Багровый сахар

      Комната тонула в фиолетовых сумерках. Очаг пылал, согревая еë, отбрасывая оранжевые отблески на стены, обшитые буком. Муж работал, старшие дети выросли, выпорхнули из родительского гнезда, а младшие были здесь, у Шотландии под боком: самый младшенький, ещё младенец, грелся у него на груди, прильнув к папиному сердцу. Тот, что постарше, рыжий, кучерявый и весь в веснушках, мальчик лет шести, прыгал по комнате, играя с собственной тенью. Шотландия же лежал на тахте с малышом, от которого пахло молоком, и время от времени подносил бокал с виски ко рту и опрокидывал его внутрь. Рядом с тахтой был столик, на котором стояли запечатанная бутылка с вином, графин с виски и сифон с подсахаренной водой для виски. Шотландия глушил и глушил, намереваясь прикончить графин сегодня же. Дети его одурели от паров алкоголя, от которых, казалось, забродила вся комната.       Шотландия любовно гладил сына — того, что был младенцем и, ожидая времени кормления, сопел у него на груди, будто пьяный, — по кудрявой белокурой головке. Его сыночек, его маленький мальчик. Родительские чувства дурманили шотландца, он раскраснелся, заполняясь любовью к своим детям. Мальчик, одетый в связанные для него папой чепчик, кофточку и чулочки, чуть шевелился, видимо, видя во сне сытный обед. Его папа тем временем следил за движением солнца в окне — ждал, когда оно окажется на таком уровне, который обычно сигнализировал ему о том, что пора обнажать грудь и кормить своего малютку. У них был режим.       Скрипнула дверь, вошёл Англия. Шотландия не обратил внимания — был под хмельком. Англия прошёл в комнату, принюхался, подхватил сына, скакавшего обезьянкой вокруг тахты, взглянул ему в глаза, ища красноту. Шотландия не заметил, как Англия чуть не пинком затем вышвырнул старшего ребёнка из комнаты. Как Англия оглядел стол с напитками, пропахнувший спиртом и солодом от множества возлияний, и свёл брови, и побледнел от бешенства. Ясно, он очень разозлился. Было на что — Шотландия пил при детях, пил, хотя ему нельзя было пить. Потревожив сон малютки в вязаном чепчике, Англия осторожно, с какой-то невыразимой словами любовью, взял его на руки, освободив Шотландию от тëплой приятной ноши — карапуз при этом возмущённо замяукал, — и передал сына за порог заранее ожидавшему няньке.       Шотландия, почуяв неладное, живо подобрался, когда Англия опустился рядом с ним на тахту и хозяйски положил руку ему на колено. Повелитель. Властелин. Хозяин, натянувший поводок. Шотландия вспомнил о бутылке вина и о графине с виски, и о бокале, в котором ещё плескалась янтарная жидкость. Он опустил глаза, по телу его пробежала дрожь. Заикаясь, он сказал мужу, как бы донося до сведения:       — Я собирался его кормить.       Лукавый блеск в глазах Англии заткнул ему рот, захлопнул челюсти. Англия улыбнулся, но это была жестокая улыбка, не предвещавшая ничего хорошего.       — Ты считаешь себя в состоянии кормить моего сына?       Шотландия, готовый расплакаться, подавил всхлип и неожиданный приступ в теле, боясь обмочиться от ужаса прямо здесь, на тахте, в комнате, сохранившей запах алкоголя и молока. Он боялся Англию, когда тот становился таким, когда тот заставал его за некоторыми вещами, боялся до боли в мочевом пузыре. Виски выветрился. Страх полностью овладел Шотландией.       Англия поманил его жестом, и Шотландия послушно прижался к его плечу. Англия обнял его, но затем вдруг резко согнул мужа пополам, в поясе, положив его животом себе на колени, лицом вниз, так, что выше пояса Шотландия безвольно повис, и ноги его тоже согнулись в коленях, носки заскользили по паркету. Роскошные рыжие волосы подметали пол. Кровь хлынула в мозг, в глазах потемнело. Англия обнажил его ягодицы, наклонился, поцеловал одну из них, укусил еë, плотоядно вожделея к нежным частям тела шотландца, и, замахнувшись, больно ударил мужа по ней.       Шотландия вскрикнул, хлопок показался ему оглушающе громким. Англия продолжил бить его по заднице, выговаривая ему, шлепок следовал за шлепком. Шотландия, скуля от боли, пытался оправдываться, безостановочно лопоча, но Англия высмеивал его оправдания: «Устал? О, так ты устал валяться тут с детками целыми днями?» Англия, конечно же, не имел понятия, что такое истощение после тяжёлых многочасовых родов. Шотландия же никогда не жаловался ему на усталость и немощь.       Шотландия задыхался, лёжа у мужа на коленях; кожа на заду у него покраснела; животом он чувствовал стояк англичанина. Англия, которого уже положительно вело от боли, которую он причинял непослушному мужу, любовался тем, как трясутся под его рукой алые половинки, и молча, оскалившись, продолжал своё дело, шлепок за шлепком.       — Ой… ой… ой… — только и вырывалось у Шотландии изо рта при каждом ударе.       Как-то так вышло, что Шотландия вскоре соскользнул с коленей мужа. Англия усилил удары, но ослабил хватку, и шотландец полетел вниз. Шотландия грохнулся на пол, но подобрал конечности под себя, встав на карачки, и пополз к двери. Краем глаза он всё время поглядывал на кочергу у камина — эта стрела Купидона могла угодить ему в зад. Англия… Англия мог бы схватить кочергу и хорошенько его отлупить. Он мог бы изнасиловать его этой кочергой.       Англия не дал мужу далеко уползти. Наклонившись, он поймал Шотландию за ногу, затем за вторую, локти у Шотландии подогнулись, и он угодил подбородком в одну из досок холодного паркета, опрокинув при этом в окутавшей всё темноте столик с посудой. По полу покатилась, булькая вином, бутылка; упал на пол, оставив вмятину в паркете, расплескав виски, графин; сифон разбился, разлетелся, как сырое яйцо, и всё под Шотландией залило сахарной водою. Англия хотел было потащить мужа обратно на тахту, волоча его за ноги, но Шотландия, испугавшись грохота, попытался его лягнуть. Тогда Англия опустился и придавил своими коленями его, взял его за руки, но Шотландия отчаянно ими махал, не обращая внимания на синяки, которые оставляли на них пальцы мужа, оглашая околоток визгом, пробуя царапаться, чтобы вырваться из тисков. Англия, совершенно взбесившийся, со звериным рыком заехал Шотландии кулаком в нос. Вспышка боли застлала Шотландии сознание, кровь, хлынувшая из ноздрей, залила ему лицо и стекла, смешиваясь с водой из сифона, унося сахар, багровея с каждой минутой. Шотландия громко застонал и заплакал, и Англия бросился слизывать с его лица кровь, наслаждаясь изысканным привкусом железа.       Англия дал волю своему возбуждению: он вновь превращался в животное. Он приспустил свои брюки, окончательно стянул штаны с Шотландии, который был слишком увлечён своим разбитым носом и уже ни о чём не думал, чувствуя тупо, плоско, тускло; он лежал в луже, которая могла показаться лужой его собственной крови, липкой и сладко пахнущей. Англия между тем втиснулся между его ногами, согнутыми в коленях, и, проведя возбуждённым членом по открытой, беззащитной промежности, нашёл им уже сузившийся после родов, сухой вход, поскольку в темноте ему ничего не было видно, кроме очертаний полуголого тела его мужа под ним. После родов одного из родителей супругам было запрещено некоторое время заниматься тем, чем оба они любили заниматься друг с другом по ночам, но Англия в этот раз даже не вспомнил об этом запрете. Он вошёл с боем, на сухую, без подготовки, рвя и ломая что-то внутри партнёра: Шотландия никак не хотел запускать его в себя. Шотландец уже понял, каковы намерения мужа, он понял это, впервые почувствовав, как головка тычется в его отверстие, и пришёл в ужас. Им было нельзя: у Шотландии, если честно, всё еще иногда побаливал анус, разорванный ребёнком, и это затрудняло отправление естественных потребностей, к тому же Шотландия сейчас почти не мог сидеть, и поэтому ждал выздоровления, чаще лёжа принимая врачей в этой же комнате, на этой тахте.       Англия вошёл и толкнулся на пробу, потом издал голодный, страстный стон: нутро Шотландии было таким узким, мокрым и уютным, горячим, как жерло, оно сжимало его плоть, пожирало её, как монстр с бездонной утробой, оно отчаянно просило большего. У Шотландии снова по лицу, перепачканному кровью, потекли слёзы, его всего, распластанного под Англией, изогнуло от боли: это было похоже на схватку. Шотландия заплакал ещё горше, когда понял, что произошло проникновение. А ведь его тело нельзя было тревожить. Боже, неужели он никогда больше не сможет родить?!       Англия толкнулся ещё раз, и ещё раз, и ещё. Он пригнул шею, одной рукой спустил рубашку с плеча Шотландии, открыв себе путь к одному из его налившихся, набухших ещё во время беременности сосцов. Англия захватил сосок губами, посасывая, выдавливая молоко, шепча что-то о вкусе выступившей на самой вершине соска молочной крупицы: видно, он думал, что у Шотландии из сосков потечёт виски. Глядя на Англию, жадно сосавшего у Шотландии грудь, можно было подумать, что его ею вовсе не кормили в детстве.       Англия тем не менее продолжал толкаться, совокупляя лежащее под ним тело, не обращая внимания на то, что разрядка почему-то не наступала, что Шотландия внизу только плачет и сжимает кулаки, и шепчет в воздух: «Помогите, помогите…», что член проходит в лоне тяжело, не достигая особого места внутри шотландца, одно прикосновение к которому, как Англии было известно, обычно доводило его до оргазма. Англия вышел, не кончив, когда ему показалось, что кончил Шотландия — просто Шотландия в какой-то момент особенно жалобно пискнул, — и положил руки мужу на бёдра. На бёдра, которые все были в крови.       Англия замер. В голове вдруг прояснилось. Дрожащей рукой он прикоснулся к растянутому колечку между ног своего мужа, которое извергало из себя кровь, и кровь стекала по ногам шотландца, как ручейки лавы. Англия испугался, сердце у него остановилось, казалось, оно побывало на грани приступа, а затем снова забилось в груди, как сумасшедшее. Боже, что же он наделал? Это случилось опять!       Он знал, что Шотландию, который в вечерней мгле выглядел еле живым, теперь опасно передвигать самому. И всё-таки он взял его на руки — тот при этом замычал, протестуя, — и перенёс его на тахту, пачкая обивку кровью и прочими выделениями: в какой-то момент во время продолжительного соития Шотландия не выдержал и, как бы ни было это стыдно, обдулся. Руки у Англии тоже были в крови. Накрыв мужа шалью, он рухнул перед тахтой на колени и, воздев их к потолку, зарыдал.       Он всё ещё чувствовал шершавый и, кажется, даже в некоторой степени отдающий остротой язык Шотландии у себя на подбородке и губах, его талию в своих руках, его руки на своих плечах. Перед их самой первой близостью, когда они оба были так молоды, Шотландия лизал Англии лицо. Они только-только заполучили друг друга в любовники и изучали друг друга. Один позарился на девственность; другой был сражён опытностью и развращённостью. Англии ещё не приходилось делить свою постель, и ему было несколько некомфортно, но улыбка и горящий взгляд Шотландии убедили его, что это лучше, чем самоудовлетворение спелой плоти. Англия решил, что это любовь. Шотландия к тому времени, к той ночи, когда они с Англией оказались вдвоём в отведённых ему покоях, уже отдал свою невинность родному брату на вересковой пустоши. Позже, узнав об этом, Англия возненавидел Ирландию и поклялся когда-нибудь его убить.       Они оказались на кровати, и руки Шотландии были везде. Обнажённый и бесстыжий, он хихикал, усевшись на Англию, елозя на его вставшем члене. Англия лежал под ним на кровати голый и с искрами в глазах. Он положил руки на бёдра Шотландии, переместил их ему под рёбра, затем пересчитал костяные пластинки большими пальцами, перемещая вспотевшие ладони выше и выше, надавил пальцами на розовые соски, напомнившие ему сочные сладкие ягоды в лесу. Шотландия позволил трогать себя и даже пощипать за всё, что было в нём мягонького, не переставая возбуждённо хихикать. Любовники поцеловались, затем соединились друг с другом. Шотландия впустил лежащего под ним юношу-чужестранца внутрь себя и принялся приподнимать и опускать себя на его члене. Оба были принуждены сдерживать стоны. Шотландия, трахая себя на плоти англичанина, гарцуя на нём, точно тот был скакун, запрокинул голову, разметав густые рыжие, почти русалочьи кудри по спине, и трогал себя, пропуская сосцы между пальцами, гладя свой державшийся стоймя не слишком большой, но влажный орган. Англия любовался шотландцем как зачарованный, и торчащий пенис последнего казался ему премилым. Не стоит говорить, что Шотландия на мужчинах чувствовал себя как опытный наездник в седле.       Однако что-то заставило англичанина перехватить инициативу, когда он понял, что Шотландия насаживается не достаточно глубоко и быстро соскакивает. Англия взял любовника за талию и повалил на перины, подмяв под себя, почти разорвав половой контакт, но быстро его восстановив, засадив член до упора. Шотландия вскрикнул, потому что Англия задел его сокровенное местечко, и англичанин шикнул на него, прося быть тише: ему всё казалось, что во тьме к ним может подкрасться кто-нибудь из обитателей замка, отец или один из братьев Шотландии. Тем не менее прикосновение к чувствительной точке тела заставило шотландца шире развести ноги, и оттого у него щëлкнул сустав и одну из ног свело судорогой. Англия, двигаясь яростно, ломая кровать, утоляя голод девственника, быстро довёл дело до конца и закончил внутрь Шотландии, впившись в его губы, размазывая слюну. Потом, когда они отдышались, он начал сыпать словами любви, он искренне верил, что любит; Шотландия смотрел на Англию, ошеломлённый силой его чувства, сокрушённый его сексуальной мощью. Ласки продолжались почти до рассвета. Англия неустанно гладил бёдра Шотландии, предлагал ему сблизиться ещё раз, говорил, что может полизать его немножко, и Шотландия, обожая чувствовать себя желанным, хихикал и игриво отмахивался, даря любовнику обжигающие поцелуи. Ему нетрудно было таким образом счесть себя экзотической сластью. После этого, с первыми же петухами, Англия решил, что, значит, если такое дело, то им с Шотландией надо бы пожениться. Они поженятся, а потом у них родится ребёнок.       Они не поженились. Ребёнок не родился, потому что Шотландия, узнав о своём затруднительном положении — через несколько дней после близости с уже покинувшим к тому времени замок гостем его выворачивало целые сутки (что было, к слову, замечено его отцом и дало тому повод обозвать сына шкурой и встревоженно размышлять о возможном зачатии и о давешнем визите в их поместье Англии; впрочем, старик был слишком туп, чтобы оценить причинную связь или проанализировать происходящие вокруг него события, поэтому-то он и не замечал, что его старшие сыновья уже вовсю путаются друг с дружкой у него под носом и смеются над ним), и тогда-то шотландец понял, что попал «в беду», как бы это мог назвать его папа, если б он был жив, — ребёнок не родился, потому что Шотландия сварил и выпил какой-то отвар, который вывел из его организма семя, уже начавшее уплотняться в нежеланное дитя. Для Англии тем временем наступила трудная эпоха. Шотландия завёл себе любовника из стана его врагов и продолжал жизнерадостно путаться со своим братом. Для Шотландии ночь с Англией была мимолётной связью: ему хотелось попробовать этого незнакомца, изведать, каков он в постели. Англия придавал слишком большое значение этой близости, как будто то была брачная ночь. Позже Шотландия совершенно запутался в своих мужчинах, мечась между ними, почти торгуя собой, ходя по рукам, а Англия с каждым днём всё более жаждал власти над ним.       И кто же знал, что от чего-то столь маловажного, но нежного, волнующего и страстного они придут к тому, что имеют сегодня.       Англия сидел на сундуке задумавшись, с высыхающими слезами на щеках, пока Шотландия истекал кровью на тахте — он лежал на ней словно в могиле. Англию поглотили грёзы о прошлом. Кровавая лужа под ним напоминала румянец, паркет будто бы зарделся оттого, что на нём накануне произошли известные непотребства, но Англия и этого не видел. Он враз отупел. Всё это бы зашло слишком далеко, если бы не скрип приоткрывшейся двери и вспыхнувший в темноте комнаты, отапливающейся, но всё равно остававшейся сырой, огонёк, похожий на залетевшего в окно светлячка. На пороге стоял ребёнок и держал в ручке оплывшую свечу, освещая себе дорогу. Отправленный няней спать, он, очевидно, решил вернуться в ту комнату, из которой его изгнали, чтобы проверить папу, рискуя попасть под возможно горячую руку отца.       — Папа, — позвал рыжеволосый мальчик. Он заглядывал в тёмную комнату, и от огня, с хрустом выгорающего в камине, в его круглых зелёных глазёнках над пухлыми щёчками прыгали звёздочки, а локоны, упавшие на лоб, по-волшебному переливались.       Англия сглотнул ком и отозвался:       — Папа спит, малыш, — и, подумав, прибавил: — Он прилёг отдохнуть, нехорошо себя почувствовал.       Ложь далась Англии как всегда легко. Если долго ничего не делать, то Шотландия может потерять слишком много крови. Если…       Англия проверил у Шотландии пульс, встал с сундука и вывел сына, являвшего собой их с Шотландией перемешавшуюся плоть и кровь, из комнаты. В ней стоял запах разлитого алкоголя и поспешного секса на полу, мочи и крови. Обычные запахи в обычный воскресный вечер во дворце королевской семьи.       Англия взглянул сынишке в глаза, в эти изумруды, светившиеся драгоценным блеском, подал ему руку, и тот покорно взял её.       — А сейчас, сын, мы с тобой сходим за лекарем для нашего папы. Благо, его покои находятся этажом ниже, в комнате под этой.       Он прикрыл дверь и повёл мальчика к лестнице.