сладостная выписка

что может сказать человек, никогда не лежавший в больнице про то, как это ощущается? наверное, он задумчиво уставится в одну точку, скажет, что он никогда об этом не задумывался и, наверное, что "можно завести новые знакомства, а на крайний случай почитать любимую книгу"... мешков, которые впервые в жизни попал в госпиталь с ранением плеча, с этим бы яро поспорил. он валялся в палате уже два дня, но из компаньонов был только без пяти минут пенсионер, которого пырнул ножом в тёмном переулке какой-то утырок, и то он почти не разговаривал, лишь иногда прося помощи с головоломками в своей вдоль и поперёк переписанной газете. мешков нехотя соглашался и соединял буквы, чтобы получилось цельное слово, лишь бы только не заскучать — родных у него не было, так что передачки и письма ему присылали ровно ноль человек, и это было отчасти печально. кроме настырного дедули, выручала его любимая книга — известный и вкрай заезженный детектив жоржа сименона, но владимиру настолько хотелось отвлечься от мыслей про работу и больничной суеты, что он буквально упивался ею, жалея, что тут нет его кассет с горячо любимым "семнадцать мгновений весны" и насладиться прекрасной игрой тихонова, к сожалению, нельзя. вот только... шёл четвёртый день невольного заключения в мятных стенах, что пропахли запахом спирта и лекарств, и мешков — как неожиданно, — в очередной раз жутко скучал и сжимал массажный и очень упругий резиновый бублик в руке, коим обычно укрепляют руки. врач строго-настрого запретил беспокоить плечевые мышцы, но владимир не сдался и начал разминать другую руку, чтобы по приходу на работу он не забыл, как заполнять отчёты и расписываться. деда-прилипалу уже успели выписать, да и книга уже почти никак не привлекала и бесхозно пылилась на тумбочке. одновременно хотелось не видеть никого и наблюдать перед собой совершенно всех... абсолютно всех, конечно, не получилось, но один всё же пришёл. в палату заглянула медсестра и робко шепнула: — товарищ майор, к вам посетитель... майор ужасно удивился, да так, что даже брови поднялись сами собой: какой-такой чудак вспомнил про его существование вне стен кгб? — да, дорогуша, а кто именно? — да не знаю, юноша какой-то, гитару приволок... очень настаивал. я сказала, что с инструментами не положено, руководство не одобрит, но он так напористо хотел именно с ней... его позвать? ещё и с гитарой... кто таков? — ну, в таком случае, конечно, пусть захо... — только не больше, чем на полчаса! я прослежу, — высказала своё и всеобщее "фи" стеснительная медсестра и кивнула человеку за дверью, — заходите, молодой человек, у вас полчаса. — и на том спасибо, уважаемая, — майора бросило в пот от знакомого юношеского голоса и очень уж узнаваемого "шушуканья" в нём. он понял, что ему это не приснилось, когда в палату, как домой, зашёл егор летов, на удивление, с собранными вымытыми волосами и весело отдал честь: — физкульт-привет, майор! как жизнь? и тут достал... но как только за медсестричкой закрылась дверь, вся его уверенность практически испарилась и он, завидев непривычную для сурового гбиста сорочку в крапинку и виднеющуюся перевязку на плече, замялся и с сочувствием поинтересовался: — ну, ладно. разногласия разногласиями, но как ты тут хоть?.. я слышал, ты в передрягу попал. спасибо за тот торт, кстати, э-э, очень вкусный... я поначалу и не думал его есть, но потом, думаю, ладно, чё, майор не человек, что ли... так! — он резво достал с чехла из-под гитары авоську с различными фруктами аки яблоки и апельсины и робко шмякнул их на тумбу рядом с книгой. — вот, не знал, на чё у тебя там аллергии и прочая дичь, так что съешь, что съешь... мешков всё ещё не до конца понимал, что происходит и почему этот неформюга вообще его навестил, если, по сути, они являются почти что классовыми врагами. он неуверенно поблагодарил его: — спасибо... а ты тут какими судьбами-то, товарищ? неужто на путь истинный пошёл? — ага, за своими желаниями, а не приказами свыше! слушай, а интересная книга вот эта? — он был всё так же невыносим, как и на допросах, и уже с увлечением разглядывал палитурку майоровской книги, — жорж сименон... интересный он товарищ, этот жорж сименон, может, когда-нибудь и прочту. и что, кайф? — ну, как сказать... для меня приемлемо, — володя протянул это с очень большим сомнениям, всё ещё пытаясь понять, что тут не так и что здесь делает этот шибко буйный волосатик. — так а... — я чё, собственно, пришёл... — егор, не спрашивая, подобрал ближайший табурет и уселся на него, перебирая руки от волнения. — я когда услышал от своих, что ты что-то подраскис, решил тебя, вот, взбодрить пойти... думал долго, может, песенку написать, типа лёд там и майор, я, кстати, эту песню придумал, когда на маршрутку спешил и бабахнулся прямо на лёд, оно и нагрянуло... майор слушал его и изредка тихо посмеивался, наблюдая за неловкой мимикой этого чудесного молодого человека и допуская мысли, что, возможно, не такой уж он и озорник, а вполне интересный и очаровательный юннат, что просто хочет донести в своих кругах своё такими вот жёсткими способами. он мысленно отшатнул себя от таких мыслей, но противостоять харизме игоря не мог: неприлично долго разглядывал, как бегают по его собственному лицу его болотные глазища и как покачиваются медовые и слегка волнистые волосы на его худых плечах... он не устоял и виновато перебил собеседника: — летов, а ты вообще что-то, ну, ешь? он ожидаемо удивился и растерянно заморгал: — в каком смысле? — ну, в обычном... ты чем питаешься, святым духом? или водкой? давай я выпишусь и принесу тебе хотя бы батон свежий, а то меня аж пугает твоя худоба... съешь пока банан вон, не стесняйся. — да не, оно само. ем я как слон, но видишь, как получается... — он, конечно же, врал, — короче, я же вообще не про себя, а про тебя! я тебе пришел песни попеть, а даже ты меня едой пытаешься напичкать. — значит, я не первый? — усмехнулся майор и ужасно смутил этим игоря до покраснения кончиков ушей. он опустил глаза, обнажая красивые, не очень густые, но насыщенного цвета ресницы и пролепетал: — да нет, не первый... но мне аж есть... э-э, ещё больше есть захотелось, вот! — юноша, неумело скрывая собственный проступивший румянец, потянулся за чехлом от гитары, доставая слегка потрёпанную жизнью акустику. — что ты хотел бы услышать, майор? мешков с огромным упоением наблюдал за тем, как он заставлял краснеть самого наглого панка омска и даже не попрекал себя за такие мысли, расслабленно моргая и упиваясь в него взглядом: — без малейшего понятия. ну, я люблю фильм "белое солнце пустыни", можешь что-нибудь оттуда? — он умело наталкивал его на "ваше благородие", и егор явно не растерялся, а даже, напротив, подобрался и жутко оживился: — естественно могу! хорошая песня. я бы даже и не предлагал тебе слушать мои черновики, мало ли, что-то в башке щёлкнет и за решётку упечёшь, — эта немного наивная фраза заставила владимира тихо рассмеяться и, не отрывая воодушевлённого взгляда от игоря, качать головой. — может, зря я за тебя взялся... мне даже жалко было бы тебе срок приписывать. ну, что ж... — на этот раз он вогнал в краску и себя, — я тебя слушаю. исполняй, бард. игорь неловко хохотнул и, убедившись, что дверь закрыта достаточно плотно, чтобы их никто не услышал, тихими щипками проверил, настроены ли струны. он осторожно сыграл первичный аккорд и точно так же бережно, но уверенно запел про "девять граммов сердца" и "письмецо в конверте", не подозревая, что только усиливает невинную привязанность майора к самому себе. ему страшно нравилось слушать его сладостный, тянущийся голос и смотреть на длинные ловкие пальцы, переставляющиеся на ладах, как будто тот играл вовсе не на гитаре, а на роскошном фортепиано в полном зале людей. казалось, что игорь полностью растворился в песне, забыл о своей замыленной речи и продолжал тянуть своё, и было видно, что он ужасно в этом хорош. он плавал в музыке, как рыба в воде, даже не имея ни малейшего музыкального образования, кроме как брата и потасканного самоучителя по гитаре, и это поражало и притягивало ещё больше. противоречие играло на нервах мешкова, да так, что даже стреляющая боль в плече забылась напрочь, и он сидел и слушал песню игоря, как заворожённый, не видя движений своих рук, которые уже тянулись к его гитаре, лёгкими движениями осторожно убирая её в сторону и не давая ему завершить — он уже услышал достаточно. егор слегка затревожился и замер, когда увидел майора на расстоянии ладони возле себя: — эй, ты чего? а закон... договорить не удалось из-за приятного оцепенения от майоровских рук на его затылке и окутывающего тёплого дыхания на своих губах, что тут же переменилось на мягкий, пробный поцелуй. мужчина всё же, созерцая то, как этот юный музыкант медленно его очаровывал, решился проверить, смог ли он очароваться сам... он аккуратно взглянул сквозь ресницы на то, как игорь с истомой прикрыл глаза и потянулся за ещё одной порцией нежданных ласк, не волнуясь про последствия, что ждут его за дверью, если кто-то узнает, и он наверняка подметил восхитительную теплоту майоровых уст, подтверждая свой немой комплимент трепетным поглаживанием больного плеча, что, кажется, после такого начало заживать ещё быстрее. владимир в последний раз, боясь того, что их могут застать, погладил его по шёлковым локонам и отпустил с небольшим причмоком, глядя на, кажется, своего анархиста исподлобья и виновато: — красивая песня, игорь. особенно в твоём исполнении, горячо тебя благодарю. егор был вне способности проронить хоть слово, думая о том, что майор впервые назвал его по имени и про то, что он сыграет таких хоть десять, но только не в получасовом ограничении... — приходи на чай, володя. и чего покрепче...