Личное проклятье Мадригаль

      Бруно кричал.       Первый осколок видения пришёл к нему в ночь после получения дара. Сон не был страшным, мальчик видел достаточно молодого мужчину, легко шедшего по мостовой Энканто. Незнакомого Энканто. Вот только сердце сжималось от страха, ладони потели, мелко дрожа, и маленький Бруно с криком вскочил с кровати у входа в новую комнату.       Холодок ещё бегал по спине, заставляя напряжённо вглядываться в нескончаемо сыплящийся песок впереди. Мама говорила, что дар связан со временем, но какой это именно дар, никто из них четверых не понял.       Легче всего понять было силы у младшей сестры. На следующий же день, когда она упала, над ней заплакала тучка. Мама коротко улыбнулась и сказала, что отныне Пеппа каждый миг должна контролировать свои эмоции. Дар должен быть лишь во благо.       Бруно кричал.       Второй осколок пророчества больно вонзался в мысли, разметая их ураганом, оставляя в голове только картинку едва не подпрыгивавшего мужчины, тот лучился светом, но ветер бросал в лицо Бруно лишь оборванную паутину липкого страха. Мурашки бежали по спине, и мальчик бежал назад, из всех сил, пытаясь покинуть это место, слыша чужое обрывистое дыхание за спиной. Убежать!        — Бруно, Бруно, что с тобой? — маленькая Пеппа испуганно перекрикивала усилившийся ветер, пытаясь достучаться до старшего брата. — Я позову маму, сейчас, не уходи никуда!       Мама!        — Не надо, — Бруно рухнул в траву с усталым вздохом, утянув дрожавшую сестру за собой. Пеппа усердно пыхтела, стараясь поднять брата, хотя бы усадить его, лишь бы тот не выглядел таким безжизненным. — не надо звать маму.       Прошлый раз она сказала, что он должен быть сильным. Бруно будет сильным, только сейчас чуть-чуть полежит и обязательно улыбнётся Пеппе. Ей нельзя нервничать, мама будет ругаться за грозу.       Бруно кричал.       Лежавшая на пороге изломанной куклой мама выглядела слишком неестественно, чересчур слабой. Мама не была слабой, мама никогда не была сломанной, и мальчик бежал вперёд, снося всё на своём пути, ничего не видя из-за заливавших глаза слёз. Касита не успевала переставлять предметы, но явно переделала ступеньки, чтобы неуклюжий Бруно не упал сам.       Жаль только та мама из картинки споткнулась за пределами дома, и тот не мог ей помочь.       Следом за мальчиком бежали перепуганные Пеппа и Джульетта, пытаясь остановить брата, предупредить падения, ведь он только-только выскочил за пределы каситы. Но Бруно летел впереди урагана, обгоняя враз выросшие грозовые облака, лишь бы успеть.       Мама остановилась за шаг до незаметного колышка, и единственный сын Мадригаль влетел в её ноги, сталкивая в другую сторону, хватая за руки, и крича, крича, крича от испуга, отчаяния и радости, что всё обошлось.        — Твой дар — видеть будущее, Брунито, используй его во благо Энканто, — кивнула мама, успокоив всех троих и выслушав рассказ сына. Слабая улыбка озарила её уставшее лицо. — Спасибо.       Бруно кричал.       Ненавидеть собственные дар и комнату вошло в привычку. Конечно, мама предлагала спать в прежней спальне, она не считала пустыню песка достойным местом для сына, но мальчик решил быть смелым и упрямо возвращался к двери, светившейся его изображением.       Пророчества же приходили беспорядочно, болезненно, сшибая с ног, порой не оставляя возможности даже дышать, и избавиться от них можно было только смертью. Его смертью. И личным проклятьем стало видение о том счастливом мужчине на мостовой чужого Энканто. За два года паззл собрался только до двери его дома.       Бруно оглядел кровоточащие колени и царапины на саднящих ладонях, если так продолжится, на нём живого места не останется. Он попытался спрятаться в комнате среди ненавистных песков, но у кухни его поймала Джульетта.        — Ты сегодня не завтракал, — она со вздохом оглядела его и, протянув печенье, пошла за салфеткой.        — У тебя получилось, — констатировал Бруно, оглядывая и пробуя сладость.       С тех пор, как у старшей сестры появилась комната, больше напоминавшая кухню, та изучала кулинарные книги. Мама не разрешила ей готовить, семь лет — слишком рано для такой самостоятельности, да и поваром на всю деревню всегда можно стать. И она даже не подозревала, что послушная и терпеливая Джульетта могла её ослушаться и учиться исподтишка.        — Пока мама у Фелис, я решила попробовать. В прошлый раз тоже получились, только были пересолёными, — она улыбнулась и принялась стирать кровь, спустя пару секунд резко отдёрнув руку и уронив полотенце. — У тебя ссадины сами заживают.       Бруно уронил недоеденное печенье и оглядел ладони, царапины на них исчезали на глазах так же быстро, как и утихала боль. Это точно не его силы, он так не умел. Мальчик встретился взглядом с сестрой, она тоже всё поняла.        — Как думаешь, что скажет мама?       Бруно грустно улыбнулся.        — Твой дар будет во благо Энканто.       Не то, что его. Это же не предсказания о самом худшем, уж Джульетту сторониться никто не будет.        — Теперь я смогу залечивать твои царапины до того, как их увидит мама, — широко улыбнулась сестра и крепко обняла брата. Он кивнул, мама будет реже смотреть на него укоризненно. Ведь так? — и не переживай, нам ты важен.       Мальчик не заметил, что Джульетта ещё день потом морщилась и незаметно потирала абсолютно здоровые ладони и коленки.       Бруно кричал.       С годами видений становилось всё больше. Они приходили в любой момент, в школе во время урока, дома во время уборки, на улице с друзьями… Мальчик усмехнулся: к девяти годам у него не осталось друзей. Кому нужен был друг, зависающий на ровном месте с жуткими, светящимися зелёными глазами. Кому нужен был рядом человек, неожиданно предсказывающий болезни, смерти, ссоры, одни только горе и боль? Кроме крыс — они стали его собеседниками и компаньонами.       С девяти лет Бруно учился дома, хмурые учителя приходили к нему, не желая оставаться дольше, чем на урок. А ну как нагадает что. Тот из вредности начал выходить в люди и рассказывать всё, что видел и слышал в предсказаниях, распуская крыс по городу. Он не мог больше чувствовать всё в одиночку, ему было больно, ему страшно, он ненавидел силы всеми фибрами души.        — Твой дар не приносит благо семье и Энканто, так пытайся же приносить благо без него, — сказала однажды мама. — Ты же можешь помогать нам на кухне, Джульетте с раздачей еды, вырезать что-то из дерева. Подумай, что тебе больше нравится.       Он бы с радостью, вот только как заставить дар замолчать? Бруно готов, слышишь, свеча? Бруно готов не спать ночами, кружась в нескончаемых видениях, лишь бы они не появлялись днями. Почему ему досталось проклятье?! Почему ему? В чём он провинился?       Мальчишка даже запереть его не мог, проклятье прорывалось в любом случае, и чем дольше его сдерживали, тем болезненнее и ярче оно становилось.        — Я тут подумала… Может… Давай найдём способ безболезненных видений? Ритуал какой-нибудь? — прошептала как-то Пеппа, старательно наглаживая косу. Пятью минутами ранее её дразнили мальчишки из-за полоумного Бруно, так его называли.        — Мы тебе поможем, — спокойно улыбнулась Джульетта, кладя руку ему на плечо.        — Пеппа! Прекрати свой дождь! — откуда-то сверху донёсся приглушённый голос мамы. — Сколько раз говорила, контролируй эмоции! Не контролируешь, прячь, забудь о расстройстве.       В тучке над головами тройняшек в ту же секунду сверкнула молния, и дождь полил ещё сильнее. Старшая приобняла младшую за плечи, приободряя, и хватая Бруно за руку, потянула обоих вперёд.        — Пошли ко мне, оттуда тучка не сбежит, — она снова улыбнулась, вызывая теплоту в сердцах младших.       Иногда Бруно думал, лучше бы Касита дала дар управлять погодой Джульетте, она бы с ним справилась. Ведь её тоже дразнили дети, изгоями были все они, несмотря на то, что порой вынуждены были обращаться к ней и Пеппе за помощью. Их силы были полезнее.       Старшая сестра была оплотом спокойствия и тепла. Мама держала всё Энканто в узде, Джульетта же всех согревала. Мама была небом, Джульетта — солнцем даже для тех, кто её постоянно обижал.        — Да, мама, я стараюсь!       Пеппа же была слишком эмоциональна для её дара, а с пяти лет ей запрещалось грустить, обижаться, испытывать какие-либо негативные эмоции. Мама всегда делала ей замечания за малейшие тучки, что только усугубляло ситуацию.       Бруно сравнивал их с Пеппой дары, они были похожи. Если он сдерживал свой, видения возвращались с большей силой так, что однажды слёг на три дня с высокой температурой и почти постоянным бредом. Когда мальчик очнулся, заплаканная, напуганная и так ни разу за время его болезни не спавшая и не отдыхавшая мама тут же запретила ему сдерживаться и в тот же день перевела его обучение на дом.       Дар младшей сестры же не был настолько болезненным, но её нервозность и неуверенность в себе росла с каждым годом. Пеппа боялась сильно радоваться, Пеппа не плакала ни разу с шести лет, Пеппа переживала по поводу всего, боясь не так среагировать, вызвать плохую погоду или ещё хуже — ураган. Её дар не вырывался из узды ни разу, и Бруно боялся представить, что их ждёт, когда сестра устанет настолько, что её силы поглотят её.        — Может быть… Я бы хотела, чтобы ритуал смог дать тебе несколько спокойных дней подряд.       Мальчик устало улыбнулся в ответ. Ей бы тоже не помешали несколько спокойных дней.       Бруно кричал.       Перекрикивал разыгравшийся ураган, закрывая лицо от колючих пронизывающих ветров и острого града, пытаясь достучаться. Ему было страшно. Сердце застывало на секунды, бухая глубоко вниз, ледяные пальцы до боли впились в столешницу. Подросток не знал, как смог удержаться на ногах.        — Ты! Как ты могла молчать от таком? Как ты можешь так спокойно использовать дар после этого? — кричала Пеппа, разъярённой фурией маяча перед Джульеттой, даже не стараясь успокоиться. Та провожала взглядом летавшую по комнате посуду, не пытаясь что-либо говорить. Ждала, когда все выдохнутся и только тогда объяснится. Как всегда.        — Зачем? Зачем, Джульетта, зачем? — Бруно не мог найти слов. В голове их крутилось бесчисленное множество, но в мир не вылетало ни одно, больно застревая в горле.       Они страшно перепугались, когда старшая сестра вдруг свалилась на пороге, не подавая никаких признаков жизни. Её лицо было слишком бледным, а руки холодными, чтобы Бруно или Пеппа смогли собраться с мыслями и вспомнить, что мама, как и ближайшие соседи, на другом конце города на собрании.        — Бруно, что с ней? Бруно, ты можешь посмотреть будущее? Бруно, пожалуйста! — навзрыд рыдала Пеппа, вместе с ней обрушилось стеной и небо, заливая дом и двор.       Бруно бы рад, вот только в голове было до звона пусто. Дрожащими руками он пытался нащупать пульс у старшей сестры, вглядываясь в слишком спокойное лицо. Ни одного видения, никаких предсказаний. Почему дар не работал, когда так нужен? Почему он настолько бесполезен?!       К их счастью, Джульетта быстро пришла в себя.        — Проклятая магия! — Бруно в изнеможении избивал стену, не обращая внимания на явное недовольство Каситы. Подростка затапливала ярость, он не чувствовал боли, не чувствовал ничего, кроме разрушающей ярости, раздирающей его изнутри. Уйти, сбежать. — Ненавижу! Ненавижу!        — Бруно…       Сёстры утянули его к себе в объятия, и он отчаянно уткнулся Джульетте в плечо, не в силах сдержать слёз.       Старшая сестра лечила людей, принимая их боль на себя. Хворь не просто так отдавала своих жертв, ей нужен был кто-то для мести, и магия, Касита, проклятая свеча, сделали её жертвой Джульетту.       Снимаешь боль от перелома, перенеси её сама, исцеляешь порез, чувствуй его сама, лечишь болезнь, переболей сама — неявно, без физических проявлений.       Была ли свеча благословением, была ли магия, полученная при смерти их папы, чудом? Могла ли чужая смерть обернуться их жизнью? За каждый дар нужно было платить; мама не по наслышке знала, что жизнь жестока, но забыла — ничто не давалось просто так, за всё своя плата. И за спасение целого города, за живой дом, за безоблачную жизнь сотен людей, возможно, в течение веков цена больше, чем одна жизнь.       Не дар — проклятье.       Джульетта молча вложила в руку Бруно недавно сготовленную плюшку, и подросток чуть не подавился, закипая вновь.        — Прости, но я не буду есть. Я не хочу, чтобы ты брала мою боль на себя. Я разбил себе все костяшки, мне это и чувствовать.       Сколько же раз Джульетте было больно из-за него, сколько раз ей было больно и плохо из-за каждого в городе, но она каждый день вставала раньше, чтобы испечь лекарство для всех. Подросток застыл. Ей всегда больно. И на злость, обиды, истерики или ссоры попросту не хватало сил.       Он встретился взглядом с Пеппой, она тоже всё понимала.        — Я хочу помогать людям, и раз мне дали такой дар, я должна его принять. Ради безоблачной жизни сотен жителей Энканто, не зря же свеча выбрала именно нас.       Нет, Джульетте бы точно не подошёл дар управления погодой. Касита, свеча определённо знали, кого и для чего выбирать. Бруно бы так не смог. Но лучше бы ей попалась именно погода! Плата слишком высока.       Всё, что им оставалось, — поддерживать друг друга.       Бруно кричал.       Мужчина на мостовой прыгал, что-то насвистывая, с каждым прыжком его дом приближался, с каждым прыжком ёкало сердце Бруно, предчувствуя что-то непоправимое. Пальцы заледенели, когда открылась входная дверь. Парень хотел бежать, не нужно, не нужно ему знать, не нужно ему это предсказание, но рядом с ним, держа его за руки, сидели сёстры. Он сам это затеял, как только они нашли и научились использовать ритуал. Он сделал ошибку.       Мужчина упал навзничь как подкошенный, заставляя сердце биться быстрее. Бруно было холодно, огонёк страха разгорелся пожаром ужаса, когда в дом вошла Джульетта — несмотря на её возраст в видении, её узнали сразу. Он застыл, предчувствие чего-то непоправимого застряло в горле, мешая дышать. Подкатила тошнота.       Джульетта попалась в ловушку. На этот раз смерть не захотела отдавать жертву.       Парень понял это, тут же выдирая руки из ладоней сестёр, разрывая видение. Он не желал смотреть дальше, не мог, не хотел знать конец, но коварная мысль о смерти словно в насмешку стучала в сознании.       Бруно уронил картинку предсказания сразу, как та оказалась в его руках. Зелёные осколки жутко мерцали в полутьме, и чем больше разрасталась туча Пеппы, тем более зловеще те освещали комнату предсказаний. По милости проклятого дара безжизненное тело старшей сестры в зеленоватых оттенках выжглось на обратных сторонах век, невозможно закрыть глаза.       Джульетта смотрела на него в смятении, не отпуская руку, словно сдерживая от избиения стен. Все трое молчали. Все трое понимали, она не сможет смотреть на безутешных родственников того мужчины и что самое страшное, видение не показало чётко ни одного лица, кроме лица старшей сестры. Даже тут дар абсолютно бесполезен! Бруно мог видеть будущее, но жизнь, судьба, свеча, Касита — или что там?! — не хотела рушить планы смерти. Они не могли изменить это будущее.       А Бруно не хотел жить в этом будущем.        — Я не хочу этого будущего, — словно прочитала его мысли Пеппа, и с каждым словом её голос становился злее и громче. — Я не хочу жить в этом будущем.        — Я не хочу умирать, — тихо, словно стыдясь своего желания, произнесла Джульетта. — Даже тогда, через много лет, не хочу умирать.        — Тебе и не надо умирать! Просто перестань всех лечить! — на повышенных тонах говорила засыпанная снегом Пеппа, топая ногами. — Скажи, что разучилась! Что у тебя больше нет дара! А с мамой я поговорю, я смогу убедить её так сказать всем, — она с горящими отчанием и решимостью глазами вцепилась в плечи старшей сестры, засыпая снегом и её. — Джульетта, пожалуйста, откажись от дара, прошу тебя.       Та слабо улыбнулась, успокаивающе приобнимая её, но ответить не успела.        — Когда мы его сдерживаем, нам становится хуже, — Бруно тоже поднялся на ноги, со злостью пиная осколки подальше от них, словно они уже могли навредить Джульетте. Пеппа смотрела на него с яростью, будто он прямо сейчас отсылал старшую на смерть. — В видении ты пришла к ним домой. Перестань ходить по домам даже разово. Пусть все приходят к тебе сами.       Глаза Пеппы снова засветились, снегопад начал потихоньку затихать.        — Да, нужна им помощь, пусть приходят сами.       Джульетта улыбнулась им обоим и кивнула.        — Так и сделаем, и маме тоже обязательно объясним.       Бруно кричал.       В кои-то веки от радости, спрятавшись от всех в комнате Джульетты. Пеппа танцевала рядом, схватив старшую сестру за руки и прыгая перед ней за неё. После тяжёлого дня и лечения целого потока неуклюжих людей у последней не хватало сил даже толком порадоваться.       Проклятье семьи Мадригаль обошло малышку Мирабель стороной! Что могло быть лучше этого?       Душа пела, крысы радостно скакали рядом, выпущенные погулять. Конечно, мама может быть напугана, жители тоже, но к чёрту их всех! Никто из них не знал, не дар свеча даёт — проклятье. Да и в семье Мадригаль всегда были и будут Агустин и Феликс — обычные люди — вместе с Пеппой и Джульеттой могущие нивелировать чьи-либо ожидания.        — Сестрёнка, поздравляю! — к хороводу сестёр наконец присоединился и Бруно. — Малышка Мирабель не представляет, насколько она счастливая.       Джульетта устало рассмеялась.        — Жаль, мама этого не понимает. Мирабель думает, что разочаровала её и всех нас, еле удалось её успокоить.       Бруно взял её за руки и сел перед ней на корточки.        — Справимся. Вместе справимся.        — Обязательно! — радостно воскликнула Пеппа и сгребла обоих в крепкие объятия.       Никто из них троих не знал, что очень скоро жизнь отыграется.       Бруно кричал.       Молча. Сдерживать проклятье становилось всё тяжелее, но благодаря постоянно проводимым в прошлом риуалам, было возможно достаточно долго.       Они не справились.       Его видение разрушило всё. Его видение заставило мать относиться к Мирабель с опаской и несмотря на хорошее отношение семьи к себе и старания Пеппы и Джульетты показать, как прекрасен мир без проклятья, девочка тянулась к бабушке. Она бессознательно желала именно её одобрения. Всё равно хотела этот чёртов дар.       Бруно опустил голову, закрывая лицо руками. Он и сёстры обещали поддерживать друг друга, потому что просто больше их поддерживать было некому, потому что полностью и всецело их никто не понимал, и что с ними стало?       Седых волос от постоянных боли и стресса у Джульетты больше, чем у всей семьи вместе взятой, если не считать их мать. Она выглядела старше сестры-тройняшки, старше зятя, который раньше её на свет появился на два года. Приходя домой, целительница едва держалась, чтобы не рухнуть спать в ту же секунду. Остальным, может, это незаметно, но Бруно, знавший сестру всю жизнь, видел и ничем помочь не мог.       Чёрные синяки под глазами Пеппы стали непроходящей частью её образа. Постоянный контроль эмоций, которым не давали волю десятки лет, переживания по любому поводу — годы и мама сделали её более нервной — сильно изматывали её. Младшая сестра никогда не спала спокойно, ни разу целую ночь, боясь внезапным дождём кого-либо разбудить.       А мама… А мама так и осталась недосягаемым и холодным небом, одобрения которой искала самая счастливая малышка семьи Мадригаль.       Мирабель, ох, Мирабель, зачем тебе проклятье? Смотри на Джульетту, как ей больно, как на ней сказывается дар. Взгляни на Пеппу, как её воспитала, как над ней издевается дарованная сила. Заметь, как плохо Долорес, что никогда не сможет отдохнуть, что слышит мысли всех вокруг, но не свои. Подсмотри, как растерян Камило, скрывающий свои эмоции, мысли и желания под чужой маской, как теряется в том, кто он, и чужие личины размывали его личность. Послушай, как несчастна в рамках прекрасности Изабелла, не имеющая права на ошибку. Услышь слёзы Луизы от того, как тяжело нести на себе весь мир в одиночку.       Увидь ожидания города к семье Мадригаль. Зачем и тебе платить невообразимо высокую цену за личное проклятье?       Мирабель, лучик счастья семьи Мадригаль. Как бы Бруно хотел, чтобы племянница его услышала, увидела себя так, как её видели Пеппа, Бруно и её родители. Не надо тянуться к небу, оно недосягаемо. Для лидера всегда сначала народ, потом семья, и внучка для бабушки городом никогда не станет.       Бруно кричал.       Громко и радостно, сидя на одном из камней в поле недалеко от строительства новой Каситы. А отдохнувшая, действительно отдохнувшая благодаря потере дара, Джульетта бросалась в него отщипанными травинками, весело смеясь. Конечно, отсутствие проклятья не вернуло ей молодость и не закрасило седые пряди обратно в чёрный, но ей не было больно, и это приводило Бруно в полный восторг.       Пеппа в первый же день, когда разрушилась Касита, убежала в горы выплеснуть все державшиеся в ней десяток лет эмоции, и сейчас рыжей головой лежала на коленях старшей сестры, радостно и умиротворённо улыбаясь. Чёрные круги под её глазами исчезли, и она выглядела отдохнувшей, впервые за много лет.       А у Бруно больше не болела голова, он не чувствовал накапливавшегося груза непросмотренных видений, не чувствовал нужды проводить ритуалы, чтобы жить.        — Я счастлив!       Тройняшки снова вместе после десяти лет разлуки. Когда они впервые остались втроём по воссоединению, Пеппа совсем не больно ударила его в грудь.        — Ты зачем ушёл? Мы же хотели вместе справляться, а ты ушёл. Я так старалась забыть тебя, я старалась найти, за что тебя ненавидеть, чтобы не было так больно, — слёзы в первый раз за долгие годы текли по её измученному лицу. — Я стала ненавидеть тебя за ураган на свадьбе. Очень по-дурацки, но я не знала, за что ещё тебя ненавидеть. Зачем ты ушёл?       Пеппа с трудом могла говорить последние слова, но Бруно разобрал все, чувствуя вину за предательство сестёр. В глазах старшей он видел тот же вопрос, но та не стала его задавать, подтолкнув младшую в его объятия.        — Я рада, что ты смог вернуться и что ты в порядке, — просто сказала она, обнимая их обоих. Мужчина успел заметить слёзы и в её глазах. — Мы очень скучали, — на последних словах её голос задрожал и сорвался.        — Простите меня, — он не желал причинять им столько боли, не хотел доводить до слёз. — Я дурак, я мог бы послать вам знак, что я дома, с вами, но я боялся всё испортить. Это видение выбило меня из колеи. Простите меня, — Бруно осторожно обнял в ответ обеих. — Я считал себя ненужным, бесполезным.        — Прости, что не смогли показать тебе, насколько ты нам нужен.       Звенящий от слёз голос Джульетты ещё долго стоял в ушах. В том-то и дело, что нужным он чувствовал себя только ей и Пеппе. В вечер почти всеобщего упадка настроения презрительные взгляды горожан и один до ужаса испуганный — Камило, как назло выбравшего время, чтобы ворваться в комнату с остальными, именно в момент видения, пересилили всё остальное.       Даже точнее будет, четыре испуганных взгляда всё решили: мамы, Луизы, Долорес и Камило. Видеть, что он страшен для племянников, что стал для них кошмаром, было невозможным. Бруно не смог остаться.       Он знал, слышал, что Пеппа и Джульетта старались переубедить детей, но сделанного не воротишь, да и по их взрослению просто боялся разбудить детские воспоминания.       Бруно мотнул головой, возвращаясь в реальность.        — Как для счастья мало надо, — глаза Джульетты блестели. — Всего лишь обыденность.        — Думаю, остальные тоже сейчас рады. Ты видела, какое расслабленное лицо у Долорес? — мужчина понизил голос, замечая, что Пеппа снова задремала. Ей нужно было хорошо отоспаться после постоянных бессониц и стресса.        — Да, и Камило стал поспокойнее. Не прячет за маской шутника растерянность, — Джульетта улыбнулась мыслям. — Луиза и Иса не держат себя в рамках больше, живут так, как хотят. Я счастлива.        — Да даже Антонио, хоть и не признаёт этого, рад. Ему спать легче без зоопарка.       Бруно тоже уложил голову на коленях Джульетты, чуть ниже Пеппы, прямо как в далёком детстве, ещё до даров, и прикрыл глаза. Всё таки Мирабель была их лучиком счастья. Даже мама перестала быть недосягаемым небом, и народ для неё сдвинулся на своё место, под семью.       Как же мало для счастья надо — всего лишь быть обычными.       Бруно кричал.       Они не могли изменить будущее, независимо от того, хотела ли Джульетта умирать и хотели ли Бруно и Пеппа жить в этом будущем.       Целительница не ходила по домам с того момента, как годы назад мама, в миг побледнев, наказала ей лечить только на площади без каких-либо исключений. Вот только откуда мама могла знать, что кто-то поцарапает руку, чтобы получить плюшку для того самого умиравшего родственника.       Бруно ненавидел тот день, когда Джульетта пришла с площади раньше, морщась и держа руку на груди, на уровне сердца.        — Я узнала его по силуэту, он выздоровел, — она виновато улыбнулась, оседая на пол. Провидец тут же оказался рядом, поддерживая её за руки.        — Нет, нет, нет, Джульетта, держись, не отключайся, — в панике зачастил Бруно, замечая расфокусированный взгляд сестры. — Смотри на меня, Джульетта, пожалуйста, смотри на меня. Нет, нет, не закрывай глаза.       По залу пронёсся холодный ветер, Пеппа рухнула на колени рядом, засыпая всё снегом.        — Джульетта, не смей закрывать глаза! Долорес, приведи врача, пожалуйста! — Долорес не было в доме, но Пеппа не сомневалась, что та её услышит, где бы и с кем бы ни была.       Касита зашумела, хлопая черепицей и ставнями, плитка пошла неровными волнами.        — Что происхо… — грозный голос мамы оборвался на слове. — Джульетта!         — Я не уходила с площади, — извиняющимся тоном прошептала Джульетта.       — Да, дорогая, я верю, только держись, милая. Бруно, — испуганно заговорила только подбежавшая мама, поглаживая старшую дочь по волосам. — неси её в комнату, Феликс, прошу, за врачом.        — Я послал Альбелто за дядей Агустином, — подал дрожащий от страха голос маленький Антонио, указывая на удалявшегося тукана. — и за Милабель, Луизой и Исой.       Бруно никого не слышал, быстро, но осторожно взбегая по лестнице, прижимая сестру к себе. Только бы врач успел, только бы успел, свеча, магия, да хоть кто-то! Услышьте, не забирайте Джульетту! Она терпела столько лет, жертвовала своим благополучием, своей молодостью из-за чёртовой магии, неужели ей так просто дадут умереть? Нет!       Мама будто уменьшилась в росте, сидела, сгорбившись, у кровати, держа руку дочери, тихо напевая песенку из детства. Белее снега Агустин убито гладил жену по распущенным волнам волос. Пеппа уткнулась лицом в постель у другой руки Джульетты, Феликс успокаивающе водил ладонью по её напряжённой спине и без устали отгонял сгущавшиеся тучи. Бруно знал, она не плачет, не могла себе позволить, чтобы не затопить и не занести снегом.       Провидец блуждал взглядом по словно безжизненному лицу старшей сестры, её чёрные волосы оттеняли цвет кожи, делая его пепельно-серым.       Почему? Почему, Касита? Почему, свеча? Почему, магия? За что?       Бруно ненавидел дары, ненавидел магию, это она испортила им жизнь своими проклятиями, а вступаться за них даже и не думала, хотя они из-за неё, по её вине жертвовали спокойствием, благополучием, детством. Зачем всё это?!       Врач сказал, она умирала и ничего сделать нельзя. Испечённые ею же пирожки не работали. Никто не знал, чем можно помочь, как спасти.       Бруно ненавидел ту семью, что променяла жизнь своего родственника на жизнь его сестры. Конечно, Джульетта бы недовольно покачала головой, легонько щёлкнула его по носу и сказала бы, что они не виноваты, но её больше не будет. И в этом да, есть их вина.        — Мама! — хлопнула дверь, раскрываясь настежь. Первой прибежала Мирабель. — Мамочка, мама, открой глаза, — она дотронулась до лица матери и тут же отдёрнула руку, неуклюже слетая с кровати. — Tío Бруно, видение, пожалуйста…        — Было видение, — глухо прервала её мама, не оборачиваясь. — что Джульетта, моя доченька, умрёт из-за того, что вылечит какого-то человека. Судьба не хотела, чтобы мы предотвратили это и не показала лиц.        — И вы ничего не сделали? Так и оставили всё, оставили мою маму лечить?! Оставили умирать?!        — Видение было о том, что она вылечит этого человека на дому. Мы запретили Джульетте лечить на дому, но это всё равно, — мама больше не смогла говорить, опустила голову на кровать, не отпуская руку дочери, и зашлась плачем.        — Мирабель, мама его узнала по силуэту, поэтому вернулась домой, — Агустин нашёл силы оторваться от жены и подойти к дочери.        — Невозможно владеющему даром запретить им пользоваться, — взглянул на них Феликс и, прежде чем Мирабель успела взорваться, продолжил. — дар, не находя выхода, будет рвать человека изнутри, — он с горечью взглянул на Пеппу, вспоминая её попытку отказаться от проклятья, когда они ещё только встречались, и опустился поцеловать её в макушку. — это очень больно и чревато смертью.       Такое не случалось только с Джульеттой. Может, стоило тогда послушать Пеппу и сказать всем, что дар целительства потерян? Сестра бы продолжала печь и готовить еду, но только для семьи? Почему они не подумали об этом раньше? Почему они были так глупы, думали, что переиграли смерть? Бруно в изнеможении скатился по стене на пол.       Мирабель в ужасе оглядела присутствующих и метнулась к провидцу, вырываясь из объятий отца.        — Tío Бруно, — она схватила его за руку, пытаясь поднять. — нам надо посмотреть, что дальше, мы обязаны досмотреть видение! Маму можно спасти!        — Мирабель…        — Идём, — племянница его не слушала, вылетая из комнаты первой.        — Ко мне, ко мне в комнату, — взволнованно закричал Антонио, тоже убегая вперёд.       Бруно хотел сказать, что видение о Мирабель было нерешённым, там два вероятных исхода. Смерть Джульетты же однозначна. Мама, Пеппа, Агустин и Феликс это понимали, но Мирабель…       Мужчина уступил ей, давя ненужную надежду на корню, глубоко в душе желая, чтобы та оказалась права. Как много бы он отдал, лишь бы старшая сестра ожила.       Вихри времени окружили их снова, складываясь в картинку. Джульетта мертва, Бруно видел отчаяние на лицах вокруг, их взгляд говорил больше, чем могли бы сказать слова. Сердце замерло, провидец медленно, словно воздух вокруг внезапно загустел, встал на колени у постели сестры, на секунды забыв, как дышать. В голове ни мысли.        — Джульетта, почему…       Он только вернулся домой. У них только наладилась жизнь. Мама перестала быть недосягаемым небом, все почувствовали себя нужными и любимыми, у них появилось всё. Жизнь, почему? Почему отбираешь их солнце?       Джульетта важна для семьи, для жителей города, для него, Бруно. Она нужна стольким людям, и если смерть неизбежна, почему бы не забрать провидца. Его дар бесполезен по прежнему, что бы ему не говорили. Он видел многое, но не мог предотвратить.       Он не смог предотвратить смерть сестры за долбанных тридцать шесть лет! Что мог, кому нужен, если не в силах изменить судьбу? Для чего-то же ему приходили видения, нет? Или это такое же проклятие, как у всех остальных?!       Бруно ненавидел магию всеми фибрами души. Какой толк от этой магии, если сам и все родные от неё только страдали? Зачем она нужна, если от неё умирают вот так, выполняя её же условия, будь они неладны!        — Тут! Она побежала!       В мысли ворвался резкий напряжёный голос Мирабель. Провидец тяжело вынырнул в реальность, вглядываясь в удалявшуюся фигуру. Пеппа. Ноги гудели, не желая держать на себе вес, но мужчина всё равно побежал догонять. В его видениях только неприятности, и если младшая впервые в них фигурировала, он обязан знать.       Бруно злился. Судьба не посмеет притронуться и к ней, она не заберёт у них и Пеппу.       Мирабель осталась далеко позади, не успевая за прытью дяди. Картинка вокруг темнела, опасно сверкающая туча разросталась над головами, захватывая всё больше пространства на небе и, кажется, не собираясь останавливаться. Ветер вокруг начал закручиваться.       Провидец понял, Пеппа не контролировала себя, и эмоции полностью её захватили. Она бежала вперёд, в горы, нагоняемая усиливавшимся с каждой минутой ураганом, и Бруно с ужасом застыл на месте.       Фигурка сестры даже не успела добежать до гор, как ураган обрушил на неё половину ближайшей скалы. Пеппа исчезла за секунду, и погода резко откатилась до солнечной.        — Tío Бруно, tío Бруно, — перепуганная Мирабель трясла его за плечи, пытаясь вернуть в реальность, вглядываясь в глаза. Она крепко обняла его, пытаясь успокоить и успокоиться сама.       За её спиной сосредоточенный Камило складывал в единое целое осколки нового видения. Как только последний оказался на своём месте, серьёзная сосредоточенность племянника сменилась первобытным ужасом, и он подорвался на выход из комнаты.       Провидец смотрел вперёд, никого и ничего не видя, держась за грудь, без остановки, словно мантру, шепча имена сестёр. Ещё одно такое предсказание, и его сердце не выдержит.       Бруно не кричал.       Он подошёл к смотревшей в одну точку сестре, почти заметённой снегом, накинул на её плечи пуховый платок и сел рядом, обнимая её за ледяные руки.        — Ты насмерть замёрзнешь так.        — Мы прокляты? — в глазах всегда живой, жизнерадостной Пеппы не было ничего, кроме пустоты. Такая же бездна зияла и в его.        — Да, — провидец оглядел сугробы вокруг. Феликс чистил их вот полчаса назад. — не уходи.        — Я знаю.       Пеппа не проронила ни слезинки ни по смерти Джульетты, ни на похоронах, ни сейчас. Не могла разнести Энканто ураганом. И пусть мама больше не делала замечаний по поводу её туч и эмоций уже год, прежние установки с раннего детства остались, заставляя дар раздирать её изнутри. Личное проклятье Мадригаль. Сколько она так протянет, если смерть уже заявила права на неё?       Бруно уткнулся в плечо младшей сестры, закрывая глаза.       Он больше не мог кричать.