История одной любви

      - Да что случилось? – Дино задает этот вопрос уже в двадцатый раз.       Скуало молчит, он слышит лишь ее необычно неровное дыхание. Не будь это телефонный разговор, он бы понял по лицу, но они были слишком далеко друг от друга.       - Ладно, ладно, хорошо, - в итоге соглашается блондин. - Но ты мне все расскажешь, окей?       - Хмпф, - фыркает вместо ответа женщина, понимая, что все же не отвертится, и сбрасывает звонок.       Каваллоне летит в Японию частным рейсом через неделю. Супербия надеется, что в сопровождении людей Мустанга Занзас ее отпустит без варийцев. Черт! Как же тяжело пытать все это разрулить. Просто невозможно. И голова кругом. До тошноты.       Блондинка беспомощно опускается на пол. Она просто не может понять, за что Занзас с ней так. С другой стороны, ведь ей же хотелось изменений. вот - получите и распишитесь.       Дверь открывается без стука, и, чуть подняв взгляд, Скуало видит что-то белое, пушистое и огромное. Но знакомые, до ужаса знакомые шаги убивают весь интерес. Женщина жмется к стене и пытается отползти в угол. В этом, конечно, не было никакого смысла в ее светлой минималистичной комнате, но ничего не делать не позволяет страх. Занзас преодолевает помещение в три больших шага, и взгляд его, хищно впившийся в нее, обжигает не хуже Пламени Ярости когда-то.       - Что ты смотришь на меня? - разрезает его голос тишину комнаты. Скуало сжимает губы и покорно - неестественно покорно - опускает глаза. А на кого ей еще смотреть, когда они здесь одни? Когда он - самая большая опасность для ее жизни? И хочется съязвить как обычно, оскалиться, крикнуть так, чтобы стены дрогнули, а у новичков сердце в пятки грохнулось. Но в горле ком, а в ее собственном сердце страх и ужас. Неужели они любит этого человека? Осталась ли эта любовь в ней?       Белое и пушистое чуть качается в воздухе и снова замирает, оказавшись не сбоку, а ровно перед Занзасом, но женщина не поднимает взгляда - опасности эта пушистость не несет, а значит, лучше все же не бесить мужчину, смотря в его сторону.       - Забирай, - брюнет делает шаг к ней и протягивает это нечто. С полминуты стоит, но не встретив никакой реакции, фыркает и уже готовится что-то сказать, когда также без стука входит Луссурия. На него Скуало сразу обращает внимание, а вот его собственный взгляд останавливается на боссе. Пожалуй, эта было из тех картин, которые суждено увидеть лишь раз: Занзас – именно их Занзас, не какой-то другой – стоял, обнимая огромного плюшевого белого медведя с большим красивым лазурным бантом на шее.       - Ой, какая прелесть! – не удерживается от возгласа Солнце, и это вынуждает Супербию поднять глаза.       Лидер Отряда Убийц словно ждал этого, потому что женщина сразу же поймала его взгляд. И еще сильнее вжалась в стену. Лусс хотел бы броситься к ней, но заледенелый ужас в ее глазах, словно передавшись ему, заставил его застыть каменным изваянием.       - Черт! Мусор, что за дерьмо?! – рявкает – оглушительно, как кажется в тишине – мужчина. Ему не нужен перепуганный кролик – ему нужна его Скуало, но, черт возьми, этого кроля впихнули в нее. В нее, в ком он был уверен каждую секунду своей жизни.       То, что было его силой – более великой, чем даже Пламя Ярости, сейчас было безобиднее и бесполезнее пылесборника в его руках. Она не смеется над ним в ответ на его выходку, не дает игрушке идиотское имя, как делала это, когда Белл был мальчишкой и в ее съемной – сейчас уже давно забытой настолько, что никто и адреса не назовет – квартире появлялись игрушки. Ее нелепый, пристыженный смех, доносившийся до него сквозь лед Прорыва Точки Ноля, до сих пор хранится в его памяти.       - Забирай этот чертов пылесборник! – всучивает ей, потеряв всякое терпение, медведя Занзас, силой заставляя бледные дрожащие и холодные руки обнять плюшевого зверя. – Твой.       Скуало показалось, что весь мир поплыл, и лишь лицо ее мучителя – теперь она точно уверилась в том, кем для нее был и остается этот мужчина – было ясным и четким. Как тот холод, что был разлит по ее венам вместо крови. Пальцы с трудом сжимались и разжимались, механически, словно не одна, а обе руки ее были протезами, перебирая искусственную шерсть. Хотелось что-то сделать, куда-то убежать и спрятаться, чтобы унять в себе этот невыносимый поток эмоций, но мышцы задеревенели, приковывая к полу и стене. А медведь пах магазином и Занзасом, раздражающе отдавал въевшимся виски, удушающе окутывая дыхательные пути.       Мужчина развернулся и направился к выходу из комнаты. Луссурия взглянул на Супербию, тупым и невидящим взглядом сверлящую пол у своих ступней, а затем развернулся, чтобы уйти следом за боссом. Но тут раздался треск рвущейся ткани, вынуждая их обоих вновь повернуться к блондинке.       Плюшевая голова, удерживаемая за ухо правой рукой, безвольно болталась в воздухе, а обезглавленное тело женщина обнимала левой рукой, все так же тупо перебирая искусственными пальцами шерсть игрушки.       - Его зовут Занзас, - твердым, но мертвым голосом произнесла Супербия, скашивая взгляд на того, чью голову хотела бы оторвать вместо медвежьей, страх перед кем даже сейчас заставлял ее сжиматься внутри. Ладонь ее резко разжалась, и голова медвежонка рухнула на пол, слегка подпрыгнув при ударе об него.       Луссурия уже сам был готов запаниковать, ожидая реакции босса. Весь сжался, раздумывая, что же в его силах сделать, если брюнет впадет в ярость, прекрасно понимая, что своей жизнью пожертвовать будет не готов, и бросал короткие взгляды то на лидера Варии, то на капитана. Но Занзас только небрежно кивнул, с необычайным спокойствием развернулся к двери и наконец вышел из комнаты.       - Что же ты такое делаешь? – Солнце делает несколько шагов к блондинке.       - Ненавижу, - это слово не было выражением чувств, простая констатация факта, словно это было действие, ответ на вопрос Лусса. Она ненавидела мужчину, которому отдала всю свою любовь. Теперь в ней, думалось ей самой, не осталось ничего, кроме страха и ненависти. – Он хочет моей смерти, хочет унизить меня, смешать с грязью все мои заслуги. Я имею полное право ненавидеть его, и он это знает.       Что ж, пожалуй, для Луссурии взаимоотношения этих двоих были чем-то неведомым. Занзас и Скуало словно были с другой планеты, и ему, землянину, не дано их понять. Все, что было в его силах, это немного поддержать женщину и попробовать донести до босса ее физическое состояние. Время еще было. Да, у ее тела было еще несколько недель на спасение.       - Давай я пришью ее обратно, - Лусс с мягкой улыбкой подходит к медвежьей голове и поднимает ее.       - Такой он нравится мне больше… - на бледном лице Супербии зазмеилась улыбка, немного пугающая, но согревающая как глинтвейн в холодную осень. Привычная, но в то же время какая-то не такая. Женщина прижала игрушку, скрывающую ее почти полностью, крепче к себе и устроила голову на том месте, где недавно красовалась голова медвежонка. Ее волосы небрежно укрыли плечо плюшевого животного. Со стороны это напоминало облако, которое сейчас беззвучно содрогалось в сдавленных рыданиях.       Занзас хочет этого ребенка, но даже не понимает, думалось и Скуало, и Луссурии, что это такое. Брюнету нужен сильный наследник, который поразит мир мафии. Но человек не рождается таким – детский путь полон ошибок, часто нелепейших до невозможности, а Занзас не умеет прощать. Супербия знает, что умрет, что нет гарантии на то, что ребенок родится живым, если родится вообще. Но если этому маленькому чудовищу повезет - или все же не повезет? – появиться на свет, то какая судьба его ждет?       Если бы отцом ребенка был Такеши, ее бы не волновало это, она бы умерла спокойно. Вонгольский Дождь несомненно справился бы с воспитанием, да и один бы он не остался – у него есть друзья…       В Варии нет дружбы, да и, кроме нее самой, никто из офицерского состава не имел опыта родительства. Хотя у нее тоже не получилось особо – Бельфегор был и остается наглухо отбитым психопатом, впрочем, как и вся верхушка Отряда Убийц.       Бедный маленький монстр, что развивается в ее утробе, еще даже не похожий на человека, но уже обреченный на такой ужас, который даже она бы ему не пожелала. Ее убийца сейчас часть ее тела, и, пожалуй, не глуши ее этот панический ужас, она бы уже летела в Японию, чтобы это чудовище не увидело свет.       Людей могут создать только люди, а от таких монстров, как она и Занзас, родится только еще один монстр.       Что ж, это ее ошибка. Она сама не уследила за произошедшим. Забылась в маленькой иллюзии нормальности, которой наполнился ее отпуск.       А слухи имеет свойство распространяться с невероятной скоростью. В течение этой одной единственной недели перед отъездом весь офицерский состав Варии был в курсе крайне деликатного положения капитана.       Бельфегор даже притащился позлорадствовать, но едва не остался без головы. По его словам, Скуало была самой обыкновенной Скуало, только с обезглавленным медведем в руках, чем напоминала какого-то более жуткого персонажа ужастика, чем обычный маньяк.       Маммон, навестивший женщину с самым благовидным – насколько это вообще возможно – предлогом, чтобы обсудить расходы на период беременности и после на обеспечение самого ребенка, был далеко послан, да так громко, что даже живность в округе знала, куда надлежит отправиться Аркоболено.       - Скуало-Тайчо правда ждет малыша? – Фран, заставленный Бельфегором, сначала молча сидел на стуле, игнорируемый хозяйкой комнаты, черными нитками зашивавшей дыру на месте давно оторванной головы игрушки, но в итоге все же спросил.       Из его уст не шло издевки или насмешки. Не было и обычной безэмоциональности, растянутых гласных и какого-то извечного, всеми ощущаемого недовольства иллюзиониста. Юноше и в самом деле было интересно.       Супербия устало подняла на него пустой – казалось, как у него самого – взгляд и вздохнула:       - Смерть я жду, мальчик, - тихо шепчет она. – Свою смерть…