Сгоревшие мотыльки

а бывали сказки о мотыльках? о тех, что сгорали всё время, отдавая себя в тех ночах, когда грелись совсем неумело.

Стеф думает, что Алекс совсем как тот самый мотылёк. Она рассказывает истории из детского дома, будто это совсем не важно, она говорит о собственных травмах так, как на застолье повествуют о забавных историях прошедшего года. Алекс постоянно улыбается, улыбается, улыбается, а Стеф не понимает, ей сорвать эту улыбку хочется, закричать ей в лицо, мол, хватит уже скрываться, я же вижу, боже, я всё вижу. Алекс у л ы б а е т с я. Стеф хочется удариться головой о стену. Они миллион раз говорят об этом, и Алекс кивает: понимает, девушка перед ней волнуется, но если чему-то и научила Система Чен, то это тому, что если покивать и согласиться, то потом отстанут и можно снова по колено в грязь. Стеф злит то, как не даётся Алекс, как скрывается; не иронично даже предполагает, что придётся как с Валькирией: найти что-то вроде кошачьей мяты для людей, подсунуть Чен, и тогда она наконец обмякнет, скажет ей, почему всё кажется таким сложным между ними. Может, Стеф даже узнала бы, почему Алекс дёргается от касаний, словно от огня, почему Алекс так сильно нервничает, когда Стеф невзначай предлагает ей переночевать, почему Алекс резко оборачивается, когда замки щёлкают, почему она так ненавидит себя. Стеф обессилена, в конце-то концов. Она уже устала пытаться понять Алекс, устала биться телом о стены, пытаясь сломать их, хоть миллиметр скрошить у барьера между ними. Но она пытается. Уставшая, сидит у бетонной стены, зная, что за ней точно живой человек, точно кто-то, кто в ней нуждается, и ждёт, пока пойдёт дождь, стены намокнут и появится хотя бы иллюзия того, что бетон может ломаться. Иногда бывают моменты, когда Стеф чувствует, что ещё немного, и стена сломается просто так, по волшебству, как будто её игра претворилась в жизнь и теперь она ведьма, которой подвластно сломать бетонный кусок стены по мановению руки. Такие моменты обычно происходят тёмной ночью, когда ещё не утро, но уже за глубокую ночь. Её телефон светит раздражающим ярким миганием, но Стеф всё ещё встаёт резко, потому что позднее сообщение может значить только одно: по стене прошла трещина. Мотылёк ищет пламя. Прямо сейчас. И именно сейчас мотылёк должен сгореть, если подлетит слишком близко. Стеф никогда не позволяет ей полёты близко к огню, и потому она ещё не дочитывает сообщение, а на ней уже тёплая рубашка, джинсы, и она уже почти готова бежать спасать своего мотылька. Алекс: стеееееф Алекс: если ты ещё не спишь, я была бы не против поиграть в футбол Конечно, она придумывает глупейшее оправдание для того, чтоб позвать Стеф. Она всегда так делает, потому что по-другому не умеет, даже в детском дому так было: «лол» в конце каждого сообщения, будто это действительно забавно, что ей негде переночевать, а назад возвращаться не хочется. Будто вся её жизнь это весёлая игра в догонялки, где она всегда убегающая, что вот-вот выдохнется и проиграет. Алекс знает, что Стеф ей не откажет: глупо делать вид, что она не видит её обожающего взгляда, не видит мыслей, не видит всего того, что Стеф неумело пытается скрыть (а может и не очень-то пытается). Алекс нравится внимание Стеф, хоть оно и непривычно: она все ждёт момента, когда Гингрич потребует что-то взамен, что больше не будет строить из себя хорошую, и тогда Алекс придётся подобрать слёзы, показать отрепетированную улыбку и сыграть свою роль. Потому что так надо. Так правильно. Так было и будет всегда. Ты берёшь что-то — ты что-то отдаёшь. Никак иначе. Стеф тихо стучит в её дверь, когда Алекс только-только выходит из душа. На ней домашние шорты и толстовка, и она надеется, что Стеф никак не прокомментирует её одежду. Это же Стеф. Она не будет судить. Дверь она открывает с тихим, но неприятным скрипом, и тонкая тень фигуры Стеф проскальзывает в квартиру вместе с нею самой, дверь осторожно закрывается за ней, и теперь они один на один, как бывает в такие ночи, и никто не начинает разговор первой. Стеф боится спрашивать, Алекс боится отвечать, и так по кругу, пока кто-то не нарушит тишину неловкой шуткой. Сегодня что-то не так. — Так, футбол, а, Алекс? — Начинает на выдохе Стеф, кивком указывая на игру. Алекс улыбается уголком губ и кивает; они обе проходят вглубь квартиры, становятся каждая по свою сторону, и Стеф похрустывает пальцами, разминая их. — Готовься к поражению, Чен, — произносит она, и девушка напротив усмехается; матч обещает быть интересным. Небольшой пластиковый мячик несколько раз умудряется вылететь с поля игры несколько раз, фигурки футболистов делают сальто, крутясь на палках управления, и обе девушки так напряжены, будто их жизни зависят от исхода игры. — Сдайся, Чен, у тебя нет шансов, — выдаёт Стеф, когда счёт у них 2:2, и финальный матч вот-вот закончится, отделяя её от победы всего одним голом. — У меня есть пара карт в рукаве, — усмехается Алекс; Стеф бросает непонятливых взгляд на девушку, склоненную над игрой, но не спрашивает, боясь потерять фокус над игрой. Слышится громкий стук пластика о стенку игровых ворот. — Гол, Чен, — радуется Стеф, всплескивая руками. Алекс качает головой и медленно хлопает. Стеф решает воспользоваться моментом: — Думаю, я заслужила приз. Алекс бросает на неё взгляд из-под бровей, один из запуганных, но Гингрич сразу этого не замечает, и у Чен получается натянуть очередную маску. Она выдыхает и медленно подходит к Стеф, после чего закидывает руки той на плечи так, будто делала это миллион раз. — Ты права, — соглашается Алекс, — ты всегда приходишь, когда я попрошу. Всегда рядом. И ты выиграла меня, — перечисляет Алекс, внимательно смотря в глаза Стеф, — Ты заслужила приз, — делает вывод она. — Так, что же это будет? Мне оплатить тебе ужин? Может, поцеловать? Или… — Алекс на секунду теряется, бросает взгляд в сторону, нервно вздыхает, — или что-то ещё? У Стеф подкашиваются колени от одного голоса Алекс, не говоря уже о том, что она подразумевает под своими сладкими речами. Стеф боится коснуться её, словно она испарится, но всё же протягивает руки, осторожно устраивая их на талии темноволосой. Та дёргается назад, но уже спустя секунду приходит в себя и заставляет свое тело подойти ближе к Гингрич. Они целуются не так часто, как хотела бы Стеф, но от того каждый поцелуй кажется слаще, чем все предыдущие, и сейчас, когда Алекс привстаёт на носочки, Гингрич не может перестать думать о том, что сейчас будет один из её любимых моментов в таких вечерах. Алекс едва дышит между короткими поцелуями; они делают пару шагов в сторону, затем назад, а потом Стеф осторожно толкает Алекс вперёд, заставляя сесть на край кровати. Та с лёгкостью поддаётся, не давая нервам во всем теле противостоять тому, что делает Стеф. Она целует её в губы, в щёки, в нос, в челюсть; спускается ниже, заставляет Алекс улечься на кровать, когда начинается покрывать поцелуями её шею. Ладони уже давно под толстовкой, поглаживает мягкую кожу, едва-едва царапают. Стеф старается уделить внимание каждой частичке тела Чен, и та чувствует себя желанной; она не останавливает Стеф, чертики в её голове говорят, что так и должно быть, Стеф столько ухаживала за тобой, заботилась, даже сейчас смотрит на тебя, как на самый желанный приз, так почему же не позволить ей поиграть с твоим телом? это не займёт слишком много времени. Алекс привстаёт, позволяет Стеф стянуть с себя домашнюю толстовку, и на секунду Стеф каменеет, потому что под ней нет больше одежды, и- — Боже, Алекс, ты такая красивая. Чен отводит взгляд, краснеет, в её спине всё ещё стержень, не дающий расслабиться, а голова жужжит разными мыслями. Она лишь пытается позаботиться о тебе. Тебя никогда раньше не выбирали вместо всего, не смей отказывать ей. Неужели Стеф не заслужила заполучить тебя после всего, что она для тебя сделала? Алекс запрокидывает голову, чтоб не показать слёз, что проступили на глазах, и Стеф воспринимает это как хороший знак: её ладони очерчивают её бока и ребра, пока она целует её грудь. Покажи ей, что тебе нравится. Забыла, как это делается? Стеф касается языком соска Алекс, и та заставляет себя издать стон; он больше похож на болезненный, но Чен надеется, что Стеф разницы не заметит. А она постарается сделать стоны лучше для неё. — Алекс, — тихо зовёт Стеф, поднимаясь, нависая на темноволосой и пытаясь заглянуть ей в лицо, — Алекс, всё хорошо? Алекс тяжело сглатывает, сжимая с силой веки, чтоб не показать слёз. — Да, всё хорошо, — выдавливает из себя. — Мы можем не продолжать, если хочешь, — вкрадчивым голосом произносит Стеф; Алекс удивляется, почти даже соглашается, а потом замечает едва-едва мигающую голубую ауру и сосредотачивается на ней. Она расстроена. Она расстроена, потому что ты не можешь дать ей то, чего она хочет. Просто играй свою роль. Хватит соплей. Алекс сдерживает желание всхлипнуть и задирает голову повыше, словно в агрессивной просьбе продолжить оставлять засосы на её шее, которых и так уже было несколько штук. — Продолжай, Стеф, — просит Чен. — Уверена, что я могу?.. — Можешь делать всё, что хочешь. Стеф застывает. Стеф, блять, застывает, и Алекс страшно: она сделала что-то не так. Она сделала что-то, из-за чего Стеф её больше не хочет, из-за чего Стеф теперь будет противно с ней рядом находиться, она сказала что-то, что стало последней каплей, она- — Алекс, малыш, посмотри мне в глаза. Чен медленно опускает голову, расслабляя наконец шею, прекращает жмурить глаза, но не открывает их, боясь, что слезы не высохли и раскроют её. — Пожалуйста, — просит Стеф, — открой глаза. Алекс медленно исполняет просьбу, часто моргая, привыкая к свету квартиры и лицу взволнованной Стеф, нависающей над ней. Ещё Алекс чувствует влагу на щеке и понимает, что теперь её тайна точно раскрыта. Стеф не знает, что сказать. Она знает, что нужно делать, что нужно говорить, но язык не поворачивается, вообще никак не двигается, и только конечности по какому-то волшебству всё ещё ей послушны, и она осторожно слазит с Алекс и встаёт с кровати. — Стеф? — Алекс резко принимает сидячее положение, — ты куда? — Не получив ответа, Алекс испуганно дёргается вслед за девушкой, — пожалуйста, Стеф, не уходи. Я не хотела всё испортить. Прошу. Стеф не слышит. У Стеф звон в ушах, но она встает и на ватных ногах идёт на кухню, в голове происходит тысяча процессов осознания произошедшего, а затем от мыслей отвлекает плеск воды. Она набирает стакан прохладной воды и возвращается к кровати, где Алекс уже едва не в истерике мечется, боясь, что Стеф уйдёт. Она сидит, как нашкодивший щенок, подобрав под себя ноги, и выглядит это ну совсем жалко. Гингрич садится на край кровати и протягивает Алекс стакан воды. Та послушно берет его в руки; как ребёнок, обхватывает стакан обеими ладонями, пьёт большими глотками, почти давится, но допивает до дна, а затем осторожно отдаёт стакан Стеф. — Ещё? Алекс качает головой. — Хорошо, — Гингрич выдыхает, когда ставит стакан на прикроватную тумбочку, а затем снова обращает всё свое внимание на Алекс. У неё в голове как-то только сейчас щёлкает, что Чен перед ней совсем беззащитная сейчас, что нет стен из бетона и металлической проволоки, есть только Алекс, её милая Алекс, у которой по щекам размазаны слёзы и взгляд грустный, щенячий, отчаянный направлен куда-то в сторону, будто она боится наказания, что сейчас должна будет понести. Только с чего это наказание и почему именно «должна» Стеф не особо понимает. — Малыш, хочешь одеться? — Осторожно спрашивает Гингрич, кивком указывая на толстовку, что, благо, была всего лишь на другом краю кровати. Алекс незаметно кивает, будто давая Стеф выбор, мол, ты можешь оставить меня так, я не стану возражать, только не уходи. пожалуйста, только не уходи. Стеф подмечает кивок и берет толстовку, пододвигается ближе к Алекс, намекает ей жестом, что стоило бы поднять руки, и та подчиняется, позволяя Стеф надеть на неё мягкую одежду. Когда Алекс оказывается одета, она неосознанно прячет руки в рукава, словно пытаясь согреть, и все ещё отводит взгляд в сторону. — Алекс, можешь объяснить, что произошло? — Спрашивает осторожно Стеф, — Я сделала что-то не так? Слишком быстро? — Нет! — Резко восклицает Алекс, лишь на мгновение пересекаясь со Стеф взглядами. Затем она снова опускает глаза. — Нет, ты не виновата. — Хочешь поговорить об этом? — Продолжает Гингрич. Алекс по-детски мотает головой. — Обещаешь, что расскажешь, когда будешь нормально себя чувствовать? — Снова спрашивает Стеф. На этот раз Алекс кивает. — Хорошо. — Ты не злишься? — Осторожно интересуется Чен. Стеф усмехается, а затем ложится на одну половину кровати, и Алекс оборачивается к ней, всё ещё сидит, боясь взгляд поднять. — Я не злюсь, — отвечает девушка. — И не расстроена? — пытается убедиться. — Только тем, что ты не сказала сразу, что не хочешь секса, — сознаётся Стеф, — мы могли бы просто целоваться и валяться вместе, тебе нужно было просто сказать. — Оу, — задумчиво тянет Алекс. Она хмурится на секунду, а затем поворачивается к Стеф: — А сейчас это можно? — Конечно, — кивает Гингрич, — Давай, иди сюда. Алекс всё ещё недоверчиво поглядывает на Стеф, когда позволяет себе лечь рядом с ней, устроив голову у неё на плече. Стеф оставляет на её лбу нежный поцелуй, а затем осторожно берет руку Алекс, которую та не знала куда деть, и подносит её к своим губам, оставляя на чужих костяшках очередной поцелуй, а затем опускает руку Чен на свой живот. Алекс боится дёрнуться, боится сдвинуться с места, потому что в голове всё ещё пчелиным роем жужжат мысли о том, что она не заслужила этого, что она понять не может, почему Стеф такая, почему она видит всё это, и всё ещё остаётся рядом с Алекс, почему она не бросит поломанную девчушку и не найдёт кого-то в разы лучше, идеальнее. Стеф замечает неосознанное ерзание Чен, и ей не нужно быть эмпатом, чтоб понять, что темноволосая понятия не имеет, как положить ноги так, чтоб им обеим было удобно. — Ты можешь закинуть ногу на меня, — заботливо подсказывает Гингрич, и когда Алекс осторожно кладёт ногу поверх бёдер Стеф, последняя осторожно подтягивает девушку ближе к себе. Одна ладонь Стеф лежит на коленке Алекс, она поглаживает большим пальцем оголенную кожу, стараясь дать Чен понять, что ей нечего бояться. Вторая рука где-то в тёмных волосах, почесывает осторожно особенно приятное место, заставляя Алекс жмурится от необычного ощущения и льнуть ближе к касаниям. Ей непривычно, чертовски непривычно то, как Стеф делает точно то, что нравится Чен, хоть и не спрашивая; она не просит никаких действий взамен, не пользуется ею, даже не рассматривает её тело голодным взглядом, как часто бывало в моменты, когда она хоть немного оголяла тело при ком-то. Стеф попросту лежит рядом, даёт Алекс успокоиться, вперившись взглядом куда-то в стену и задумавшись о своём. Спустя пару минут Чен совсем расслабляется и ткнется лицом в шею Стеф, словно котенок в поисках внимания, и Гингрич тихо усмехается. — Успокоилась немного? — Интересуется Стеф, на что Алекс кивает. Девушка не видит кивка, но чувствует его, потому продолжает: — Можешь объяснить, что с тобой случилось? Стеф выбирает слова осторожно, с пониманием, она словно бы заранее знает все ответы Алекс, и потому ждёт терпеливо, не заставляет Чен говорить всё и сразу. — Я хотела отдаться тебе, — произносит Алекс не своим голосом, удивляясь тому, как странно звучит фраза, — ты хотела этого, и я… — А ты хотела? Алекс замолкает. Ткнется, прячется в изгиб между шеей и плечом Стеф, и та понимает намёк: заново выводит успокаивающие узоры там, где лежат её ладони. Чен выдыхает нервно, и Гингрич убирает руку с колена девушки, только чтоб положить её поверх ладони Алекс, что лежала на животе у Стеф. — Не хотела, — тихо отвечает Чен. Она не говорит «я», потому что ей кажется, что так Стеф обидится, не поймёт её правильно, но Гингрич не даёт негативных реакций, лишь продолжает непонятную игру с касаниями, что так успокаивают Алекс, и молчит какое-то время. — Никогда не заставляй себя делать то, чего ты не хочешь, — произносит Стеф. — Но тебе было бы приятно получить меня… — Алекс, блять, умоляю тебя, — резко шипит Стеф, — не говори о себе, как о чёртовом кубке или предмете. Ты человек. У тебя есть свои желания. Я хочу знать твои желания. Алекс хочется спрятаться, если честно. Просто стыдливо скрыться под одеялом, потому что ей кажется собственное поведение глупым теперь, ведь как она могла не понять: со Стеф не сработает то, что работало во время детдома. Стеф не такая. Она её ценит. — Малыш? — Вдруг окликает Гингрич темноволосую, и та поднимает голову, — мы не будем делать ничего такого, пока ты не будешь готова или не захочешь сама, хорошо? Алекс смущённо улыбается куда-то в рубашку Стеф. Она не говорит ничего лишнего, не объясняет ей то, что всегда говорила Доктор Линн на истории Чен о её «любовниках»; Стеф не пытается объяснить, что правильно, она просто устанавливает как факт: желания Алекс важны. Вот и всё. Точка. Не более. Алекс всё ещё чувствует себя желанной. Просто… теперь по-настоящему. Потому что Стеф готова ждать. Готова даже вообще отказаться от идеи сексуальной близости, если Алекс будет против, и Чен находит такую преданность самой очаровательной. — Ты чертовски ценна для меня, Алекс. Она не может перестать улыбаться, когда Стеф говорит вслух свои мысли. Есть что-то особенное в том, как человек заставляет себя озвучить мысль вслух. Алекс чувствует себя комфортно. Сонно, даже. — Я сейчас засну, — предупреждает тихо, зевая словно в подтверждение. — Конечно, малыш, — снова у Алекс на лбу тёплые и любящие губы оставляют поцелуй, — спи крепко. Я буду охранять твой сон. Алекс ей верит. Доверяет. Алекс впервые за долгое время засыпает рядом с человеком, уверенная, что ей не придётся платить за это каким-то отвратительным образом. Стеф отгоняет тревоги. Стеф её ценит. Стеф её уважает. И мотылёк, наигравшись, наконец засыпает.