***
Оксана вернулась к занятиям через несколько дней. Примерно в это же время к ним присоединился один талантливый парень — Денис. Всем он очень понравился, это был дружелюбный и улыбчивый мальчишка, способный на многое, что сразу же отметили тренеры. — Оксана, ты как? — тихо спросил Арсений в конце занятия так, чтобы услышала только она. — Я?.. Спасибо, уже получше, — на лице Оксаны лишь на миг блеснула вымученная полуулыбка. — Мне сложно поверить, что это правда. Он обещал мне, что мы будем общаться и обязательно встретимся ещё... А Вы как? — Честно, кажется, что это просто кошмарный сон... — он усмехнулся и запустил пальцы в волосы. А Оксана кое-что вспомнила.***
Тренировка подходила к концу, вся команда поработала сегодня хорошо, но особенно отличился новенький. Арсений, заворожённый плавностью и грациозностью движений, несмотря на высокий рост Дениса, поймал себя на ощущении дежавю. И его это... испугало. Теперь, приходя на каток, в мыслях у него было лишь одно имя — Антон Шастун. Он знал, что так не должно быть, знал, что нужно концентрироваться на своей работе, но... внутри всё съёживалось от ощущения невозвратности. Арсений мог что-то сделать, мог остановить Антона, когда тот уходил из фигурного катания, притом сразу же после громкой победы на Чемпионате России. Это было неожиданно, это было первым ударом, но Арсений просто не мог удерживать Антона силой. Тогда ему оставалось молча слушать скомканные объяснения и прощальные слова после очередной тренировки и смотреть, как тот поспешно собирается и чуть ли не вылетает на улицу. Потом, конечно, были долгие уговоры, звонки родителям, но... тщетно. Они с семьёй, из-за работы отца Антона, переезжали в Воронеж. А Арсений пытался достучаться до парня, чтобы просто поговорить, ведь внутри было столько всего, чего сказать он не успел. Но Антон так и не ответил ему. У Арсения тогда всё пошатнулось. До того момента, он не представлял, насколько привязан к своему ученику. Несмотря на то что недолюбливал Шастуна, когда тот только пришёл к нему, а Антон пытался, из кожи вон лез, чтобы заслужить его, Арсения, благосклонность. И Арсений действительно восхищался им теперь и не заметил, как тогда оттаял, утонув в солнечности зелёных глаз, которые всегда так лучисто улыбались ему. Арсений слегка встряхнул головой, фокусируя взгляд на ребятах, которые уже направлялись к раздевалкам. Ему нужно было ещё кое-что сказать Денису. — Антон!.. — только спустя несколько секунд Арсений осознал сказанное. Он резко сдвинул брови и на миг прикрыл глаза, поймав на себе встревоженные взгляды учеников. — Простите... Денис, задержись на минутку. Тот всё прекрасно знал, но молча подошёл к Арсению, никак не прокомментировав оговорку, а у Попова внезапно из лёгких будто весь воздух выбили. От такой схожести...***
— Я тебя поздравляю. Ты на все сто процентов заслуживаешь это золото, — Арсений обнимает Антона, обививая руками худую спину, он так счастлив за него, что улыбка не сходит с его губ ни на секунду. — Без Вас у меня бы ничего не получилось, — Антон отстраняется, оставляя руки на плечах Арсения, смотрит на него, а тому хочется прижать его к себе и не отпускать.***
А потом был тот самый день. Идиотская череда случайностей. Чья-то злая шутка. О смерти Антона Арсений узнал из новостей. «...террористический акт, произошедший на рейсе Москва — Воронеж, унёс множество жизней, среди погибших был и недавний чемпион России по фигурному катанию Антон Шастун...» Это стало вторым ударом. Сокрушительным и уничтожающим. В тот момент мир Арсения посыпался на его собственных глазах. И он ничего не смог с этим поделать. Все фигуристы, знавшие Антона, даже те, кто его терпеть не мог, ходили, как в воду опущенные. Но всё шло своим чередом: траур трауром, а спорт не ждёт. Только Арсению почему-то впервые в жизни хотелось послать этот спорт куда подальше... Тяжелее всего было Оксане — самой близкой подруге Антона. Арсений старался её поддержать, хотя чувствовал, что сам неумолимо разваливается.***
— Арсений Сергеевич, — занятие должно было вот-вот начаться. К нему подошла Оксана и сказала без лишних прелюдий: — Ещё до... отъезда Антона я ему кое-что обещала. Она протянула белый конверт. — Это письмо. Антон просил передать его Вам, когда уедет в Воронеж, — Оксана сделала паузу, сглатывая возникший в горле ком. — Я не читала, но... В общем, Вы должны это знать. Арсений был удивлён, а сердце забилось чаще, когда он взял конверт в руки. — На бумаге... — он сказал это в никуда и горько улыбнулся, вспоминая, как Антон говорил о своей любви к письму от руки. Арсений поспешил сесть на трибуны. Перед ним была частичка Антона, что-то, по ощущениям, очень личное. А ещё эта частичка была... последней. Он аккуратно разорвал бумагу в нужных местах и извлёк из конверта сложенный в несколько раз исписанный альбомный лист. Вспоминая этот момент в будущем, Арсений думал, что прямо там, во время тренировки, что-то в нём умерло окончательно.«У меня было столько всего, что я хотел Вам сказать, но сейчас... как будто ничего не осталось в голове. Забавно, правда? Возможно, мне стоит с чего-то начать, а дальше будет легче всё сформулировать. Поэтому сначала я хочу поблагодарить Вас. Арсений Сергеевич, Вы тот человек, который одновременно и перевернул мою жизнь, и придал ей устойчивость. Вообще, я буду звучать сейчас очень странно, сумбурно, а порой и сентиментально, но мне нужно это сказать. Через неделю я уеду в Воронеж, а это письмо отдам Оксане, она должна будет его передать Вам, когда меня в Москве уже не будет. Оно и к лучшему: хочу оставить всё в этом проклятом городе. Но сейчас не об этом. Спасибо Вам, тысячу раз спасибо, несмотря на наши очень сложные взаимоотношения в начале, когда мы с Вами после каждой тренировки ругались так, что мне казалось, Вы меня просто вышвырните. Но этого не происходило. Я, честно, до сих пор задаюсь вопросом: а почему? Именно Вы заставили меня полюбить лёд, а ещё — Вас. Да, Арсений Сергеевич, Вы сейчас читаете глупое подростковое признание, но я действительно влюблён в Вас. Уже... и не вспомню, сколько. Наверное, больше двух лет. Впервые я что-то почувствовал, когда только пришёл, даже несмотря на все отрицания вначале, я уже тогда понимал, что влип. Основательно и по уши. По уши, кстати, и влюбился. Да даже сейчас я готов всё бросить и снова вернуться к Вам, но... я этого не сделаю. После победы до меня, наконец, дошло, что я каждый божий день казнил себя и продолжаю это делать, а полное осознание убийственности моих чувств к Вам было настолько болезненным, что... я даже не хочу рассказывать, насколько разбитым я ощущал себя после тех соревнований. Вы — педагог, я — ученик. Я просто не имею права о чём-то подобном даже заговаривать, но это есть во мне... Я пытался как-то бороться, отрицать — безрезультатно. Меня всё равно тянет к Вам с какой-то неимоверной силой, и даже самовнушение тут бессильно. Я ничего не жду, и ни на что не надеюсь, и говорю это Вам, уже не являясь Вашим учеником. Вы знаете о главной причине моего ухода и переезда — семейные обстоятельства, но есть ещё одна — Вы. Да, грубо говоря, я бросаю фигурное катание из-за Вас, потому что льдом, в любом его проявлении, для меня были Вы, Арсений Сергеевич. Безусловно, мы с мамой могли бы что-то придумать, чтобы я остался и продолжил, но... я, наконец-то, нашёл в себе силы отказаться от Вас. Я нашёл в себе силы, чтобы попытаться жить без этого всепоглощающего желания прикоснуться к Вам или сказать лишние пару слов. Но я всё ещё люблю Вас очень сильно, бездумно и неуместно. Я вряд ли когда-нибудь ещё надену коньки, потому что ровно также, как я люблю лёд, я люблю и Вас, и с этих пор я лёд ещё и ненавижу, потому что везде, на какой бы каток я не пришёл, везде — Вы. И это, знаете, очень больно. И каждый чёртов раз было больно. А решился я написать это письмо, чтобы отпустить. Выговориться и отпустить, хотя бы немного то, что творится внутри. Поэтому выливаю себя на бумагу и люблю-люблю-люблю Вас со всем тем, о чём знаю и о чём нет. Глупо надеяться, но я всё же надеюсь, что через много лет мы с Вами встретимся вновь, я смогу обнять Вас и назвать старым хорошим другом. Вы были светом в моей жизни, холодным голубым светом, в котором я, однако, сумел согреться. Знайте, Вашей улыбке тогда я радовался во сто крат больше, чем золотой медали. Это было и остаётся моей высшей наградой. Пожалуйста, это моя последняя просьба, сохраните это письмо: будет над чем посмеяться в будущем. Я люблю Вас и никогда не забуду, что Вы для меня сделали. Я так хочу, чтобы Вы были счастливы без меня, пожалуйста, пообещайте мне, что будете! Спасибо, прощайте. Ваш, навсегда Ваш, безвозвратно Ваш Антон. Ш.»
Это забавная закорючка, которая всегда сопровождала первую букву фамилии Антона — он так старательно выводил её — и которая вечно веселила Арсения, сейчас болезненно отдавалась в груди. Он сморгнул: глаза застилала солёная пелена. Арсений отдал бы всё что угодно, лишь бы вернуться в прошлое, сделать хоть что-то. Или просто поговорить, сказать, что Антон не один чувствует, не один любит, что он не один... Но, к сожалению, время тоже б е з в о з в р а т н о. Оксана, оперевшись на бортик, чтобы подняться на ноги — она завязывала шнурки, — посмотрела в сторону трибун. Внутри у неё всё сжалось: в первый раз она видела, как Арсений Сергеевич, их строгий тренер, плакал, невидящим взглядом уставившись в пустоту. А всё могло быть по-другому, совсем по-другому...