закрывает рукой зажигалку, явно пытается покурить. Но куда там, в такую-то метель. Арсений решительно подхватывает свои костюмы и со всех сил бросается к припаркованным жигулям.       — Товарищ! Товарищ! С наступающим вас! Подвезите, подвезите пожалуйста! Мне домой надо, очень вас прошу… Ведь новый год!       Человек разворачивается, едва не роняя пачку «Мальборо» от неожиданности. Арсений же едва не роняет себя. Перед ним стоит и отмахивается от снежных мух Антон Шастун. Тот самый, нет никаких сомнений, даже сквозь метель не перепутать. Глаза огромные и светятся зеленью новогодних елок. Он сутулится, а сам высокий как башня даже по сравнению с совсем не низким Поповым.       — Ну раз новый год… «на новый год мечты должны сбываться» — Антон как-то неясно усмехается, немного кривляясь цитирует сам себя, и отворачивается, делает наконец свою затяжку. Арсений думает, что по телевизору не говорили ничего про такую его любовь к папироске. Он курит с наслаждением, будто не обращая внимания на застывшего рядом Арсения Сергеевича, как будто его тут нет. Но ведь… мечты должны сбываться? Это значит все правильно Арсений понял? Значит подвезет? (подумать только, его подвезет Антон Шастун)       — Как вас зовут?       — Арсений.       — Садитесь, Арсений.       Антон открывает дверцу оранжевых «Жигулей» и в машину тут же пробирается снег, поэтому Арс как можно более торопливо забрасывает сумку с костюмами на заднее сидение, и сам плюхается на переднее. Антон заводит машину и они выезжают. Арсений украдкой поглядывает на Шастуна. Норковая шапка, пальто с воротником, а пахнет от него дорогим явно импортным одеколоном и пастилками для горла «шалфей». Он не так гладко брит, а волосы у него мягкие и курчавые и это совсем не как в кино. И молчание это повисшее, тоже не как в кино (а что он ожидал? Что Антон возьмет и начнет рассказывать шутки или петь?). Антон ведет ровно, рассекая дорогу огнями фар, не отвлекается. Арсению остается только тоже уставиться в окно, где в темноте по обочине прыгают оранжевые московские фонари, в огнях которых кружит, разбиваясь оземь в пух и прах, снег. Арсений выдыхает с восхищением!       — Какая красота, только посмотрите на этот снегопад!       Антон молчит, но Арсений пытается снова.       — Знаете, как же хорошо, что вы меня подобрали. Я теперь ведь и домой успею к курантам. Вы мое новогоднее чудо, честное слово!       Антон как-то неразборчиво кивает, но опять ничего не говорит. Вместо того включает магнитолу, показывая тем самым что разговор окончен, и по машине разливается голос Ободзинского. Эти глаза напротив, пусть пробегут года Эти глаза напротив, сразу и навсегда Эти глаза напротив и больше нет разлук Эти глаза напротив, мой молчаливый друг       Арсений вздыхает и прикрывает глаза, ну не хочет Антон разговаривать и не хочет, не велика беда, жаль конечно немного, ну а что хотел? В конце концов он для Шастуна незнакомец, хоть и знающий его биографию от школьной продленки до последних съемок... Попова окончательно накрывает от тепла печки в машине, осознания что он успевает на праздник и от бокала «Советского», которым украдкой угостили «Деда мороза» родители последнего мальчика. Пусть я впадаю, пусть В сентиментальность и грусть Воли моей супротив, эти глаза напротив …       И вдруг через пелену дорожной дремы он слышит щелчек выключения магнитофона.       — Невыносимо!! Я выключу! Ненавижу такую музыку и весь этот советский новый год. Вот… вы например! Вы вот торопитесь домой, чтобы что? Можете не отвечать, я и так знаю. Съесть селедку под шубой, накрошить оливье, включить голубые огоньки. И чтобы ни в коем случае не отмечать одному и ни в коем случае в неубранной квартире. Вот и все ваше чудо. А снегопад! Провалился бы он пропадом! У меня был рейс, в Париж, если бы не этот ваш Арсений… извините не знаю как по отчеству… дурацкий снегопад!!       Арсения выдергивает из сна, он смотрит на Антона во все глаза. Тот не отрывает взгляда от дороги и только щеки разгорелись точно грудки снегиря. Арсений теряется, не понимая что и сказать… да как же, как же это может быть правдой.       — Как же… как же ненавидите… вы же… вы же по телевизору.       Антон щурится на него.       — Узнали значит, да? Ну так отчего сразу не сказали? А по телевизору… Вы, Арсений, просто никогда не видели Парижа, не видели, какие люди там живут. Вы бы только посмотрели на них, свободные люди, без предрассудков. Не то что... — и он смахивает рукой, отрывая ладонь от руля, от чего Арсений морщится.       Ухает внутрь первое удивление, и Арсений слово за словом развенчивает для себя Антона Шастуна. Начинает видеть его слабости, заблуждения, границы, которые есть у каждого, но которых почему-то не должно быть у тех, кого любишь. Рядом вдруг сидит на самом деле не звезда с неба его телевизора, а просто… человек, товарищ, раздраконенный и разочарованный непонятно чем и от чего… Арсений поджимает губы и решительно перебивает.       — Нет уж, Антон Андреевич, это вы никогда не видели ничего видимо! Смотрите и не видите. Да посмотрите, сколько людей вас любит, сколько людей вами восхищаются, хороших, советских людей! А вы так про них! Вы, Антон Андреевич, уж простите меня, неблагодарный хам.       На секунду в машине повисает тишина.       — Неблагодарный хам… — Антон усмехается. — А пусть и так! Вы не понимаете просто, Арсений, что это такое, когда каждый день надо быть хорошим, каждый день веселым. Это они не меня любят, понимаете? Ваши прекрасные советские граждане. Не настоящего меня. На деле всем вам в СССР важно исключительно лицемерие. Хотят, чтобы я улыбался, шутил и пел, но и в коем случае не говорил то, что думаю. Вот тогда и любят. Здесь, в этой стране невозможно быть собой вообще! Это не по политике партии, то сомнительно, секса так вообще нет… Любить, любить невозможно! — голос Антона вдруг срывается, он оглядывается и напрягается, не сболтнул ли лишнего? Они поворачивают во дворы и Антон слегка успокоившись качает головой — Да какая уже разница, Арсений, мы вон к дому вашему приехали, можете выходить и бежать в квартиру и писать желание на бумажке и бросать в бокал, или что вы там хотите. Расскажете заодно потом всем, какой на самом деле плохой и ужасный человек Антон Шастун.       Но Арсений только поджимает губы.       — А я вас плохим не считаю, Антон. Мне жаль вас. Вы людям помогаете, людям которым тяжело на тяжелой работе, в бедности нашей, в дефиците. И даже не говорите, что все это образ. Мне вот например сегодня взяли и помогли! Вы помогаете верить в чудо. А верить… верить это надо. Жаль только, что вы сами себе помочь поверить не можете, ни в чудо, ни в людей, которые вас действительно любят и принять любым готовы. Да хотя бы для начала в бумажку эту! Так что Антон, я в вас совсем не разочарован, мне вас просто жаль.       Арсений выходит, хлопая дверью, и шагает по чьим-то глубоким следам через сугробы – через пыльные следы от выбитых ковров и полосы от детских санок. Как же так вышло, еще пол часа назад он думал, что неудачник, что несчастлив из-за неудачной карьеры, а тут посмотрите, Арсений Сергеевич качает головой, вот уж и правда богатые тоже плачут. Он шагает к подъезду, к светящемуся окну своего дома, в которое видно елку и нарядные силуэты Лады и Сережи… И вдруг так же уверенно разворачивается обратно. Шлепает по следам на снегу уверенно, а потом дергает ручку двери так и не уехавшей машины и ждет, пока Шастун опустит стекло.       — Пойдемте. Пойдемте, Антон.       — Что?       — Я говорю пойдемте, у нас всего 15 минут с вами до курантов осталось.       Антон смотрит на него из опущенного бокового окна во все глаза, он уже совсем не раздраженный, а искренне удивленный, явно не знающий как быть и как реагировать.       — Я не пойду, вы… что вообще себе придумали! Не нужно мне это ваше сочувствие и… ваша заливная рыба, я уж как-нибудь сам разберусь! — упрямится он.       Арсений вздыхает. Уверенно смотрит в ответ.       — Тогда впустите!       Антон неожиданно слушается, послушно открывает дверь, впуская в машину снегопад. Арсений падает обратно на переднее, заворачивается в дубленку, закутывается в шарф и посильнее натягивает на лоб козырек. И так они и сидят, в темноте и тишине, занесенные новогодним снегопадом будто в ледяной пещере, а не запаркованной остывшей оранжевой «Жигули». Только Шастун барабанит пальцами по рулю. Посматривает, щурится, дует щеки, все же не выдерживает первый и поворачивается к Арсению, смущенно спрашивает.       — Это что вы придумали, Арсений, сидите тут со мной. Вы так до нового года сидеть будете? А как же ваш праздник? Вы же так хотели на него успеть.       — Как-нибудь обойдусь. Вы уж простите, но я вас не брошу встречать новый год в одиночестве в машине.       Арсений на самом деле ощущает отчего-то невероятное спокойствие, он и правда обойдется, здесь и сейчас в холодной заметаемой снегом машине ему хорошо и празднично и радость того, что приходит новый год будто разгорается, греет изнутри. Даже не смотря на то, что он сидит в машине с почти незнакомым мужчиной и у них нет ни елки, ни свечей, ни запаха мандаринов. Он думает о том, что, наверное, если по настоящему веришь, то не нужны уже куранты и президент, не нужна бумажка. Это все самое что ни на есть внешнее, даже если делаешь от чистого сердца.       Голос Антона становится тихим-тихим, нежно вырывается паром в остуженную машину.       — А жена ваша, вот жена ваша что скажет, если вы не придете?       — Да нет у меня жены! — Арсений разводит руками.       — Значит на вечеринку торопились, да? Понимаю, интеллигенция, высший свет...       Арсению хочется смеяться, ну честное слово!       — Да с чего вы взяли, Антон? Ну какой высший свет? Вы вообще за кого меня принимаете? Да давайте я сам все расскажу! Я самый простой неудачник. Мне уже почти 40 лет, я холост и веду детский театральный кружок, в сумке у меня знаете что? Вот, не знаете... Костюмы с утренников у меня в сумке, где я играл зайчков и снеговиков! А дома ждут меня друзья, мы вместе... мы в коммунальной квартире живем.       Арсений чувствует, как Антон смущается и застывший его взгляд затем вдруг градус за градусом теплеет, как молоко греется на плите и вдруг сбегает... по лицу Антона расплывается несмелая, предназначенная только Арсению, улыбка (совсем не похожая на ту широкую, которой он звездит с экрана). Улыбка Антона вдруг везде, она на его губах, в уголках глаз, на щеках. Арсений будто ощущает эту улыбку и на своих губах и еще раз понимает, почему именно Антон, почему именно он сейчас на каждом канале, из каждой телевышки, почему именно его имя Арс обводил в газете.       — Значит, и правда со мной останетесь?       — Останусь.       Они еще пару минут сидят молча, смотря на то, как белый сказочный снег за стеклом заметает все вокруг как будто ватками, а потом Антон вдруг поворачивается к Арсению и бормочет.       — Неправильно это. Вы же, вы же так совсем замерзнете...       И Антон аккуратно берет его руки в свои, дышит на их ладони, греет. И хотя на самом деле руки Антона абсолютно такие же холодные как и его собственные, но Арсений ощущает тепло, Арсений не может оторвать взгляд. ***       Антон Шастун замирает в дверях их маленькой хрущевки, нерешительно топчется на придверном коврике.       — Я все еще не уверен, Арсений. Ну а точно уместно будет?       — Уместно конечно! Вот если вы найдете, Антон, своим ботинкам место и снимите, то уместно! Я только недавно помыл полы.       Антон послушно снимает ботинки, потом шапку и свое пальто, из кухни доносится звонкое       — Успел-таки! Арс, давай скорее, у нас еще три огонька осталось. Ой…       Лада замирает, смотря на Шастуна. Бенгальский огонек прожигает линолеум. Антон тут же срывается, подбегает, начинает суетиться, пытается поднять, но искра и сама собой растворяется в воздухе.       — Ой… Да вы же Антон Андреевич, вы же из телевизора. Вы же прямо сейчас в телевизоре! — Лада все никак не может успокоиться, переводя взгляд до на светящийся экранчик, то на настоящего Шастуна.       — Мы заранее снимаем, — смущается Антон.       Заходит Сережа и, видя сидящего за столом Шастуна, растягивается в улыбке, он как будто совершенно не удивлен.       — А вашу маму выходит и там и тут передают.       Арсений тоже украдкой смотрит на Антона на голубом экране и понимает, какой тот Антон картонный по сравнению с настоящим. Картинка. Настоящий Антон действительно совсем не такой. Он более уставший, достаточно закрытый, не такой веселый как кажется. Но при этом искренний. Он яркий, но не как мультик и карикатура, а по другому, по настоящему. И Арсений вдруг с улыбкой понимает, таким Антон нравится ему гораздо больше.       «Здравствуйте, дорогие юные друзья»…. Ну, пора!       — Так, все к столу! Потом уже перезнакомимся, уже в новом году, а пока вставайте, вставайте, товарищи! Арсений, …Антон! — Лада чуть ли не подпрыгивает от предвкушения, раздает им всем бумажки, пока Брежнев бормочет речь, а Сережа наполняет фужеры.       У Антона в глазах калейдоскоп огней, он уже что-то быстро пишет, а потом чиркает спичку и неловко поджигает свою бумажку, попутно охая, дуя на обожженные пальцы. Арсений тоже спохватывается и выводит на своем клочке «Пробовать новое и не бояться», кидает в бокал. Куранты дают бой. Десять! Одиннадцать! Двенадцать!       — С новым годом! С новым счастьем!       Они водят хоровод вокруг стола, пританцовывая, обнимая друг друга и провожая в прошлое 1978 год.       — С новым годом, товарищи! С новым счастьем!       — С новым счастьем! — эхом повторяет Шастун и улыбается.       Говорят, как встретишь новый год, так его и проведешь. Пусть я не знаю, пусть Радость найду, или грусть Мой неотступный мотив Эти глаза напротив       — Давай наверное переключим, — Арсений ёжится, вспомнив диалог в машине, и уже тянется за пультом, но вдруг чувствует на своей руке теплую руку Антона.       — Нет-нет, не надо, Арс… давайте лучше оставим.       Арсений счастливо улыбается и смотрит в зеленые глаза напротив – все ярче и теплей, в которых отражаются первые салюты уже гремящие за окном. Вот и свела судьба, вот и свела судьба Вот и свела судьба нас Только не подведи, только не подведи Только не отведи глаз