Почерневшие перья

Когда в комнате не горит свет, весьма интересно наблюдать, как за окном солнечные лучи лениво ласкают крыши домов. Резвый ветер гоняет сорванные с деревьев старые сухие листки, описывая всевозможные виражи. Ночь плавно перетекает в раннее утро, сменяя чёрно-синие краски невидимого художника на золотисто-оранжевые. Когда в комнате не горит свет, тишина и спокойствие задерживаются чуть дольше, чем следовало бы. Золотистые краски солнечными зайчиками запрыгивают внутрь через окно, неслышно крадясь по деревянному полу. Остаётся лишь прогонять остатки сна и слушать чьё-то размеренное дыхание рядом с собой. Вдох… Выдох… Вдох… Выдох… Когда в комнате не горит свет, наблюдать за спящим становится вдвойне приятнее. На лице – глубокие тени. Строгие черты выглядят довольно мягкими. Расслабленные пальцы лениво комкают угол коричневого пледа, подтягивая его выше. Чёрные волосы жёсткими прядями рисуют стрелки на висках. Можно позволить себе легко коснуться губами открытого лба и совершенно не беспокоиться о том, что это прикосновение окажется раскрытым. Во сне он совершенно незащищён. Во сне можно попробовать увидеть то, что в любое другое время увидеть невозможно. Усталость. Ей подвержены все. Она приходит, не спросив разрешения, прогоняет гордость и мягким голоском зовёт за собой, плетя тонкие нити и опутывая ими пленника, чтобы удержать рядом. Нити, словно тончайшая паутинка, оплетают тело, сковывают движения, повреждая стальные крылья гордости и силы за спиной. Хрупкие перья одно за другим срываются вниз и падают, падают, падают… Они чернеют. Так плавится гордость, прогибаясь и ослабевая. Но лишь во сне. Лишь во сне можно увидеть дорожку из чёрных перьев, которые исчезнут, как туман, – стоит только проснуться. А пока… Пока он спит, безропотно положив голову ему на колени. Спина затекает. Хочется выпрямиться, развести руки в стороны и потянуться, расслабив несчастные мышцы. Но нельзя. Одно лишнее движение – и спящий на его коленях проснётся. Поэтому он сдерживается и чуть поворачивает голову, продолжая наблюдать за рассветом. У него самого тоже есть слабость. Сидеть в одном положении несколько часов, забываясь лёгкой дрёмой, сложно. Хочется поднять руку и коснуться чужих волос. Вот так просто провести по ним пальцами, прекрасно зная, что это более смелое прикосновение будет стоить последних секунд сна. Но уже всё равно… Ривай просыпается. Морщится, когда рука Эрвина соскальзывает вниз и задевает его щеку. Да, он не любит лишнего. А это – уже лишнее. Значит, ожидать хорошего настроения не придётся. Последние тени ночи исчезают с полностью взошедшим на небе солнцем. Комната больше не приносит ощущения замкнутости и защищённости. Пора уходить, сжигая мёртвые крылья и побеждая слабость. Пора снова чувствовать твёрдую землю под ногами. — И что я делаю в таком положении? — в привычной прохладной манере спрашивает Ривай. — Ты вчера заснул у меня на коленях, — губы Эрвина трогает слабая дрожь улыбки. Ривай снова закрывает глаза, проводит рукой по наморщенному лбу, ощутимо напрягается и лишь коротко вздыхает: — Чёрт.