Видение

Он прекрасен. Сука, он просто по настоящему прекрасен. Кудрявые волосы, прелестные карие глаза, что смотрят с опаской, непонимаем, зарождающимся доверием, улыбка, что краше любых цветов, что когда-либо выращивала Исабелла, всё в нем настолько прекрасно, что более чем десятилетний голод по чужим прикосновениям, взглядам, улыбкам, даёт о себе знать. Всё началось с простых взглядов. Робкие, совсем смущённые взгляды на своего племянника, заставляющие краснеть его щеки каждый раз, когда Камило поворачивал голову в его сторону, встречаясь глазами. В такие моменты Бруно ничего не оставалось, как продолжить разговаривать с крысами, которых он со всей любовью кормил едой со стола, на что вся остальная семья, понимая, что у того действительно не было больше никакой компании кроме выше упомянутых крыс, не оставалось, не жаловалась, лишь принимала своего члена семьи со всеми его странностями. Затем всё перешло на долгие рассматривания. Он долго рассматривал племянника, находясь в другой части гостиной, уже лишь робко улыбаясь когда их взгляды снова встречались. Мальчика, на удивление, похоже это не волновало, как казалось самому мужчине. Ох, как же он ошибался. Ещё как волновало. Сердце Камило застывало каждый раз, когда он ощущал взгляд зелёных глаз на себе, кажется, абсолютно каждый раз переставая дышать, сдерживая себя, чтобы не покраснеть. Его дядя... Боже, тот такой особенный. Действительно по-настоящему особенный. Такой милый, вечно смущённый, не позволяющий никому подходить к себе близко, кроме, на удивление всех, именно племянника. Это смущало, по началу, а затем так невероятно льстило, что и словами Камило не описать все те чувства, которые он испытывал, думая о том, несколько же он особенный и привилегированный парень. Затем всё перешло в... физический контакт. Как уже упоминалось ранее, Бруно действительно не имел возможности иметь с кем-либо физический контакт слишком долгое время, так что принимать его снова было... непривычно. Но, чего греха таить, очень приятно. Приятно ощущать тепло чужого тела, приятно думать, что всё хорошо, приятно, когда тебя неожиданно обнимают даже без того, чтобы ты просил об этом. Очень приятно. Просто невероятно приятно. Поэтому когда Камило его впервые неожиданно обнял, то почувствовал дрожь от страха, что прошлась по всему телу дяди, сразу же отпрял, но после был притянут обратно, чувствуя, как ему утыкаются носом в плечо, видя, как тело Бруно согнулось, чтобы тому было удобнее. Именно тогда Бруно понял, что пути назад уже не будет. Физический контакт, то самое чувство, что он испытывал рядом со своим мальчиком, нельзя было описать, но можно было прочувствовать, чтобы сразу понять, что теперь это его новый наркотик. Зависимость. Теперь они обнимались постоянно, утром, перед тем, как пойти спать, неожиданно со спины, когда никто не видит и когда видит тоже, без разницы, где, когда и почему. Им было хорошо, это главное. По настоящему главное, а остальная семья даже и рада была, что один из тройняшек наконец-то нашел себе самого настоящего друга. Ха, друга? Неужели все были так наивны? В ту роковую ночь Бруно, поняв, что ноги сами просто напросто перестают его держать, тяжело вздохнул, подходя к двери в комнату Камило. Праздник в честь женитьбы Долорес был грандиозен, все были счастливы, всем было хорошо, все пили шампанское и развлекались, только Бруно было слегка не по себе. Слишком много людей, слишком непривычно, социальная батарейка исчерпала себя ещё на первом часу, поэтому когда все ещё продолжали смеяться и веселиться, он поднялся на второй этаж, следом пойдя к своей двери, и как только подошёл, понял, что не собирается подниматься по всем тем ступенькам, слишком уж их много, а ноги и так еле держат. Поэтому мужчина, не долго думая, пошел в комнату к своему племяннику, стуча в дверь пару раз кулаком, ожидая ответа. Он знает, что мальчик пошел спать уже после двух часов веселья, а Бруно же остался там и дальше, дотянув до трёх, не желая расстраивать Долорес, которая в самом начале попросила его побыть на свадьбе как можно дольше, ведь так хотелось прочувствовать что абсолютно вся семья наконец-то в полном сборе. И вот, дверь открывается и появляется голова самого прелестного человека в жизни брюнета, после чего Камило улыбается, открывая дверь шире, пропуская дядю внутрь. — Что-то случилось? Ты в порядке? — спрашивает парнишка взволновано. Здесь больше не слышно шума внизу, да и их никто не услышит. Дом специально сделал абсолютно все комнаты звукоизоляционными, когда Долорес получила свой дар, чему все были не просто благодарны, а намного больше, чем это. — Нет, всё в порядке, спасибо большое, просто... Ну... — он запинается, начиная чесать заднюю часть шеи, абсолютно не зная, что и как сказать и как правильно высказать свою мысль. Боже, как же это смущающе. — М-могу ли я поспать с тобой? — быстро тараторит мужчина, следом смыкая губы, не намереваясь их открывать больше никогда в своей жизни. Сердце Камило перестает биться. Как обычно, в общем то. Бруно. Его Бруно. Его милый, потрясающий Бруно, сейчас стоит перед ним весь смущённый и глазами в пол смотрит, словно провинившийся котёнок. Член в штанах младшего дёргается и он нервно сглатывает слюну в горле, громко выдыхая, пытаясь себя успокоить. — Конечно, tío Bruno, — улыбается парень, подходя к дяде, обнимая его, пытаясь не думать о том, что больше не может сдерживать свои чувства. Слишком долго он это делает, слишком, блять, долго, просто невыносимо долго, честно признаться. Он устал, по настоящему устал, он любит его. Да, это его дядя. Да, он старше его. Да, это мужчина. Но Камило плевать, правда плевать, честно признаться, всегда было плевать, ещё с первого раза когда они встретились. Кажется, именно тогда он понял, что полностью и бесповоротно влюбился, и как бы не отметал эту мысль, всё никак не получилось. А потом начались эти взгляды, прикосновения, чувство, будто он дороже его дяде чем все остальные в данном месте, что заставляло чувствовать себя просто неописуемо хорошо. Сегодня он признается. Точка. Сегодня именно тот день, когда всё должно стать на свои места, и пусть его отвергнут, пусть сочтут за извращенца, пусть выгонят из дома, пусть лишат дара, ему плевать, зато он больше не будет сдерживать в себе всё это и позволит наконец Бруно узнать всю правду. — Ох, спасибо большое, mijo, — выдыхает мужчина, крепче обнимая мальчика в ответ, пытаясь не думать о том, что он самый настоящий старый извращенец. Пытаясь не думать о том, что его привлекает его собственный племянник. Боже, какой же он гнилой человек. Прощения ему не было, нет и никогда не будет. Он попросту не заслуживает его, имея все эти мысли в своей голове. — Ты для меня очень важен, ты же это знаешь? — мысли о том, что ему уже давно стоит обратно исчезнуть давно находятся в голове Бруно. И... Если так будет лучше, если так его мальчик будет в безопасности, если так он сможет уберечь его от себя, так будет намного лучше, намного проще всем, честно признаться. А ему то ведь и не привыкать снова жить в одиночку. Поэтому стоит попытаться высказать абсолютно все благодарности как можно раньше, чем он уйдет и исчезнет навсегда из Энканто. — Знаю, ты для меня тоже, Бруно, очень сильно важен, — это алкоголь так повлиял на его дядю? Хм... Да вроде им не пахнет. — А теперь давай раздевайся и пойдем уже спатки, — как же это неправильно прозвучало, боже мой. Парнишка незаметно покраснел, следом отходя от дяди, специально поворачиваясь к нему спиной, чтобы не наблюдать за тем, как тот снимает с себя зелёное пончо, за тем, как оно аккуратно складывается, а затем ложится на стул, стоящий рядом, не наблюдать за тем, как его дядя аккуратно расстёгивает пуговицы рубашки своими красивыми и длинными пальцами, следом складывая ту к пончо, и вот, наконец, добирается до брюк, снимая их, оставаясь только в нижнем белье. Руки сжимают край длинной футболки в которой он всегда спит, а сам Камило пытается не думать о представленной картине, когда наконец-то поворачивает в сторону Бруно, что уже лег возле стены, смотря на племянника настолько преданным взглядом, что кудрявому ничего не остаётся кроме как незаметно прикусить губу. — Может... Может тебе дать... — боже-боже-боже, продолжи мысль, живо, Камило, умоляю. Как же это неправильно звучит в голове мальчика! — ...что-то, чтобы ты это надел? Тебе не будет холодно или некомфортно? — спрашивает тот, понимая, что горло резко пересохло. — Нет, милый, спасибо большое, мне очень удобно и так. Ложись уже поскорее рядом, — улыбается Бруно, не сумев понять, что произошло и почему подросток реагирует именно так. Может, тот смущает его? Скорее всего, так и есть. Боже, но он ведь не хотел этого... — Х-хорошо, — выдыхает парень, тоже забираясь на кровать, ложась совсем рядом, настолько близко, что может почувствовать тепло чужой голой кожи, даже не прикасаясь к ней, пока дядя отворачивается лицом к стенке, прикрывая глаза. — Buenas noches, tío. — Buenas noches, cariño, — улыбается длинноволосый в ответ, начиная размеренно дышать, следом понимая, что весь сон будто рукой сняло. И что же теперь делать, а? Он не знает, честно признаться, но ещё большее непонимание его охватывает когда Бруно чувствует как чужая рука обхватывает его за талию, сначала проходясь по спине, затем бедру, талии и наконец самому животу, начиная тот поглаживать кончиками холодных пальцев. Бруно перестает дышать, когда смелая рука спускается лишь совсем слегка ниже. — Камило?.. — спрашивает брюнет, ощущая как голова мальчика утыкается лишь сильнее ему в шею, понимая, что ему не намерены отвечать. — Милый мой, могу ли я спросить, что ты делаешь, cariño? — не успевает он договорить, как резко выдыхает весь воздух из лёгких, когда рука ложиться на его пах, обхватывая ещё не стоящий член. Ощутить то, что испытывает в этот момент провидец, не описать ни одним видением. Он закрывает рот рукой, пытаясь не издавать абсолютно никаких звуков, крепко зажимая глаза, пытаясь думать о том, что всё это самый обычный сон, а не исполнение его самых потаённых желаний, что теснились внутри так долго. — Не закрывай ротик, я хочу слышать тебя, — слышится сзади хриплым голосом, после чего другая рука проходит под шеей мужчины, убирая руку от его рта. — Слышишь меня? — Д-да, — на глазах наворачиваются слёзы. От чего именно? Он не знает. От желания? От пожирания совести? От осознания того, что то, что сейчас происходит абсолютно неправильно? Или от чего-то ещё? Он абсолютно без понятия, честно признаться, так что остаётся лишь судорожно дышать, пока ловкие пальцы его племянника скользят по члену через ткань. А тот, как бы Бруно не пытался отвлечься и думать о чем-либо другом, предательски встаёт, показывая чужое возбуждение. — Это неправильно. Прошу, нам надо это остановить. Это очень неправильно. Ты мой племянник, я не могу, Камило, я просто не могу, — а вот теперь он плачет от сожаления. Это так неправильно. Зачем он поддается на эти манипуляции? Зачем позволяет касаться себя, хотя прекрасно понимает, что может оттолкнуть и всё закончиться, что его не будут брать силой, а? Почему, Бруно? Зачем ты это делаешь? Неужели внутренние демоны намного сильнее, чем твоя воля? — Тише, солнышко, всё хорошо, всё хорошо. Чувствуешь? — он поглаживает головку ногтем сквозь ткань, что придает острых ощущений. — Тебе же хорошо, да? Хорошо ведь, Бруно? Думай об этом, — а затем, преодолев собственное смущение, поднимает голову вверх и наклоняется к уху брюнета, начиная горячо дышать. — Давай вместе насладимся этим, хорошо? Я буду делать тебе хорошо, а ты будешь громко стонать? Нас абсолютно никто не услышит, cariño, не стоит ни о ком волноваться. А так же никто не придет, все слишком сильно заняты праздником. Так что давай вместе насладимся этим? Ни думай ни о чем кроме того, как тебе сейчас хорошо, — приказывает юноша и мужчина сдается от слов своего искусителя, послушно кивая головой, как бы говоря "Да" на выше поставленный вопрос. — Умница, — отвечает Камило в ответ, наконец-то снимая с дяди боксеры, выпуская его половой орган на волю, слыша, как тот мычит в кулак, весь красный от смущения и, похоже, с полностью искусаными губами, возможно, даже до крови. — Эй, ну что я говорил насчёт ручек? Я хочу слышать, как тебе хорошо, — и своим членом прижимается ближе прямо между ягодиц Бруно, заставляя того почувствовать чужую эрекцию и застонать в голос, уже без рук на своем рте. — Боже, какие же охуенные у тебя стоны, — не выдерживает и матерится мальчик, проходясь членом снова между ягодиц, принося себе неописуемое удовольствие. Но отвлекаться нельзя, нельзя-нельзя-нельзя, сейчас главное это принести удовольствие этому маленькому комку смущения, что сейчас лежит рядышком. Бруно же, в свою очередь, поняв, что его мальчику нравится проходится между его ягодиц, сам поддается назад, когда тот прекращает так делать, заставляя Камило удивленно ахнуть, следом хватая воздух. — Тебе тоже это нравится, да? Нравится тереться своей аппетитной задницей о мой член, да? — он сам не понимает, откуда нахватался таких пошлостей, учитывая тот факт, что ни разу ни с кем не спал, но рядом с Бруно... Боже... Рядом с Бруно хочется творить много чего запретного и плохого. Мужчина же, в свою очередь, не зная, куда уже дальше краснеть, лишь судорожно дышит, пытаясь снова научиться говорить, а затем, подумав про себя "Будь что будет", говорит: — Очень нравится, а ещё мне нравится, когда ты шепчешь мне грязные вещи на ухо своим горячим дыханием. Укуси меня, пометь меня, сделай так, чтобы все знали, что я только твой завтра утром за семейным столом, что я принадлежу тебе и только тебе, слышишь? — выдыхает брюнет, кладя свою руку поверх руки племянника, ускоряя ритм, ещё не зная, как его слова повлияли на мальчика. Настоящий огонь возгорается в глазах Камило и он, удивлённо открыв глаза, следом усмехнувшись, начиная целовать шею Бруно. И, казалось бы, всё хорошо, верно? Но не тут то было. Резкое ощущение боли проходит через всё тело мужчины, и только потом до него доходит, что его укусили за шею, на утро сто процентов останется синяк, это Камило гарантирует, а затем кусает снова и снова, не оставляя на шее мужчины пустого места, переходя уже на плечи и ключицы, тем временем лишь сильнее ускоряя ритм своей руки под громкие и несдержанные стоны и звуки, которые являются самой настоящей музыкой для ушей парниши. Самое худшее в данной ситуации это то, что Бруно это нравится. Нравится контраст боли и нежных, но в тоже время быстрых и слегка грубых прикосновений к собственному члену, нравится чувствовать себя во власти Камило, нравится ощущать его член совсем рядом, нравится понимать, что он полностью в руках собственного племянника, из-за чего и создаётся ощущения полной властности кудрявого над ним. — К-камило... — задыхаясь, шепчет тот. — Да, cariño? — Я-я... кончаю. Я кончаю. Боже, блять, — говорит тот, чувствуя как слезы непроизвольно льются с глаз, скользя по щекам. После этих слов Камило лишь усмехается, следом ощущая, как тело возле него содрогается в судорогах, почти что отключаясь, наконец-то прекращая все манипуляции с чужим половым органом, крепко обнимая дядю Бруно, гладя того по голове, совсем нежно целуя в шею. — Всё, всё... Ты молодец, ты умница, ты был очень хорошим мальчиком, милый, ты действительно был очень хорошим мальчиком, ты умница, — он целует того за ушком, нежно поглаживая по животу, позволяя Бруно наконец-то успокоиться и расслабиться в теплых объятиях своего племянника, наконец-то возвращая своё дыхание в норму. — Это... Это было... Хм, неожиданно, — усмехается мужчина, наконец-то поворачиваясь, заглядывая в карие глаза. — А ещё горячо, влажно, страстно и желанно, — добавляет тот следом, наклоняясь вперёд, целуя Камило нежно-нежно, словно и не было всего того, что произошло меньше минуты назад. Юноша же отвечает на такой невинный поцелуй, улыбаясь в тот. — Но несмотря на это... мой мальчик не смог заполучить того, чего заслужил, верно? — пальцы заползают под футболку юноши и он нежно гладит грудь, подкрадываясь ловкими пальцами к правому соску юноши, обхватывая тот пальцами. — Tío Bruno?.. Ты уверен? — спрашивает парень осторожно. — Ты не обязан этого делать, если считаешь, что что-то мне должен, слышишь меня? — Ох, прекрасно слышу, mi amor, — глаза зеленеют и он отстраняется, натягивая своё нижнее белье обратно, после чего укладывает парня спиной на кровать, нависая сверху, начиная целовать нежно и с каким-то особым трепетом, пока руками блуждает под футболкой, поглаживая бедра, ребра, а следом и снова возвращаясь к соскам, но лишь на секунду, дразня парня, снимая с того футболку, откидывая её в сторону, куда-то на пол. В другом бы случае дом бы сам убрал её в корзину для белья, но понимая, что это невероятно сильно смутит двух мужчин, ничего не делает. А Бруно, в свою очередь, времени не теряет, начиная расцеловывать шею юноши, оставляя там совершенно лёгкие укусы по сравнению с теми, что ему оставил Камило, следом спускаясь к соскам, наконец-то решив, что больше не будет мучать племянника, обхватывая один губами, нежно посасывая, видя, как его мальчик глазки закатывает от совершенно новых и неизведанных ощущений, давя на затылок брюнету, чтобы тот не смел останавливаться и продолжал посасывать и покусывать, тем временем начиная стонать и сам, и только теперь мальчик понимает, насколько это смущающе. — Эй, не смей смущаться теперь после того, как сам мне приказывал стонать, — смеётся длинноволосый, всё же отстраняясь. — А ещё... Твои стоны очень красивые. Самое красивое, что я когда-либо слышал, понимаешь? Так что не смущайся, прошу тебя, дорогой, — и улыбается так ласково, что любой бы сдался. И Камило тоже сдается, послушно слушаясь, переставая сдерживать себя, начиная стонать во весь голос от чувств и эмоций. — Вот так, да, молодец, — говорит брюнет, когда с прелюдией было покончено и две набухшие бусинки-соски сверкали ярко-красным цветом. Поцелуями старший начал спускаться вниз, пока стягивал с парня нижнее белье, откидывая его туда же, куда и футболку, наконец-то доходя до сверкающего естественной смазкой члена. — Эй, не сжимай свои ножки, милый, — улыбается брюнет, расставляя их обратно в стороны. — И смотри мне в глаза, слышишь меня? Это приказ, — усмехается Бруно, заметив, как Камило отказывался на него смотреть, весь красный и потный. — Хорошо, я тебя понял, — кивает кудрявый и, тяжело вздохнув, всё же опускает взгляд вниз. Честно? Он чуть не кончил прямо в тот момент. Его Бруно, весь такой красивый и сосредоточенный, заправляя волосы за ухо, склоняется к стоящему члену, начиная играться с головкой, прикасаясь к ней кончиком языка, вызывая дрожь по всему чужому телу, тем временем смотря прямо в глаза юноши, что заставляет желание кончить взрасти в разы. — Что такое, малыш? Неожиданно стало слишком стыдно? Неужели не помнишь, как шептал мне непристойности на ухо, а? Не помнишь, как тыкался этим же самым членом мне в ягодицы, загнанно дыша мне на ухо? — вот прямо сейчас мальчишка и поплатится абсолютно за всё. Мужчина, решив, что размер члена достаточно маленький и он сможет его заглотить полностью, так и делает в следующую секунду, видя, как Камило сжимает руками простынь под ним, начиная судорожно дышать, однако всё так же не отрывая взгляда от зелёных глаз. Какой послушный мальчик. Решив, что уже можно действовать, Бруно начинает медленно двигаться,то полностью выпуская член изо рта, то снова заглатывая его до основания. Такие медленные движения сводят с ума, но обоим это нравится абсолютно на все сто, но вот когда мужчина, решив, что можно перестать мучать его мальчика, начинает двигаться намного быстрее, Камило понимает, что в мире есть вещи, которые могут нравиться и на все двести. Эти стоны, эти шлепки, эти ощущения, всё это настолько сильно сливает в одно целое в обеих головах, при чем настолько сильно, что Камило даже до конца и не понимает, когда начинает кончать, забыв предупредить дядю про это, лишь издавая следом очень громким стон удовольствия, заполняя чужой рот и глотку своим семенем. Длинноволосый всё послушно проглатывает, облизывая губы, следом наконец-то отстраняясь, теперь уже снова нависая над мальчиком, в этот раз уже затем, чтобы начать его нежно гладить по щеке, целуя в лоб. — Ты молодец, — выдыхает мужчина, ложась рядом с парнем, обнимая его крепко, прижимая к себе, гладя по кудрявым волосам. — Всё хорошо, ты был великолепен. — Ты тоже, — выдыхает тот довольно, словно кот, объевшийся сметаны, обнимая мужчину так же крепко в ответ, целуя в губы, которые до сих пор сохраняют вкус чужого полового органа, но Камило на это абсолютно плевать, и он целует возлюбленного снова и снова, пока оба наконец-то не отключаются.

***

Камило просыпается один. Абсолютно один. Полностью одетый, на чистой кровати и без следов на своем теле. Ничего не напоминает о прошлой ночи и парень чуть ли не плачет, а нет, всё же плачет, прижимая к себе подушку, утыкаясь в ту лицом. Значит... Всё это было сном, да? Блядским воображением? Розыгрышем его собственной фантазии? Блять. Сука. Блять! Он отбрасывает подушку в сторону, хватаясь за кудрявые волосы, продолжая горько плакать. Как же ему сейчас плохо, как же ужасно плохо, как же плохо от осознания того, что единственный раз, когда ты был по настоящему счастлив с кем-то был лишь во сне. В блядском сне. Но, как бы горько не было на душе, как бы плохо ни было, стоит встать, одеться и пойти на кухню, иначе кто-то заподозрит, иначе кто-то поймет, что что-то не так, а затем начнутся распросы, а он, признаться честно, никогда не умел врать своей семье. И вот, он спускается по лестнице вниз, направляясь на улицу, где его уже ждёт вся семья чтобы начать завтракать. Дяди Бруно не наблюдалось. Сердце парня пропускает удар. — Доброе всем утро, — улыбается Камило натянуто, садясь рядом с мамой. — А где Бруно? С ним всё хорошо? — пытается спросить он так, чтобы не выглядеть подозрительно. — О, он со вчерашнего вечера не выходит из своей комнаты. Я тоже думала, что может что-то произошло, но затем подумала, что возможно ему захотелось побыть одному после столь "взрывного" вчерашнего вечера, ты так не считаешь? — улыбается Мирабель ласково, как самая настоящая лучшая подруга. — Да, ты полностью права, — улыбается кудрявый, хотя сам понимает, что готов умереть прямо в этот момент. Со вчерашнего вечера? Ха. Блять. Значит, тот действительно пошел к себе в комнату, а не к нему. Господи. Что теперь делать? Как смотреть ему в глаза, не вспоминая ту ночь? Что теперь ему остаётся делать? Он не знает, но в тот момент, когда Долорес, улыбнувшись, говорит всем, что слышит шаги в доме, думает, что провалиться сквозь землю не такая уж и плохая идея, если быть откровенными. И вот, Бруно выходит на улицу, вдыхая чистый воздух, поправляя кофту с длинным горлышком, что закрывала всё его горло. — Доброе утро, — улыбается тот доброжелательно, пусть и очень устало, что видно по лицу. — Прошу прощения, но могу ли я забрать у вас Камило? Думаю, это срочно, я обязательно прослежу за тем, чтобы он позавтракал чуть позже, — говорит мужчина и вся семья послушно кивает, пока Камило, на ватных ногах, встаёт и подходит к дяде, который снова возвращается в дом, послушно следуя за ним. Парень молчит всё это время, смотря в пол, не смея поднять глаза на дядю. Он не знает, чего тот хочет, но не смеет спрашивать. И вот, они наконец-то доходят до комнаты дяди, и тот пропускает его внутрь, закрывая следом дверь. — Сможешь забраться мне на спину? — Бруно наконец-то прерывает чужие размышления своим вопросом, оборачиваясь к племяннику, сверкая своими зелёными глазами. — Sí, tío Bruno, — слегка растерянно, но всё же покорно говорит тот, забираясь на спину мужчины, ощущая, как его подхватывают под бедра, после чего брюнет ступает на первую ступень. Желание сорвать с него эту кофту и посмотреть, остались ли там вчерашние среды заполнило Камило полностью. Но, кажется, мальчик уже смирился, что всё, что было вчера, было обычным сном, и ничем больше, так что остаётся только уткнуться дяде в плечо и тихо дышать, вдыхая чужой приятный запах, сожалея о том, что сны не реальны. И вот, они наконец-то доходят до двери. Мужчина спускает юношу со своей спины и открывает дверь, позволяя Камило пройти первому, чтобы тот сразу же заметил зелёный кусочек стекла на песке чуть подальше от них. — Дядя Бруно? — голос наполнен ещё более сильным непониманием, а мужчина лишь глазами смотрит на стекло, намекая парню, чтобы тот подошёл и взял его в руки. А юноша же послушно делает то, что ему приказали без использования слов, а затем застывает, словно самая настоящая статуя, не смея пошевелиться. На стекле изображены они. Бруно и Камило. Оба в прекраснейших нарядах, целующихся, с кольцами на безымянных пальцах. Кажется, на тот момент, когда брюнет подошёл сзади и обнял парня, прошла вся вечность. — Повернись ко мне, — шепчет он, заставляя парня действительно развернуться на 180°, а затем оттягивает край кофты, показывая кучу засосов и укусов, улыбаясь счастливо. — Прости, что я ушел с утра, прости, что заставил думать, что всё было сном, прости, что накормил тебя кусочком еды твоей тёти, чтобы абсолютно все засосы пропали с твоего тела. Прости-прости-прости и ещё раз прости, солнышко. Мне нужно было время. Время, чтобы всё осознать, чтобы всё понять, чтобы узнать, что нас ждёт в будущем. Я хотел узнать, будет ли у нас всё хорошо и не принесут ли тебе наши отношения лишь боль и сожаления. Я волновался за тебя, cariño, — честно признается мужчина, смотря прямо в глаза напротив. Секунда. Две. Всхлип. — Ты дурак! Какой же ты дурак! Боже! Бруно! — всхлипывает мальчик, обнимая своего возлюбленного. — Боже мой! Я думал, что всё это было сном! Я думал, что это конец! Я не знал, как в глаза тебе смотреть буду! А ты решил так подло со мной поступить! — уже откровенно плачет парень, прижимаясь лишь ещё ближе. — Прости, солнце, правда прости, боже, я очень сильно сожалею, я лишь хотел, чтобы ты был счастливым, — выдыхает Бруно, зная, что виноват, что не стоило так поступать, но он не мог по другому, он лишь хотел знать, что всё будет хорошо. — Я... Я люблю тебя, mi amor. — Я тоже тебя люблю, дурак ты, — смеётся кудрявый, наконец-то успокаиваясь. — Но не смей так когда-либо делать снова, не прощу, слышишь? — с укором говорит парень, целуя мужчину напротив в губы. — Ты будешь моим парнем, Бруно? — Буду, солнышко, буду, — улыбается длинноволосый, отвечая на всевозможные поцелуи от его маленького милого счастья, понимая, что и сам непроизвольно улыбается.

***

— П... папа! — улыбается маленький ребенок в детской кроватке, хихикая, когда видит реакцию своих родителей. Оба мужчины подскакивают с кровати, на которой лежали, нежась в объятиях друг друга и подходят к этой самой кроватке. Камило берет их дочку на руки, улыбаясь так счастливо, что это напоминает тот момент на их свадьбе, когда Бруно сказал "Да", а юноша чуть в обморок от чувств и эмоций не упал. — Ты это слышал? Бруно, ты это слышал?! — улыбается счастливый родитель ещё сильные, прижимая к себе дочку. — Она сказала "папа"! — Да, дорогой, слышал, это она меня имела ввиду, — смеётся длинноволосый, замечая как его супруг посмотрел на него после этих слов. — Ага, ну конечно, это она меня имела ввиду, — смеётся парень в ответ, ощущая как следом их с дочерью обнимает Бруно, шепча тихое и ласковое "Как же сильно я люблю вас обоих". *** Тот день, когда они сошлись, был прекрасен. Тот день, когда они поженились, был ещё лучше. Тот день, когда они решились взять опекунство над маленьким младенцем, был самым важным решением в их жизни. Но в тот день, когда они объяснили их уже выросшей дочке о том, почему у них над кроватью висит зелёный кусочек стекла, был, кажется, самым счастливым, смотря на то, как она улыбается, слушая их рассказ. А этот самый "зелёный кусочек стекла" будет висеть над их кроватью ещё очень долго, до тех пор, пока смертью не заберёт последнего из них, и тогда уже их дочь, в память о родителях, оставит его у себя, передавая через поколение в поколение.