Клин клином

Она стала первой женщиной в моей судьбе, сумевшей пробудить во мне какие-то неизведанные внутренние силы. С каждой встречей во мне росло желание стать опорой и надежным плечом для девочки с зияющей душевной раной, познавшей горечь предательства и лжи. Я не любил, нет. Это было бы дичайшей ошибкой с моей стороны, впустить в свое сердце ту, которая принадлежит другому. Даже если она сама убеждена в обратном. Даже если у того, другого, нет ни единого шанса на прощение. Я отчетливо видел, как она борется с собой и убеждает себя, что это пройдет. Наивная дурочка!  — Ты должен ей помочь, — настаивала Виноградова, всякий раз подталкивая нас друг к другу.  — Как? Сама же видишь, там полный аут. Ты бы лучше бывшему сообщила, где она скрывается.  — Исключено!  — Ей это необходимо! Она сама не решится на такой шаг. А если тебе трудно, позволь мне. Скажи, где его найти?  — Миша, у него невеста, свадьба уже назначена, ему совершенно плевать на Катю. Я прошу тебя, помоги ей! Тебе же она нравится. Я вижу!  — Невеста — не жена, — слабо возразил я.  — Значит, не поможешь? — моментально озлобилась Виноградова, стукнув острием зонтика по кафелю. — Не проблема. Найду другого кандидата!  — Блять, да как ей помочь? Споить и выслушать истерику? Кокосом поделиться? Или вообще трахнуть против воли?  — А всего понемногу, — просияла Юлиана. — Я надеюсь на тебя! Не подведи. Врать не буду, перспектива оказаться в одной постели с этой девочкой чертовски возбуждала. Я был уверен, она будет робкой и нежной, позволяющей все, что только мужчине заблагорассудится. Не выскажет ни единой претензии, не возразит ни единому прикосновению. Такая рабская покорность является последствиями строгого воспитания, коего в жизни Катеньки было предостаточно для того, чтобы в один прекрасный вечер оказаться в моей квартире и по простоте душевной воспринять сломанную мебель за знак судьбы. Я ласкал ее поцелуями, когда мой старый диван внезапно разложился, создавая нам все условия для нового витка в отношениях. Оказавшись подо мной, Катя сперва испуганно вскрикнула, а затем чуть слышно рассмеялась, глядя на меня захмелевшими глазами. Она совершенно не умела пить! Единственный бокал вина, опустошенный на голодный желудок, сыграл мне на руку. Она не испугалась и не отвергла меня. Прикрыла глаза, стиснула пальчиками мой свитер и покорно приоткрыла губы навстречу моим. Я понимал, времени не так много. В любой момент она может осознать, что это не он снимает с нее одежду, ласкает бархатную кожу и срывает с припухших губ чуть слышные стоны. Потому так спешил, не придавая особого значения тому, какое изящество мелькает перед глазами. Я осознаю это позже! Когда ворвусь в нее беспощадным толчком, вынуждающим ее распахнуть глаза и мгновенно зажмуриться в ужасе от произошедшего. Когда сорвусь на бешеный ритм, возвращая ее в настолько болезненные воспоминания, что в тишине, нарушаемой только нашим тяжелым дыханием, зазвучат первые всхлипы. Когда придавлю ее собой, такую далекую и совершенно растерянную, беспрестанно повторяющую чужое имя, и взорвусь в экстазе, сдерживая ее судорожные движения навстречу моим бедрам. Вот теперь можно перекатиться в сторону, облегченно выдохнуть и, подперев голову рукой, восхититься той, чье тело предало любящее сердце.  — Прекращай, — поморщился я, пальцами коснувшись истерзанной в кровь губки.  — Миша, я…мне нужно…прости, это было…  — Ошибкой? Помутнением? Пьяным бредом? — сдерживая улыбку, перечислял всевозможные оправдания, и все же рассмеялся, когда она удивленно кивнула, поспешно прикрывая пледом оголенную грудь. — А мне понравилось!  — Прости, но я…  — Я все знаю, можешь не утруждать себя. Единственное, что я скажу: ты нуждалась в этом. Иначе я бы себе ничего не позволил, — щелкнув ее по носику, я расслабленно откинулся на спину и устремил взгляд к потолку. — Ванна справа от кухни. Будешь уходить, захлопни дверь. Мы пролежали рядом еще несколько секунд. Я чувствовал жар ее тела, с трудом подавлял в себе желание еще разок овладеть этим совершенством, поэтому даже был рад тому, с какой скоростью Катя собрала разбросанные вещи, наспех оделась и ринулась к выходу. То, что она не стала смывать с себя мои прикосновения, еще больше возбудило мое ненасытное нутро. Собрав все силы, я рывком поднялся с дивана и шагнул за ней, с намерением урвать поцелуй и по-джентльменски сопроводить желанную гостью за порог.  — Не нужно, — испуганно прошептала она, увидев мое приближение.  — Не глупи, я не посмею тебя обидеть, — усмехнулся я, снял с вешалки ее плащ и распахнул его перед ней. — Спасибо за вечер, Катюш, — прошептал ей на ушко, когда она доверчиво обернулась ко мне спиной, застегивая пуговицы. — Надеюсь, ты осознаешь, что произошедшее было не только моим желанием, — коснулся губами ее щеки и широко раскрыл входную дверь. — Кстати, ужин у твоих ни за что не пропущу. До встречи! Ее испуганный взгляд, тихие стоны и шепотом произнесенное чужое имя несколько ночей подряд были неотъемлемой частью моих снов. Ежедневно я боролся с соблазном позвонить или организовать спонтанную встречу, но сдерживал себя, как мог. Понимал, что ей необходимо время осознать и принять решение: дать себе шанс на новые отношения или еще раз попытать удачу с неведомым Андрюшей. Я ставил ставки на последнее. Слишком сильна любовь, чтобы перечеркнуть столь яркие чувства. Но! Я не учел того, что обида этой девочки намного сильнее умения прощать, поэтому был крайне удивлен, когда приехал на ужин к ее родителям и Катя встретила меня с такой улыбкой, словно все это время с нетерпением ждала именно этой встречи. Зря я настраивался на разговор, подготавливал успокаивающие слова, мол ты не виновата, что я так надеялся на более тесную связь. Все мои оправдания утонули в жарком поцелуе, инициатором которого стала сама Катя.  — Я тебя ждала, — улыбнулась она, переводя дыхание.  — Прекрасно сыграно. Долго репетировала? Вот не умеет же лгать, а берется! Я моментально распознал фальшь: губы неестественно растянуты в приторной улыбке, в глазах дикая грусть, да и руки, обнимающие меня, подрагивают в нетерпении прекратить эти показные прикосновения. Растерянно моргнув, Катя остановила отрепетированный спектакль и поспешила на зов матери из кухни. Наверное, зря я с ней так, но становиться свидетелем ее срыва мне не хотелось. А срыв не заставил бы себя ждать. Уж слишком красноречиво на нас смотрели ее старики. Наверняка, уже свадебку распланировали, списки гостей составляют. И плевать им, что собственная дочь погибает в бою с самой собой.  — С вашего позволения, Валерий Сергеевич, я украду Катеньку на прогулку. Погода сегодня чудесная…  — Если только ненадолго, — хмельно улыбнулся вояка. — Чтобы не позже одиннадцати дома! Кажется, Катя была только рада моему предложению. Мне не пришлось уговаривать ее проветриться, она моментально собралась и первая шагнула за порог квартиры. На меня не смотрела, не позволила взять себя за руку, но без колебаний села в машину и, как только я оказался на месте водителя, отвела взгляд к окну.  — Я влюблен, — заговорил я, выехав с ее двора. — Давно и всерьез.  — Миша, прошу, не нужно!  — Катя, прости, но речь идет не о тебе. Ты мне нравишься. Правда! Ты чудесная девушка, умная, красивая, нежная. Но я не тот, кто тебе нужен. Да и ты не та, ради которой я бы смог отказаться от своих чувств.  — Тогда зачем…? Это же подло!  — Что именно?  — У тебя есть девушка, но ты со мной…  — У меня нет девушки. У меня есть любимый человек. И он знает о тебе.  — Он? — в ужасе воскликнула Катя.  — Он, — кивнул я, протягивая руку к козырьку над головой. — Гришка мой, — вручил Кате нашу общую фотографию и вновь сосредоточился на дороге. — Я люблю и любим, но мы не посмеем открыться ни близким, ни обществу. Он женат, а я…я всего лишь слабый человек. Ничего от него не требую, ни на чем не настаиваю. Люблю по четвергам в закрытой подсобке собственного ресторана, а по пятницам ненавижу себя за слабость. То, что произошло между нами… Кать, прости, но…  — Это была пятница, — догадалась она, прикрыв губы ладонью.  — Я был зол, ты оказалась рядом. Такая красивая и открытая. Я не смог устоять.  — Но как же ты…я же женщина!  — А я мужчина, — весело улыбнулся я. — И знал немало женщин до появления Гриши.  — Это какое-то безумие!  — Нет, Катюш, безумие — это то, что ты творишь со своей жизнью, — припарковавшись, я развернулся к ней и смело взял за руку. — Разве тебе не надоело тратить время на жалость и страдания?  — Я не понимаю, — качнула она головой и только сейчас подняла взгляд к зданию перед лобовым стеклом. — Зачем ты меня сюда привез?  — Время исправлять ошибки. Ты же умная девочка, сама понимаешь, это никогда не пройдет! Ты будешь вечно искать в других своего Андрея. Будешь шептать его имя каждому, кому позволишь владеть собой. Ты будешь видеть его в прохожих, слышать его голос во снах и ежесекундно! Слышишь? Ежесекундно жалеть, что просрала свою жизнь на обиды и поиски любви. Катя, — крепче стиснув холодную ладошку, другой рукой коснулся ее лица, приподнимая, чтобы увидеть глаза, — ты достойна большего! А кто, если не он, способен сделать тебя счастливой? Ты же почувствовала это тогда со мной. И будешь чувствовать всякий раз, когда очередной мудак решит воспользоваться твоей болью. Не продолжай унижать себя местью. Ты делаешь хуже только себе. Ему, — указал я на высотку, — и так пиздец без тебя.  — С чего ты взял? — тихо отозвалась она, зачарованно глядя в какое-то из окон, не замечая собственных слез.  — Я видел его. И тебе стоило бы заглянуть ему в глаза. Пока не поздно.  — Я изменила ему, — всхлипнула девочка, прикрыла глаза и едва не разрыдалась, но лишь громко всхлипнула, когда я схватил ее за плечи и хорошенько встряхнул.  — Забудь! — рыкнул ей в лицо. — Ничего не было и быть не могло. Кто ты такая, чтобы я променял своего Гришку на какую-то девицу? Да у меня бы даже не встал. Ишь, выискалась! Уверенности поубавь, детка. Да я вашему Милко скорее…  — Хватит! — горько улыбнулась Катя, скинув с себя мои руки. — Черт. За что мне все это? — вздохнула она, смахивая слезы со щек.  — За бабскую дурость. Все, вон из моей машины! — нахмурившись, я перегнулся через удивленную Катю и распахнул дверцу с ее стороны. — Вали!  — Миш…  — Давай, давай! Я, знаете ли, дорожу своим личиком. Не хочется мне с этим чудовищем, — пальцем указал на спешащего к нашей машине Жданова, — иметь какие-либо разговоры. Катя, на выход! Я не стал свидетелем их примирения, лишь услышал счастливый крик мужчины и горький плач Кати. Меньше всего меня интересовало то, каким образом этот чудак будет вымаливать прощение у своей женщины, поэтому тотчас рванул подальше от Зималетто с чувством выполненного долга. Я был уверен, что все сделал правильно. Пусть и совершил ошибку, посягнул на чужое, зато позволил самому себе ощутить прежний вкус жизни и понять, что я все еще умею гореть и воспламеняться. Кто знает, быть может, в один прекрасный день я все же смогу избавиться от своей болезненной любви и вновь задышу полной грудью? Наивный дурачок!