Вспомни меня

Камень, открывающий ход в Мир Мёртвых, остался далеко позади. На Белогорье опустилась тьма, и утомившиеся от долгой дороги путники решили сделать привал. На опушке заснеженного леса нашлась небольшая, укрытая со всех сторон камнями да кустами, полянка — на ней и расположились. Василиса с Ягой стали доставать припасы, Колобок укатил охотиться, Финист, подчиняясь навязчивой мечте совершить какой-нибудь мало-мальски великий подвиг, отправился на разведку — белок пугать, а Иван, дождавшись, пока все разбредутся в разные стороны, вызвался принести веток для костра да Кощея прихватил с собой — пускай, мол, тоже пользу приносит. Когда полянка была уже на достаточном от них расстоянии, а лес надёжно скрывал их фигуры среди сугробов и корявых стволов, Иван, будто невзначай, толкнул Бессмертного в плечо: — А, кхм, ты правда ничего не помнишь? — с нотками надежды в голосе спросил сын Ильи Муромца. Кощей на это лишь красноречиво покачал головой. За весь путь, который Бессмертный во главе колонны прошагал от говорящей каменной башки до места привала, сморщенные уста его не проронили ни звука. Иван обернулся на Князя Тьмы, чей взор был обращён в сторону заснеженных вершин гор, но, как ему показалось, не видел их. Сердце витязя невольно сжалось. Наконец-то перед ним тот, над чьим прахом было пролито столько слез, кого впервые по-настоящему пожалел, кого готов был искать хоть на краю света (и нашёл!), кого полюбил… и вот он стоит перед ним, словно изваяние, скованное могильным холодом, без памяти и эмоций, а Иван не знает, с чего лучше начать — да и стóит ли? Ваня, зажмурившись, принялся вспоминать всё: их первую встречу в княжеской темнице, потом побег и протянутую ему в минуту опасности крепкую руку, падающие камни, с виду насмешливый вопрос: «Тебе что, жить надоело?», когда закрыл старикашку собой, потом битву в тереме, развевающееся в прах тело Бессмертного и смесь печали и гордости в распахнутых глазах. Тогда ещё хотелось крикнуть: «Меньше пафоса, старый!» К горлу подкатил ком. Стóит, ещё как стóит! Раз лёд уже удавалось растопить (или хотя бы подтопить) — удастся и теперь. Тяжело дыша, Иван сделал несколько твёрдых шагов и решительно схватил Кощея за плечи. Тёплых ладоней тот не скинул, но наградил юнца вопросительным взглядом. И взгляд этот был чужой, холодный, неродной. С другой стороны, удивление — тоже какая-никакая эмоция, неплохое начало. Приободрившись, Ваня негромко спросил Бессмертного: «Даже это?», — и чмокнул Кощея в шрам на скуле. Зажатый с одной стороны стволом ели, а с другой молодым богатырём, тот даже не делал попыток вырваться — нахмуря седые брови, он о чём-то напряжённо думал. Кончики огрубевших пальцев подрагивали от напряжения. Неужто мимо? — И это? — прошептал витязь и, окончательно осмелев, накрыл поцелуем тонкие бескровные губы. Через некоторое время он нехотя отстранился и с удовольствием отметил, что лицо Бессмертного хоть и несильно, но просветлело, а в тёмных глазах засверкали знакомые огоньки. — Загружаешься как седьмая винда, ей-богу! — Это что ещё за чудо-юдо? — Винда? Я… давай потом объясню, — Ванину шею ожгло тёплое дыхание, на талию легла сильная рука, и вот уже Кощей напористо целовал его, вдавливая в промерзлую кору дерева и делая больно. Позволив забытому чувству наполнить себя, Кощей вспоминал всё больше: сначала, конечно, касавшееся его и Ивана, затем свою жизнь и деяния в Белогорье — ах, что за славное было время, — и вот сознание ожгло вспышкой досады — вспомнил, как подло убил своего учителя. На этот раз сам разорвал поцелуй, виновато оглядел примятого мальчишку: богатырь храбрится, он, конечно, обо всём догадался и простил — Кощей ведь не со зла, но у самого по небритой щеке сбежала предательская слезинка. — Я больше не сделаю тебе больно, — пообещал Князь Тьмы, смахивая солёную воду, и Ваня поверил ему. Только они, вновь обретшие друг друга, вернулись к полянке, как пришлось идти обратно: хвороста ведь так и не собрали.