Артур

Артур — это Квадрат Малевича. Знаете, все эти углы, чёткие линии, чёрный цвет, скукота, в общем-то. Артур — это чистое творчество, потому что, если содрать эту черноту, стереть углы и линии, которыми он защищается от мира внешнего, — можно захлебнуться от той феерии космосов и новых галактик, которые таятся у него внутри. Имс знает, он попробовал, распробовал и теперь едва ли сможет отказаться. Отказаться от Артура. Артур — это айсберг, потопивший Титаник. Такой холодный, острый, внезапный, таящий под стылыми водами много тайн и секретов, оставив на поверхности одни лишь ямочки чудесные на щеках да забавные уши. Артур — это айсберг, потопивший ещё и его, так же внезапно и необратимо, врезавшись в него, когда совсем не ждали. Имс, в отличие от пассажиров Титаника, рад своему потоплению. Артур — это Лестница Пенроуза, так любимая им же. Как от него не уходи, всё равно вернёшься в исходную точку. Имс возносит хвалу небесам за это, потому что он по первости дурковал, считая, что это всё ему не надо — раз попробовали и разлетелись по разным континентам. Хорошо же. Что не хорошо, понял месяца через два, когда в грудине заныло и, как на аркане, протащило через полмира, чтобы только заглянуть в эти глаза с отсветами взрывов сверхновых. Артур — это Джоконда, так нежно любимая Имсом. Знаете, все эти его лёгкие усмешки, нежные, на вид, руки, таинственность, дороговизна. Имс спёр Джоконду пять лет назад, поместив на её место высококлассную подделку. Теперь оригинал украшает его/их спальню, спрятанный от всего остального невежественного серого мира. И Имс в бешенстве до трясучки в поджилках, что не может украсть у мира Артура, заменив его проекцией, чтобы весь этот остальной мир не мог дотянуть до лапушки свои грязные ручонки. Имс смотрит на спящего Артура, едва прикрытого простынёй, разморённого, с влажными завитками отросших волос и припухшими губами, которые даже во сне изгибаются мягкой полуулыбкой от удовольствия, затягивается табачным дымом и прикрывает глаза, расслабляясь. Он не может его украсть, не может об него разбиться, не может раствориться в его вселенных, но это всё не важно, нет-нет. Он может его касаться всегда и везде, любить так сладко, крепко, тягуче и нежно, до рези в глазах и тянущего чувства в солнечном сплетении, оберегать от этого мерзкого грязного мира, просто становясь плечом к плечу во всех, даже самых безумных затеях. Он может быть просто рядом. В горести и в радости. И это настолько фантастически, что невозможно описать словами. Поэтому Имс тушит сигарету, поднимает карандаш, берёт недописанный рисунок спящего разморённого, разнеженного Артура и начинает лёгкими штрихами дорисовывать себя на нём — немного настороженного, с прищуренными глазами, закрывающего спящего Артура собой. Артур — это парадокс. Самый несносный и фантастический в его жизни. Горячо любимый. Артур — его жизнь. Артур — его смерть. Артур просто его всё.