Всё пройдёт.

Сегодня он опять вернулся в отвратительном настроении. Его шаги были тяжёлыми, усталыми, он словно чего-то ожидал. Мне страшно смотреть на него такого — когда он после разговора с Альбусом. Подавлен только в такие времена. Два или три раза в неделю, не больше, но он приходит к часу или к двум ночи и на его лице всё написано. Он очень устаёт, становится раздражённым. И мне страшно. За него в большей степени. Я сидела у окна, проверяя работы, обернулась на звук, а он и не посмотрел на меня. Всё очень плохо. И я не знаю, когда это закончится. Я и сама устала очень. Он меня пугает своим безразличием к жизни. Хотя, что ему терять? Мальчика с зелёными глазами? Да, я знаю об этом. Но я обещала держать эту тайну на семи замках и Альбусу, и Северусу. Порой я не могу понять и спрашиваю, зачем всё это, а он подходит, смотрит прямо в глаза так обречённо и равнодушно и целует. И становится горько, обидно. Он умеет целовать. Ласково или страстно — не важно. Умеет чувствовать. Гремит на кухне шкафчиком, ставит стакан и откупоривает бутылку. Он опять выпил. Он обещал мне этого не делать так часто, как было раньше, но иногда срывается. Я не виню его. Ему тяжело. Очень тяжело. Он постоянно ходит по лезвию. Постоянно балансирует над этой пропастью, пытаясь не сорваться. Ещё и дети, которые действительно не всё учат на его уроках... Я не удивляюсь его такому поведению, я уже привыкла. Он срывается чаще обычного. Опять накричал на меня. Я привыкла видеть его такого неестественного. А чем я ему помогу? Всё, что было в моих силах, я сделала. Он просит прощения тихо и спокойно, обнимает сзади, дыша в макушку. Я не злюсь на него уже давно, понимаю, что и без того хватает проблем. Северус, поцеловав меня, вышел куда-то, а я только улыбнулась. Мне приятно. Приятно осознавать, что он рядом, неприступный и надёжный. Он не сердить ся на меня по-настоящему, просто нервы трещат и под руку ему попадаю я. Это не страшно, нет, я рада, что могу дать ему выплеснуть эмоции. Его крики я пропускаю мимо ушей, и он это понимает. Он хороший, просто судьба его не любит и порой мне кажется, что я — единственное хорошее, что в его жизни осталось. А руки у него всё-таки дрожали. Его любила всего одна женщина — его мама. Он очень похож на неё. Я знала Эйлин ещё со школьной скамьи и... это всегда было тяжело. Она была сложной, одинокой, и это, к огромному сожалению, передалось Северусу. Хотя, будь у них другой отец, всё сложилось бы лучше. Возможно интересно, почему я так уверена в тёплой связи Эйлин и Северуса. Потому что всякий раз, когда речь заходила о семье, о маме, его глаза горели. Такое с ним я наблюдала редко, только когда мне говорил Гораций о его успехах в зельеварении. И я больше не замечала такой возбуждённой детской радости. Эйлин гордилась им, я точно знаю. Она была женщина, которая его любила. Я больше вообще не уверена, что были люди или женщины, общающиеся с ним тепло или хотя бы без мыслей о выгоде. Но он заслуживает любви. Весенние каникулы, тёплый вечер и безмятежная тишина. Под окном у меня стоит небольшая мягкая лавочка. Становлюсь на неё коленями, открываю настежь окно и свежесть наполняет комнату. Уже в сумерках я вижу детей и прилетающих сов. Это очень расслабляет. Тишина почти мёртвая, только изредка повышаются тональности голосов. Я разрешила ученикам гулять хоть до утра в эти каникулы, пусть ребята оттянутся. Кажется, я никогда не чувствовала себя так хорошо. Оперевшись локтями о подоконник, широкий и прохладный, высовываю голову и выдыхаю. В одном только халате мне уютно, воздух, мягкий и душистый (день сегодня выдался на удивление жарким, так что в халате было комфортно), обвевал меня. Я распускаю волосы и кожа головы заныла. Закрываю глаза, массируя голову. Я мечтала много в последнее время. Надо, ведь кто его знает, что будет завтра. Но подавляющее большинство моих мыслей заполнены им. Нашей с ним близостью. Это непередаваемые чувства. Я чувствую, что организм выдаёт ответную реакцию на то, что рисует мне мозг, и я поёживаюсь. Такое волнение я не испытывала никогда даже в юности, когда для романов было самое время, зато теперь я не могу без этого. А какие вещи он вытворяет своими руками... Проходит несколько минут, как я, просто умиротворённо закрыв глаза, слушаю звуки тишины, и в комнату входит Северус. Он быстро подошёл, заправил халат за пояс и сжал мои бёдра, двигаясь пальцами выше и наконец проникая внутрь. О... он настоящий волшебник... Нежный и уверенный, он медленно сводит меня с ума каждый раз, когда настаёт это время. Он может быть в постели грубым, но мне нравится абсолютно всё. Я хватаю пальцами импост и прикусывая губу, подавляя стон. Северус на мгновение останавливается, меняет угол и продолжает с новой силой. Он всегда вынуждал меня делать совершенно дикие вещи — как и сейчас, у открытого окна, когда всё прекрасно видно и слышно. Мне страшно, что наши отношения вскроются из-за такой нелепости, и я шепчу: — Северус, увидят... — Пусть видят. Пусть знают, как я счастлив. И нет для меня более радостных слов. Вам наверняка интерестно, как у нас закрутился роман и вся эта история. Первый раз, когда мы остались наедине, до сих пор меня удивляет и забавляет. Забавляет то, что взрослые люди вели себя как дети. Было уже поздно, весь замок спал, меня Альбус вызвал к себе. Меня это, конечно, смутило, ведь я уже закончила все дела и собралась спать, а тут неотложное дело. Я поспешила в директорский кабинет, а когда вошла, увидела там Северуса и меня стали одолевать сильные сомнения в срочности вызова. У него было лицо, выражающее самое сильное смущение. Я встала рядом с ним, готовясь слушать Альбуса. Он долго смотрел на нас такими глазами, будто тешился, потом коротко сказал, что нам с Северусом из кабинета не выйти, пока не сделаем хотя бы полдела. Я ничего не поняла, а Северус, как мне тогда показалось, был причастен. Вдруг феникс Альбуса взлетел, остановился над директором, тот поднял руки и яркий свет озарил комнату. Я огляделась, но в комнате были только я и Северус. Я принялась его расспрашивать, а он слепо смотрел на меня, не говоря ни слова. Я, начавшая нервничать, дёрнула за ручку двери, даже использовала заклинание, но не вышло. Мы оказались в заточении. Когда я, выдохнув, обернулась, увидела, что Северус сидит на ступенях, накрыв голову ладонями. Я нахмурилась, но всё же подошла к нему. — Профессор, вы же знаете, что здесь происходит, — встала перед ним, глядя сверху вниз. — Расскажите! Он молчал, даже не поднял головы, а когда сделал это минут через десять, пока я искала пути отступления, мне стало жутко стыдно. Его лицо выражало такую печаль, какую я не видела никогда. Никогда бы не подумала, что человек может выглядеть таким обречённым и подавленным. Я опустилась перед на колени, он глубоко вздохнул. — Я люблю вас. Я замерла. Не могла ничего говорить и всё. Почувствовала, как в горле пересохло, пальцы онемели, а в груди потеплело. Улыбка настигла меня сама собой. Признание... Радостно ли мне было? Не знаю. Но точно неожиданно. — Почему вы молчите? — Северус скрестил пальцы, подняв на меня сырые глаза. Он был на грани. Я тогда понятия не имела, через какие муки он проходил и какие его ждали испытания, но я чётко видела, что он сгорает от волнения и ждёт действий. Любых. Но только не молчания. И я поцеловала. Пожалуй, я знала, на что иду. А мне было плевать, я тоже его любила. Не всегда, те последние несколько лет. Тогда мы просто целовались. Без дальнейших действий. И у меня до сих пор кружиться голова, прямо как в ту ночь. И я помню его руки. Его невообразимые руки, они ласкали меня без всякой пошлости. То обнимет, то дотронется, а я таю, как снежок на солнце. Я чувствую, что так надо. Быть нам вместе. Но я уже не уверена, что люблю его. Привязанность безумная, преданность до гробовой доски, да, но любовь... Мне стыдно, что я позволяю себе так думать, даже мысль допускать о том, что наши чувства могут быть окончены. А я от удовольствия напряглась, свела колени вместе, а он положил ладонь между лопаток, резко прижал меня к подоконнику и раздвинул мои ноги. Я слышала, как звенит пряжка ремня, и мне стало жарко там. Его член своими размерами каждый раз как в первый заставлял меня выгибаться и кричать от блаженства. Сама открылась ему, облизала губы. Он был готов, я это чувствовала, по телу пробежала дрожь. Вошёл совсем немного, не полностью, вышел и плавно заполнил меня собой. Он начал двигаться медленно, до упора, почти лениво. Я открыла глаза и боковым зрением уведела его, безмятежного и мягкого. Он любил прелюдии. И лишь на этой начальной стадии доводил меня до помешательства. И я их полюбила, хотя всегда считала это необязательным. Только в нашу первую ночь мы начали быстро. Кстати, о первой ночи. Это вышло случайно. Нет, не так чтобы совсем случайно, без согласия, просто это получилось само собой. Мы спали в одной постели с девяностого года, а стали близки чуть больше года назад, когда в школе царствовала вся эта ерунда с Турниром Трёх Волшебников. Я стала инициатором. Все спали — было уже за полночь — и я решила, что надо уже переступить эту грань (молодые-то всегда готовы). Северус с удивлением и любопытством посмотрел на меня, когда моя нога легла на его бедро. Интересно было наблюдать, как его реакция сменяется на замешательство, когда я провела ладонью по его органу. Он моментально напрягся, накрыл своей ладонью мою, когда я полезла под бельё. Он припал к моим губам, скрестил мои запястья у изголовья кровати, укусил за сосок, толкаясь глубже. Первая ночь, первые стоны, первый умопомрачительный оргазм за столько лет. И это стало необходимостью. Вот уже год мы не можем без этого... Он проводит пальцем по позвоночнику, развязывает халат и резко поднимает меня. Он всё ещё во мне. Мурашки бегают по телу. Северус хватает меня за шею, целует в затылок, спускаясь ниже, я хватают ртом воздух, упираясь самыми кончиками пальцев в попоконник. В этой тишине настоящий разврат. Он оголяет мои плечи, кусает мышцу и его рука скользит ниже. Движения возобновились под новым углом. Оголённой спиной я плотно чувствую его грудь, живот, откидываю голову на его плечо, его волосы щекочут лицо. Он меня прижимает к подоконнику животом и я вскрикиваю, царапая его руку на своём клиторе. Он всегда касался его неожиданно, я никогда не могла предугадать момент, когда это случится. От этого острее чувствуется. Сипит мне на ухо, оттягивая мою грудь. Он всегда делал нечто такое, что мне хотелось продлить это немного болезненное ощущение, и опять я его молю вернуть руку обратно. Он усмехается, запечатывает рот своими губами. Я люблю его поцелуи. Они одновременно трепетные и намекающие, будто в первый раз. Но послевкусие горькое, будто мы без будущего. Смотрю в его глаза долго, утопаю в них, прежде чем зажмуриться от удовольствия. Целует шею, покусывая, тут же зализывает место укуса и начинает дразнить клитор по-другому — порхающими движениями. Эта действительно гремучая смесь чувств завязалась в узел внизу живота, я чувствую, что уже на грани, и тут Северус останавливается, плотно поджимает губы, тяжело выдыхая. Я чувствую вульвой, как вытекает его удовольствие, как его ледяные пальцы обжигают меня изнутри. Скользит и тут находит эту самую точку, этот маленький бугорок. Пожалуй, пусть он это делает и не часто, это моя любимая часть — одним пальцем давит на клитор, вторым двигает внутри. И я кричу. Это сумасшествие. Почти... Всё тело содрогается, я закрываю глаза, падая на скамейку. Пульсирует висок, внутри болит. Тяжело дышать я буду ещё долго, но удовлетворение я получила ой какое. Поворачиваюсь к Северусу — улыбается, опускаясь на колени. Я всегда его просила не делать так, а он продолжает. Мы смотрим не отрываясь, нежась в объятиях, и не хочется думать о завтрашнем дне. Он до ужаса нежно целует меня в щёку и краешек губ, завязывать пояс халата, убирает мои волосы. Нежный мой котик, самый лучший. Он успокаивает меня, заверяет, что со всеми проблемами разберётся сам, а я буду мирно спать. Честно, может вы и не верите, а он делает всё для меня. Когда я приболела, заменял меня (по правде говоря, мне до сих пор сложно это представить, но он клянётся, что всё прошло хорошо), и это самое маленькое, что я могу вспомнить. Всё люди изменяют и предают, но только не он. Он не может. Он вернее пса, я это вижу. Чувствую сердцем и... и понимаю, что люблю его. Люблю, как никого. Как только может любить женщина. Он любит меня, по-настоящему боготворит, а мне это не нравиться. Он жертвовал многим, чтобы лишнюю минуту побыть со мной. Мне это дорого, безусловно, но такое поведение граничит с маниакальностью. Я с ним говорила, и он вроде как исправляется. Он посадит здоровье, если уже этого не сделал. Северус у меня самое дорогое, я не хочу его терять. Дышу ему в шею, дышу его запахом, медленно засыпаю, шепча, что не могу без него. Это не фимиам, а чистая правда. Он это знает. Вдруг на окно приземляется розовый конверт. Северус прыскает, берёт в руки. — Когда всё это закончится? — выдыхаю я, лбом упираясь в его ключицу. — Рано или поздно, милая. Он выкидывает письмо на улицу, гладит меня по голове, губами уперевшись в висок. И я понимаю, как мне с ним повезло. Какой счастливый билет мне довелось вытянуть. Я поистине счастлива, мне всего хватает: любви, внимания, заботы. Нам никто не мешает. И никто не сможет нас разлучить. Я приоткрываю губы, всё ещё не в силах отдышаться, он понимает намёк и целует. Глубоко, не спеша, как я и хотела. Мой мальчик уже выучил меня. Прижимая меня к себе, глядя прямо в глаза, как в нашу роковую встречу у Дамблдора, гладит по щеке и говорит до ужаса банальное, но такое искреннее: — Я люблю тебя...