Пес и волчица

Пес спит беспокойно — теперь больше из страха, что с каждым днем сдает. Не те силы, не та выносливость. Давно не те лета, чтобы неделями отмораживать зад в седле и спать на мерзлой земле. Тренированное, закаленное в боях тело, на которое он так привык полагаться, предает после каждого изнуряющего дневного рывка. «В пекло твое везение и умение выживать, когда понимаешь, что жизнь неумолимо мчится к своему завершению», — безрадостно заключает он и в который раз за ночь проваливается в вязкую алкогольную дремоту. Вдали от трактиров и поселений им приходится заночевать прямо в лесу. Ужинают подстреленными Арьей кроликами, сооружают нехитрые постели из еловых лапников и шкур. Бесстрашно поддерживают костер всю ночь, зная, что Нимерия с волчьей бандой неподалеку охраняют их покой от чужаков и сами не тронут двух одиноких путников. И все же костер не спасает немолодые кости Клигана от окоченения — ледяные ветра и гонимые ими снега не унимаются третьи сутки. Пес спит чутко, но девчонка Старков — молодая, сильная, не по годам смышленая волчица — давным-давно превзошла спутника в мастерстве бесшумного подкрадывания. В глаза бьет отблеск рыжего пламени, отражаясь от длинного, тонкого острия меча — легкого девичьего клинка, не отменяющего смертельной опасности. Клиган вздрагивает и подрывается с места — ослепленный, дезориентированный, в попытке защититься он хватается за меч, но не обнаруживает того рядом с собой — Арья аккуратно затолкала в седельную сумку под попоной, укрывающую спящую лошадь. Возвышаясь над ним, она заносит Иглу, и Клиган слишком поздно сознает — в стремлении выжить и во чтобы то ни стало добраться до Серсеи, девочка решила закончить начатое, принеся Пса в жертву Многоликому и забрав в личное пользование его потрепанную физиономию. Но все оказывается до странного просто и до боли, прострелившей натруженные чресла, тревожно — аккуратно отложив вложенный в ножны меч, Арья, пристально разглядывая его, решительно разоблачается. Следующее, что Клиган замечает, отведя взгляд от упругой девичьей груди, обрисовавшейся под нижней рубахой — Арья перетащила вплотную к нему свое ложе. — Что за дерьмо, девочка? — Так мы быстрее согреемся. — Как? — Я считала тебя умнее, чем ты кажешься. Трезво оценив ситуацию и ладную замерзающую фигурку, Клиган стискивает зубы и отрицательно качает головой. — Не выйдет. Ты, спятившая на всю голову… — Хочешь сегодня ночью сдохнуть от холода? — В последний раз тебя не заботило, сдохну я или выживу. — Я была уверена, что сдохнешь. — Ты назвала меня жалким стариком. — А ты назвал меня хладнокровной сучкой. И поэтому я еще жива. — Не поспоришь. — Только не говори, что проникся и относишься ко мне как к родной дочери. А не то заплачу. — Не знал, что ты умеешь. — От смеха. — Уржаться. Своего женишка, Джендри ты тоже так уделала? — Лорд Штормового предела Джендри Баратеон женится на благородной леди. Нормальной леди. — И то правда, нахрен ему ненормальная. — У лорда Джендри будут дети. Много маленьких наследников и наследниц. — Вообще-то я не об этом спросил. — Да. Я его уделала. Так ты разденешься? — В пекло твои капризы! — Ты согреешь меня и себя тоже. Это откровенный приказ, девчонка уверена — ей подчинятся. Пес свирепеет мгновенно: — Испорченная ты девка, я же сказал тебе — отвали! Более не слушая его, она садится на корточки у него в ногах и принимается деловито расправляться со шнурками на штанах. — Так ты жалкий трус, Клиган. Я всегда это знала. Даже сдохнуть не смог по-человечески там, где я тебя оставила — скулил в ожидании того, от чьей руки ты подохнешь. Или спасешься — раз ты все еще жив. — Да что ты знаешь об этом, соплячка! — рычит Пес, пытается сбросить ее, но получает от цепких, ледяных пальцев жалящий отпор и, чувствуя, что его собственные негнущиеся пальцы ему не подчиняются, перестает сопротивляться, лишь буравит ее страшным взглядом, позволяя себя раздеть. — Я стар для тебя. Воздух вокруг них нашпигован ледяной смертью, и даже просто вздохнуть не получается, не то что тяжело. — Да. Ты старый. Но сейчас важно только то, что мне дьявольски холодно, а ты своей глупостью нас убиваешь. Костер поджаривает спину, но этого ничтожно мало. Так что ты выбираешь? — Ты что, совсем не соображаешь? Я не насильник, девочка. — Нет. Ты просто дурак. — Ты северянка, мать твою! Что, принцесса, волчья кровь не греет? — Сандор? — впервые за все время знакомства он видит в блестящих глазах Арьи влажное отчаяние. Жестокий ветер рвет на ней косички и распущенную рубаху, пробирается под кожу, медленно убивая. — Пожалуйста. Мы не доберемся до столицы. Раздраженно изрыгая проклятия, он обнимает ее, привлекает к себе и укрывает их шкурами с головой, стремясь согреть своим дыханием легкое, ставшее пушинкой после разоблачения, тельце. Ее обнаженная фигурка еще хранит немного тепла, ее горячее нежное нутро жжется сильнее огня, прижимаясь там, где не надо бы… Арья дрожит и жмется к нему, стуча зубами, и он изо всех сил растирает ее мозолистыми ладонями. — Пей, — он заливает в нее содержимое меха, сам делает большой глоток и грубым сиплым лаем требует: — Пей еще. Отогреться, разогнать кровь по жилам — это первое, зачем она к нему пришла. А уж потом… У него слишком давно не было женщины. Паршивка с прошлого путешествия осведомлена о том, как тоскливо и скучно Пес проводит свои ночи — в одиночестве, отвергнув одноразовую женскую ласку служительниц борделей. Уверенный, что все без исключения женщины боятся его, им противно прикасаться, даже смотреть на него. «Ты называешь ее девочкой, но это гребаное вранье… — проносится в нетрезвом мозгу, когда он льнет заросшей щекой, губами к ее восхитительно сладким, как сожранные на пиру персики, грудям, а она, ну надо же, позволяет, и крепко цепляется за волосы. — Что скажешь, старик, будет ли тебе легче от того, что ты не был у нее первым?» — Что мы говорим Богу Смерти, Клиган? — резким шепотом оглушает его обнаженная волчица, в какой-то ожесточенной страсти кусая за обожженное ухо. — Чего? — все его умственные усилия уходят на то, чтобы не выглядеть еще более нелепым перед единственной, позарившейся на него особой женского пола и не шарахнуться от неожиданного внимания к изуродованной стороне лица, но спутнице, давно привыкшей к его виду, похоже, наплевать. — Не сегодня, Клиган. — Чего? Арья закатывает выразительные глазищи так, словно общается с идиотом. Или же от опьяняющего наслаждения — вот это вряд ли, ну не с ним же, ради всех богов… Впрочем, Клиган и без того ощущает себя неотесанным болваном и дальше предпочитает заткнуться, некстати вспомнив, что имеет честь трахаться с леди Винтерфелла, как-никак. Да что это с ним, в самом деле… В пекло титулы! Вскоре вдвоем под шкурами становится даже жарко. Молодая волчица ненасытна, требовательна, горячит его остывшую кровь и выжимает из него все соки, пока не согревается окончательно, пока и он не согревается, и от них не начинает валить пар. Тогда она оставляет его и падает рядом — порозовевшая, теплая, пахнущая сладким потом, алкогольными парами и взрослой женщиной. А после он с мрачным смешком делится с ней признанием о том, что в первую секунду пробуждения, увидев Иглу, предположил самое худшее. — Да кому нужна твоя обожженная рожа, Сандор. Уж точно не мне. Арья сонно вздыхает и мгновенно проваливается в крепкий сон без сновидений. — Хладнокровная сучка и есть, — брюзжит он — хрипло, добродушно, скорее по привычке, и крепко прижимает девчонку к себе, чтобы не растерять плотским трудом накопленное тепло. Его долго мучает бессонница. Он наблюдает за ней, охраняет ее сон, прислушивается к глубокому, умиротворенному сопению. Столь безмятежно спят лишь дети и прирожденные убийцы. Как бы там ни было, Арья Старк в его глазах застряла где-то между первым и вторым. Так было ровно до этой ночи. Пышущая молодостью, силой духа и невыносимым упрямством, острая на язычок и клинок волчица почти убедила его. Его нехитрые умозаключения резко повело в сторону тайны, что очевидно хранила спутница, не знающая пощады над жертвами и старыми обезображенными вояками. Тем не менее, похоже, девчонка все еще нуждалась в человеческом тепле рядом. В его защите, потому и увязалась. И он, всю жизнь знавший ничтожно мало добра, слепо потянулся навстречу, позволил случиться чему-то против его правил. И это тоже была защита. А если обойтись без отвратно красивой лжи самому себе, тут же сварливо поправился он, — окончательно сдал и поддался напору своенравной соплячки. Пришлось осторожно, чтобы не разбудить, тянуться к меху и вновь накачиваться крепким пойлом — теперь уже от дурных мыслей. Вместе с благословенным опьянением приходит баранье упрямство. Не иначе, от девчонки нахватался. Никого не касается произошедшее между двумя воинами-одиночками, долгой зимней ночью в лесу, на много миль вокруг окруженными лишь воющими голодными тварями. — Не надирайся. Не хочу, чтобы от тебя несло с утра, — бормочет Арья, и ему с сожалением и крепким ругательством приходится отложить мех. В чем-то она все-таки еще совсем девочка. — Как прикажете, миледи. — Я не леди. И никогда ею не была. Спи. …Это дело только их и больше ни одной сраной души. Да и не важно это теперь. Впереди их ждет встреча со Смертью. Его — ублюдочный старший братец. Ее — он посмотрел на темноволосый затылочек рядом с одной растрепавшейся косичкой — пока они вместе, он скорее сдохнет, чем допустит личную встречу мелкой, надоедливой занозы в его заднице с Многоликим.