Cut me open and you’ll find,
A brain, heart, liver, lungs,
And a knife in the spine.
Клинок глухо врезается в стылую землю. Заляпанный кровью, он оставляет два-три смазанных следа на плотном, сбитом в комья снегу и скрипит, уткнувшись в щебень. Диппер едва находит силы отвернуть голову, чтобы не поймать лезвие ртом. Поздно — остриё рассекает щёку. Какая жалость. Мальчишка жмурит веки до малиновых пятен, цепенея от страха, царапаясь зубами о зубы в беспомощной попытке не закричать. Подрывается, резко подаваясь в сторону, осыпая монстра за спиной порохом грязного снега, и совершает величайшую ошибку, на какую был только способен в своей никчёмной, жалкой жизни: он оборачивается. И видит. Билл улыбается, размазывая кровь по щеке кончиком большого пальца шестой руки. Клыки блестят алым, лицо, прежде меловое, перекошено безумием и азартом — неукротимым, диким и звонким, точно пуля, выпущенная по косой траектории. Демон кренит голову набок, чуть пошатываясь, и тень позади него приобретает иные оттенки. Контуры смазываются, затираются, смежаясь друг с другом. За Билловой спиной разверзается нечто, очаровательно родственное с куриными крылышками, влажными и морщинистыми, смоченные уксусом и детской кровью. У-тю-тю. Мальчишка смаргивает, прогоняя видение. Он знает, что облажался, когда позволил Биллу уловить собственный страх. Билл ведь, он как дикий зверь — нападет только, когда чувствует превосходство, и если не численное, то физическое. Ментальное, моральное — вот как сейчас. Ведь о численном не может быть речи. Диппер знает, что Билл один. Последний выживший, единственный на всём белом свете. Для жертвы и мучителя они как-то чересчур много друг о друге знают. Пайнс многое бы отдал, чтобы забыть, не иметь ничего общего с этим монстром, но не может, увы; всё, что у него когда-либо было, забрали давным-давно. Пусто. Как широким языком вылизано. Нечего терять. Он делает шаг назад. Один, два — и проваливается в зияющую черноту ночи.Does it hurt? I don't know,
And where do we go?
We don't tease fragile minds with such things.
Холодная вода заливается в горло, скручивает пищевод по спирали, заплетая возле горла узлом. Вспыхивают клубы пара, густого и плотного, жаркого до боли в горле. Вода шипит, вмиг нагреваясь, трескаясь, рассыпаясь на части, брызги, элементы всего сущего, так же, как мир разваливался на куски — криво склеенные картонки. Это длится недолго: Билл всегда был нетерпелив в вопросах длительной экзекуции. Диппер чувствует, как его тянут наверх, увлекая наружу, на волю, чистый воздух, сушу. Мальчишка делает первый глоток, тут же закашливаясь, выталкивая воду из лёгких и последние остатки души. Пошатнувшись, он заваливается набок — и проваливается в яму с очередной предопределённой неопределённостью.It's getting harder to know if I'm sane,
My issues are leaking outside of my veins,
Somebody save me, or end me,
I haven't yet made up my mind.
Жар опаляет лёгкие волной жидкого, вязкого пламени. Огонь сжирает хрящи и суставы, ломает ноги, сминая кости в прелые щепки, лижет руки, почти нежно касаясь вскипающей кожи запястий. Его жалкая, ничтожная шкурка лопается, пузырится и пенится, словно масло на раскалённой сковороде. В воздухе стоит оглушительная вонь запечённой крови, мяса и жжёного волоса. Диппер оступается, теряет опору и, стирая горло охриплым криком—If it lead to paranoia,
Boy, you might want to hit the floor,
Before exposure leads to a metamorphosis,
We can't ignore.
— Я хочу помочь. Билл сидит совсем рядом, на берегу, прихватив колени ладонями. В узкой, почти кошачьей щёлочке зрачка отражается штиль, ледяное спокойствие моря, молчаливо играющее с цепью буйков и всплывших трупов. После шторма на берег всегда выбрасывает много водорослей. Диппер сам, как водоросль, — рваный, ослизлый. Он тоже всплывает. В конце концов, в этом мире он не больше, чем козёл отпущения, жертва стечения обстоятельств, на которой Билл перманентно отыгрывался каждую из глубоких ночей. Пайнс, впрочем, как-то раз выколол колышком Сайферу глаз (и поплатился собственными). — Ты никогда не помогал, — выплёвывает вместе с кровью. Демон тянется за салфеткой, придвигается ближе, и у Диппера от страха немеют икры и голени, сковывая мышцы, волю и отчаянное, казалось бы, желание жить. Билл видит это, он всегда видит; для существа, от природы располагающим всего одним зрительным органом, Сайфер подозрительно сведущ в вопросах пространственной ориентации и человеческих чувств. Хотя, если вспомнить, как-то раз он показал ему пятьдесят — элипсоидных, с кошачьими щёлочками, выстлавших тело россыпью жёлтых лампочек. Билл, впрочем, всегда ассоциировался с электричеством — бьёт так же больно и, судя по внешней недостающей комплектации, определённо предпочитает вилки. Демон придвигается ближе, но всё, что он делает, — берёт лицо Диппера в ладони, сминая щёки и грубо прижимая платок к его разбитым губам. — Не подавись, — примирительно фыркает Сайфер, протирая чужой подбородок шёлковой тканью. Диппер не может пошевелиться. Страх верховодит над телом. Билл тем временем успевает убрать платок в нагрудный карман пиджака — чего только вырядился? — и положить обе руки на хилые плечи мальчишки. — Ты мне нравишься, Деревце. И я хочу помочь, — повторят демон с нажимом, — так позволь же мне сделать это. Пальцы впиваются в его плечи сильнее. Дипперу кажется: ещё немного, и когти разорвут кожу. — Я… Диппер знает, что в реальности он обнаружит себя заметно старше своей нынешней любезно предложенной демоном испостаси. Проснувшись, не вспомнит ни пыток, ни боли и будет жить дальше в счастливом легковерном неведении вплоть до очередной ночи. А вернувшись, вспомнит опять. — Нет… нет. Никогда, — во рту вязнет кислая слюна. Они не могут друг друга убить. Иначе всё кончилось бы заметно раньше. — Катись к дьяволу, Сайфер. Я никогда не приму твоей помощи, — «ты не умеешь её оказывать» тлеет на языке. Они оба знают, что это так. — Эгоистичное Деревце, — горько сплёвывает Билл, тут же жмурясь в улыбке. Такой же, впрочем, острой и колкой, тупым напильником высеченной на загрубелом граните лица. Билл запомнил его ребёнком. За прошедшие десять лет укоренившийся в не-реальности Измерения снов образ тринадцатилетнего подростка нисколько не пошатнулся. Это наводило на мысли, что, вероятно, со дня своей «гибели» Сайфер ни разу не видел его вживую. А возможно, был всё ещё мёртв. Преступные надежды. Какого это? Надеяться, что всего-то навсего сходишь с ума, а не дьявол, поселившийся в воспалённом сознании, завёл привычку захаживать на чай по ночам. Отвратно. В голос Билла, наконец, скользит злость. Кривая ухмылка раскраивает губы, разрастаясь вширь, рубашка мокнет в крови и ярко-алой ядовитой слюне. Длинный-длинный язык совсем не метафорического чудовища высовывается из-под ряда акульих зубов, и Диппер уже почти готов к боли, как вдруг— «ДИНЬ-ДОН» Билл прикрывает пасть, насмешливо щурясь. — В другой раз, — обещает он и толкает Диппера в грудь.Lost in a whisper and hung on a prayer,
If you don't know where you're going,
Any road will take you there.
Первым делом, едва продрав веки, Диппер ощупывает лицо. Нос, рот, всё ли на месте? Как будто может не быть. Стопы опускаются на ворсистый ковёр. Он не помнит, когда ему в последний раз что-то снилось. Кажется, в детстве. Давно, словно бы в прошлой жизни. Когда он ещё не был настолько один. На прикроватной тумбе, в свете новорождённого Солнца, бликует тетрадный лист. Слова легли поверх бумаги заскорузлым шрамом.«Они живы, глупое Деревце. Твои тупорылые родственники, всё они. Захочешь обсудить — знаешь, где я тебя найду :)
△»
У Диппера подкашиваются ноги.