BF5 и прочие неприятности

Дилан чувствовал напряженность под серьезным взглядом отца. Но еще больше его настораживал Алан, который вроде бы улыбался, но при этом явно нервничал, что случалось с ним достаточно редко. Такое поведение заставляло Дилана ощущать себя неуютно, сбивало с толку и приносило дискомфорт, который он ненавидел. Дилан не понимал, чем вызвано такое поведение отца и психотерапевта, отчего чуть ли не каждую секунду придумывал у себя в голове все новые и новые версии. Это заставляло его злиться. Дилан не любил то, что он не мог контролировать, поэтому сюрпризы и напускная загадочность, которая сейчас была на их лицах, бесила до ужаса. Но парень старался держаться изо всех сил, чтобы привычно не сорваться и не превратить и это Рождество в очередную ссору. Он и так слишком много косячил в последнее время, своими же руками лишив себя не только друзей, но и Джейка. Потерять отца и Алана было непозволительным. Без них он бы точно не вывез все это дерьмо. — Я, конечно, рад, что мы здесь собрались, — начал парень, не зная, как сдержать весь тот яд, который привычно лез наружу, — и еда очень вкусная, Ал, — добавил он, глядя на мужчину, который сам вызвался им готовить, заявив, что есть заказную еду в Рождество — преступление, — но не могли бы вы мне объяснить, что за херня здесь происходит? — Дилан! — тут же рыкнул на него отец, бросив при этом немного нервный взгляд на Алана, который в ответ только улыбнулся и слегка покачал головой. Это выбесило еще сильнее, потому что Дилану не нравился тот факт, что Алан — человек, всегда его понимавший и на самом деле помогавший ему, теперь был как-то связан с его отцом. Будто бы они долго разговаривали о Дилане, пытаясь вывести формулу, которая поможет отцу с ним кое-как взаимодействовать. Будто бы Дилан змея, которую отец хотел приручить, при этом ища от нее противоядие. — Все в порядке, — улыбнулся Алан, — я тебя понимаю, Дил. Вполне адекватная реакция на мое присутствие здесь. Тебя это беспокоит, не так ли? То, что я сейчас сижу рядом с вами в такой день. — А меня не должно это беспокоить? — усмехнулся Дилан, чувствуя как его сарказм и раздражение снова вылезают наружу. — Я ценю тебя, Ал. Но цели твоего визита к нам на Рождество я и в самом деле не понимаю. — И какие у тебя варианты? — усмехнулся психотерапевт, внимательно смотря на парня напротив. — Их два, — расплылся в ядовитой улыбке Дилан, при этом чувствуя себя не на семейном ужине, а будто бы на очередном приеме у Алана в клинике, — или вы думаете о том, чтобы положить меня в психушку. Или… вы трахаетесь. Дилан знал, что последняя его версия в любом случае произведет фурор, даже если он окажется не прав. И да, смотреть на то, как отец выпучивает глаза и давится вином, которое он только что пил, было отчего-то забавно. Однако громкий смех Алана говорил об абсурдности его версии, что немного успокоило, ведь версия о психушке была куда проще, чем осознать, что такое тесное общение отца и Алана вызвано какими-то отношениями между ними. Такого бы Дилан точно не простил. Им обоим. — Значит все-таки психушка? — цокнул языком Дилан, улыбаясь. — Почему не сообщили сразу, зачем вся эта официальность и создание уюта? — Ты слишком невыносимый, — тяжело вздохнул отец, снова подливая себе вина. Однако в его голосе Дилан не почувствовал ненависти, злости или обреченности. Не было даже страха, который всегда читался в интонации матери или сестры в те редкие дни, когда они созванивались. Отец говорил буднично и спокойно. Так, будто бы привык к своему сыну и тому, кем он являлся. — Но я правда не понимаю! — пожал плечами Дилан, внимательно смотря на отца. — Почему мы собрались вместе, как милая семья? Сидим вот за рождественским столом и делаем вид, что вы милая семейная парочка, а я ваш адекватный сыночек. Что за утопия? — Ты и в самом деле иногда невыносим, Дилан, — хмыкнул Алан, не прекращая при этом улыбаться, — ну что, скажем ему? — добавил мужчина, обращаясь теперь к отцу парня, который в ответ на чужое предложение только наградил сына строгим, нечитаемым взглядом, а после кивнул Алану, тем самым в разы увеличивая эту ауру ненавистной для парня загадочности. — И что за новости? — не остался в долгу Дилан. — Порадуете меня в скором времени братиком или сестренкой? — Уймись уже! — повысил голос мужчина, а после, бросив быстрый взгляд на сидевшего рядом Алана, все же постарался взять себя в руки, кое-как успокоился и добавил: — Прекрати, пожалуйста, Дил. Твои шутки немного неуместны сейчас. Имей уважение если не ко мне, то хотя бы к Алану. — Приношу свои глубочайшие извинения, — театрально произнес Дилан, подмигнув при этом Алану, — колись уже, на что ты развел моего любимого папочку? У меня будет машина наконец-то? — Нет, Дилан, — покачал головой психотерапевт, снисходительно улыбаясь, — тебе в управление я бы не доверил даже велосипед. — Ты слишком жесток, — цыкнул языком Дилан, заставив Алана хрипло рассмеяться под недоуменным и даже, как показалось парню, грустным взглядом отца. В какой-то степени это казалось забавным — то, что его собственный отец сидел и наблюдал как мило Дилан общался с Аланом, которого тот знал всего четыре года. Но именно с ним Дилан был близок куда сильнее, чем с кем-то из членов собственной семьи. Парень и сам не знал объяснения этому, потому что не представлял, как можно видеть в своем лечащем враче друга, тем более в том, который ковыряется в его мозгах. Но Алан всегда говорил, что Дилан маленький ребенок с вечными «мое», «хочу» и «дай», который застрял в своем теле не потому, что он сделал что-то не так, а потому что родители «слепили» из него того, кого поменять будет очень и очень трудно. Но Дилан и Алан старались это сделать. И иногда понемногу, но получалось. Однако даже не это заставляло парня испытывать теплые чувства к Алану. Все дело в том, что он был единственным, кто не отталкивал и не пытался унизить этого самого «внутреннего ребенка». Он принимал его, и это в самом деле значило для Дилана слишком многое. — Мы с Аланом поговорили и кое-что решили, — вмешался в разговор отец. — Если я озвучу очередную шутку про то, что вы решили пожениться — будет ли это слишком тупо? — ухмыльнулся Дилан, обращаясь к Алану. — Ты и сам знаешь ответ, — спокойно произнес мужчина. — Так что там у вас? — вернулся к главной теме Дилан, понимая, что нет смысла больше ходить вокруг да около. — Решили преподнести мне подарок на Рождество? Это точно не сестренка? Пожалуйста, пап, не нужно больше. Мне хватает и одной. — Ты можешь бросить архитектурный, если хочешь, — огорошил его отец, — займись фотографией. Я знаю, что раньше ты хотел поступить в школу фотографии в Париже? — немного дрогнувшим голосом добавил мужчина, заставив Дилана прекратить глумливо скалиться и тут же замереть на месте, — Только единственное, я бы хотел, чтобы какое-то время ты пожил со мной. Я потерял жену, потому что мы не умели слышать друг друга. И не хочу навсегда потерять еще и тебя. Подумай над этим, пожалуйста. Я приму любое твое решение. И если ты захочешь бросить учебу, помогу тебе поступить туда, где ты и должен быть. Они замолчали. Отец явно ожидал его реакции, а сам Дилан смотрел на Алана, понимая откуда растут ноги и при этом, не зная, как ему стоит реагировать. Радоваться или злиться? Не то, чтобы Дилан ненавидел архитектурный. Ему там в общем-то нравилось, но он никогда не хотел стать архитектором, ровно настолько, насколько и художником. Настояла, конечно же, мать, которая не видела в фотографии ничего хорошего, а еще мечтала сплавить Дилана куда-нибудь подальше от нее. И вот теперь за ужином Дилану так просто сообщают о том, что он может бросить универ на последнем курсе и делать что хочет? Он точно успел проснуться?! — Алан, какие таблетки ты ему дал? — с недоумением спросил Дилан, заставив отца нахмуриться, а психотерапевта только усмехнуться. — Это таблетка называется осознание, — пожал плечами мужчина, в глазах которого отчетливо читалось чувство вины, — мы слишком долго душили тебя, ломали и заставляли чувствовать себя ненужным. Именно поэтому вместо того, что присуще обычным людям у тебя в душе зияющая дыра, в которую ты тащишь чужие эмоции, тем самым разрушая не только себя, но и нас всех. — И когда ты успел стать философом? — ядовито усмехнулся Дилан, при этом стараясь не думать, почему эти дурацкие слова отца и в самом деле задевают его за живое. — Алан настолько сильно прополоскал тебе мозги? — Просто послушай, пожалуйста, — одернул его Алан, заставив Дилана тут же замолкнуть, — я объяснял твоему отцу, что ничего исправить он уже не сможет. Ты всегда будешь иметь эту зияющую пустоту внутри, и твоя душа всегда будет тянуться на поиски того, что принесет тебе признание, любовь и успех. К сожалению, только мотивация быть лучшим способна доставить тебе мимолетное ощущение собственной значимости. Здесь ничего нельзя поделать, только лишь скорректировать это и смириться. Но Дилан, я не хочу, чтобы твой успех был связан с тем, что тебе не нравится. — Ты слишком душнишь, Ал, — скривился Дилан, вновь заставив мужчину улыбнуться, — чего вы от меня хотите? Расшифруй, пожалуйста. Хозяин подарил Добби носок? И теперь Добби свободен? Я все правильно понял? — Можно я его усыновлю? Потрясающий невыносимый ребенок, — улыбнулся Алан. — Я сам не заметил, как мы с твоей матерью превратились в тех, кого раньше так сильно ненавидели, — тяжело выдохнул отец, игнорируя слова сидевшего рядом мужчины и смотря сейчас только на Дилана, — во взрослых, душащих своих детей собственными нереализованными мечтами и желаниями. Ты не обязан быть архитектором, как хочет она. И не должен пойти по моим стопам, как мечтал когда-то я. Ты волен выбирать то, что ты хочешь. Ошибаться. Подниматься. И быть свободным. Все что я могу делать — это поддерживать тебя. — Хорошо же тебе Ал мозги промыл, — усмехнулся Дилан, подмигнув своему психотерапевту. — Это не моя заслуга, — покачал головой Алан, — твой отец сам нашел меня. И сам попросил провести с ним несколько сеансов. Ты не такой одинокий и несчастный, как привык думать, Дилан. — Я могу подняться к себе? — спокойным тоном спросил Дилан, с усмешкой смотря на то, как быстро меняются эмоции на лице отца. Удивление. Непонимание. И давно привычное раздражение. Еще бы. Вместо благодарности и радости, желание свалить побыстрее с этого праздника жизни. Наверное, Дилану было бы даже жаль своего отца. Если бы когда-то в далеком детстве тот научил его чувству жалости. — Дил, ты совсем что ли… — начал было мужчина, однако его резко остановил Алан, молча показавший Дилану на лестницу, по которой тот тут же поднялся, оказываясь в личном уголке спокойствия. Дилан быстро закрыл входную дверь, при этом запираясь изнутри на замок, и устало упал на кровать, стараясь обдумать все, что только что произошло. Парень не мог объяснить логически, как Алану удалось это сделать, но он в действительности верил словам отца и знал, что тот говорил вполне серьезно. Ему дали зеленый свет. Впервые за столько лет позволили ему без скандалов и упреков делать то, что хотелось самому Дилану. Наверное, таким счастливым он не чувствовал себя никогда. Ему будто бы разрешили дышать в полную силу. Будто бы сняли кандалы и освободили от рабства, в котором он находился почти двадцать два года своей жизни. Разве такое вообще возможно? Ответа Дилан не знал, но чувствовал как его разрывало изнутри то незнакомое, необузданное и огромное. Если Дилан правильно научился интерпретировать чувства других людей, то это называлось «радостью». И именно ее он ощущал в ту самую минуту, когда схватил лежащий на кровати телефон только для того, чтобы поделиться своими эмоциями лишь с одним человеком, с тем, кто точно бы его понял. Dylan 03:45 Привет! У вас ведь сейчас уже день? Я вернулся к отцу и снова запутался во времени. Jacob 03:45 Привет, Ди. У нас уже день. А у тебя глубокая ночь. Только закончил отмечать?) Dylan 03:45 Только пришел в себя после новостей. Jacob 03:45 Дил?! Jacob 03:45 Что-то случилось? Dylan 03:46 Беспокоишься?) Jacob 03:46 Ты и сам знаешь ответ. Jacob 03:46 Я позвоню? Dylan 03:47 Нет. У меня уже поздно. Jacob 03:47 Что происходит? Дилан усмехнулся, смотря на последнее сообщение от Джейкоба. Тот действительно беспокоился. Это ощущалось в каждом его ответе. И Дилан чувствовал, что не хочет издеваться над ним, потому что не может себе позволить потерять его, как и всех остальных… Не так давно он признался Алану, что хочет нормальных отношений, потому что устал. Устал издеваться не только над своими партнерами, но и над собой. Устал вечно думать, как бы побольнее уколоть человека, чтобы проверить его на прочность и самое главное — проверить насколько сильна их любовь. Раньше он делал так. Раньше он мог пообещать человеку золотые горы, а потом выбросить его за ненадобностью и улыбаться открыто, когда тот рыдал, умоляя его вернуться. Для Дилана это было нормальным, он не искал чего-то большего, потому что слишком хорошо себя знал. Но почему с Джейком было не так? Почему только рядом с ним Дилан не кричал упрямо, что он здоров, а перебарывал свою гордость и свою болезнь, дрожащими руками набирая номер Алана в те минуты, когда чувствовал, что снова срывается. Джейкоб определенно изменил в нем что-то, заставив Дилана меняться. Вернее, стремиться к этим самым изменениям. И Дилан верил, что когда-нибудь он обязательно справится, научившись полностью контролировать это дерьмо. Только вот справится ли Джей? Имело ли смысл мучить его так долго, так жестоко и изощренно? Dylan 03:48 Расслабься! Меня никто не отправляет в психдиспансер, если ты переживаешь за это. Dylan 03:48 Или мне не помешает, как думаешь?)) Jacob 03:48 Тебя снова на виражах заносит, как мне кажется. Dylan 03:48 Разве? Jacob 03:48 Похоже на то. Jacob 03:48 Правда все хорошо? Dylan 03:48 Да. Jacob 03:48 Как вы отметили? Dylan 03:48 Я сидел с двумя мужиками за сорок. Как я мог отметить Рождество? Jacob 03:48 Слишком душно?) Dylan 03:49 Именно! А ты как?) Jacob 03:49 Мы отлично встретили. Тусили на вечеринке, сейчас с Льюи зависаем у Эрика)) Dylan 03:49 Они презирают тебя за общение со мной? Или скрываешься?) Dylan 03:49 Какую отмазку придумал? Dylan 03:49 Ушел на балкон покурить или пошел в туалет?) Jacob 03:49 ДИЛ, ПРЕКРАТИ ЭТО ДЕРЬМО. Jacob 03:49 СЕЙЧАС ЖЕ! Dylan 03:49 Что не так? Jacob 03:49 Не делай вид, что ты не понимаешь. Dylan 03:49 Но я действительно не понимаю)) Jacob 03:50 Хочешь знать правду? Да, когда ты мне написал, я действительно вышел на балкон покурить. Потому что вчера мы немного повздорили с Эриком из-за тебя. Я не хочу терять еще и друга. Поэтому пока не разберусь в том, что происходит, не собираюсь посвящать их в это. Dylan 03:50 А что происходит, Джейки?) Jacob 03:50 Ты накосячил. Сильно. Они имеют право на тебя обижаться. И я тоже. Но ты продолжаешь делать вид, что все прекрасно. Впрочем, как и всегда. Неужели настолько наплевать? Dylan 03:50 Однако ты сам общаешься со мной)) Jacob 03:50 Ты пишешь мне первым. Я отвечаю. По-дружески. Dylan 03:50 По-дружески? Ахахах Dylan 03:50 Не ты ли клялся мне в любви еще несколько часов назад?) Jacob 03:50 Я люблю тебя. Не вижу смысла скрывать данный факт, ты и сам это знаешь. Но терпеть такого тебя я не собираюсь. Я устал ссориться и бороться, Дил. Dylan 03:50 Иногда мне кажется, что у тебя биполярка)) Jacob 03:51 Я об этом говорил тебе ночью. Dylan 03:51 О биполярке?) Jacob 03:51 Ты меня не слышишь, Дилан. Даже не пытаешься услышать. Да, я люблю тебя. И я до последнего не хотел тебя терять. Но я не справлюсь. Мы оба с этим не справимся. Ты же понимаешь? Дилан сделал глубокий вдох и на несколько секунд прикрыл глаза, стараясь хоть немного успокоиться, чтобы заглушить ту злость, что вспыхнула с удвоенной сильной, заставляя парня до боли сжимать пальцы в кулаки. Очень сильно хотелось или разбить телефон, или позвонить Джейку и окончательно разбить его. Но Дилан знал, что он не имел права делать ни того, ни другого. Потому что обещал себе и Алану вытравливать то чудовище, которое видели в нем остальные люди. Он обещал стать другим, несмотря на свой диагноз, скептицизм большинства психотерапевтов, которые отказывались с ним работать и Джея, который видимо сдался окончательно. Что же, по крайней мере, все они подарили Дилану главный стимул — бороться со всем этим в одиночку. Им назло. И он обязательно справится. Они справятся, даже если Джей сейчас считает иначе. Dylan 03:52 А раньше? Как ты справлялся раньше, пока не выпытал у моей сестры о моем диагнозе?) Jacob 03:52 Раньше ты вел себя отвратительно, мы ссорились и я не понимал почему. Теперь я понимаю. Dylan 03:52 И что? Не хочешь иметь со мной никаких дел? Прочитал в Интернете, какой я плохой мальчик?) ахаха Jacob 03:52 Дилан, мы же договорились, что будем общаться. Я не знаю, что будет дальше и не хочу предугадывать. Я мало понимаю из того, что с тобой происходит. Я не фанат психологии и не разбираюсь во всем этом. Jacob 03:52 Но я хочу тебя понять. И я стараюсь, правда. Dylan 03:52 То есть я слишком давлю? Jacob 03:52 Ты спрашиваешь, потому что и сам это чувствуешь? Или снова хочешь поссориться? Dylan 03:52 Я не хочу с тобой ссориться, Джей. Dylan 03:52 Хочешь правду? Jacob 03:52 Конечно. Dylan 03:52 Этот ужин действительно принес мне неожиданные новости. И приняв их, я захотел поделиться ими с тобой. Только с тобой. Я сейчас не использую свои манипуляции и не пытаюсь снова затащить тебя в свою паутину. Я говорю, как есть. Jacob 03:52 Мне приятно это осознавать, Дил. Dylan 03:52 Мы ведь в любом случае друзья? Даже после всего этого? Jacob 03:52 Ты и сам прекрасно знаешь ответ на свой вопрос. Мы всегда друзья, пока ты этого хочешь. Dylan 03:52 И пока я не сделаю тебе больно? Jacob 03:52 Пока ты меня не предашь. Дилана передернуло даже от мысли о том, что когда-нибудь он может слететь с катушек настолько, чтобы по-настоящему причинить Джейкобу боль. Например, ударить его, унизить или изменить ему. Забавно, что раньше Дилан в легкую проделывал подобное с теми, с кем пытался встречаться… В голове тут же всплыли воспоминания еще из старшей школы, когда он решился на свои первые отношения, встречаясь с парнем, что и в самом деле был от него без ума. Они продержались ровно два месяца, после чего Дилан неоднократно ему изменял, при этом каждый раз выставляя все так, что виноватым оставался вовсе не он, а тот самый «любимый», который был «слишком эгоистичен» и совсем не уделял времени Дилану. И ему верили. Его любили. Любили даже с изменами и вечным контролем, который так нравился Дилану раньше. По итогу все закончилось очередной изменой, скандалом и словами Дилана о том, что им пора расстаться, потому что он слишком устал от чужого нытья. Харрис, а именно так звали его первого на тот момент парня, после расставания пришел к нему ночью, промокший до нитки из-за сильного ливня, немного пьяный и до ужаса зареванный. Он тогда умолял не бросать его, говорил, что простит все, что угодно и кричал, как сильно его любит. Дилану же было только смешно. Потому что, черт возьми, они ведь были еще подростками! Какая в семнадцать лет могла быть любовь? Какие страдания? А еще Дилан чувствовал, как сильно он хочет спать, потому что дурацкая и совсем не пронзительная речь Харриса навевала на него уныние и сонливость. Собственно, именно так Дилан и поступил, выгнав зареванного парня из своего дома, и снова отправляясь спать. Тогда ему было абсолютно наплевать, что станет с Харрисом, как он доберется до дома и что при этом он будет чувствовать. Подобные воспоминания заставили парня скривиться от осознания того, как сильно его изменил Алан (или Джейкоб?), потому что только одна мысль о том, что он бы смог подобным образом поступить с Джеем наводила на него отвращение и полнейшее отрицание. С кем угодно, но только не с ним. Jacob 03:53 Ну так что, какие новости? Dylan 03:53 Алан уговорил отца отпустить меня в свободное плавание)) Jacob 03:53 В смысле? Dylan 03:53 Я смогу заниматься тем, что мне действительно нравится, а не тем, что я внушил себе, чтобы быть полезным своим родителям. Jacob 03:53 Тебе разрешили заниматься фотографией? Dylan 03:53 И снова в яблочко!) К черту архитектуру. Оставлю это дерьмо для Алекса ахаха Jacob 03:53 Ты решил перевестись на другую специальность? Jacob 03:53 И куда? У нас ведь нет данного отделения. В Лос-Анджелес? Dylan 03:54 Думаю, сначала мне стоит отдохнуть. И пожить с отцом. Наверное, в нашей ситуации это самое лучшее. Хотим узнать друг друга поближе. Надеюсь, что он не выгонит меня через неделю ахах Jacob 03:54 Пропустишь один семестр? Dylan 03:54 Ага. Jacob 03:54 А что дальше? Dylan 03:54 Заберу документы. Jacob 03:54 И? Dylan 03:54 Я не вернусь в США, Джей. Dylan 03:54 Я не знаю, что Алан сделал с отцом, но тот согласился отпустить меня во Францию. Там есть потрясная международная школа фотографии. Ты ведь знаешь про «Speos International Photo School»? Думаю, нет смысла объяснять тебе, что это такое. Jacob 03:54 Почему именно Париж, а не Лондон? Dylan 03:54 Ты же знаешь, какой я душный. Совсем с ума сойду рядом с британцами ахах Дилан усмехнулся и посмотрел на экран телефона. Джей прочитал сразу же, но почему-то продолжал молчать, что безумно бесило, одновременно пугало и нервировало. Да, Дилан обещал себе не давить на Джейкоба, обещал отпустить того, если он сам так захочет и не планировал снова писать ему первым. Но в очередной раз сорвался. И, кажется, прямо сейчас сорвется снова. Dylan 03:56 Совсем ничего не скажешь? Jacob 03:56 Я рад за тебя, Дил. Надеюсь, что ты будешь счастлив там) Dylan 03:56 Мы можем продолжать общаться вне зависимости от того, в какой части света я буду находиться. Jacob 03:56 Если у тебя будет на меня время, то без проблем. Dylan 03:56 Я не хочу потерять тебя. Jacob 03:56 Этого и не случится. Не переживай. Самое главное — это то, чего ты хочешь. Dylan 03:56 Ты подпитываешь мое эго или издеваешься? Jacob 03:57 Я лишь искренне тебя поздравляю, потому что ты сможешь заняться своим любимым делом. Это будет прекрасно. Мне жаль, что меня не будет рядом с тобой, но самолеты еще никто не отменял. Dylan 03:57 Я думал, что после этой новости ты меня заблокируешь. Jacob 03:58 Почему? Dylan 03:58 Потому что я сам навязался тебе со своими чувствами. Сам тебя извечно доставал и ломал, а теперь же сам все испортил и сбежал. Разве ты не должен меня ненавидеть? Jacob 03:58 Дил, прекращай. Мы сотню раз уже все обсудили. Dylan 03:58 Будешь прилетать ко мне хотя бы раз в полгода? Jacob 03:58 Буду очень стараться)) Dylan 03:58 И еще условие! Jacob 03:58 М? Dylan 03:58 Когда я вернусь из Франции, у тебя уже будет своя фотостудия, как мы и планировали. И там будет моя выставка! Jacob 03:59 Договорились, Дил)) Dylan 03:59 Вот так просто? Jacob 03:59 А зачем усложнять? Ты знаешь мою мечту, я знаю твою. И теперь мы оба можем их осуществить. Dylan 03:59 Ты потрясающий, Джей, ты в курсе? Jacob 03:59 Если я скажу, что да, можно ли будет мне поставить твой диагноз? Dylan 04:00 Я могу даже не обращаться за консультацией к Алану, чтобы сразу озвучить твой диагноз)) Jacob 04:01 И каков же он? Dylan 04:01 Ты придурок, Джейкоб)) Jacob 04:01 Значит у тебя плохой вкус? Dylan 04:01 Почему это? Jacob 04:01 Потому что ты встречался с придурком. Dylan 04:02 Вообще-то согласен. И у меня до сих пор дерьмовый вкус. Jacob 04:02 Почему? Dylan 04:02 Потому что, мне кажется, что я люблю этого самого придурка. Дилан нажал «отправить», а после закусил губу, ожидая чужой реакции, которой снова не было. Джейкоб прочитал и проигнорировал его сообщение точно так же, как и в прошлый раз. Дилан понимал мотивы Джея и знал, что тому неприятно и больно. Но ему тоже было больно, и самое страшное, что он снова начинал чувствовать пустоту — ту самую, которая заставляла его осознавать, какое же он ничтожество. Да и как иначе его называть, если даже Джей, что вечно был рядом и открыто признавался ему в любви, не хотел идти на встречу, когда слышал ответное признание? Dylan 04:04 Я пойду спать, Джей. Не буду отвлекать тебя от друзей) Jacob 04:04 Спокойной ночи. Jacob 04:04 И да, я тоже тебя люблю, Дилан. Даже если я чувствую, что не справляюсь и, что не понимаю тебя. Теперь у нас появилось время. Я думаю в нашем случае оно лучший союзник. Dylan 04:05 Почему это? Jacob 04:05 Потому что мы оба начнем понимать, кто мы друг другу — друзья или нечто большее. И самое главное, мы оба сможем заняться тем, о чем мечтаем. Без всякой любовной драмы. Dylan 04:06 Оу, вот оно что)) Рад, что от меня избавился? Dylan 04:06 Ты засранец, Джей. Ты же знаешь? Jacob 04:07 Я буду по тебе скучать. И парни тоже, даже если ты считаешь иначе. Dylan 04:07 Я знаю. И я тоже буду скучать. Dylan 04:07 Только, Джей, не смей извиняться перед ними за меня! Я сделаю это сам! Jacob 04:08 Даже не собирался)) Сам разгребай то дерьмо, которое наворотил. Dylan 04:08 Я уже ранее сообщал тебе, что ты противный? Jacob 04:08 Вали, Дилан, у тебя начался ночной бред. Dylan 04:08 То есть ты безупречен?) Jacob 04:08 Вот тебе и ответ!!! Dylan 04:08 Ты дурашка, Джей. Jacob 04:08 А ты прекрасный, Дилан. И я правда искренне буду за тебя рад. Только не пропадай. Не делай мне больно. Dylan 04:08 Не сделаю. Dylan 04:08 Спокойной ночи. Дилан отложил телефон в сторону и прикрыл глаза, стараясь осознать, как данное общение ощущалось для него. Честно говоря, было приятно. Джейкоб волновался за него. Он хотел поддержать и быть рядом даже вот так — через телефонный звонок. Но в тоже время Дилан чувствовал, что он не имеет никакого права поступать вот так снова — весело болтать с ним в то самое время, когда они, возможно, больше никогда не увидятся. Да, Дилан иногда был жесток и безжалостен, он мог глумиться и унижать даже самых близких ему людей. Например, мать или отца. Но Джей отчего-то был единственным человеком, ради которого Дилан всегда старался сдерживаться. Пускай и не всегда получалось. Наверное, все люди назвали бы это любовью. Но Дилан знал, что это не так, просто потому что не мог любить. По крайней мере, так говорили ему дурацкие книжки по психологии. И так он думал много-много лет. Дилан в действительности не чувствовал теплоты к другим людям. Он не мог любить их. Ни родителей, ни других людей. Не мог любить даже себя. Вернее, себя он ненавидел больше всего на свете. И все остальные люди были своего рода «сосудами», которые помогали Дилану и его эго питаться их чувствами, их эмоциями, их любовью к нему. Все это помогало ощущать себя живым, давало хоть какие-то краски и показывало Дилану, как, с кем и где он может получить то, что удовлетворит его потребности сейчас, или же будет выгодно в будущем. Наверное, первоначально Джейкоб должен был стать таким же сосудом для него. И если уж совсем откровенно, то первое время так и было. Дилан никогда не выбирал людей для себя просто так. Рядом с ним всегда были только те, кто был ему выгоден. Джей же был идеален со всех сторон. Он был богат, красив и нравился всем без исключения. А еще, как думал Дилан, он был натуралом. И все это подкупало, потому что Дилан любил вызовы — именно это чувство пробудило первоначальный интерес, который превратился в нечто тягучее и болезненное. В то, что Алан назвал позднее «любовью» и, что Дилан старался долгое время отрицать, потому что… Разве он умеет это делать? Умеет чувствовать? Любить? Сопереживать? Думать о ком-то кроме себя? Опыт и время показывали, что нет. Но Алан упорно твердил ему обратное, при этом не срываясь, терпя чужие заскоки и называя Дилана потрясающим. Дилан не знал почему, но это работало. Он и в самом деле стал отпускать себя с Аланом. Стал ему доверять и прислушиваться к его мнению, хотя до знакомства с ним сменил огромное количество психотерапевтов. Алан же стал ему настоящим другом просто потому, что не пытался его лечить, а понимал его. И слышал. То же самое делал и Джей, даже не зная о его диагнозе. И это как притягивало, так и отталкивало одновременно. Дилан знал, кто он такой и давно принял свое состояние, не вешая на себя ярлыков и при этом не строя иллюзорных замков. Он прекрасно понимал, что его «любовь» к Джею жила так долго только потому, что была невзаимной. Ему нравилось мечтать об этом парне, нравилось фантазировать и представлять их будущее, но он знал одно — если Джейк ответит на его чувства, ничего хорошего из этого не получится просто потому, что даже если у Дилана в душе и осталась крупица эмпатии, то он не мог слишком долго поддерживать их отношения. И не потому что не хотел, а потому что не был на это способен. Сколько ставил Дилан? Кажется, полгода. Ну что ж, он снова облажался, потому что они не продержались даже три месяца. Алан же, услышав подобную теорию, только заливисто рассмеялся, привычно улыбаясь и называя Дилана дурашкой, просто потому, что это было единственное своего рода оскорбление, которое не заставляло парня почувствовать себя униженным, а давало ему возможность осознать, что его снова заносит. Своего рода «стоп-слово» между ним самим и его диагнозом, который упорно тащил его на дно. После своего последнего срыва, ссоры с друзьями и расставания с Джейком, первым человеком, с которым захотел поговорить Дилан — был Алан. Не отец, не школьные друзья, и уж тем более не мать. И именно Алан в очередной раз доказал ему, что даже такие люди, как Дилан способны любить, скучать и чувствовать. Несмотря на то, что говорила статистика и клеймение в СМИ. Каким бы холодным не хотелось казаться Дилану, он отчаянно пытался верить его словам, потому что не мог потерять Джейка. И не потому, что тот подпитывал его самомнение и эго, а потому что чувствовал себя пустым и никчемным без него еще сильнее, чем обычно. Возможно, и Джей был для Дилана каким-то ресурсом, как и другие люди, но только этот ресурс не давал ему ровным счетом ничего такого, что позволяло бы ему чувствовать себя лучше. Он просто был рядом и именно это казалось самой главной наградой. Но разве они не были обречены? Разве их общение и отношения — это не эгоизм со стороны Дилана, и не мучения для Джейкоба? Ответа на свой вопрос Дилан не знал, но и оставить Джея в покое тоже не мог. По крайней мере, пока что. *** Алекс заболел. Скорее всего, виной тому была резкая смена климата, которую он (со своим не слишком сильным иммунитетом) каждый раз переживал достаточно болезненно. Когда они уезжали из Сан-Луис-Обиспо, там было плюс восемнадцать градусов. Нью-Йорк же встретил серым небом и нулевой температурой, что видимо и сказалось на Алексе, организм которого, с учетом его частых переездов, банально устал сопротивляться холоду и простуде. Однако болел Алекс часто и уже даже к этому привык, если к подобному вообще можно было привыкнуть. Но простуда у него всегда проходила по одному сценарию — высокая температура в первый день и улучшение состояния, начиная ко второму. Как правило, в себя он почти полностью приходил уже на четвертый день, что было в общем-то достаточно быстро и вполне устраивало Алекса, ненавидящего болеть неделями. Только вот сейчас такое течение болезни не радовало, как и сама простуда, что решила его навестить в один из самых важных дней в жизни, по крайней мере в этом году — в Рождество. В мыслях Алекс постоянно представлял, как они с Ёнсу проведут этот день, стараясь не загадывать вперед, но при этом отчего-то невольно думая о том, что это Рождество станет для них самым лучшим и самым важным. Но вместо всех планов, которые продумывал у себя в голове Алекс, утром двадцать четвертого декабря он проснулся с температурой за тридцать восемь, сильным кашлем и больным горлом. Ёнсу сразу же решил вызывать врача и у Алекса так и не получилось переубедить корейца, который носился с ним будто бы с хрустальной вазой. Ёнсу внимательно выслушал наставления приехавшего врача, накупил все нужные таблетки, а после сам варил для Алекса куриный суп и поил его с ложечки. Это было бы безумно милым, если бы Алекс не чувствовал себя максимально слабым и несчастным. Мало того, что он умудрился заболеть в канун Сочельника, так еще и испортил праздник для Ёнсу, который наверняка (также как и Алекс) хотя бы в своей голове давно распланировал их вечер и ночь. Однако вместо волшебно проведенного вместе времени, Алекс чувствовал ломоту во всем теле, жар и жуткую сонливость. Как итог — он вырубился, кажется, в восемь вечера и проснулся только сейчас в двенадцать часов дня, тем самым проспав Рождество и вообще все на свете… Открывать глаза было немного страшно. Во-первых, Алекс по-прежнему чувствовал слабость и не хотел возвращаться в реальность, где ему снова бы было плохо. А во-вторых, и в самых главных, он испортил праздник Ёнсу, который позвал Алекса отмечать к нему Рождество явно не для того, чтобы сбивать ему температуру и готовить супчики. Однако притворяться спящим и дальше не имело никакого смысла, поэтому Алекс осторожно открыл глаза, обнаруживая рядом с собой Ёнсу, который забавно свернулся калачиком рядом будто бы ласковый и добрый кот, тем самым заставляя Алекса невольно улыбаться от осознания того, насколько приятно просыпаться с этим парнем даже во время болезни. Вернее, тем более во время болезни. Ёнсу сейчас выглядел слишком уязвимым, мягким и очень-очень теплым. Его волосы непослушно разметались по подушке и Алекс не смог удержаться от того, чтобы не запустить в них свои пальцы, наслаждаясь их мягкостью и ощущая, как тепло становится на душе только от осознания, что этот прекрасный человек теперь стал официально его парнем. В это, конечно, до сих пор было трудно поверить, но Алекс старался не накручивать себя, несмотря на все те слухи, что ходили про Ёнсу. Как бы там ни было, но Ёнсу, который находился рядом с Алексом почти постоянно, не давал ни единого повода усомниться в нем. Именно поэтому Алекс не хотел в них сомневаться, искренне веря, что «они» для корейца не просто развлечение или игра, а нечто важное и большее. — У меня сейчас закрыты глаза, — раздался хриплый голос Ёнсу, заставивший Алекса вздрогнуть и резко убрать руку с его волос, — но по твоему сопению я слышу, как громко ты думаешь. Алекс не успел ответить ему хоть что-то, потому что кореец резко распахнул глаза, растянул губы в счастливой улыбке и притянул опешившего Алекса к себе, крепко-крепко его обнимая. — С Рождеством, львенок, — тепло протянул Ёнсу в самое ухо. После он немного отодвинул парня от себя, пытливо смотря ему в глаза, и приложил свою ладонь ко лбу непривыкшего к подобной заботе Алекса. Наверное, когда вы в отношениях — нормально беспокоиться о ком-то, вызывать для него врача и ухаживать за ним. Только вот подобного Алекс никогда раньше не испытывал, хоть у него и были отношения. Поэтому в голове сам по себе возник вопрос — это Ёнсу такой замечательный или все его предыдущие парни были просто-напросто мудаками? Сейчас Алексу почему-то казалось, что оба варианта были верными. — Лоб холодный, — вынес свой вердикт кореец, сканируя Алекса внимательным и явно взволнованным взглядом темных глаза, — температуры нет. Ты как себя чувствуешь? — Мне намного лучше, — кисло улыбнулся Алекс, глядя на часы, показывающие почти обеденное время, — горло немного болит и нос заложен. Но скоро пройдет, я думаю. — Есть хочешь? — снова улыбнулся Ёнсу, принимая положение сидя. — Еще остался куриный суп. Но если хочешь чего-то повеселее, могу предложить пиццу. Я вчера заказывал еду на дом, так как в Рождественскую ночь смотреть одному «Один дома» и охранять твой сон с едой было веселее. — Ты вчера в Рождество смотрел старый фильм и просто сидел рядом со мной? — скривился Алекс, ощущая очередной укол совести. — Блять, Ёнсу, извини, что я вот так… — Львенок, — Ёнсу тяжело вздохнул и, посмотрев на Алекса будто бы на маленького несмышленого ребенка, добавил: — что за глупые мысль опять появились в твоей прекрасной голове? Ты не виноват в том, что заболел. И уж тем более, не виноват в том, что уснул после приема лекарств. Все в порядке, правда. Я неплохо провел Рождественский вечер. — Но я хотел… — начал было Алекс, однако не успел произнести что-то еще, потому что кореец мягко помотал головой и приложил свой указательный палец к губам парня, тем самым намекая ему помолчать. — Алекс, если ты переживаешь, что испортил мне Рождество, то эти твои мысли — сущая глупость, — фыркнул в ответ Ёнсу, улыбаясь, — да, мне хотелось провести этот вечер с тобой, но ты неважно себя чувствовал и я не видел смысла тебя беспокоить. Тем более, что Рождество — это всего лишь день календаря. Как окончательно поправишься, соберемся с тобой вместе и отметим его. Прекрати думать о всяких глупостях, хорошо? Алекс кивнул и внимательно посмотрел на улыбающегося парня рядом, при этом думая о том, что же хорошего он сделал, если ему достался именно Ёнсу? Никогда и ни от кого кроме родителей Алекс не чувствовал такой любви, теплоты и заботы. От этого щемило сердце, а на душе было уютно и спокойно. — Ты знаешь, насколько ты потрясающий, да? — едва слышно спросил Алекс, вновь набираясь смелости и проводя рукой по чужим волосам. — Не знаю, — расплылся в хитрой улыбке Ёнсу, — расскажешь? — Опять противный Ли вернулся, — фыркнул Алекс, закатив глаза. — Я не противный, а очень даже потрясающий, — хмыкнул в ответ Ёнсу, укладываясь рядом с парнем и осторожно обнимая его за плечи, — ты сам это сказал. — Мне взять свои слова обратно? — Это тебе никак не поможет, львенок, — веселым тоном ответил кореец, — мы оба с тобой знаем, что я потрясающий. — Ты иногда такой раздражающий! — фыркнул Алекс, утыкаясь в чужое плечо, чтобы скрыть свою счастливую улыбку. — Ты честно мне ответишь, как себя чувствуешь? — резко сменил тему Ёнсу, привычно для себя запуская пальцы в кудрявые локоны Алекса. — Только не надо храбриться и говорить, что ты в порядке. У тебя вчера была температура за тридцать восемь. Я испугался и… — Ёнсу, — резко перебил его Алекс, поднимая голову вверх и сталкиваясь с чужим обеспокоенным взглядом, — мне правда намного лучше. Я еще чувствую слабость, но температуру мы вчера сбили. Думаю, скоро станет намного лучше. — Хорошо, — кивнул кореец, кажется, позволив себе немного расслабиться, — тогда давай я тебе дам таблеток, выпей их и поспи еще. Договорились? — Хватит обращаться со мной как со смертельно больным, — недовольно протянул Алекс, — мне уже намного лучше. И я не хочу спать. — А чего же ты тогда хочешь? — улыбнулся Ёнсу, нежно гладя парня по голове. — Считай, что я твой волшебный Джинн. Готов выполнить любое желание своего хозяина. — И почему ты тогда не голубой, как в мультике? — усмехнулся Алекс. — И где твоя лампа? — То что я не голубой — это спорный вопрос, — серьезным тоном начал Ёнсу, а заметив на себе раздраженный взгляд Алекса, все-таки не выдержал и громко рассмеялся, притянув несопротивляющегося парня в свои крепкие объятия, — а лампа мне не нужна, чтобы всегда приходить к тебе. Слышать подобное было приятно. Ёнсу был настолько открытым, теплым и заботливым, что у Алекса от этого, кажется, плавился мозг. Потому что сейчас он не чувствовал ничего кроме любви и всеобъемлющей нежности к этому удивительному человеку. — Мы уезжаем уже послезавтра, — тяжело вздохнул Алекс, вновь мысленно проклиная себя и свою внеплановую простуду, — я мало того, что запорол наше Рождество, так еще и Нью-Йорк нормально не увидел. — Алекс, прекрати самобичевание! — недовольно проворчал Ёнсу. — Я же тебе сказал, что Рождество — это всего лишь дата. И лично мне ты ничего не испортил. Это было самое спокойное и прекрасное Рождество в моей жизни, потому что я лежал рядом с тобой и чувствовал себя невероятно счастливым. Ты думаешь, что я мечтал о чем-то большем? А что касается Нью-Йорка, мы можем снова слетать сюда уже весной. Тем более, что мне отец вчера звонил, я еле-еле отговорил свою семью заваливаться ко мне, объяснив им, что мой парень заболел и может проснуться от шума, который они здесь устроят. Бросить тебя и уехать к семье я не мог, поэтому мы с папой договорились, что я приеду снова в марте. С тобой. После слов Ёнсу, Алекс нервно выдохнул и прикрыл глаза, стараясь понять, какие эмоции в нем преобладают — смущение, волнение или все же раскаяние? — Ты бы мог поехать к родителям, — пожал плечами Алекс, — я все равно спал, поэтому… — Львенок, — немного раздраженным голосом произнес Ёнсу, поднимая голову Алекса за подбородок и тем самым, заставляя парня смотреть прямо ему в глаза, — прекрати нести эту чушь. — Хорошо, — кивнул Алекс, а после, собрался с силами и все-таки спросил то, что его взволновало: — ты рассказал своим родителям о нас? И как они восприняли то, что ты… — То что я с тобой? — усмехнулся Ёнсу. — Нормально восприняли, Алекс. Даже не смей накручивать себя теперь уже этой ситуацией. Понял меня? — Но я… — Все, замолчи, — отмахнулся от него Ёнсу, а после пододвинулся еще ближе, решив заставив Алекса замолчать самым действенным способом. Целоваться с Ёнсу было невероятно волнительно и приятно. В первые несколько секунд Алекс хотел было возмутиться, так как вспомнил про свою простуду, но требовательные губы корейца не дали ему ни единого шанса. Ёнсу был теплым, нежным, но при этом настойчивым и безумно горячим, отчего Алекс оказался не в силах его оттолкнуть, сославшись на свою простуду просто потому, что как можно самому отказаться от такого Ёнсу? Алексу казалось, что в эту самую минуту он вполне способен задохнуться не только от нехватки воздуха, но и от осознания, насколько осторожен и бережен Ёнсу по отношению к нему. Что там говорил Дилана и сплетничали другие? Что Ёнсу никогда не ценил людей, брал все что хотел, потому что мог себе позволить и уже на утро забывал тех, с кем весело проводил ночь? Может быть и так. Но Алекс не видел никакого смысла зацикливаться на этом и переживать. С теми людьми Ёнсу ничего не связывало. С Алексом же он встречался. Об Алексе он заботился. И это говорило о многом. Даже сейчас, видимо переборов самого себя, Ёнсу оторвался от чужих губ всего на несколько секунд, чтобы внимательно посмотреть Алексу в глаза, а после, получив от него кивок, снова продолжить, целуя при этом не резко и требовательно как несколько минут ранее, а тягуче и медленно. И это было ужаса приятно — просто осознавать, насколько тебя берегут. Однако мириться с таким нежным и неторопливым темпом Алекс не собирался, именно поэтому взял инициативу на себя, напирая в ответ и сплетая их языки, тем самым углубляя поцелуй и превращая его в нечто большее, чем просто теплое касание губ. Тело отзывалось приятной истомой лишь от одного прикосновения к чужим теплым губам и Алекс чувствовал, насколько тесно становится в его свободных пижамных штанах лишь от одних горячих поцелуев с Ёнсу, который прижимал его к себе, целовал будто бы высасывая из него всю душу, и при этом возбуждал настолько, что Алексу хотелось выть от этих невероятных ощущений. Возбуждение затмевало разум и на корню убивало смущение, отчего Алекс даже не думал, насколько доступным он кажется, когда осторожно расстегивал ширинку чужих свободных джинсовых шорт, чтобы прикоснуться к полу возбужденному члену, чувствуя при этом как проворные пальцы Ёнсу, делают то же самое. Все что у них было сейчас — это одно на двоих учащенное дыхание, сдавленные стоны и ни с чем несравнимое наслаждение от близости, которая буквально срывала тормоза, заставляя Алекса свободной рукой цепляться за чужую рубашку, полностью растворяясь в этом невероятном человеке. Наверное, впервые Алекс чувствовал себя настолько уязвимым и при этом настолько возбужденным только от одних касаний и мокрых поцелуев. Ему казалось, что сейчас он буквально взорвется от всех тех эмоций, что бурлили внутри и от чистого, ни с чем несравнимого экстаза лишь от осознания того, кто именно его целует и трогает. Это было невероятно. Еще куда более интимно и прекрасно, чем позавчера в ванной комнате, когда Алекс набрался смелости и затащил Ёнсу к себе. Сейчас же все было иначе. Более остро и чувственно. Без мешающей воды и неудобной ванны. Сейчас можно было касаться сильнее, обнимать крепче и двигаться в унисон, ощущая, что каждое движение чужой руки на собственном члене, вызывает сдавленный стон и целую кучу мурашек по всему телу. Внезапно Ёнсу начал двигать рукой еще быстрее, отчего Алекс буквально захлебнулся в своих эмоциях и быстро задвигал своей рукой, стараясь не отставать от парня и чувствуя при этом, что он уже на пределе. Они оба на пределе… Алексу хотелось плакать от того, насколько же ему повезло, если судьба свела его с Ёнсу, несмотря на все прошлые неудачные отношения и глупые страдания по Дилану. Ёнсу не был похож ни на Дилана, ни на кого-то другого. Он был настолько же раздражающим и самодовольным на первый взгляд, насколько теплым, добрым и прекрасным на самом деле. И прямо сейчас, кончая в чужую большую ладонь, Алекс окончательно осознал, что любит этого парня. Не просто влюблен, а любит по-настоящему. Так, как, наверное, не любил никого и никогда. Ёнсу кончил примерно через минуту после самого Алекса, громко простонав его имя и утыкаясь парню носом в шею, отчего Алекс блаженно закрыл глаза, не обращая внимания на липкую ладонь, и ощущая лишь как бешено бьется его собственное сердце. — Если ты заболеешь, — наконец произнес Алекс, стараясь хоть немного отдышаться после произошедшего, — то сам будешь виноват. — Плевать, — помотал головой Ёнсу, целуя парня в щеку, — обещай, что, если я заболею, ты будешь возиться со мной, варить мне супчики и греть меня. Тогда мне будет ничего не страшно. — Я обещаю, Ёнсу, — с улыбкой на губах произнес Алекс, по-настоящему веря своим словам, и ощущая, что в эту самую секунду и рядом с этим человеком он безумно счастлив. *** Льюис проснулся от громкого и требовательного стука в дверь, который заставил парня сдавленно застонать и упасть на подушки. Бросив недовольный взгляд на часы, Льюи закатил глаза от осознания, что Эрик обнаглел окончательно. Раньше друг никогда не позволял себе заваливаться к нему в девять утра после двухдневной попойки по случаю Рождества, которую они устроили после вечеринки, завалившись с Джейком и Эриком в квартиру, которую блондин делил с Ёнсу. Наверное, они бы продолжили тусоваться там и дальше, потому что Эрик заявил, что никого не выпустит оттуда пока не приедет Ли и не избавит его от скуки. Но Джей сбежал по весомой причине — сегодня ему предстояло лететь к родителям. Льюис же планировал поехать в родной Сан-Франциско уже завтра, что наконец-то спасло его от энтузиазма Эрика, который в самом деле видимо поставил перед собой цель — выпить весь алкоголь в их баре, пока не приехал Ли. Но даже не это было самым странным в Эрике, для которого алкоголь и легкие наркотики давно были привычным времяпрепровождением. Он удивил именно тем, что сам вчера вечером объявил, что все должны свалить из его квартиры, потому что ему пора прекращать бухать и морально разлагаться. Так и сказал, что заставило Льюиса пьяно хихикать, а Джея недоуменно хмурить брови. Однако выпытать у Эрика такую резкую смену его планов на будущее не удалось никому. Однако Льюи удивило другое. Эрик отказался ехать вместе с ним к родителям Льюиса, которые души в нем не чаяли и, к которым блондин всегда с удовольствием приезжал, зная, что внимания и любви ему там будет уделено ничуть не меньше (если не больше), чем родному сыну. Он даже сам напрашивался с Льюисом, так как не хотел отмечать Новый Год в одиночестве. Теперь же друг просто заявил, что останется здесь. Без объяснения каких-либо причин. В этом был весь Эрик. В любой другой ситуации Лью бы обязательно докопался до истины, достав Эрика до такой степени, пока бы он не признался, какого вообще хрена происходит. Но глядя на друга, Льюи кажется понимал, с чем связаны такие перемены, а потому лишь тепло и загадочно улыбался, тем самым зля Эрика и заставляя Джея недоумевать еще сильнее. Скорее всего, причиной такому поведению Эрика была Ванесса, с которой он разговаривал на Рождество. И пускай блондин не поделился тем, как прошла их встреча, но Льюи верил, что не все так плохо хотя бы потому, что после разговора с девушкой Эрик вернулся не привычно злющим и раздраженным, а каким-то странным и притихшим. Он был немного рассеянным, отчего-то напуганным и при этом настолько незнакомым и уязвимым, что Льюи не позволил себе шутить над другом и его состоянием. И даже заткнул Джея, который явно не разделял его мнения. Пускай Льюис и не знал Эрика с детства как Джея и Ёнсу, но этот человек по праву считался его лучшим другом. Льюи чувствовал его как себя, а от того ему были понятны реакция и состояние Эрика, которому если и не дали зеленый свет, то наверняка и не оттолкнули. А Уильямс всегда терялся и не понимал доброту, если она была направлена в его сторону. Не понимал, потому что раньше никогда ее не чувствовал ни от кого кроме своих друзей детства. Это Льюис понял еще тогда, при их первом знакомстве, когда после дурацкой шутки блондина, Льюи не разозлился на него, а тепло улыбнулся в ответ и даже, кажется, обнял, заставив Эрика застыть на месте, позабыв про свой сарказм, которым он был пропитан с головы до ног. Именно поэтому Льюис и промолчал в Рождественскую ночь, дав Эрику возможность рассказать самому о том, что у него на душе и о том, что же тогда случилось на балконе… Однако теперь Эрик ломился к нему в чертовых девять утра, за что его снова захотелось убить. — Иду я, иду, мудила! — беззлобно фыркнул Льюис, заворачиваясь в одеяло и направляясь к двери, осознавая, что Эрик скорее выбьет дверь, если ему что-то надо, чем уйдет отсюда и просто позвонит другу. Однако, открыв дверь в свою комнату, Льюис сначала недоуменно замер, хлопая глазами и даже поймав себя на мысли, что сейчас он просто спит и человек, стоящий перед ним, снова пришел в его сон. Как когда-то давно. Однако этот «сон» исчезать не собирался и более того, раздраженно оттолкнул от себя опешившего Льюи, после чего зашел в комнату сам, резко щелкая замком и прислоняясь спиной к двери для того, чтобы блондин даже не подумал сбежать. Лью нервно выдохнул, видя Чарльза в своей комнате. Настолько близко. Это было слишком странно… Раньше они не общались вне футбольного поля. Даже не здоровались иногда. Теперь же Чарли приперся к нему, стоило Льюису рассказать о своей старой симпатии. И для чего? Ответа Льюи не знал и, честно говоря, узнавать совершенно не хотелось. Хотелось только, чтобы этот человек свалил и оставил его в покое. Льюис не врал ему тогда. Он давно ничего не чувствовал к Чарли, более того, этот человек стал ему неприятен. И вот теперь, после своего признания, он чувствовал себя не свободным и немного разбитым, как в Рождественскую ночь, а растерянным и злым, потому что не знал причин Чарли явиться сюда. — Что ты здесь делаешь? — хмуро спросил Льюис, только сейчас осознав, что он стоит перед капитаном в одних трусах, замотавшись в одеяло и с явным бедламом на голове. Однако Чарли не обратил на его внешний вид никакого внимания (по крайней мере, так казалось со стороны), при этом его яркие глаза сканировали Льюиса каким-то странным и злобным взглядом, отчего тут же стало неуютно и неприятно. Сейчас бы Льюи отдал все на свете за то, чтобы к нему этим утром вломился давно привычный и теплый для него Эрик, а не человек, который не просто отталкивал, но еще и пугал. — А ты не догадываешься? — ядовитым голосом поинтересовался Чарли. После его слов Льюис скривился и сел на кровать, буквально на физическом уровне ощущая, как ухудшается его настроение лишь от того, кто оказался его незваным гостем. Как там Льюис объяснял Алексу и самому Чарльзу? Он влюбляется не во внешность, не в пол, а в личность? Что ж, именно в эту самую секунду Льюис был согласен с Эриком, который постоянно кричал о том, какой же у него дерьмовый вкус. Потому что как можно было даже в наивные и глупые восемнадцать лет писать любовные записки ему? Человеку, который ворвался сюда без приглашения, и не просто подпирал дверь Льюиса своим телом, чтобы тот не вздумал сбежать, а еще и смотрел так, будто бы хотел убить. И это не интриговало. Это пугало. Внезапно Льюис вспомнил глаза Дилана, который когда злился, становился до ужаса жутким. Честно говоря, Льюи пускай и дружил с этим парнем, но никогда не видел в нем чего-то милого и теплого, например, как Джей или тот же Ёнсу. Льюис видел насколько Дилан холодный, эгоистичный, циничный и в какой-то степени пустой, потерянный изнутри, отчего в те моменты, когда люди делали не так как он хочет, его буквально «разрывало». Наверное, именно поэтому Льюи так и не смог сблизиться с Диланом настолько сильно как, например, с Эриком, который пускай и был тем еще засранцем, но в глубине души являлся добрым, теплым и очень ранимым парнем. Взгляд Чарли сейчас очень напоминал холодный прищур Дилана, отчего Льюис поймал себя на мысли, что, наверное, не так и хорошо разбирается в людях и не влюбляется в «личность», как он там говорил раньше. Потому что, какие личностные качества могут быть у человека, смотрящего вот так? — И какого хрена ты завис? — раздраженно выплюнул Чарли, резко подскочив к Льюису и ощутимо встряхнув его за плечо. Это разозлило. Льюи всегда был терпеливым парнем и не любил вступать в конфликт, только если не выпил столько, что мозги почти отключались. Сейчас же он был пускай и с похмелья, но прекрасно осознавал, что происходит и почему-то думал, что злость в его ситуации была вполне адекватной реакцией. Потому что, черт возьми, Чарли никто сюда не звал! Он не имел права разговаривать и смотреть вот так — будто бы это Льюи убил Кеннеди и взорвал Башни-близнецы. — Если ты не объяснишься, то я сейчас же вызову полицию, — ровным тоном произнес Льюис, стараясь скрыть дрожь в собственном голосе. Пускай не хотелось этого признавать, но Чарли пугал. Он выглядел слишком заведенным и злым, а еще он был сильнее Льюиса. И они оба это прекрасно понимали. Что могло быть у него в голове в эту самую минуту? Неужели настолько разозлился из-за того признания? Разве ему вообще не плевать? — Ты хоть знаешь, сука, как долго я к этому шел! — зарычал в ответ Чарли. Он раздраженно выдохнул, а после резко схватив Льюиса за руку, потянул на себя, отчего одеяло, служившее для блондина защитой, так и осталось лежать на кровати, в то время как Льюи теперь стоял напротив Чарльза в одних трусах. Встрепанный. Помятый. Немного сонный. И совершенно ничего не понимающий. — Что ты несешь вообще?! — холодно произнес Льюис, ощущая себя одновременно незащищенным из-за своего внешнего вида, но и в то же время воодушевленным своей собственной злостью, которую пробудил Чарли своим мерзким поведением. — Не делай вид, что ты не понимаешь! — оскалился в ответ рыжеволосый. Он не стал ничего объяснять. Вместо этого только раздраженно выдохнул, достал из своего рюкзака местную университетскую газету, которую Льюи узнал по их гербу, а после швырнул ее прямо в парня, целясь при этом в лицо. Блондин ловко перехватил эту чертову газету и крепко сжал в своих пальцах, стараясь успокоиться и не врезать этому мудаку по лицу. Как бы там ни было, но применение физической силы при конфликтах Льюи не любил. И не хотел быть зачинщиком этой самой драки, которая была близка настолько же, насколько близко сейчас стоял рыжеволосый. — И что? — недоуменно спросил Льюис, бросая взгляд то на зажатую в руке газету, но на по-прежнему до ужаса злого Чарли. — Рождественский выпуск, — оскалился в ответ капитан их команды, — почитай, тебе понравится. Отомстил мне таким образом, да? Только почему ждал так долго? Хотел сделать больнее? Льюис недоуменно выгнул бровь и внимательно посмотрел на Чарли, однако осознав, что ничего адекватного от того не добиться, сделал глубокий вдох и раскрыл газету, принимаясь читать. Ему хватило только одного заголовка и фотографии, чтобы понять, почему Чарли здесь. И самое главное, чтобы осознать, какой пиздец творится у того на душе. Статья была про Чарли. Именно он стал героем первой полосы их университетской газеты, которую когда-то вели те самые стервы-подружки Алекса. Насколько Льюис знал, Джей с Ли позаботились, чтобы их больше туда не подпускали. Более того, газету вроде бы даже переквалифицировали и она стала основываться не на сплетнях, а на достижениях студентов, для чего, собственно, изначально и предназначалась. Лью даже не пытался вчитываться в ту грязь, которая была написана. Ему хватило только фотографии, на которой Чарли целовал парня, но это была совсем не так локация, нежели в тот день, когда Льюис увидел человека, разорвавшего его записку, с другим парнем. Здесь Чарли стоял на пляже, прижимал к себе какого-то невысокого блондина и целовал его. Лица того парня было невидно, а вот капитан за счет своей яркой внешности был легко узнаваем. Но даже не сама фотография, напечатанная в газете, вызвала у Льюиса неподдельный шок и отвращение, а сам текст. Ядовитый, хлесткий и ехидный, оповещающий о том, что всеми любимый капитан их футбольной команды на самом деле любитель смазливых мальчиков. Статья была написана так, будто бы гей — это гребаное клеймо, будто бы Чарли, вечно тренирующийся куда больше их всех вместе взятых, не человек, а букашка, будто бы ему непозволительно любить кого-то и целовать того, кого не воспринимают эти чертовы люди. — Что за динозавры это писали? — фыркнул Льюис, сминая газету в руках и выбрасывая ее в мусорное ведро. — Они разве еще не вымерли все? Мне казалось, что в нашей стране… — Ты сейчас глумишься надо мной или что?! — раздраженно рыкнул Чарли, вновь схватив Льюиса за плечо, чтобы развернуть на себя. — Таков был твой план, да? Отправить все это дерьмо в газету, а после подойти ко мне в Рождество, чтобы я понял, чьих это рук дело? Хотел открыто меня унизить? Неужели ты думал, что я дам тебе так спокойно существовать после этого? — С чего ты взял, что это я? — холодно спросил Льюис. — Ты думаешь, что после того, как ты меня унизил, порвав мое письмо, мне есть до тебя дело? Пускай он больше и не злился на Чарльза, понимая, почему он так себя ведет и чем вызвано такое состояние, но в то же время жалеть этого человека Льюи не видел смысла, потому что жалко не было. Чарли сам выбрал подобный путь, сам скрывал себя настоящего несколько лет подряд. Кого винить в этом в первую очередь, если не себя самого? — Ты сам сказал, что видел меня с парнем, — напомнил ему Чарли, во взгляде которого больше не было злости и ненависти, только страх и усталость. — Да, — спокойно кивнул Льюис, — но это было больше двух лет назад. Именно в тот момент ты стал мне неприятен и я старался держаться от тебя подальше. Я не делал никаких фото. Кроме того, даже если бы и сделал, эта фотка явно новая. Раньше у тебя не было такой прически. Ты носил короткую стрижку. Льюис нервно выдохнул и закусил губу, осознавая, что сейчас он вроде как одновременно себя защитил, но в тоже время спалился, потому что признался в том, что запоминал изменения во внешности Чарли. Пускай и не испытывал к нему больше чувств, но все равно подмечал любое изменение. Что тогда, что сейчас. — Это фотография сделана где-то в октябре, — едва слышно произнес Чарли, — я тогда потерял бдительность и позволил себе расслабиться. Как оказалось, зря. Чарли замолчал, сделал глубокий вдох, а после удивил Льюиса еще сильнее, потому что просто обессиленно опустился прямо на пол у его кровати и накрыл голову руками, явно не зная, что сказать дальше и как вообще разобраться в этой ситуации. Льюис не знал, как себя вести рядом с ним. С одной стороны, Чарли ворвался к нему с утра, наорал на него и повел себя как самый настоящий мудак. Льюи не любил этого парня, потому что знал, какой Чарли циничный и жестокий. Но, с другой стороны, сейчас капитан сидел рядом с его кроватью, вздрагивал и, кажется, плакал. И это было странно. Трогательно. А еще почему-то выглядело очень страшным. Раньше Льюису казалось, что он способен утешить и поддержать любого человека. Теперь же он смотрел на совершенно сломанного Чарли и не понимал, как ему поступить, что сказать и стоит ли вообще как-то поддерживать этого человека. Все-таки Льюис помнил, как больно умеет делать Чарли, и честно говоря, боялся снова проявить доброту и симпатию к нему, потому что капитан не умел принимать любовь. Он умел ее только растаптывать. — Как вообще это могли опубликовать? — с непониманием выдохнул Льюис. — Куда смотрели профессора? Кто вообще заведует этим дерьмом? Чарли не ответил. Не объяснил ничего, не проорал, что это теперь не имеет никакого значения. Он просто вздрогнул, услышав голос Льюиса, а после будто бы осознал, где находится. Рыжеволосый напрягся словно струна, громко выдохнул и несколько раз провел своими большими ладонями по лицу, вытирая слезы, которые успел заметить Льюис, а после снова встал, превращаясь в того самого Чарли, которого Льюис знал всегда — самоуверенного и холодного. Только блондин отчетливо видел, что это не Чарли. Не их капитан, а всего лишь его копия. Поломанная и очень уставшая. Не имело смысла спрашивать у Чарльза, почему он так расстроился. Не имело смысла и утешать его. Льюи прекрасно понимал, что если бы такая статья вышла про Ёнсу, самого Льюи или даже про Джейка, им бы было плевать. Потому что они никому ничего были не должны и не собирались кому-то нравиться. С Чарли было иначе. Пускай Льюи и не был с ним близок, но он знал, насколько капитан помешан на американском футболе. Он учился по спортивной стипендии и всерьез мечтал попасть в профессиональную футбольную лигу после универа. Если верить парням из команды, у него на самом деле были высокие шансы, потому что скауты из некоторых команд интересовались их капитаном на фоне успехов университетской команды, которую Чарли за счет своего упорства и таланта буквально вытащил на вершину. Теперь же его профессиональная карьера была под угрозой, потому что не смотря на то, насколько толерантной была их страна, открытые геи и спорт — вещь редкая и неприемлемая. Особенно футбол. Особенно американский. — Майкл Сэм открытый гей, — вяло улыбнулся Льюис, осторожно подходя к Чарли, который открыл дверь явно намереваясь поскорее убраться отсюда, однако, услышав слова Льюиса, замер и развернулся, с недоумением смотря на блондина, — и при этом играл в профессиональной футбольной лиге. — Он исключение из правил, — шмыгнув носом произнес Чарли, растеряв все свое раздражение и злость, и вновь став тем самым немного нелепым, красивым и милым парнем, который когда-то так нравился Льюису. — Ты тоже можешь быть исключением из правил, — пожал плечами Льюис. Он сделал глубокий вдох и решительно подошел ближе к замершему напротив Чарли. Да, Льюи понимал, что это слишком плохая идея и он вполне мог огрести по лицу, но именно в эту самую секунду Чарли был настолько маленьким, одиноким и уязвимым, что его хотелось поддержать. Не посмеяться над ним, не утешать и не жалеть его, а просто показать, что рядом с ним есть люди, которые его всегда будут поддерживать. — Ты тоже можешь стать исключением из правил, — заверил его Льюис, крепко обнимая застывшего истуканом парня, — главное желание и упорство. Никогда не поверю, что такой как ты может вот так просто сдаться. — Ты прижимаешься ко мне, — без злобы в голосе проворчал Чарли, отодвигая от себя улыбающегося Льюиса, — ты почти голый. Мне не хочется очередной статьи с моим участием. Я еще это дерьмо не пережил. Льюи не знал, что ответить на это. Он только заливисто рассмеялся, ощущая как быстро испаряется обида и злость на Чарли из-за сегодняшнего инцидента. На смену им пришла только легкая грусть и желание как-то подбодрить этого парня, потому что, несмотря на ту боль, которую ему когда-то причинил Чарли, Льюи не ненавидел его. И самое главное, он понимал, насколько плохо могло сейчас быть Чарли. И просто не мог оставить это вот так. — Ты сам ворвался ко мне, — цыкнул парень, закрыв за рыжеволосым дверь, после чего быстро натянул домашние штаны и футболку, — я думал, что это мой друг. — Я… — Чарли бросил на Льюиса осторожный и нервный взгляд, а после тяжело вздохнул и искренне-виноватым голосом добавил: — прости. Я был вне себя из-за этого. Даже не подумал о том, что это мог быть не ты. — А сейчас? — с интересом спросил Льюис, не понимая чужой логики. — Я ведь не предоставил тебе никаких доказательств. Только мои слова против твоих. — Твои глаза, — хрипло произнес капитан, при этом стараясь не смотреть на Льюиса, чтобы не сталкиваться с ним взглядом, — ты был слишком ошарашен всем этим. Вряд ли ты такой хороший актер. И поэтому… — Не извиняйся, — отмахнулся Льюис, не чувствуя больше раздражения из-за того, что Чарли вот так ворвался к нему с утра, — я бы не знаю, что сделал Эрик, это мой лучший друг, если бы про него такое вышло. Наверное, он бы сразу скинул с балкона всех тех, кого подозревал. Даже искать виновных бы не стал. — Я просто… — Чарли сделал глубокий вдох и крепко закусил губу, видимо пытаясь хоть как-то прийти в себя. — Не знаю, откуда это дерьмо могло всплыть, почему они это опубликовали и кто за этим стоит. О том, что я гей знают только мои родители, Фрэнк, Ванесса и ты. — Тогда логично, почему ты подумал на меня, — усмехнулся Льюис. — Просто другие… — Чарли снова начал жевать губу. — Я не могу представить, что кто-то из них… — Меня больше волнует, как это опубликовали в нашей газете, — задумчиво произнес Льюис, — сфоткать тебя мог любой. Это необязательно были твои друзья. Но почему это не выложили в социальных сетях? Почему именно газета? — Если бы я знал ответы, меня бы здесь не было, — хмыкнул Чарли в ответ, — как думаешь, тренер просто лишит меня капитанской повязки? Или выгонит нахрен? — Ты главная футбольная звездочка нашего универа, — открыто улыбнулся ему Льюис, — ты реально думаешь, что тренер настолько дурак, чтобы потерять очередной студенческий кубок? — Но… — Не разыгрывай драму, — отмахнулся от его паранойи блондин, — кстати, раз уж ты здесь. Будешь вино? Эрик помешан на том, чтобы опустошать золотую коллекцию нашего общего друга. Он сам называет выдержанное вино «кислым дерьмом», поэтому таскает его мне, когда хочет побесить Джея. У меня, конечно, нет коллекции Второй мировой войны, но я вполне могу угостить тебя алкоголем восьмидесятого года рождения. Как раз в этом году родился мой отец, представляешь? — Что? — Чарли забавно захлопал глазами, вызывая у Льюиса очередную улыбку. — Тебе нужно расслабиться, — хмыкнул в ответ Льюис, — если ты считаешь мою компанию неприемлемой для этого, то… — блондин поднял вверх указательный палец, а после с улыбкой подошел к кухонному гарнитуру, достав из верхнего ящика одну из бутылок, — бери, тебе нужно пережить это дерьмо, запив его хорошим вином. Поесть себе сам закажешь, хорошо? — Ты серьезно сейчас? — растерянно произнес Чарли, заставив Льюиса расплыться в улыбке. — Ты ее отравил? Или тебе слишком меня жаль? Я просто не понимаю… — Держи, — резко прервал его Льюис, не видя смысла слушать и дальше эту болтовню, — я слишком хочу спать. И если ты не желаешь остаться со мной, то просто возьми. Тебе правда полегчает. — А ты… — Чарли нервно выдохнул, явно не зная, как озвучить собственные мысли, — не хочешь выпить вместе? Я бы предложил Фрэнку, но теперь я не уверен, что… — Пить в девять утра? — задумчиво произнес Льюис, хитро глядя на хмурого и отчего-то взволнованного Чарли. — Почему бы и нет! Ответом ему была неуверенная, но искренняя улыбка капитана, которая в эту самую секунду вновь напомнила Льюису того самого Чарли, который привлек его внимание. И сейчас блондин на долю секунды даже задумался о том, что не он придумал того Чарли, а сам Чарли придумал нового себя, когда стал капитаном. Только вот зачем? Настолько хотел стать профессиональным футболистом, что скрывал себя до последнего. Или же и вовсе — пока что не мог принять свое истинное «Я»? Ответа Льюис не знал и, честно говоря, не хотел знал. Единственное, к чему он сейчас стремился — заставить Чарли перестать грустить. Остальное не имело никакого значения…