***
Желтый свет лампы слабо освещал больничную палату, раскрывая одинокого старца с книгой в руке, расположившегося на решетчатой старой кровати. Тишина, нарушаемая лишь звуком перелистывающихся страниц произведения «Наследник фимозной палочки» была разрушена хриплым голосом: — Должно быть, интересная книга, сэр, говорят, она вызывает странные желания и мысли. — Пиздят. Ответил дед, закрыл книгу и кинул ее на пол. Великий мудрец умел быть лаконичным. Некто уверенно приближался к Дамблдору по скрипучему полу. — Скажи мне, Гарри, неужели это последние моменты моей жизни? — спокойно спросил Дамблдор. Тёмная фигура дрогнула. — Поверьте, мне печально отпускать единственного человека, которому можно исповедоваться, — сказал юноша с сожалением в голосе. — Исповедоваться? — поинтересовался Дамблдор. Вместо ответа последовал звук открывающейся бутылки пива. — За ваше здоровье и за мое очко, — бросил Гарри, перед тем как промочить алкоголем горло. Усиливая особенное ощущение, слегка прорывающееся через его штаны. Пиво было противно теплым, как эти уставшие глаза, повидавшие так много, так ласково смотрящие на него. На секунду Гарри подумал, что ему придётся сдерживать слёзы. — Понятно, я болен, но что же не так с твоим очком, мальчик? — Оно уже не такое узкое, сэр, — сказал Гарри, уверенно приближаясь к Дамблдору. Гарри сел рядом с дедом, чтобы не затруднительно было, протянув руку, выколоть ему глаза, если тот попытается напасть. Альбус лишь прикрыл глаза и преувеличенно ласково спросил: — И что же ты, мальчик, теребишь его в попчанский? — Тёмный Лорд… Я принимаю его полностью, как его характер, так и его член, — прошептал юноша. — Да ты не гей, мальчик - ты пидорас! Ударил ли алкоголь ему в голову или возбуждение, но Гарри не смог сдержаться: — Вы считаете, что жариться в туза - это что-то плохое? Разве не приятно оказаться зажатым настоящим Альфой в узком туалете, закрывшись от общего шума дверью, встать раком как жалкая сучка, ожидая взлома мохнатого сейфа кожаной отмычкой. Потом хлебнуть с душой кисловатой спермы, слизать парочку черкашей с трусов, посмотреть, как кипит жизнь в очке, ощущая вытекающую подливу, обволакивающую член партнера. Да неужели Вы сами, профессор, никогда не смотрели фильм «Чарли и шоколадная фабрика»? — воскликнул Гарри, уверенный, что мог бы рассказывать о таком бесконечно. — Не смотрел, но позволь заметить, Гарри, что я никогда и не говорил, что трамбовать шоколадный пудинг - это плохо, — профессор по-доброму усмехнулся. Дамблдор ожидал разную реакцию на свои слова, но точно не желание. Желаник в зелёных глазах, дёрнувшиеся вверх уголки губ и поцелуй руки. Дамблдор мог бы расценить этот поцелуй как непорочный. Но жилистая, сухая рука мудреца с такими длинными тонкими пальцами, которые фактом своего существования заставляли дырочку Гарри пульсировать… Этот поцелуй был насквозь пропитан похотью. По-птичьи склонив голову, Гарри спросил, даже не надеясь на согласие: — Не хотите ли заехать на ночь в Попенгаген, профессор? Ответ обезоружил. — Глупый — выдает себя врагу вопросом, можно ли пукнуть. Умный — пукает без предупреждения. Глупый — проигрывает, умный — побеждает. Гарри открыл было рот, чтобы что–то сказать, но носок Дамблдора уже заткнул его. А другой грациозно сброшен на пол. Так грациозно, как и полагается такому носку с особенным запахом Альфы. Гарри мог явно различить этот особый запах. Запах детства.***