О чём плачет Луна

…в Энканто было холодно. То ли Пеппе снились кошмары, то ли спать она легла в плохом настроении, но холодный ветер заставлял дрожать. У реки он становился лишь морознее, однако это и не волновало юную девицу. Она сидела на выступе над рекой: босая, с красными пальцами и в одной лишь ночнушке да накидке. Иногда она мелко вздрагивала, но, казалось, холод совсем её не беспокоил. «Холод не кажется чуждым, когда внутри лёд», — как-то так, наверное, сказала бы она. Вода в реке тихо журчала, заполняя тишину. Глубокая ночь, все крепко спят в тёплых постелях, отдыхая после тяжёлого дня. Только она заснуть не может. «И вряд ли в ближайшее время смогу», — думает она, наблюдая, как движутся волны. Девушка чувствует неприятное жжение в глазах, принимает это — хотя больше всего на свете ненавидит плакать. А ещё ненавидит «судьбу», родителей, взрослых… никто никогда не слушал глупых детишек, у которых «век ещё долог!». Никому не было дела до них, на самом деле потому, что выгода была на первом месте. Связи, деньги, товар — всё, что только можно, оно всегда было приоритетом. Она с грустью наблюдает, как одна-единственная бабочка садится на росток в реке. Удивительно, что можно было ахнуть. Бабочка, словно искрящаяся светом, да ещё и ночью. Чудеса, ну никак иначе. Однако она молчит. Смотрит на внезапную гостью, грустно усмехается. -Что, решила скрасить моё одиночество? — охриплым голосом спрашивает она и, словно ей в ответ, бабочка садится ей на нос. Это заставляет её слегка улыбнуться. Мило. Хоть кто-то заботиться о ней. Такое маленькое, беззащитное животное которое она видит первый раз, которое умрёт на следующий день. Оно тратит на неё свои драгоценные минуты и девушка еле сдерживается, дабы не проронить слезу. Почему это не делают её близкие? -Могу ли и я скрасить Ваше одиночество, señora? — слышится голос сзади. Она узнаёт его с первой секунды. Сердце замирает, рёбра больно стягивает изнутри тревога. Ей страшно, плохо, слишком одиноко. Настолько, что казалось, это её убьёт. -Зачем пришёл сюда так поздно? — шепчет надрывно, словно сорвала голос. Парень подсаживается рядом, следит за взглядом девушки. Он не знает, почему, но она всегда говорила, что тишина успокаивает. Каждый раз, когда хотела побыть одна, она уходила туда, где было тише всего. Сегодня, видимо, быть в тишине ей было нестерпимо. -Долорес пришла ко мне, — он откинул голову, смотря в небо. — Сказала, что ты сидишь здесь уже полчаса. Она хмыкнула. Вот же ж… всё время забывает, что никогда ей не побыть в одиночестве. -Лу́на, — шепчет парень. — Пожалуйста, mi amor, взгляни на меня. Родной голос по ушам режет не хуже, чем если бы тряпкой тереть до скрежета стекло. Девушка вздрагивает, ёжится уже не от холода — от внутреннего, липкого страха. Не хочет, просто не может — выше её сил и невыносимой тревоги, однако… всё равно оборачивается. Ей на секунду чудится, что всё точно, как раньше. Что сейчас он предложит пройтись по ночному городу, будет рассказывать чудные истории и покажет ей удивительный рассвет. Что оба они будут счастливы, что всё снова как прежде. Однако наваждение быстро смывает. Он сидит рядом с ней в своём излюбленном пончо, будто даже не снимает его никогда. Лунный свет падает на часть лица, теряется в волосах и смуглая кожа блестит при свете ночной владычицы. «Удивительно», — думает она, наблюдая, как несколько бабочек, подобно той, что видела она, кружат вокруг парня. Картина завораживает — в нём всегда завораживало всё. Его милые кудряшки, мягкие, если дотронуться; улыбка, которую раньше, до неё, никто не видел — мягкая, словно из ваты; пушистые ресницы, которым каждый позавидует. Её всё завораживало — потому что она любила искусство, а он был самой настоящей греческой скульптурой, которые обожала. -Почему ты смотришь на меня так? Что ты хочешь, Мадригаль? — шепчет она, срываясь чуть ли не на каждом слове. Глаза жжёт. Но она держится, не позволяет себе проронить и слезы — проиграть себе самое унизительно, что можно было бы совершить. Парень двигается ближе, приобнимает девушку за плечи. Он видит каждую эмоцию на её лице — с недавних пор она стала открытой книгой. И он видит грусть — такую, которой ещё нигде не встречал — которая могла бы заполнить собой весь мир. Ещё он видит её отчаянные попытки сдержать порывы: как она жмурится, трёт ладонью глаза. Это возвращает его мыслями в прошлое, когда всё только началось. Когда девушка только узнала, что чувствовать себя плохо — это нормально. -Камило, нет, — она упирается ладонями ему в грудь, пытаясь разомкнуть кольцо рук. -Тише, — он буквально «давит» её своим баритоном, притягивая ближе. Чувствует, как Лу́на обмякает в его руках и глубоко дышит. Он знает её, как никто другой — и он знал, что делать сейчас. Затем он чувствует, как начинают подрагивать девичьи плечи и как кулаки сжимают его пончо. Камило ничего не говорит — безмолвно поглаживает по спине, успокаивая. Он жмурится, закусывает губу, потому что тоже чувствует её боль, словно это происходит на ментальном уровне. Она чувствует, как боль отпускает совсем чуточку, однако внутренний голос насмехается над ней. Она, правда, пыталась. Однако оказалось, что всё же размякла куда сильнее, чем думала. После всех месяцев, она бы не подумала, что это неправильно. После всех месяцев — если бы сегодняшний день никогда не наступал. -Лу́на, mi amor, — она чувствует, как вибрирует грудь парня. — Посмотри на меня. -Зачем? — девушка закусывает губу, улыбаясь, но глаз не поднимает. — Что ты хочешь там увидеть? -Я хочу, чтобы ты поверила мне, — Камило не протестует, когда Лу́на вырывается из объятий, отсаживаясь чуть поодаль. Она качает головой, вновь опуская взгляд на реку. Поверить ему? Во что именно? Что он всё исправит? Девушка готова верить во что-угодно, однако не в силах слушать очередную ложь. Они оба знают, что исправлять уже нечего. -Я найду способ переубедить abuela, найду способ уговорить твою сестру… -Хватит, — голос у девушки пусть и прозябший, но твёрже стали. — Перестань бессмысленно пытаться меня успокоить, от твоей лжи легче не станет. Я и так в порядке. Не в порядке. Это замечает не только она, но и сидящий рядом парень. Она точно не в порядке. Была бы в порядке — спокойно спала бы в тёплой кроватке, а не сидела здесь — понимают это оба. -Mi amor, — Мадригаль переходит на сбивчивый шепот. — ты права. Я не знаю, как всё исправить. Трескается всё: отчего-то воспалившиеся надежды, розовые очки, тянущее чувство поправимости. Всё расходится по швам, рассыпается, словно песок. Она была права — ничего нельзя уже изменить. Никто уже ничего не изменит. -Но ещё не поздно. Ещё есть несколько часов, я могу поговорить с тио Бруно… — Камило начинает сбивчиво и быстро тараторить, однако замолкает, стоит девушке посмотреть на него. В её глазах пустота и парень чувствует, как звонко сердце уходит в пятки. Он понимает, что это значит. -Ты и сам знаешь, что лжёшь, — шепчет она. — Не нужно. Ты этим ничего не изменишь. Река журчит, заполняя молчаливую тишину. Лу́не нельзя сейчас думать — потому что тогда велика вероятность не выдержать, забыться сном и необъятным чувством потерянности. Словно брошенный котёнок, выброшенный из окна, но почему-то до сих пор живой. Она прячет глаза и не старается заглянуть в чужие. Нельзя. Ей нужно держаться. -Мне очень жаль так вас прерывать, — она слышит шепот Долорес. — Но скоро начнёт светать. Если обнаружат вас, то… Она замолкает, не решаясь договорить. Она сблизилась с Лу́ной, сильно сблизилась за несколько месяцев и наблюдать за терзаниями брата; за собственным пониманием, что они с Лу́ной могли бы стать лучшими подругами — потому что правда друг другом дорожили — всё это сжигало внутри. Долорес поняла, что не может больше сохранять спокойствие и от ситуации, из-за которой это происходило, хотелось взвыть и спрятаться далеко в горах. Лу́не слегка неуютно из-за повисшим между ними молчанием, однако ей нужно пару секунд. Пару секунд, чтобы собраться и уйти. Ей нужно всего лишь… Но вместе неё это делает парень. Девушка буквально чувствует, как он прожигает в ней дыру взглядом и вздрагивает от подступающей паники. Сделать уже ничего нельзя, но ощущение, что нужно сделать какой-то порыв — ощущение, что это нужно уберечь — оно появляется и нарастает, нарастает, нарастает… -Сегодня достаточно холодно, а ты так легко одета, — на плечи ей ложится пончо, жёлтое пончо Камило. Кому, как не ей, знать, насколько оно дорого его сердцу. Так почему… Она чувствует его ладони на своих плечах, лишь мимолётное прикосновение, но этого хватает, чтобы разбиться вновь. Она оборачивается — смотрит на него снизу вверх, на его улыбку — такую вымученную и болезненную. Хочется закричать, вот только голос будто пропадает весь и разом. -Камило?.. — она шепчет из последних сил, пытается прикоснуться к ладони. -Всё в порядке, не нужно, — он отходит назад. Лу́на читает в глазах, такое ранимое и шокирующее: «Не надо, иначе я не смогу уйти». «Я знаю, что ты хотела этого», — она читает его, словно старый блокнот, наполненный прошлым и ностальгией. «Я знаю, что так для тебя будет лучше», — читает по его губам. Ни черта ей лучше не станет уже. Камило разворачивается внезапно, резко прерывая зрительный контакт и стремительно направляется в сторону дома, проносясь мимо Долорес, будто ураган. -Мне очень жаль, — шепчет ей девушка, и Лу́на замечает выступающие слёзы на глазах. — Мне правда очень-очень жаль. Мы оба пытались, — она подходит ближе, снимая с волос красную повязку и вручая девушке. — Прости, — уходит так же резко, как и брат, оставляя Лу́ну в полном одиночестве. Она знает, чувствует это всем нутром и понимает сознанием — это было прощание. Они оба отдали ей самое дорогое, что у них было — и она склоняется над землей, безмолвно роняя слёзы. «На пончо всё ещё его запах», — думает, и хочется рвать на себе волосы. Они были слишком разными, от этого только и держались крепче вместе. Камило Мадригаль был точно солнце — яркий, энергичный, весёлый, он никогда не унывал. Он светился день ото дня ярче, будто собой мог заслепить и само Солнце. Лу́на же была, ровно Луна́: спокойная и рассудительная, холодная и наполовину скрытая от людей. Им бы твердили, что они не могут держаться вместе крепко — вот только они держались. Ровно до сокрушающего события. Они были будто Солнце и Луна́, которым не суждено быть вместе. Однако однажды они встретились во время затмения — когда Солнце встало напротив Луны́ и люди увидели её полностью, во всей красе. Луна́ и Солнце схватились за руки, держались и держались, столько, сколько могли. Но время стремительно протекло, отведенный им час закончился и они разошлись вновь, с осознанием, что не встретятся больше никогда. И знакомые искрящиеся бабочки закружились вокруг одинокой девушки, роняющей на землю искристые слёзы. Рядом журчал ручей, чьё течение не остановит даже время. Рассвет стремительно подкрадывался, заставлял Луну́ тихо и молчаливо исчезать с тёмного неба. Бабочки всё кружились вокруг девушки, будто пытаясь закрыть от мира. И когда ночная владычица пропала с неба, а Солнце показало свои яркие лучи, из неё наконец-то вырвался отчаянный, болезненный крик. Он заглушил собой шум просыпающихся улиц, журчание воды и много чего другого. Он заглушил собой любой другой звук, заставляя окунуться и в полной мере почувствовать всю душераздирающую боль. А после бабочки будто одним махов растворились в свете утра, больше не зачаровывая. Вместе с ними растворилась и девушка, одиноко плачущая до этого на земле. И жёлтое пончо, дорогое сердцу, висело на стуле — своём привычном месте; и красная повязка вдруг вновь появилась на столе. «Камило», — Долорес забежит к брату в комнату, тревожно оглядывая его и жёлтое пончо. «Долорес», — тревожно прошепчет ей брат, растерянно смотря на предмет одежды. Словно не произошло ничего. Будто и не прощался никто и никогда. Будто и не было боли и крика. Однако мокрый асфальт у реки напоминал, что никому это не померещилось. Просто Луна рассеялась, когда наступил рассвет. Перенесясь на несколько лет в будущее, мы не увидим изменений — разве что свадьба, в тот роковой день, всё-таки состоялась. Жизнь в Энканто текла своим чередом для всех, однако для Камило — будто остановилась. Никто не знал, где Лу́на — после той последней ночи никто её больше не видел. Долорес переживала менее заметно — была молчаливее, чем обычно, не привлекая всеобщих тревог. Никто даже толком и не искал девушку — семья всегда гордилась только старшей дочерью. Поэтому, когда Лу́на не объявилась через 4 дня, все решили считать её мёртвой. Лишь в Камило и Долорес теплилась надежда на её возвращение. Вот только она никак не возвращалась и не возвращалась. «Знаешь», — однажды сказал Мадригаль. — «Я тебя ненавижу», — и заглянул в глаза своей уже жены. Её звали Петунья и он ненавидел это имя. После свадьбы он ненавидел цветы. И в глазах Петуньи ещё с того рокового дня сияла любовь — слегка сумасшедшая и крайностная, которую Камило честно пытался терпеть — ради семьи. Вот только однажды устал от вечных скандалов и споров, по поводу любви самого парня — он не любил её и не мог полюбить насильно, убивая искрящихся бабочек в животе от воспоминаний о Лу́не — но она с каждым раз просила и просила, с каждым разом всё яростнее и большего. В тот день он стал игнорировать её, что не могло не пошатнуть его тёплые отношения с семьёй. Кричала бабушка, кричала мама, даже отец ругался — вот только на лице у Камило было лишь безразличие. Ему жаль, что он не согласился на тот побег. «Я тебя ненавижу», — повторил парень, смотря как стремительно появляется удивление и шок в глазах Петуньи. — «Если бы не ты — Лу́на была бы жива». «Почему ты всё время только о ней и говоришь?! Перестань, я устала это слушать! Я твоя жена, я! Почему ты продолжаешь говорить о других девушках?! Эта идиотка была просто глупой куклой, так почему тебе есть до неё дело?!» Камило впервые за всю ударил девушку и ни капли не сожалел об этом. Тогда Петунья перешла все границы. «Потому что я всегда только её любил», — прорычал Камило. — «И всю жизнь буду только её любить», — он развернулся, открыл дверь и остановился, обернувшись к жене. — «Лучше бы я тогда согласился на побег и умер в горах, чем провёл всю жизнь с тобой и семьёй, что никогда не давала мне права выбора», — в конце прошипел он, громко хлопнув дверью. Он тогда допоздна сидел у реки, слушая её журчание — как Лу́на в тот последний их рассвет. Камило сожалел, и будет ещё сожалеть до конца жизни. Он тогда только понял, что ничего толком и не сделал, чтобы помешать этой свадьбе — он ничего не сделал для девушки, что была дороже ему собственной жизни, потому что боялся гнева бабушки и матери. Камило только тогда понял, что он — просто трус. Жалкий, мерзкий и отвратительный — он никогда не слушал ту, за которую был готов умереть. Сверкающие бабочки закружили вокруг него, подобно той последней роковой встрече. И Камило впервые за долгое время заплакал — не сдерживаясь, позволяя слезам катится за шиворот. На земле оставались отпечатки от его слёз, а бабочки всё кружили и кружили вокруг… вот только, к сожалению, после этого он не пропал. После этого он вновь вернулся в дом, который был ему уже не мил: к ненавистной жене, отвратительным родителям, лишивших его права выбора и проклятой бабулиты — которая внушила ему, что «ты должен делать всё на благо нашего дома». Вернулся совершенно другой — и это заметили все. Солнце окончательно погасло, подобно Луне в тот роковой рассвет.

И если бы там водились волки, я бы сказала, что они завыли. Однако волков в Энканто не было, поэтому лишь ветер заполнил удушающую тишину. Луна горько плакала искрящимися слезами каждую ночь, однако сегодня была готова затопить ими всю Землю. Никогда ей не быть счастливой.

Если бы меня спросили «о чём плачет Луна?», я бы ответила, что слёзы её — это сияющие бабочки, являющиеся только больным о потерянным душам. Луна плачет ими каждую ночь, дабы они являлись отчаянным — дабы забирали самых сломленных с собой. Потому что Луна и сама была сломлена, разделена на две части — одну из которых никто никогда не видел. Кроме одного раза. Того раза, когда она встретила Солнце — которое обожгло её своими лучами, шрамы от которых до скончания лет буду напоминать о себе, заставляя ронять слёзы. О чём же, всё-таки, плачет Луна? А плачет она, дорогие читатели, от нескончаемой боли, которую уже нельзя искоренить. Которая стала её частью, в ту ночь, когда в Энканто было холодно. И то ли Пеппе снились кошмары, то ли спать она легла в плохом настроении, но холодный ветер заставлял дрожать…