со стороны

Немо проскользнул мимо Оливера. Это был какой-то совершенно альтернативный мир, альтернативный диалог, который никогда бы не случился, если бы что-то в Немо не зазвенело и не взорвалось в тот момент, когда Яков попытался ухватить его, чтобы "привести в чувство". Немо всегда в чувствах. В чужих. Он не напрашивался им в терапевты, не заслуживал быть на мушке и решать их проблемы. Нельзя точно сказать, каким образом он смог выбежать из переговорной; всё было бредовым, сонным видением, но как только он выскочил оттуда, позади раздались выстрелы. И Немо вдруг испытал лютый, непреодолимый страх. Он не мог указать пальцем на его причину, но если копаться, то его пугала мысль, что товарищи могли перессориться из-за него; а могли убить его. Потому что он испугался. Потому что дал слабину. Потому что он должен был помочь. Потому что знал слишком много. Если бы они попали, он был бы уже мёртв. А вот он защититься никак не мог. Немо не носил при себе оружия и никогда не продумывал план отступления; имел вредную привычку доверять. Он был обычным человеком. Он, как и все, хотел жить. Тело бежало на автопилоте, без передышек и остановок. Оно само собой совершало повороты и выбирало верное направление: прочь, вон из лагеря, мимо ворот и задремавших часовых. В мыслях творилось чёрт-те что, эмоции били фонтаном, взрывались, свистели как порванные струны. Немо вспоминал каждый проступок, каждую неудачную шутку, каждый мелкий укол, нанесённый ему. Всё это нахлестывало давно назревавшей обидой, побуждая двигаться вперёд и он, зажмурившись, бежал. Немо так же не может вспомнить, как пролетел внешний охранный пост. Его гнал страх. Страх и ощущение, что он кому-то что-то обязан, и злость, и бессилие. Безнадёжность его положения. Страх не давал ни обернуться, ни остановиться, ни обдумать что-то. Он помнит только: смог минуть бетонную стену, шлагбаум и круто свернуть в лес, где ветки захлестали по щекам. Больно. Мальчишка не знал, куда дальше идти. Здесь его хотели убить, на другой стороне тоже не жаловали, и не оставалось прибежища, в котором он мог бы спрятаться. У него не было ни знакомых, ни представления о местности, ни оружия, ни сил как-то справляться с ситуацией и когда в конце-концов тёмный, как ночь, день настиг его, он услышал знакомый голос пугающе близко. Дыхание спёрло, чья-то рука легла на плечо и- — Немо. Он проснулся. Перед глазами было лицо Якова, над головой — каркас его кровати. Немо дёрнулся от чужой руки так, как дёргаются от углей, и настолько резко подался назад, что навернулся. Навернувшись, отполз. Немо шумно дышал, взгляд его бегал по окружению и никак не фокусировался. Сон всё не отпускал его. Яков наблюдал с любопытством. Это состояние было ему прекрасно знакомо, и было интересно, как новичок с ним справится. — Ты чего, Шпион? Я тебя уже третий раз за ночь бужу. Немо приложил руку ко лбу, зажмурился. Потом, по-видимому не справившись с какой-то мыслью, выбежал из комнаты. Он не сильно понимал, от кого и зачем бежит. А главное куда. Яков думал, что босым мальчишка не может выбежать на улицу, но нашёл его сидящим на корточках напротив радиорубки. Сначала показалось, что тот смотрит на звёзды, но потом Яков присмотрелся: Немо сидел, обняв колени и уткнув в них нос. Подходя к нему, Яков специально задел мелкие камешки. Оставаясь в паре метров, он мог увидеть, как Немо прошибает дрожь — независимо от порывов ветра. У него была жуткая одышка и испарина, проходившая чёткой потемневшей линией по позвоночнику. Не надо было обладать исключительным интеллектом, чтобы понять, с чем Немо сейчас борется. И Яков вдруг... Узнал в нём себя? За последние два дня Немо почти не спал. Каждый раз, когда он проваливался в сон, его проглатывал кошмар: он начинал ворочаться, биться, вскрикивать и в конце-концов просыпался сам, если его не будил Яков. Сон приносил ему больше страданий, чем отдыха; Немо мало ел и почти ни с кем не говорил: исключением мог стать Элиас, но у Якова не было возможности их подслушать. Юноша так безумно напоминал ему себя, что Якову не хватало нервов дожидаться, пока Немо выберется из дурных снов сам, и он будил его. Да, Немо определённо походил на Якова. Так же, как он когда-то, вскакивал в холодном поту. Нельзя было сказать, что видения совсем оставляли его в этот момент: Немо отвечал невпопад, мог по три раза спрашивать одно и то же, и всё равно не понять ни слова. Иногда он вздрагивал, когда не происходило ничего необычного и отпрашивался, просто чтобы побыть в пустой комнате. Своим сбитым режимом Немо заработал синяки под глазами. Не такие чёткие, как у Якова, конечно, — потому что недавние. Но из-за них и из-за того, что он теперь часто смотрел в пол, веки его были постоянно полуприкрыты, всё лицо приобретало мрачный вид. Глаза Немо перестали ловить на себе отблески света и Яков впервые смог разглядеть их чистый красный цвет, не выражающий в себе никакого настроения. Он поймал себя на мысли о том, что привык видеть жизнерадостный рыжеватый отблик, так диссонирующий с положением, в котором Немо оказался. Сейчас, когда Яков смотрел на него и вспоминал всё это, он думал, что видит себя со стороны. Только очень-очень давнего себя, ещё когда жизнь лишь начала катиться в бездну, и с большой скидкой на отсутствие жизненного опыта. "Ты с этой ролью совершенно не справляешься. " — Это подозрительно, да? — Вдруг спросил Немо. — Извини, что разбудил. Скоро вернусь. — Так-то это Я тебя разбудил. — Отозвался Яков. С лёгкой усмешкой, чтобы соблюдать характер. — Эм, да... извини, что пришлось. Он хотел побыстрее завершить диалог? Но это ведь не сработало бы. — Извини, что воды не принёс, не думал, что тебя так расшатает. — Не стоит. — Она не была бы отравлена. — Я не об этом. — Я знаю. Но после кошмаров сушит горло. — А ещё тошнит. Яков подошёл чуть ближе и сел, скрестив ноги. — Это от того, что ты совсем мало ел. Ещё у тебя сейчас кружится голова — по той же причине. — Всё-то ты знаешь. — Немо скосился на собеседника. В его фигуре Яков прочитал намеренье отодвинуться — возможно, иллюзорное — и совершенно ненатуральную, просвечивающую вежливость. "Он просто терпит. " — Конечно. Я бы тоже не стал есть то, что они готовят. "Со мной тоже так было. " Ответа не следует. — Ты всё-таки испугался нас, да? — Нет. "Ну конечно. " — Зачем врёшь? — С чего бы мне врать? "Потому что Я сам так сделал бы. " — Не додумывай за меня. Яков замирает, не успевая открыть рот. — Я испугался не вас. — Неожиданно продолжает Немо. — Того, что мы сделали? — И не этого. — Он вздыхает. Отрывается, наконец, от коленей и смотрит на небо за проволокой лагеря. — Того, что я могу не справиться и убежать. От вас. Этот ответ удивляет Якова. Искренне. Если бы тогда Оливер удачно спихнул всё на Якова, последнего бы казнили и забыли. Не без ретроспективного чувства вины, но мёртвому ему было бы уже всё равно. У Якова эта мысль вызывала гнев. У Немо находилось мужество принять риски, пусть и не было самого "себя", не было воспоминаний, за которые можно было бы цепляться и чем можно было бы дорожить. Вроде как ничего ценного в самом "себе", но и ничего, что бы давало ему силу. И всё же... Немо был здесь, — потому что был хорошим человеком? Он был смелым, достаточно, чтобы доверять им, хотя не имел ни малейшего представления о них, а Яков опасался этой смелости, потому что не мог её объяснить. Совсем сокращая, — Яков боялся неизвестного, а Немо был в него погружён, и всё же проявлял удивительную стойкость. Яков злился, будто это обнажало его трусость. Почему вдруг у этого мальчишки нашлись силы переживать о них и пытаться помочь? Откуда столько прощения и понимания? Терпения? Чёрт. Если у него правда амнезия, если предположить, что он не врёт... Они были всем, что он знал. А затем они же скинули на него проблемы. Заставили самостоятельно шагнуть в их трясину. Яков проходил через всё это сам и должен был знать, куда оно ведёт. Только Немо ещё можно было вытащить. — К стенке себя припёртым чувствуешь? — Вы меня и припёрли. Ну, это была не стенка, это был револьвер. Яков усмехнулся. — Зато сработало. — Кажется, Вагнер свои действия тоже как-то так оправдывает. Надо было найти правильные слова. — Извини, некрасивое сравнение. Я скоро оклемаюсь и сам вернусь. — Слушай, Немо, Я знаю о чём ты думаешь, но все действительно боятся тебя потерять. — Я ведь уже согласился помочь. — Нет, Немо. Они боятся потерять тебя. Не потому, что нам нужна помощь, а потому что мы тоже хотим помочь. — С чем? У меня нет воспоминаний или травм, я здесь только потому, что меня считают полезным. — Под конец фразы Немо начал сипеть. Только сейчас Яков заметил, что тот сжал кулаки и поджал пальцы ног. Замёрз. — Сначала Вагнер, теперь вы. Мне и помогать-то не с чем. Я всем кругом обязан, а как этот долг отдам — не... "Не буду нужен. " Догадался Яков. "И от меня избавятся. " — Ты ловко соврал, когда сказал, что не боишься. — Да не врал я. — Ты только что... — Не додумывай за меня! Я не знаю, как помочь вам. Не знаю, что сказать, и боюсь испугаться. Что, если я ошибусь? Сделаю всё ещё хуже? Я ведь совсем ничего о мире не знаю. И вы не помогаете. — Немо потёр лоб о колени. — Я запутался. В каждом слове, в каждом действии — есть или нет ещё какой-то правды, второго дна? Чего-то, до чего предстоит додуматься? Честно говоря, я устал. Яков промолчал. Немо тоже выдохся и некоторое время они сидели в тишине под холодным ветром. — Мы знаем. И мы... кхем, не знаем, как жить по-другому. Дорис вся извелась, что ты перестал есть, вечно что-то выдумывает. Ганс волнуется, Элиас волнуется. Хельга волнуется, хоть и не показывает. А Я устал будить тебя по ночам и слушать твою борьбу с одеялом- и с самим собой. "Было бы проще, если бы у нас не получилось спихнуть на тебя ответственность. " — Извини, я постараюсь делать это тихо. — Я всё равно узнаю. — Ох, неужели мне придётся стать вторым тобой и спать по четыре часа? "Ты на пути. " — Эй, хочешь сказать, быть мной плохо? — Быть мнительным параноиком и переживать из-за накрахмаленных простыней? Ну, три из десяти, не советую. — Как ты это заявление... — На столе в кастелянной. — Не знал, что ты выискиваешь мои запис- — Она лежала на самом верху, ничего такого в этом нет. — Парень стукнул лбом о колени. — Возвращаясь к теме диалога. Можешь не верить остальным, — Я бы тоже не стал, — но можешь поверить мне. Немо с удивлением посмотрел на него. — Я эти простыни каждый раз проверяю... — Серьёзно, Яков?! Ради всего на свете, прекрати! — Нам стыдно. Было бы, но мы не думали, что ты делаешь это не для себя. — А что это меняет? — Сам как считаешь? — Яков не дал Немо ответить. — Мы жили в мире, где каждый кого-то зачем-то использует, цеплялись друг за друга, как в ведре с крабами. И вдруг в него свалился ты, к величайшему сожалению Вагнера не такой толстокожий. То, что работало раньше, перестало работать, просто потому что ты с лисьей ловкостью пробирался через волчьи обычаи... Мы не знали, как на это реагировать. В итоге вышло то, что вышло. — Ты сейчас пытаешься извиниться, что ли? — Ты сам виноват. Я просто объясняю, почему тебе не спится. — Пошёл ты. — Что, уже оклемался? — Ты не представляешь, как давно я мечтал это сказать. — Немо потянулся; скованность прошла. Исчезли паузы между их репликами. Растирая замёрзшие ноги, он ещё раз посмотрел на Якова, но уже осознанно. В алых глазах поблёскивал тот самый лукавый огонёк, характерный только для Немо. Тёплый, даже при скудном холодном освещении. Стало немного легче; в воздухе повеяло утренней свежестью, хотя ночь ещё стояла глубокая. — Один вопрос: у тебя сейчас при себе есть револьвер? — А что, планируешь на меня напасть? — Яков изогнул одну бровь и достал из-за пояса оружие. Немо закатил глаза, вставая. — Что и требовалось доказать. В ответ Яков одним пальцем откинул барабан. Пустой. — Ты невозможен. — Тебе не угодишь. — На лице Якова — самодовольная ухмылка. У Немо в глазах — живой огонёк, такой привычный, такой правильный. Якову нравилось ощущение, что вещи встают на свои места. Оно было таким же приятным, матовым, как у отдачи после точного выстрела. Яков почти не корил себя за излишнюю откровенность. — Сильно не обольщайся, патроны у меня на шее подвязаны, и Я умею их быстро- — Я спать. Не ответить же на это скучным "спокойной ночи"? — Удачи с этим. — Ты не идёшь? — Мне надо проверить, не установил ли ты тут чего. Немо сдался и пошёл к казарме, безразлично помахав рукой. Убедившись, что он ушёл, Яков перевёл взгляд на небо. Холодный ветер всё ещё обдувал ноги и ворошил загривок, но прощаться с этой ночью так не хотелось.