Сможем ли мы?

      Каково это, снова остаться одной? Уже во второй раз почувствовать себя брошенной и никому ненужной? Разбиться, упав с высоты вновь не оправдавшихся ожиданий? Ведь зарекалась же себе — никогда более не верить, не подпускать близко к сердцу и не состирать чётко установленных границ.       Людмила Прокофьевна потушила сигарету и опять устало посмотрела на своё отражение в зеркале. От утренней причёски уже ничего не осталось, как, собственно, и от макияжа. Хотя нет, последний до сих пор продолжал радовать красочными разводами вокруг глаз и несколько смазанными следами помады на губах. Отечественная косметика, оказывается, достаточно стойкая.       На Москву опускались сумерки. Со стороны окна раздавались звуки сигналящих в пробке машин и визгливые протесты детей, которых взрослые пытались разогнать по домам и заставить, наконец, сесть за уроки.       Калугина же до сих пор не могла прийти в себя. Вычёсывая из волос остатки лака для укладки, она всем своим нутром беспрестанно возвращалась в пережитые недавно события. Изрядно компрометирующий её служебный роман поразительно быстро подошёл к концу. В голове предательски пролистывались сцены вчерашнего вечера, сегодняшнего утра и… разговора с Самохваловым, после которого её существование разделилось на «до» и «после». Да и вообще, слишком много потрясений произошло за последнюю неделю.       Неожиданно взгляд женщины упал на коробку конфет. Она на секунду затаила дыхание. Брови слегка приподнялись. Отложив расческу, директор статистического учреждения неслышно приблизилась к предмету. Она не решалась дотронуться. Пальцы напряженно сжались в кулак, но это не помогло. Как же быстро, оказывается, мы можем привязываться к людям. Поразительно! Ещё мгновение и послышалось негромкое всхлипывание человека, измученного умышленно запертыми где-то внутри него чувствами. В конце концов, сколько можно уже всё держать в себе?!       Зверски разрывающее душу безмолвие окружающей обстановки нарушил пронзительный и бесцеремонный звонок в дверь.       Опустившись коленями на ковёр и закрыв лицо ладонями, захлёбывающаяся слезами хозяйка квартиры вздрогнула, но не двинулась с места. Она же не дурочка. Она прекрасно понимала, кто сейчас стоит на площадке и в очередной раз пытается проникнуть в её личное пространство. Но нет, не выйдет.       Через какое-то время многочисленные и безрезультатные звонки заменились настойчивым, но негромким стуком, а ещё через минуту послышался обеспокоенный голос Новосельцева:       — Людмила Прокофьевна, это снова я. Пожалуйста, дайте мне возможность, объясниться. Я никуда не уйду до тех пор, пока не буду убежден в том, что Вам известны все детали случившегося.       Услышав это, Калугина чуть было не расплакалась с новой силой, но во время успела взять себя в руки. Она глубоко вздохнула, вытерла со щёк слёзы, встала на ноги и, направившись в прихожую, всё же, бесшумно подошла к двери.       Анатолий Ефремович словно почувствовал это и перестал стучать. Примерно около минуты они молча стояли друг напротив друга, разделяемые лишь деревянной преградой.       — Прости за всё это, — шёпотом проговорил навязчивый собеседник, всё ещё ощущая её близкое присутствие. — Если бы я рассказал о некоторых вещах раньше, то смог бы спасти тебя от ужасной казни, которой ты сейчас себя подвергаешь, — выдержав недолгую паузу, он осмелился на самую важную фразу: — Твой заместитель очень хорош, в наших кругах всегда славился неординарным подходом к делу… Он же сразу догадался, что если нанести ответный удар через любимую женщину, мне будет куда больнее… Однако я не собираюсь перекладывать с себя ответственность, в первую очередь вся вина лежит на мне.       Крепко зажмурившись, Людмила Прокофьевна закусила губу и, обессилев, прислонилась спиной к двери, а нерадивый коллега с горечью добавил:       — Но я… Я был самым счастливым человеком на свете, когда целовал тебя. Вчера… Сегодня… Знаешь, такого у меня ещё не было никогда.       Вынужденная слушательница еле успела прикрыть рот рукой и тем самым не позволить поражённому возгласу вырваться наружу. К глазам снова начали подступать слёзы. Слёзы сожаления о том, чего она поклялась себе ни за что на свете отныне не возвращать.       Осознав, что внутрь квартиры его так и не пустят, Новосельцев, собрав волю в кулак и переборов нетерпение, спокойно попросил:       — Прошу, скажи хоть что-нибудь. Я знаю, что ты тут и слышишь меня.       В его интонации улавливалась нескрываемая тревога.       Почти неслышно выдохнув, Калугина, неожиданно для самой себя, всё же, выполнила просьбу:       — Уходите… Уходите сейчас же! — задыхаясь, выпалила она, не в силах сдержать охватившую её бурю эмоций. — Неужели я в машине неясно выразилась?! Тот поцелуй ничего не изменил. Я по-прежнему не верю и отныне уже вряд ли смогу поверить Вам. Забудьте всё, что было, и прекратите, наконец, играть свою ужасную роль. Всё! Занавес! — сорвавшись на крик, хозяйка поспешила проститься и демонстративно закрыть дверь на второй замок. — Всего хорошего!       Не ожидая ответа, она поспешила в ванную, чтобы умыть лицо холодной водой.       «Да, зрелище не для слабонервных», — думала уже окончательно успокоившаяся женщина, минут через пять после водных процедур вглядываясь в отражение своих подраспухших глаз и раскрасневшихся щёк.       Выйдя в прихожую и прислушавшись, Людмила Прокофьевна отметила, что, к счастью, надоедливые звонки и раздражающий стук прекратились. Это открытие принесло ей несказанное облегчение.       Ещё немного пошатавшись по квартире и наспех перекусив, она надела теплую кофту и вышла на балкон.       Столичная вечерняя прохлада оказывала благоприятное воздействие. Вдохнув полной грудью свежий воздух, директор статистического учреждения облокотилась на перила и с любопытством посмотрела вниз. Чарующая тишина, неподвижные машины, уныло горящие уличные фонари и абсолютно пустой, умиротворённый двор. Или не совсем пустой? Кажется, на одной из детских каруселей сидел пропорционально не подходящий для той по размерам взрослый человек. Это был мужчина. Высокий и слегка сутулящийся мужчина.       В голове возникла запретная ассоциация, но Калугина быстро отбросила её и дабы не смущать свою измотанную за сегодня фантазию пошла спать.       Однако сон почему-то не шёл. Только минут через сорок начальница таки смогла задремать. Перед глазами поплыли роковые картинки событий дня, будто побуждая к их переосмыслению, и постоянно возникал лишь один образ, Его образ. Его взгляд, Его смущённая улыбка, Его мягкие теплые руки, Его временами сутулящаяся от неуверенности в себе спина… Что?!       От этого озарения женщина резко раскрыла глаза, откинула в сторону одеяло, вскочила с кровати и бросилась к окну. Ну, конечно! Она была бы не она, если бы ошиблась! Тем единственным посетителем двора, действительно, был Новосельцев. И он до сих пор находился там, на холодной, промозглой улице!       Не задумываясь ни на секунду и даже позабыв о принципах, Людмила Прокофьевна накинула на плечи первый попавшийся под руку плащ, схватив с тумбочки связку ключей, наспех заперла дверь и суетливо побежала вниз по лестнице.       Решительно выйдя из подъезда, она сразу же налетела на нужного ей человека.       — Ой, извините, — поначалу и не заметив, с кем столкнулась, пробормотала директор статистического учреждения.       Она уже готова была направиться вглубь двора, туда, где из окна и видела настойчивого визитера, как вдруг за спиной раздался предостерегающий и несколько удивлённый голос:       — Не надо, там дождь, а Вы… в тапочках.       Словно громом поражённая Калугина обернулась.       — Что… Что Вы тут делаете? — встретившись с Его заинтересованным взглядом, как-то растерянно спросила она.       — Просто начался дождь, и я решил, что лучше переждать под козырьком, чем промокнуть до нитки и потом за ночь окончательно замёрзнуть.       — Вы, что, собирались всю ночь просидеть тут?! — в ужасе воскликнула собеседница, сильнее укутываясь в плащ. — Вы в своём уме?! Живо отправляйтесь домой! Вас же дети ждут!       — Нет-нет, Вы, что, дети не дома!       — А где дети?       — Они у Оли. На выходные.       — У Оли? На выходные?       — Да.       — А почему Вы не там, не с ними?       — Потому что я с Вами.       — Со мной? — даже как-то испуганно переспросила Людмила Прокофьевна, переминаясь с ноги на ногу. — Зачем со мной?       Молчание затянулось. Капли дождя бесцеремонно стучали по навесной крыше подъезда, а осенний ветер всё больше и больше набирал обороты.       — Ну, я же говорил, что не уйду, пока… — осторожно начал Новосельцев, очень боясь своей прямолинейностью всё испортить.       — Пойдёмте, — вздохнув, перебила женщина, мысленно успокаивая себя тем, что от одного небольшого разговора ничего плохого не будет, а если этот чудак продолжит на таком холоде находиться на улице, то вполне возможно, что он заболеет, и учреждение на какой-то срок лишится новоявленного начальника отдела лёгкой промышленности.       Когда они вошли в прихожую, Анатолий Ефремович услужливо помог даме снять плащ и даже несколько растерялся, увидев, что та осталась лишь в лёгкой ночной сорочке. Это выглядело настолько прелестным, настолько простым и домашним, что он не мог отвести глаз.       На предательски опасном расстоянии они стояли возле вешалки, ровно на том же месте, что и вчера. Их взгляды также встретились. Сердце Калугиной пропустило удар.       — Боже мой! — внезапно встрепенулась она, вспомнив, что выглядит неподобающе. — Я сейчас. Раздевайтесь и проходите на кухню.       — Всё хорошо, не спешите, — проговорил гость в ответ, внутренне пытаясь собраться с мыслями и настроиться на нужный лад для разговора, абстрагироваться от воспоминаний.       Надо же! Ещё вчера, находясь здесь, он верил, что грядёт начало новой жизни, в которой не будет места их былым противоречиям. Она же осмелилась, она же в итоге поверила, переборола свой страх или… всего лишь неосознанно сдалась чувствам? Чувствам? А может, он всё напридумывал себе и «чувства» — слишком громкое название для того, что произошло с ними за неделю? Может, сегодня она чётко поняла это и оттого-то так и ухватилась за слова Самохвалова. Может, ей даже было приятно узнать, что всё происходящее являлось лишь планом для получения должности, ведь в подобном случае ей даже не пришлось бы сознаваться, что с её стороны это было минутной слабостью, наваждением… Ну, нет! Чушь! Невозможно! Ей незачем было притворяться.       За подобным ворохом несусветных предположений мужчина и не заметил, как дошёл до кухни и задумчиво опустился на стул. Хозяйка, будучи уже в льняном домашнем платье, вернулась достаточно быстро.       — Вот, идите и наденьте это, — она протянула коллеге большой тёплый свитер и направилась к плите, чтобы поставить чайник.       — Да нет, спасибо, всё в порядке, — попытался вежливо отказаться тот.       — Ещё не хватало, чтоб Вы простудились. Надевайте сейчас же!       — Ну, раз Вы настаиваете, — вздохнул Новосельцев, покорно вставая со своего места.       Через пять минут он уже снова сидел за столом, только теперь уже в толстом шерстяном свитере, и с удовольствием пил горячий чай.       — А Вам идёт, — довольно оценивая обновлённый внешний вид собеседника, Людмила Прокофьевна впервые за вечер еле заметно улыбнулась и, прочитав на лице напротив немой вопрос, добавила: — Это вещь моего отца. Когда-то давно связанная моей мамой.       — Спасибо… за всё, — благодарно кивнув, только и вымолвил немногословный посетитель, отставляя в сторону пустую чашку.       — Может, ещё чаю? Или варенья?       — Нет, не беспокойтесь.       На удивление, будучи абсолютно спокойной, женщина отвернулась к окну и вздохнула. Так просто было начать диалог, когда обида и другие эмоции, наконец-то, сдали свои позиции.       — Анатолий Ефремович, мы с Вами же не дети малые. Поиграли в эти игры и хватит. Давайте уже перестанем мучить друг друга. Это страшно.       — Мучить? — эхом отозвался собеседник, но потом, наплевав на всё, продолжил: — Я… Никогда я бы не посмел Вас мучить. Мне тоже не нужны эти игры. Прошу, станьте моей женой.       Калугина, совсем не ожидавшая услышать это «рационализаторское предложение» снова, на миг замерла, а потом покачала головой:       — После случившегося мне будет ещё сложнее верить Вам. Всё закончится плохо для нас обоих.       — Помнится, сегодня в учреждении Вы не придали значения моим словам, но я не изменил своего решения и без труда повторю его. Я отказываюсь от должности начальника отдела, она достаётся мне слишком дорого.       Людмила Прокофьевна по-прежнему продолжала отводить взгляд, понятия не имея, как можно возразить на услышанное. Оно лишь заставляло в очередной раз задуматься об искренности говорящего. Об искренности, которая, оказывается, была неподдельной и вчера, и сегодня.       В завершении своей речи мужчина растерянно добавил:       — Объясните же, что мне нужно сделать, чтобы заставить Вас раз и навсегда убедиться…       — Ничего, — прервала начальница, но тут же виновато исправилась: — Я не знаю.       — Почему же Вы тогда отказываете? — устало потерев переносицу, произнес Новосельцев.— Скажите, а вчера вечером, когда мы ужинали у Вас в гостиной, разговаривали, Вам вообще было хорошо? Может, дело не в отсутствии доверия, а в…        — Мне было очень хорошо, — и не дослушав фразу, ответила женщина, хотя, казалось, что сие откровение далось ей не совсем легко, ведь таким признанием она окончательно раскрыла все свои карты.       Постепенно трезвые размышления, лишённые красочных фантазий, начинали выстраиваться в строго упорядоченную цепочку логичных умозаключений.       За окном уже во всю лил дождь. На стене тикали часы. Анатолий Ефремович встал и, переставив свой стул, подсел ближе к молчащей в нерешительности собеседнице, однако та внезапно заговорила:       — Что ж, значится, Вы решили приударить за мной, чтобы продвинуться по служебной лестнице, а теперь, получив желаемую должность, зачем-то отказываетесь от неё и так настойчиво просите моей руки. Фантастика! Каких же коварных намерений мне стоит ожидать в этот раз? Признавайтесь! — она, наконец, развернулась к гостю, наигранно прищурившись.       На его лице расцвела широкая улыбка, и он пожал плечами:       — Даже не знаю.       — А Вы спросите у товарища Самохвалова. Думаю, у него возникнет пара-тройка конструктивных идей, — продолжала иронизировать Людмила Прокофьевна, глядя на довольного коллегу.       Когда волна смеха прошла, вокруг снова воцарилась тишина.       — Может, всё-таки, ещё чаю? — не сумев справиться с напряжённой обстановкой, попыталась сменить тему хозяйка.       Она уже собралась броситься к плите с чайником, но Новосельцев поднялся вместе с ней и внезапно схватил её за руку:       — Постой…те, я не понимаю… Что… Что это значит?       Женщина в смятении посмотрела на его пальцы, крепко сжимающие её запястье:       — Наверное, нам… нам следует получше узнать друг друга, присмотреться и понять, сможем ли мы…       — Я не хочу, я не имею права Вам морочить голову!       — Это делает Вам честь.       — Хорошо, — кое-что обдумав, как-то нехотя, но всё же принял данную точку зрения мужчина. — Наверное, здесь есть доля правды.       — Вот и… ладно, — с непонятно откуда взявшимся сожалением вздохнула Калугина, опустив голову.       В тот момент даже она сама не могла бы определить чётко, чего хотела больше: чтоб с ней согласились, или чтоб её поуговаривали.       — Пожалуй, мне пора, — выдал поздний посетитель и засобирался.       — Куда же Вы пойдёте?! На дворе уже почти ночь! — вцепившись в его плечи и словно невзначай преграждая собой выход из кухни, возразила начальница.       — Ещё даже нет двенадцати. Есть надежда успеть на последний автобус.       — Но там жуткий ливень! Вы весь промокнете! — непонятно почему, настаивала она.       Анатолий Ефремович по-доброму усмехнулся, всё же, направляясь в прихожую:       — Да не переживайте, мне же не впервой!       — Ну… ну… — Калугина явно суетилась, совсем не зная, что ещё придумать, и, наконец, сдалась: — Ну, может, Вы всё-таки останетесь, раз дети всё равно не дома и под надёжным присмотром?       Коллега непонимающе остановился и обернулся. Подойдя поближе, женщина взволнованно поправила волосы:       — Когда я поняла, что после того, как я тебя прогнала, ты до сих пор, не отступаясь от своих слов, сидишь на холодной улице, я очень испугалась. Пообещай пожалуйста, что больше такого безобразия не повторится.       Её глаза в очередной раз показались ему бездной, очаровывающей своей туманной глубиной.       — Обещаю, — после короткой паузы шепотом отозвался он.       А взгляд этих глаз обладал просто невиданной силой притяжения. Забыв обо всём, Новосельцев и не заметил, как его рука бережно приподняла её подбородок, а губы сами потянулись к её губам. Ещё через мгновение они самозабвенно утонули в объятиях друг друга. Людмила Прокофьевна поняла, что теперь уже никогда не сможет ему врать, утверждая, что тот или иной их поцелуй ничего не значил.