Keep your friends close and your enemies closer

Питер не мог объяснить самому себе, в какой момент всё пошло отнюдь не по его плану. Он с трудом мог заставить себя сообразить и вспомнить, на каком отрезке времени он перестал подчиняться своим же инстинктам. Он перестал себя спрашивать об этом, когда паучье чутьё отказывалось его предупреждать о воображаемой опасности, той самой опасности, чьи щёки он сейчас беспрестанно целовал в тесной подсобке. Может, его план по выслеживанию предполагаемого будущего Гоблина младшего с треском провалился, когда тот сам ему предложил дружбу? Или всё ещё начало разваливаться по швам, когда он увидел его имя в списке поступивших в колледж? Или это случилось после их первого разговора? «Чего ты так вылупился на меня, Паркер». Да, это было не самое приятное начало их дружбы. «Дружба». Теперь эта «дружба» заставляла его задыхаться в стонах, пока тонкие губы выцеловывали каждый дюйм его открытой шеи, покусывая кожу, принуждая вытягиваться в неистовой жажде продолжения. Питеру его бесконечно не хватало, и Гарри это отчётливо понимал, постоянно дразня его в попытках прекратить их пагубное удовольствие. Если начать с самого первого дня, то Питер честно старался не заводить с ним никаких дружеских отношений. Он лишь намеревался держать ухо востро, а паучье чутьё наготове, зная, что с ним учится сын его будущего потенциального врага. Учебный год обещал быть богатым на события, в этом Питер не сомневался. Питер, правда-правда, собирался только вести за ним и его отцом слежку, на всякий случай, но считал, что это подготовит его к предположительной опасности объявления Зелёного Гоблина в его вселенной. Паркер помнил горькие слова воспоминаний своих старших версий из других вселенных. Те с поникшим лицом, с тоской, с помутнёнными от оставшейся боли глазами нехотя говорили о тех самых своих «лучших друзьях», намеревавшихся их убить. Оба они были, какая ирония, с теми же самыми именами и фамилиями, практически с идентичной злодейской историей. Слова обоих старших пауков отдавались речитативом в его голове в тот момент, когда он впервые его увидел. Конечно, Гарри Озборн умел произвести впечатление. Он выглядел как кинозведа и явно осознавал своё классовое превосходство над остальными. Он казался неприступным, словно отдалённым от других какой-то аурой, аурой другого духовного уровня, и этим он как бы заявлял всему миру, суженному до размера колледжа, что они все ему здесь неровня. Его острые, как начищенные кинжалы, скулы, бледная кожа, белёсая, сквозь которую можно было легко различить яркие переплетенья вен, серо-дымчатые глаза, с длинными, вздёрнутыми вверх ресницами. Оторваться от созерцания такого зрелища, похожего на древнегреческое изваяние бога наяву, было затруднительной задачей, и Питер свой долгий, будто бы закрепившийся крепким скотчем взгляд объяснял лишь вынужденной мерой предостережения. И любование россыпью чёрных, как воронье крыло, кудрявых волос, обрамлявших его точёное белое лицо, объяснялось теми же причинами безопасности. Для слежки за его отцом, Норманом Озборном, следовало втереться в доверие Гарри, как бы Питеру ни хотелось, но он себя подбадривал мыслями, что всё это для благого дела. Всё это для того, чтобы он сам не повторил ошибок прошлого, чтобы никто не пострадал от злодеяний Зелёного Гоблина. Хоть и прошло столько времени с тех пор, как произошла та битва и тот разлом мультивселенной, Питер всё так же часто просыпается с криками, рвано дыша, весь в каплях пота, от блестящих в кошмарах моментах, когда кровь Мэй капала с его ладоней. Что бы Мэй сейчас бы сказала? Что бы Питеры ему сказали в качестве совета? «Не суди книгу по обложке». «Если он или его отец стал врагом Человека-паука в нашей вселенной, это не значит, что таким он будет в твоей». Хоть эти слова никто из них ему не говорил, но он прогонял их в голове, слова, озвученные их голосами, и это его успокаивало. Он всё делает правильно. Он всё делает ради безопасности окружающих. Питер не заметил, как в один миг все его мысли были заняты Гарри Озборном. Поимка преступников, патрули и все его паучьи дела только помогали ему разгрузить объём памяти мозга, когда он не находился в колледже рядом с ним. Но даже без посещения колледжа и встреч там, он выискивал молодого наследника компании «Оскорп», выслеживал его, пролетая мимо зданий, куда он заходил, цепляясь паутиной за окна, за которыми он мог его увидеть. И Питер отчаянно принуждал себя верить в то, что Гарри или его отец точно станут его будущим злодеями, но день за днём что-то глубоко внутри него противилось этой заученной по формуле установке. Ведь какой злодей будет ежедневно заходить в пекарню, брать пакет с ароматными персиковыми булочками и наслаждаться ими, запивая всё рафом с лавандой, правда? Все эти мелочи, походы в театр, обеды на террасе дорогих ресторанов, теннис три раза в неделю, пекарня недалеко от колледжа — всё это рушило образ коварного убийцы Озборна в голове Питера. И всё больше слежка за Гарри ему напоминала сталкерство за предметом воздыханий, нежели секретную операцию по отлову будущего преступника. В колледже Питер не хотел обзаводиться друзьями, но такие совпадения сами его вынуждали идти навстречу, и вскоре его свидания вне учебного заведения с господином Озборном всё чаще повторялись, оставляя приятное послевкусие. И Паркер больше замечал, какая чудесная была улыбка у Гарри, какими милыми были ямочки на его щеках, как розоватый румянец слегка касался его аристократично-белой кожи. Гарри всегда выглядел как при параде, он честно отвечал Питеру, что так ему приказывает одеваться его отец, ведь ему же надо поддерживать статус сына главы компании «Оскорп». Питер ловит себя за подсчётом улыбок, подаренных ему Гарри, именно ему, так как юный Озборн чурался сближаться с кем-то ещё. — У меня такое ощущение, Питер, словно я знаю тебя всю жизнь, — признался ему однажды Гарри, когда они гуляли по парку, обсуждая работу над общим проектом. Питер тогда тушевался, удивлённо смотря на собеседника, забывался в своих словах, пытаясь уже до конца выдавить какое-то подобие спокойного состояния, пока внутри него всё бушевало. Внутри голоса пауков из других вселенных, взрослых и мудрых Питеров грохотом трезвонили в его сознании, перемешиваясь со здравым смыслом, переплетаясь с искренним чувством веры в то, что Гарри Озборн не станет никогда его заклятым врагом. — Да брось, просто мы с тобой два ботаника, как говорится, ботаник ботаника видит издалека, — смеялся Питер, допивая впопыхах кофе, обжигая губы. Вкус карамели горько разъедал кожицу, пока серо-голубые глаза Гарри его откровенно изучали, детально, как самый интересный научный эксперимент. Внимательные, проницательные глаза Озборна словно бы тоже за ним беспрестанно следили, за его выражением лица, за его движениями, и Питер под таким взглядом чувствовал себя загнанным хищным зверем ягнёнком. Он будто забывал в один миг о своих силах, о своём паучьем альтер-эго, о своей миссии, и плавился под его исследующим, пытливым взглядом, столь манящим, завлекающим. Гарри будто бы сам был каким-нибудь последователем Мистерио, настолько его манера поведения, такая величавая и гордая при других, и такая непринуждённая, добрая при нём его очаровывала. И Питеру казалось это всё сплошной иллюзией, очередной несмешной шуткой его травмированной психики. Мозг Питера лихорадочно работал, когда Гарри пригласил его на ужин к ним домой. Его чувства стали отрывистыми, тревожными, он старался навострить своё чутьё, но всё это время, начиная со знакомства с Гарри, оно не подавало никаких признаков опасности, а Питер считал, что оно его обманывало. Надевая свой пока единственный выходной костюм в своей небольшой комнатушке, он яростно думал, что вот он, момент истины. Сейчас Зелёный Гоблин покажет свою личину, как и его сын. Но ужин прошёл так же прекрасно, как и последующая экскурсия в «Оскорп». Мистер Норман Озборн был абсолютно очарователен и приветлив к Питеру, хотя его мощная фактура, такие же острые черты лица, как и у сына, пронзительный взгляд поначалу пугает и заставляет быть начеку. Питер теперь носит сшитый своими руками новый костюм, как это делал Питер-два, самый старший из них, и он в любую секунду был готов позабыть их возросшую дружбу с Гарри и обезвредить его отца. Но ничего такого не последовало, шли месяцы, и Питер всё чаще отвлекался от своей основной миссии, убеждая себя, что, наверное, ему повезло, и его вселенная останется без Зелёного Гоблина. Конечно, он продолжал ловить преступников, помогать полиции, но прежде всего — он оставался дружелюбным соседом Человеком-пауком. И любовь к этому призванию будто бы росла заново, когда он слышал восторженные слова поддержки его супергеройского амплуа от Гарри. — Как же мне бы хотелось с ним познакомиться вживую, Питер! Человек-паук приятный малый, помогает бабушкам перейти дорогу, а потом в тот же момент спасает мир вместе с новыми Мстителями, он удивительный! Питер долго прокручивает это в голове, улыбаясь, смущаясь, как девчонка, получившая любовное письмо, и молча кивает Гарри, уже даже не предпринимая никаких попыток себя ограничить в плане любования статной фигурой и потрясающего лица Гарри, чёрт побери, Озборна. Питер слышал отовсюду вокруг, что Гарри боялись, боялись влияния и связей его отца, боялись и считали его злым выскочкой. За его спиной недовольно переговаривались, возмущённо негодуя, почему такой богач учится не в частном дорогом колледже. Обострённый слух Питера позволял ему слышать всю ту грязь, которую люди вокруг бесконечным потоком говорили о Гарри, и Питер злился, желая всех заткнуть, желая всем доказать, что Озборн не такой. Но потом он вспоминал самого себя, ведь он до сих пор до конца не верил своему новому единственному другу. Он до сих пор готовил себя к любому подвоху, к предательству с его стороны, к злодеяниям его отца. Питер корит себя за это, вспоминая веру тёти Мэй в лучшее в людях. Он мысленно извиняется перед Гарри, когда тайно изучает весь «Оскорп», пробираясь в его лаборатории, но опять же он там ничего примечательного и опасного для общества не находит. Люди тоже считают его странным за дружбу с Озборном, но ему было плевать, он закрывался от мнения других, когда это касалось их двоих. Красивая и честная улыбка Гарри, его томный голос, пленительный взгляд, чёткие линии скул, вьющиеся кудряшки — всё это вместе стало вмиг тем смыслом, который ему так хотелось защищать ото всех. Все эти детали, которые он запомнил, детали жизни Гарри Озборна, эти смешные черты, которые разбивали образ тщедушного богатенького сыночка, стали сводить его с ума, заполняя голову мыслями о нём. Кого он обманывает, его план давным-давно оглушительно разбился на бесполезные осколки, когда Питер стал потихоньку осознавать не только объективный интерес в виду разоблачения потенциального юного Гоблина, но и субъективный, личный неподдельный интерес его личностью. Гарри сам будто бы чувствовал это, отвечая на многие предложения Питера разузнать друг друга получше взаимностью. В своей квартире, лёжа на кровати, Паркер едва мог уснуть, таращась в потолок, забывая о домашке, помня лишь о подозрительно-долгом взгляде Гарри, пойманном на его губах. Но очевидно всё рухнуло и перевернулось, когда он, сам того не понимая, оказался затянутым Озборном в каморке их колледжа на третьем этаже. Затянутым в тесных объятьях, жарких объятьях. Его собственные руки блуждали по Гарри, стягивая безумно дорогой галстук, перехватывая его губы, влажно касаясь их очертаний. Им овладело неистовое желание раскусить его ещё больше, ему не хватало его касаний, как воды в пустыне, и он пальцами трогал, изучал, путаясь в кудрявых волосах. Гарри всё-таки проявлял свою властную натуру, беря вверх, и беспощадно кусал его шею, плечи и ключицы, и заводился, слыша блаженные стоны Питера. Он облизывался, и Питер видел в нём сущего дьявола-искусителя, и сам считал себя уже безвозвратно тронутым и потерянным. Не тому его учили старшие пауки, имея в виду быть всегда начеку, держа врага на коротком поводке. Как там говорится? «Держи друзей близко к себе, а врагов еще ближе»? Питеру кажется, что он отлично следует этому совету, плавясь сейчас под горячими губами Озборна. Его раскрасневшееся лицо с вьющимися кудряшками умиляло и возбуждало Питера одновременно, и тот молча себя звал извращенцем, пока Гарри быстро расстёгивал его рубашку, спускаясь ниже, крепко цепляясь своими худыми руками за его мышцы, составляя дорожку из поцелуев на груди. Гарри сумбурно покусывает его губы, старательно вылизывая рот и линию челюсти, и Питеру окончательно сносит крышу. Питер задаётся вопросом, где Гарри успел такому научиться, но ответ не так и не приходит ему в голову, пока эта самая голова остаётся заполненной чувствами, укусами Озборна, терпким вкусом его похабных мокрых поцелуев. Питер забывается, растворяется в нём без остатка, и теперь ему страшно думать о том, что их пути могут разойтись, что его отец всё-таки может стать его врагом, что и сам Гарри может стать его врагом, и Питер действительно боится. К его счастью, хоть и тело обиженно просит ещё, у Гарри звонит телефон, на экране последней вышедшей модели айфона отображается номер отца, и ему незамедлительно приходится ответить, потому что так у них заведено в семье. Пока Гарри, почти раздетый Гарри, на которого подают лучи солнца, целующие его худые плечи, говорит с Норманом, держась за голову и ходя из стороны в сторону, Питер пытается перевести дух и отдышаться. Сердце у него ещё ходуном выбивалось из последних сил, голова звонко отдаётся эхом, мысли спутаны, а тело неистовствует из-за неожиданного конца удовольствия. Красные, влажные губы немного покалывает от укусов, мышцы ноют, а сам Питер быстро одевается, надевает штаны и рубашку, всеми остатками своей адекватности стараясь привести себя в приемлемый вид. И да, чёрт возьми, он таращится на Гарри, на его голую, как струнку, прямую спину с выточенными, словно ножом, лопатками, и реальность снова едва существует в его голове. Осознавая до конца всю «прелесть» ситуации, Питер проклинает себя всеми ругательствами на свете. Наконец, Гарри заканчивает разговор и, как ни в чём ни бывало, одевается, тормошит причёску, говоря Питеру, что продолжение их «стычки» придётся перенести на завтра. — Да и обед уже заканчивается. Какая у нас следующая пара? — невозмутимо спрашивает Гарри, будто бы ещё пару минут назад он не собирался оставить его голым прямо здесь, в этой жалкой каморке. Питера поражает эта собранность, устойчивость Гарри, но потом он одёргивает себя, понимая, что это в характере младшего Озборна. Паркер отвечает на вопрос, смотря в зеркало, и замечает, что краснота с щёк предательски не собиралась уходить. — Завтра суббота. Отец зовёт тебя с нами на выходные в тур по Европе, как тебе идея? Идея проследить за Озборнами, конечно, хорошая. Может, именно в каком-нибудь Париже, где они будут романтично прогуливаться вдоль улочек, Норман Озборн решит себя обнародовать общественности в роли Зелёного Гоблина? Только такие убеждения дают Питеру не уйти с головой в мир, заполненный Гарри Озборном, бесповоротно и навсегда. Паркер соглашается, неловко кивая, а Гарри хитро улыбается, вновь вплотную подходя к Питеру, прижимая его к стене, ставя колено между его ног. — Тогда до завтра, Питер. Я заеду за тобой в четыре, билеты отец уже купил, — последние слова он медленно проговаривает по буквам. Напоследок Гарри снова целует его, не отрываясь, кольцом связывая руки вокруг его шеи, целует глубоко, развратно, и Питер застывает, теряя счёт времени. Также внезапно Озборн разрывает поцелуй, облизывая свои губы, лукаво посматривая на Питера. Гарри первым выходит из этой злосчастной каморки, советуя Паркеру помедлить с выходом, и Питер ещё пару минут стоит в тишине, спрятав лицо в ладонях, самому себе удивляясь, как он способен согласиться буквально на всё, что говорит Гарри, теряя к чёрту самообладание. «Да, это всего лишь очередная операция по поимке Зелёного Гоблина. Ну и что такого в том, что уже прошло полгода, а он себя так и не проявил? Немного затянулось дело, небольшие проблемы, все равно надо быть настороже!» Сидя на паре, но точно не присутствуя на ней мысленно, Питер не сводит глаз с сидящего чуть дальше него Озборна. «У меня всё под контролем!». В какой-то момент Гарри поворачивается и довольно улыбается, подмигивая ему в ответ. Телефон Питера коротким звуком оповещает его о появившемся сообщении, и Паркер смущённо вновь закрывает заалевшие щеки руками. «Кстати, ты хорошо целуешься, Питер Паркер. Завтра мы обязательно повторим».