Сумасшествие, гнев или безумие?

      Алые капли неторопливо скатывались по хрупким рёбрам, оставляя тусклые, едва видимые дорожки. Бесшумно приземляясь на пол, в кромешной темноте, они казались чёрными пятнами на белоснежном ковре.       Тело ноет и выкручивает. Отеки на запястьях и щиколотках не позволяют думать ни о чем другом, кроме пронзительной боли, которая всецело окутывает плоть.       Шея затекла, а поясница предательски ныла. Спустя несколько часов беспощадных пыток…       Лукина мучительно размяла шейный отдел. Настолько, насколько ей позволяла установка, к которой она была зверски прикована. Подвешена, подобно Христу на распятие.       «Православно, Маша. Умница».       Кожаные ремни, приукрашенные острыми шипами, больше походили на ошейники для бойцовских пород собак, нежели на инструменты развратных игрищ.       Сжав кулаки до предела (и прищурившись до неприятной пульсации у висков), женщина делает очередную попытку вырваться: запястья отрываются от установки на несколько сантиметров, и тут же незамедлительно возвращаются назад.       Третьякова сидит напротив, и вольготно орудует ножом. В изящных женских ладонях оказывается яблоко, которое блондинка старательно чистит, демонстративно сбрасывая кожуру на пол.       Цепи, покоившиеся на коленях младшей, едва заметно покачиваются, когда та очередной раз театрально вздыхает, глядя на изможденную коллегу.       - А теперь? – чертики прыгали в карих глазах, и даже в кромешной темноте можно было разглядеть языки пламени, танцующие в бездонных зеницах, - ничего не хочешь мне сказать?       Лукина нервно сглатывает. Она прекрасно понимает, что никакие слова её не спасут. Чёрт подери, она понятия не имела, что её может спасти.       - Я уже извинилась, миледи, - капля пота очерчивает невидимую линию от виска до груди.       Маша коварно смачивает пересохшие губы, и неторопливо направляется к заложнице. Фрукт отправляется на пол – он больше не нужен, чего нельзя сказать о ноже.       Разгадав маневр партнерши, брюнетка покорно наклоняет голову, продолжая находиться в подвешенном состоянии.       Лукина издает мучительный стон, когда холодное лезвие ножа делает глубокий надрез в области ложных ребер.       Больно. Слишком. Стон срывается на крик.       С каждым выдохом рана пульсирует все больше и больше, отдавая неприятным жжением, которое невозможно игнорировать.       - Госпожа, - едва слышно шепчет женщина, - запомни уже наконец-то, - учащенно дыша, Третьякова не отрывает взгляда от измученной коллеги, - ах, да, - полупрозрачная шаль слетает с хрупких плеч, и блондинка вольготно направляется в сторону злополучного шкафа, хранившем в себе ещё с десяток орудий пыток, - ответ неверный.       В комнате прохладно и даже немного свежо. Жар изнутри, вызванный десятками порезами тела, органично переплетался с холодком, устанавливая некое равновесие. Кровь, стекающая с бессильного тела, интересно дополняла вечер: мокрые дорожки то остывали, даря леденящее чувство, то засыхали, неприятно сковывая и без того ограниченные движения. Каждый вдох и выдох женщины не обходился без характерного треска свернувшейся крови, который был слышен и ощутим лишь Лукиной.       -Зачем тебе это все? – короткая стрижка изрядно растрепалась, а пряди то и дело лезли в глаза, противно забираясь под веки, - чего ты этим добьешься?       Обомлев от проявленной наглости ( впервые за последние несколько часов), Третьякова быстрым шагом направляется в сторону заложницы.       Голое тело Лукиной не могло не возбуждать, хоть блондинка изо всех сил пыталась игнорировать это чувство.       «Как я могу завладеть ей, если не смогу контролировать себя?».       Ледяная ладонь мертвой хваткой впивается в пульсирующую шею.       - Это мне решать, - злобно оскалив зубы, женщина продолжает, - раз ты такая дерзкая, у меня есть для тебя особое предложение.       Никаких идей и предположений. Третьякова была слишком непредсказуема. Лаура никогда не видела её ТАКОЙ. Такой…Такой?       - Ты либо трахнешь меня, либо зарежешь, - отрешенный взгляд не сулили ничего конкретного, - знаешь, я готова к любому исходу.       - Да неужели? – плетка делает едва слышимый шлепок о белоснежную ладонь, оставаясь в женских руках, - уверена?       Страх всецело окутывает Лукину. Нервно сглотнув и тяжело выдохнув, подчиненная прикрывает веки, чувствуя, как с каждым разом наполнять легкие кислородом становится все больнее. Сумасшествие, читающееся в глазах напротив, лишь усугубляет ситуацию. Сумасшествие, гнев или безумие?       - Сейчас я медленно разденусь, - блондинка избавляется от лифа, оставаясь в одних трусиках.       «О. Боже. Мой.»        - Медленно, - тонкие пальцы аккуратно поддевают ткань трусиков, покоившуюся на бедрах, - и станцую для тебя, - рукоятка плетки скользит по виску доминатки.       Даже сквозь пульсирующую боль, растекающуюся по всему телу, Лукина почувствовала нечто такое, что нельзя было ни сдержать, ни проконтролировать. Низ живота отдавал двойственным чувством: его диапазон ощущений лавировал между чем-то грубым и настойчивым, но каждый раз закачивался нежным и ласкательным.       -Представляешь, что я сделаю с тобой, если ты намокнешь? – последний элемент одежды оказывается на полу, а точеная фигура женщины плавно играет формами и движениями, - а ты представь.       Идеальные линии мелькали перед глазами, подобно фантому, а перманентные изгибы сводили с ума. Стоит ли говорить о том, что стоны, вырывающееся из уст танцовщицы в самые неожиданные моменты, лишь усугубляли ситуацию?       Словив волну возбуждения, которая накрывала отнюдь не только блондинку, Третьякова соблазнительно смачивает два пальца, и плавно проходится ними по всем эрогенным зонам: шее, ключицам, животу.       «Маша, тебе придется меня наказать».       Плетка неторопливо скользит по идеально плоскому животу, вызывая сотни мурашек.       «Как красиво ты себя ублажаешь».       -Представляешь, что эта плетка сделает с тобой? – зачинщица эротического танца вплотную приближается к заложнице, подхватывая подбородок коллеги указательным пальцем, - м?       До боли прикусив губу, Лукина умоляюще глядит на партнершу. Слишком близко. Настолько, что женщина отчетливо ощущает парфюм, от которого на съемках сходила с ума.       -Угу, - на полустоне протягивает брюнетка, продолжая учащенно дышать.       - Я так не думаю, - шлепок, сперва осторожный и тихий, а следом громкий и болезненный, - ты, как всегда, ничего не поняла.       Раны кровоточили, когда плетка снова и снова ударялась о порезанные ребра, оставляя красные следы, которые, спустя несколько минут, перерастали в самый настоящие гематомы.       Возбуждение достигло своего пика: внутренняя поверхность бедра директора становится влажной благодаря смазке, которой становится слишком много.       - Помнишь наш уговор?       Рукоятка резко входит в истекающее природным соком лоно. Душераздирающий крик. Запястья болят, а виски неприятно пульсируют. Режущая боль внизу живота. Она сильнее, чем десятки порезов.       -Ты осмелилась меня хотеть, - улыбка маньяка не сходила со свежего личика, - поэтому заслужила наказание.       -Прекрати, - кряхтя и что-то невнятно проговаривая, старшая что есть мочи смыкает глаза, жмурясь, - мне больно.       Третьякова вплотную навалилась на подчиненную, когда предмет вошел ещё глубже. Снова и снова. Он вошел под корень, и больше не мог доставлять столько боли, ведь тело постепенно привыкало.       Мучительный отрывистый стон – все, что могла сделать Лаура.       Болезненные ощущения отдавали горечью во рту. Она чувствовала каждый сантиметр, более того – знала, что предел так близок. Ещё немного, и она будет истекать кровью. Ведь это нечеловеческие пытки. И устроил их, как ни странно, всеми обожаемый «ангел во плоти».       -С тобой так весело играть, - подмигнув, блондинка припадает устами к безвольным губам, сливаясь в едином поцелуе.       Желание сильнее боли, Лаура знала это наверняка. Она так яро желала свою девочку.       -Сколько ещё шрамов ты оставишь на моем теле? – гематомы, расцветшие на ребрах, сковывали вдохи, подобно кольчуге, - тебе все мало?       Облизнувшись, женщина окинула заложницу коварным, оценивающим взглядом.       -Потерпи ещё немного, - босоногая бестия вновь скрылась за дверцей волшебного шкафа, - по моим подсчётам, мне осталось одарить тебя ещё…- скорчив театральную гримасу, блондинка принимается увлеченно загибать пальцы, - пятью шрамами.       Резь внизу живота усиливалась, и было сложно разобрать, от чего становилось больнее: от плетки, которая безжалостно изнасиловала брюнетку минутой ранее, или от ноющего ощущения в пояснице, которое рассредотачивалось по всему позвоночнику.       - Сумасшедш…- последний шипящий вырвался криком как раз в тот самый момент, когда и без того набухшие соски подверглись зверскому натиску небольших холодных металлических прищепок, - Третьякова!       Сладкая боль который раз за вечер пускает ток по венам заложницы.       Спертое дыхание уже давно стало верным спутником Лукиной. Было глупо предполагать, что у женщины не было выбора – напротив. И она выбрала терпеть. Или… Наслаждаться?       -Хорошо, - грузная голова бессильно отклоняется, - прости меня, - брюнетка покорно кивает, - я была неправа.       - Поздно, - Третьякова плавно опускается на пол. Нежные ладони неторопливо кладутся на колени, а сама блондинка игриво прогибается в спине, - теперь терпи.       Тепло и влага приятно щекочут плоть. Умелый язык коллеги играет с клубнем нервов, сосредоточенным внизу.       -М-м, - тело Лукиной дает сумасшедший импульс в ответ на ласки.       Но Машу, кажется, это абсолютно не волнует. Подобно маленькому ребёнку, жадно поедающему конфеты, она занята своим «неотложным» делом.       Быстрые хаотичные движения сводили с ума- Третьякова определенно знала в этом толк.       Трепетно обхватывая клитор губами, она и подумать не могла, какой подарок делает изможденной, спустя часы пыток, Лауре.       -Милая, ты делаешь мне это назло? – мурашки появлялись буквально из ниоткуда, предательски выдавая ту самую грань, к которой старшая неустанно двигалась, - я сейчас кончу.       - Неправда, - удовлетворенно причмокнув, женщина театрально сводит брови, - устала я, что-то. Совсем ты меня уморила, - злорадный, безумный и даже немного демонический смех наполнил комнату, - жди, - приказав, блондинка направила указательный палец в пол, будто дрессировала собаку, - я скоро приду.       -Сучка.              -Сигаретку? – Лукина нервно скуривала уже третью по счёту. Роскошная лоджия позволяла ей делать это.       Отворив окно в лютый мороз, женщина даже думать не могла о том, что может замерзнуть. Мысли вновь возвращали её в сегодняшний вечер, где она- лишь инструмент для плотских утех в таких умелых руках коллеги. Коллеги… Или любимой женщины, которой она позволила столь болезненные издевки?       -Нет, Вы что, Лаура Альбертовна, - стыдливо прикрыв ладошкой лицо, Третьякова давит возбужденный смешок, - я же леди.       Невесомо поцеловав голубоглазую в щеку, блондинка поспешно удаляется, бросив напоследок:       - Не стойте на морозе. Вам болеть абсолютно необязательно.       -Ну и ну, - едва слышно бурчит старшая, судорожно поглядывая на посиневшие запястья, - на что же ты ещё способна, Маша?