Мечта

      Теплый осенний день. Редкие листья падают с деревьев, тихое пение птиц убаюкивает, а легкий ветерок треплет волосы, словно кто-то ласково гладит по голове.       Это заставляет погружаться дальше в дрему, но ощущение было… каким-то неправильным. Слишком умиротворенным. Как такое может быть, ведь у них…       Вздрагивая всем телом от осознания и проносящихся мимолетно в голове воспоминаний, выпрямляется, раскрывая широко глаза и тяжело дыша, слово бежал марафон. Глухой стук он и не слышит, оглядываясь недоуменно по сторонам, будто не узнавая родную Коноху.       На то, чтобы вернуть себе самообладание, уходит минута и Какаши успокаивается, и пытается сообразить, что происходит. Сознание путалось и плыло, когда он глубже уходил в свои мысли, пытаясь выловить из памяти то, что проскользнуло секундой назад.       Встав с насиженного места, — а это оказалась скамейка, на которой он, пригретый солнцем, кажется, задремал, — и сделав шаг вперед, он легонько что-то пинает. Опустив взгляд, задумчиво и чуть печально охает, замечая свою же книгу. Любимая часть Ичи. Спохватившись тут же подбирает ее, отряхивает от пыли и, любовно погладив корешок, прячет в сумку. Это заставляет отвлечься от размышлений вновь, упустить что-то важное.       Разве он только что не?..       А может лишь привиделось…       Какаши думает разыскать свою команду и осмотреться, чтобы привести голову в порядок и убедиться, что странное чувство и неправильность окружения лишь плод его переутомленного сознания.       Было на удивление достаточно тепло, от чего он, наверно, и уснул в парке. Удивляло только отсутствие здесь людей, хотя обычно в такую погоду все бы выбрались на прогулку. Покусывая губы под маской от нервозности, он лениво брел по улице, стараясь убедить себя в том, что его усталость, видимо, перешла черту и теперь сказывается на его восприятии реальности.       — Да уж, такими темпами я снова слягу в больницу на неделю. От обычного переутомления… — усмехаясь, бубнит себе под нос, качая головой досадно. — Может зайти к Сакуре за снотворным… Или попросить выход-…       — Хэй, Какаши! Ты чего тут завис на полдня?! — звонкое и смешливое звучание, чуть прерывистое дыхание и быстрый топот ног, приближающий обладателя знакомого голоса. — Я думал, мы будем вместе выбирать подарок…       Какаши вздрагивает, делая медленно еще шаг и останавливаясь на месте, с гулким стуком в груди поднимая взгляд. Глаза раскрываются шире и недоуменно смотрят на пышущего энергией парня. Лучи солнца, падающие на него будто со всех сторон, превращают образ в какой-то священный, точно отражая суть реакции Какаши, внутри которого разом взорвались тысячи эмоций, оглушая и заставляя сердце биться быстрее в восторге и одновременно панике. Пораженный он просто не в силах был что либо сказать и даже сдвинуться с места.       В ответ же только недовольно хмурятся, хоть улыбка с лица и не сходит, считывая молчание за что-то свое, отчего чужой голос будто становится выше.       — Так и знал, что ты подготовишь его заранее! — капризные нотки и оскорбленный тон, и выдает он все, кажется, на одном дыхании. — Только попробуй начать насмехаться, что я делаю это в последнюю секунду, Бакакаши! Я был на задании, ясно?!       Обращение режет слух и заставляет сердце болезненно сжаться, а в голове чужой детский голос — прямиком из самых ужасных воспоминаний — вторит, отдаваясь эхом.       Какаши немного качнулся, ощущая слабость в коленях, и сделал шаг вперед.       — Ну так что собрался дарить Наруто? Уж забыть то ты не мог, что ему сегодня исполняется семнадцать. — Обито фырчит и головой качает, но смотрит с явным весельем.       Руки в карманах, расслабленная поза, он стоит, опираясь на одну ногу, в ожидании ответа. Стандартная форма джонина, растрепанные темные волосы, аккуратная повязка на левом глазу. Второй поблескивает на свету и от озорного веселья, а губы растянуты в улыбке. Его не портят даже шрамы на пол лица, но, глядя на них, Какаши испытывает физическую боль. А в голове фрагментами проносится другая жизнь. Вся последовательно, урывками, но слишком четкими, чтобы списать это на фантазию или сон.       У Какаши глаза начинают болеть и щекочет в носу от сдерживаемых чувств, когда дорога воспоминаний приводит его к войне.       К той самой, которую начал Учиха.       К той самой, на которой они были пару минут назад.       Он понимает, что оказался в ловушке, а Обито был его капканом, остро впившимся во все самые уязвимые точки.       — Об-бито, я… т-ты… — все удивление схлынуло, оставляя после себя болезненное выражение лица — будто Какаши по меньшей мере умирает. Он опускает голову — лишь бы не смотреть в лицо напротив, такое родное и одновременно далекое, — и губу кусает под маской до крови.       — Что такое, Какаши? Ты совсем не рад меня видеть? — на этот раз он звучит тише. Более вкрадчиво и искренне. С неожиданной заботой. Он звучал так ласково, что Какаши невольно сравнил себя с собакой, желающей подставиться под теплую ладонь, выпрашивая любовь и похвалу, чтобы слушать его дольше.       Какаши помнит, как Обито звучал на войне. Все с той же хрипотцой и низким голосом, но жестко, агрессивно и отчаянно. Каждое брошенное слово было оружием и он не скупился, и не жалел, стараясь добить и его, и всех остальных всем, что у него имелось.       Сейчас же он звучал… мягко. Будто от него говорит его сердце. Всего пара слов, незначительные фразы, но… Какаши помнит лишь одно время, когда слышал от Обито подобное. Детство. Каждый его вздох в сторону Рин был наполнен светлыми теплыми чувствами. Мальчишка хоть и был резковат, по-юношески нетерпелив, но любовь была легкой и очаровательной. В том возрасте и не могло быть по-другому.       Но сейчас… Обито продолжает что-то говорить, улыбаясь ему открыто, но Какаши не разбирает слов, только слушает голос, что каждым звуком отдавался нежностью, и на мгновение ловит чужой взгляд, сияющий и неприкрыто влю … Нет. Какаши не станет в это верить, поэтому с судорожным вздохом опускает глаза снова и крепко жмурится, сводя брови к переносице.       Он чувствует неимоверную усталость, а голова от потока мыслей гудит, стискивая болью. В ушах отдается пульс, а на периферии слышится, как к нему делают шаг ближе, от чего и голос, пропитанный чувствами, — Обито себе не изменяет нигде, вкладывая в каждый вздох эмоции, — слышится чуть ли не над ухом, так, что Какаши мог практически ощущать физическое давление от высокого статного Учихи.       Он никогда не звучал так по отношению к нему. Это сбивало с толку, мешало рационально мыслить. Хотелось лишь вслушиваться в каждое слово, растворяясь в этом теплом звучании. Какаши не любил сладкое, но голос Обито, словно жидкая карамель, горячо и медленно проникала внутрь, тая на языке и согревая каждую клеточку тела.       Хатаке смотрит куда-то ему за плечо, боясь встретиться взглядом, а друг все допытывается, в чем дело, ведь Какаши сам не свой. Он кладет широкую ладонь на чужое плечо, сжимая, и чуть ли не пытается расспросить, как малого ребенка, тоном трепетным, словно Какаши был не в откровенном шоке, а всего лишь капризничал.       — Хэй, Какаши, ну ты чего, решил со мной не разговаривать? — выдыхает с легким смешком, но ощутимо обеспокоенно. — Неужели это из-за того вечера? Я же тысячу раз извинился и даже возмещал! Твой моральный ущерб. Всеми этими штуками из твоих книг, ну… — вновь слышатся ворчливые нотки, но это было наиграно, а самодовольство, которое тот излучал, веяло чем-то… более личным. Интимным. Какаши чувствовал это по запаху, — по его запаху, плотно впитавшемуся в самого Обито, — но не позволял этой мысли захватить его.       Прикосновение обжигает и Какаши медленно сходит с ума от осторожного мягкого тона и смысла всех фраз, который он к своему сожалению осознавал. Это было очевидно.       Со сдавленным звуком он, словно оступившись на месте, наклоняется вперед, ощущая слабость в теле и мелкую дрожь, и упирается лбом в чужое плечо. Он ищет хоть какую-то опору, чтобы не упасть на колени и в истерику. Хотелось до ужаса, но он не мог позволить себе такую слабость.       Какаши не осознает, как по щекам уже стекает что-то горячее, заползая под маску, пропитывая медленно влагой, но чувствует чужое дыхание и то, как Учиха набрал в грудь побольше воздуха, чтобы что-то сказать, и срывается:       — Н-не надо, Обито… Прекрати…       Руки не слушаются, все тело в напряжении, лишь бы не дрожать как в лихорадке. Мысли путаются в сознании, желание сменяется одно другим и Какаши теряется, истощенный до предела жизнью и таким внезапным от нее ударом. Еще большим, чем вся война.       Он впивается пальцами в чужие предплечья, явно стискивая до боли, и даже слышит шипение над головой, но не дает сказать и слова, как выдает совсем не то, что собирался:       — Не уходи… — устало выдыхает и ощутимо вздрагивает от собственных же слов. Он не ожидал такого порыва, не смог сдержаться и до конца не осознал, что хочет и мог бы вообще сказать. — Н-не уходи б-больше… х-хватит этого… — звучит надрывно, покорежено и так печально. — П-пожалуйста, Обито, остановись… — голос слабеет, срывается на шепот, слышится первый всхлип, а пальцы крепче сминают его одежду.       Мысли мечутся, выдаются противоречия вслух, а Какаши даже не понимает, о чем конкретно просит, с каждой секундой все сильнее проваливаясь в пучину сожалений, потери и тоски.       — Н-не заставляй меня… не заставляй в-выбирать иллюзию… — слезы застилают глаза, голова разбухает от мыслей и ощущений, пульс стучит в висках и будто давит на мозг. Грудь будто чем-то придавило и было нечем дышать, а пальцы судорожно цепляются за Обито, пока Какаши сдавленно плачет, не в силах это контролировать.       Он отпускает себя, ощущая как кружится голова от нехватки воздуха и судорожных рыданий. Плечи подрагивают, тихие всхлипы и приглушенный воющий звук изредка разносятся по пустой улочке еще несколько минут, пока горький порыв медленно сходит на нет.       Обито мягко проводит по его щеке пальцами, подушечками касаясь над краем маски холодной кожи своей горячей, ощущая всем собой чужую дрожь от плача и от каждого нового прикосновения. Он заставляет Какаши поднять голову, заглядывая в его покрасневшие заплаканные глаза. Ресницы были влажные и чуть слипались, бледная кожа слегка покраснела от тяжелого дыхания в маску и напряжения, и Обито не мог оторвать своего взгляда от чужого, блестящего от слез, такого завораживающего, что дыхание перехватывало и мысли исчезали.       Его глупое выражение лица и влюбленная улыбка — у Какаши от этого болит сердце и сводит внутренности, но костер разжигается и становится тепло вопреки всей боли.       Плечи его все еще были каменные, Обито ощущал это, сжимая одно второй рукой для опоры, чтобы Какаши чувствовал себя устойчиво. В безопасности. Он выдыхает тихо и медленно наклоняется, наблюдая, как трепетно взмахивают чужие ресницы. Губами прикасается к коже над маской, сцеловывая влажные дорожки, согревая и передавая тонну нежности, что теплилась в груди, при этом соскальзывая с плеча рукой, чтобы перехватить чужую и медленным чувственным жестом переплести их пальцы, сжимая крепко, словно давая какое-то обещание.       — Все хорошо, ты со мной. Ты дома. Мы со всем справимся, Какаши. Вместе. — Тихий хриплый голос, вкрадчивый и доверительный. До боли честный. Обито подкрепляет действия словами и сдерживающие сердце тиски дают слабину.       Какаши измотан. Физически — он исчерпал все силы на этот всплеск эмоций, — подобного у него не случалось с юности, — морально — он, кажется, родился уставшим. Он медленно, будто нехотя, поддается, ведь… чужие прикосновения отзываются во всем теле легким сладостным волнением, от чего его щеки вспыхивают совершенно неожиданно более ярким румянцем.       Обито поднимает их руки выше, улыбаясь солнечно, словно все действительно так легко и просто, — как он обещает, — и губами прижимается к тыльной стороне ладони Какаши. Тот следит за каждым его жестом, почти не моргая, но от горячего прикосновения жмурится крепко, отчаянно, от чего последние слезинки катятся по щекам. Он неслышно выдыхает раскрытым ртом и чувствует, как расслабляется всем телом, на которое навалилась усталость и в то же время облегчение.       Обито здесь. Он рядом. Он держит крепко, не даст упасть и исчезнуть. И больше не исчезнет сам.       Какаши ощущает, как плечи расслабляются и боль в голове утихает. Его хватает на короткую улыбку уголком губ так, что через маску не заметишь, но сверху Обито тихо фыркает и Какаши кажется — он чувствует. В груди от этого сладко щемит и он позволяет этому увлечь себя, потянуть на дно, признавая поражение, но больше не беспокоясь об этом.       Было как-то не важно, когда рядом вся его жизнь.       Он делает короткий последний шажок вперед, ближе к нему, к его теплу и объятиям. Вжимается плотно, словно влитой, и с расслабленным вдохом носом утыкается Обито в шею. Тот скользит с щеки ладонью выше, напоследок нежно коснувшись, и вплетается пальцами в волосы глубоко, стискивая мягко пряди и перебирая, прижимая его голову к себе поближе.       Какаши тянется в порыве к своей маске и стягивает, ощущая кожей чужую, потираясь щекой и вдыхая глубоко запах. Их общий, въевшийся тому под кожу. Издает удовлетворенный, едва слышный звук и замирает, стараясь сохранить этот момент в своем сердце, чувствуя как оно бьется. Словно в первый раз по-настоящему.       Пальцы все еще крепко переплетены, обещание нерушимо, а мысли о другой жизни медленно гаснут в сознании.       Легкий ветерок уносит осенние листья, вдалеке чуткий слух улавливает знакомые звонкие голоса, — особенно одного блондинистого чуда, — а над ухом очаровательно в нетерпении сопит любовь.       И Какаши неожиданно решает… Он не хочет отсюда уходить.       Это его собственный мир. Его мечта.       Его дом теперь здесь.