как изловить богиню гроз

по морским волнам от континента к континенту годами дрейфовало сказание о том, как изловить богиню гроз, разбивающую торговые корабли своими источенными в клинки молниями, фиолетовыми, как сливы, но горькими, как лук. тысячи смельчаков плавали к центру гроз, и едва ли кто-то вернулся. а те, что «вернулись», на самом-то деле и не доплыли вовсе — струсили и повернули назад, как только богиня подарила им свой первый электрический букет. те, что «вернулись», — струсили, но упорно твердили, что им почти удалось изловить богиню в тяжёлую титановую сеть, говорили вечерами в деревенских пивнушках о том, какой была эта богиня — бледная, как мел, одетая в свои молнии и обрывки грозовых облаков, как в лучший восточный шёлк и западную парчу. вернувшиеся говорили, что губы её — точь-в-точь сливы, в мочках и по ключицам сверкает дождевое ожерелье и серьги, но глаза, говорили они, глаза самое чарующее — и самое чудовищное, потому что едва ли они видели что-то, кроме затопленных кораблей, распухших тел утопленников и своих излюбленных малюток-молний. и, видимо, вернувшимся на самом деле удалось войти и выйти в обитель богини, потому как намджун узрел, что их слова истина. но кое-что всё же было ложным. то существо, которое люди веками называли богиней, на самом деле было богом. богом весьма юным, наверное, по их заоблачным меркам, а может — просто вечно молодым и прекрасным. намджун, глотающий тяжёлый, влажный, ватный воздух и окружённый молниевым частоколом, теперь видел. видел, какие штормовые глаза у этого существа и каким холодным гневным блеском светится ожерелье на его тонкой, белой, как порошок из толчёных ракушек, шее. видел, как губы, сливовые полные губы, жестоко поджимаются и как аккуратные маленькие ступни легко ступают по скалам вниз, к намджуну. это было самым страшным, что намджун когда-либо видел: то, как изящное миниатюрное существо шло к нему, одетое в свою мощь, как в тугой девичий корсет, но дышалось с трудом здесь только намджуну. намджун чувствовал, как молнии змеями подбираются ближе, и больше не знал, как ему уйти отсюда живым. — ещё один. голос небесного существа был удивителен. твёрдый и тихий, вместе с тем — удивительно чистый и высокий, как небо после дождя. он звучал так ясно, хотя вокруг всё звенело и грохотало. — пришёл изловить богиню, — продолжило существо, и чёрные с серебром волосы медленно взметнулись в воздух, ласково поглаживаемые штормовым ветром. — скажи мне сам. посмотрим, хватит ли у тебя духу говорить со мной, а не только прийти сюда. — я ким намджун, и я пришёл изловить богиню гроз, — послушно повторил намджун, и шею под краем доспеха всю обожгло от пота и предчувствия — тёмного и дурного. но сказать было легко. это был приказ его сюзерена, эту фразу он говорил всем на своём пути — без гордости и бахвальства, а всего лишь как данность. с того момента, как он покинул родные владения, он стал не ким намджуном, подневольным воином, а ким намджуном — охотником на богиню гроз. существо вдруг улыбнулось ему — красиво, но холодно и смешливо. намджун молчал — едва ли его спасут его собственные жалкие слова человека, который лучше владеет искусством меча, чем риторики. — и как, удачна ли твоя охота, ким намджун? — существо уселось на грозовое облако, полы эфемерного одеяния разошлись, обнажая тонкие крепкие ноги и белые, как безе, коленки. оно сидело и ждало ответа, и кто намджун теперь такой, чтобы его не дать? — она всё ещё идёт, — уклончиво сказал он, и, наверное, он вновь позабавил богиню, потому как та улыбнулась шире, губы разошлись, как цветочный бутон, глаза на секунду сверкнули тонкими полумесяцами, и волосы всколыхнулись серебристо-чёрным облаком. намджун всмотрелся в это своими слезящимися от солёной воды и ветра глазами и, осмелев, добавил: — интересно только, кто на кого охотится теперь. частокол молний, гудевший и дрожавший вокруг, лопнул, как мыльный пузырь. вспышки ослепили на секунду, а когда лиловый переливающийся полумрак вновь окутал намджуна, он увидел богиню — или всё-таки бога? — перед собой. меньше ростом, но всё равно держалась наравне, паря в воздухе — в этом было так мало настоящего, так мало естественного, так мало по-религиозному чистого и божественного, что намджун стал будто скован, зачарован, как во сне. что ж, если бы это был сон, то он бы стал самым страшным и самым прекрасным в намджуновой жизни. страшным — потому что глаза существа наполняли молнии, густым, туго сплетённым комком, они клубились там, как медузы — эфемерные, но готовые ужалить тебя в любой момент. существо имело человеческое тело, и человеческие эмоции отражались на его лице, но глаза — выдавали самую суть. — ты определённо подготовился лучше, чем твои предшественники, — и неясно, имела ли богиня в виду двуличность намджуновых слов, их удивительно изящную для грубого воина неопределённость, или же весь арсенал оружия, что намджун волочил за собой несколько лун подряд, добираясь до грозовой колыбели — самого сердца центра гроз. — значит ли это, что богиня проявляет благосклонность? — кожа намджуна блестела от пота, ресницы слиплись, океанская соль расползлась по горлу, поражая изнутри жаждой. но взгляд следил за божеством. оно вновь улыбнулось, и в лиловом сумраке это выглядело особенно зловеще. намджун сглотнул и опустил взгляд на ожерелье, сотканное из дождевых капель. оно так тонко и изящно оборачивалось вокруг, распадаясь крошечными водопадами по ключицам и вниз — на плоскую, совершенно точно юношескую грудь. взглянув один раз на эту белую кожу, намджун почему-то не смог более оторвать взор.