Сверхпроводимость души и тела

      Откровенная недружелюбность в направленном на него взгляде Кэйю не пугает: он не раз и не два сталкивался с пренебрежением, злостью и даже ненавистью, поэтому чувствует себя как рыба в воде. Уже давным-давно Кэйя научился контролировать свои эмоции, а также манипулировать чужими: это дело оказалось куда более занимательным, чем казалось изначально, и он быстро втянулся. Так что он вольготно сидит на неудобной скамеечке в Соборе и бесстыже ухмыляется, разглядывая человека, к которому, собственно, пришел.       Пастор Вергилий смотрит на Кэйю в ответ так, что обычный мондштадтец уже давно бы сжался до размеров атома, но Кэйя не обычный мондштадтец, и терпения вместе с силой воли у него уж побольше будет. Поэтому он даже не двигается с места, когда жрец уничижающе приподнимает брови и недовольно поджимает губы, очевидно, сражаясь с желанием выкинуть Кэйю из Собора.       – Все жрецы Барбатоса такие сердитые? – с мягкой улыбкой спрашивает Кэйя, закидывает руки на жесткую спинку скамейки и кладет ступню на колено. Его поза максимально вызывающая, провоцирующая – он пробует жреца на прочность: даст ли слабину, выйдет ли из себя или молча стерпит вопиющее неуважение, которое Кэйя буквально подсовывает под нос безо всякого стеснения. – Или же вы один отличаетесь? В лучшую или худшую сторону… Тот еще вопрос.       Разумеется, Кэйе известен ответ, но знать об этом пастору не обязательно.       Глаза пастора – медовый сердолик – темнеют на пару тонов, но излучать недовольство не перестают. Кэйе становится интересно, и он выжидающе склоняет голову к плечу; священники Барбатоса имеют стальную хватку – некоторые из их племени в частности, – а так же обладают безграничным терпением. Этот же экземпляр даже не думает прятать негатив за сладкой улыбкой и увещевающим голосом, каким священники наставляют прихожан, и глядит на Кэйю так, будто он лично ему задолжал.       Тяжелый взгляд. Интересный. Совсем не такой, к каким Кэйя привык.       – Вы пришли с какой-то конкретной целью, или же я могу вернуться к своим непосредственным обязанностям? – низко гудит Вергилий, церемонно пряча ладони в рукавах монашеской робы. Он смотрит на Кэйю сверху вниз с очевидным раздражением, и Кэйя находит забавным то, что пастор даже не пытается скрывать неприязнь. Интересно, чем она вызвана? Они точно не встречались до этого, но Вергилий уже негативно настроен. Это все из-за слухов? Или же они умудрились каким-то образом пересечься, а Кэйя не заметил?       Одно понятно точно: Кэйя ему почему-то не нравится. Забавно, думает Кэйя и решает, что было бы интересно узнать причину. Ну и, конечно же, развлечься, добывая информацию: Кэйя любит контролировать вверенный ему город и не любит чего-то не знать. А вокруг обычного пастора Вергилия ходит необычайно много слухов, что само по себе вызывает подозрения.       Одно дело – обсуждать идола, звездочку Барбару, совсем другое – недружелюбно настроенного жреца, который носу из своего Собора вообще не кажет, Кэйя проверял. Говорят, что пастор Вергилий исцеляет пациентов какими-то чрезмерно болезненными методами, но при этом никто не жалуется, а очень даже наоборот: едва ли не дифирамбы готовы петь. Знать бы еще, что в этом Вергилии такого особенного, помимо надменной мрачной рожи и неприкрытого желания спровадить его, Кэйю, подальше.       Кэйя уходить, впрочем, не готов. Он не для того проделал, несомненно, далекий и трудный путь до Собора, чтобы уйти с пустыми руками и не получить новые вводные. Ему хочется по-кошачьи схватить мышь за хвост и играться с ней, пока та не испустит дух, но пастор Вергилий на мышь не сильно-то и походит: скорее, на недовольного пса, которому раздражающая возня мешает спать. Спровадить себя так просто Кэйя не даст – пусть пастор ищет другого дурака, который прогнется под тяжелым взглядом.       – Ну что вы, – нарочито доброжелательно тянет Кэйя и с интересом наблюдает за тем, как раздражение Вергилия возрастает еще на пару пунктов. Любопытно, и как он служит Архонту и работает с прихожанами, если не может совладать с настроением? – Я всего лишь пришел исповедоваться.       Попытка шокировать сменой темы диалога выходит не такой, как Кэйя ожидает. Вергилий закатывает глаза, затем без лишних слов разворачивается и манит Кэйю за собой, даже не оглядываясь, чтобы посмотреть, следует ли он или нет. Вергилий высокий, возможно, ростом с Дилюка – на этой мысли Кэйя морщится, – плечистый, с идеальной осанкой. Пытаясь поймать мысль, Кэйя не преуспевает, задумывается и едва не врезается в спину Вергилия, успевая остановиться лишь в последний момент.       Вергилий смеряет его раздраженным взглядом из разряда «почему ты никак не отстанешь» и ведет куда-то в боковое помещение. Кэйя следует за ним с легкой улыбкой, испытывая невероятное удовольствие от происходящего, и задумчиво наблюдает за покачивающимся из стороны в сторону длинным хвостом белоснежных волос.       Он даже не думает о том, что будет говорить на исповеди: в конце концов, он пришел сюда за другим и в любом случае найдет способ выяснить желаемое. А то, что они продолжат общение в исповедальне, – так невелика потеря. Чем меньше лишних ушей, тем лучше, а там уже Вергилий никому не сможет рассказать об их диалоге.       Кэйя умеет добиваться желаемого любыми методами.       – Вергилий! – вдруг раздается голос Барбары, и Вергилий замирает. Кэйя не перестает улыбаться и кивает Барбаре, которая приближается к ним с крайне озадаченным видом. – Сэр Кэйя, добрый день. Вергилий, жрица Аэлита просила передать, что ей нужна помощь.       – Вот как, – отвечает Вергилий. В выражении лица он не меняется: остается недовольным даже при общении с милашкой Барбарой, и Кэйя небезосновательно предполагает, что он такой всегда. – Вынужден принести свои извинения. Барбара, сэр Кэйя хочет исповедоваться. Не соизволишь ли ты?..       – О, – тянет Кэйя; его улыбка не гаснет, хотя разочарование щелкает по носу. Не больно, но неприятно. – Тогда я вынужден откланяться. Барбара, прости, мне очень важно исповедоваться именно пастору Вергилию, не в обиду тебе.       Барбара удивленно приподнимает бровки, но кивает. Не объяснять же ей, что Кэйе под хвост попала вожжа, которая требует выяснить все подробности чудодейственной силы Вергилия из первых уст и никак иначе? Конечно, он может вытащить подробности из Барбары, которая сто процентов в курсе, но так будет не интересно, потому что азартная жилка в Кэйе уже распускается ярким цветом. Если бы Вергилий угрожал Мондштадту, его бы уже здесь не было: служители Собора никогда бы не допустили нахождения в своих рядах потенциально опасного субъекта, поэтому Кэйя может быть спокоен.       Ему хочется сыграть, и отказывать себе в этом желании он не намерен.       Более того, Вергилий напоминает Кэйе Дилюка, а того доставать более чем забавно; он справедливо думает, что ему удастся развлечься за счет ни в чем не повинного пастора.       Покидая Собор, Кэйя еще не представляет, насколько сильно ошибается.       И начинается игра «найди пастора Вергилия и присядь ему на уши, чтобы жизнь медом не казалась». В этом-то Кэйя мастер: когда ему надо, он наизнанку вывернется, но узнает то, что нужно. Впрочем, заканчивается необходимость выяснять вектор способностей Вергилия буквально во вторую же их встречу: к тому моменту Кэйя окольными путями – само собой получается, разумеется, он не виноват – выясняет, в чем дело, но чисто из принципа продолжает докапываться до мрачного священника, потому что Дилюк куда-то отлучается по делам за пределы Мондштадта, а Кэйе становится скучно.       – Ты что, серьезно решил ко мне прилипнуть только поэтому? – раздраженно выдыхает Вергилий. Он переходит с «вы» на «ты» в первый же раз, когда Кэйя ловит его за пределами Собора, и делает это так естественно, что остается лишь позавидовать. – Дел маловато? Так я добавлю, только скажи, и я шепну глубокоуважаемому магистру, что капитану кавалерии нечем заняться.       Сигарета в тонких, затянутых в перчатки пальцах смотрится донельзя эстетично, и Кэйя поднимает брови. Курящих священников он еще не видел, хотя знает, что сестра Розария – которая стоит, подпирая стену, и вообще не обращает на их диалог внимания, выпуская в небо облака сизого дыма, – тоже промышляет чем-то подобным. Но она вообще белая ворона среди служителей и выделяется слишком сильно, поэтому Кэйя ни разу не удивлен. В конце концов, они живут в городе свободы, и кто вправе им что-то запрещать?       Скрытная Розария вряд ли стала бы курить с кем попало, а вечно недовольный Вергилий не захотел бы проводить время в неприятной компании, так что Кэйя делает вывод, что каким-то образом они если не близки, то общаются.       – В народе ходит столько слухов, что без ста граммов не разберешься, – хмыкает Кэйя, прикладывая ладонь к щеке. Совершенно невзначай он следит за тем, как Вергилий прячет взгляд под паутиной ресниц, когда делает затяжку полной грудью, и выдыхает тонкую струю дыма, сложив губы трубочкой. Что-то цепляет взгляд, но пока что Кэйя не понимает, что конкретно – поэтому наблюдает внимательнее, чем обычно. – Хотелось бы узнать у первоисточника, а не через третьи лица.       В ответ в руки Кэйи прилетает что-то гладкое и одновременно колючее, и он едва не роняет Глаз бога в траву, окружающую кладбище за Собором, за которым они устраивают перекур. Электро Глаз бога в стандартном мондштадтском обрамлении кусает Кэйю за ладонь даже сквозь перчатку – такой же колючий и неприветливый, как и его хозяин. Вергилий смотрит цепкими, пронзительными глазами и резко склоняет голову к плечу. Густой хвост белых волос соскальзывает с черно-белой формы и опадает на спину, и Кэйя нарочито заинтересованно вскидывает брови.       И как же история Вергилия совпадет со слухами, блуждающими в городе?       – Я исцеляю людей, заставляя их еще раз пройти через всю ту боль, что предшествовала ранению до момента лечения, – веско произносит Вергилий и, не отрывая от лица Кэйи мрачного взгляда, припечатывает: – Вся боль, сконцентрированная в паре мгновений, – это очень мучительно.       – Зато действенно, – неожиданно встревает Розария, металлическим коготком стряхивая пепел с сигареты. Ее взглядом можно резать наживую, что она и делает, когда поднимает на Кэйю глаза. «Опасность», читает он на дне черных зрачков и улыбается так широко, как только может. – Вот ты умирал, затем поумирал сильнее, а потом оп – и живее всех живых.       Вергилий кривится, но молчит – неожиданно, думает Кэйя и заинтересованно щурится, стряхивая с мехового ворота накидки несуществующие пылинки. Розария молча предупреждает Кэйю, чтобы тот не делал глупостей, и в своем предупреждении обнажает ту часть души, которую бы не следовало демонстрировать по неосторожности. Розария с угрозой сужает глаза, и Кэйя с улыбкой качает головой: он лучше других знает, когда стоит промолчать, а когда высказаться.       Впрочем, это не мешает ему беречь информацию до лучших времен. Кто знает, когда пригодится знание о том, что сестра-одиночка Розария трогательно привязана к мрачному пастору Вергилию?       Резким жестом Вергилий протягивает руку и молча требует, чтобы Кэйя вернул Глаз бога. Не то чтобы Кэйе хотелось контактировать со строптивой блестяшкой и дальше: сила Электро неприятно покалывает пальцы и демонстрирует, что находиться у Кэйи ей не хочется ни секундой больше положенного. Фиолетовый кругляш перелетает в руки Вергилия, и тот прячет его за ворот робы, не испытывая ни малейшего дискомфорта.       Глаз бога Дилюка – горячий, но не обжигающий, Кли – теплый, искрящийся светом, Джин – охваченный легким ветерком, самого Кэйи – прохладный, слегка надменный. Ему интересно видеть, что Глаза бога напрямую связаны с характерами владельцев, и Глаз бога Вергилия – прямое тому подтверждение. Колючий, недружелюбный и злой – как и сам владелец, который явно ждет, пока Кэйя уберется подобру-поздорову.       – Скоро церемония, – вдруг говорит Вергилий. Розария рассеянно кивает, и сигарета в ее пальцах истлевает последними искрами. Вергилий поднимает взгляд к небу, делая последнюю затяжку, и Кэйя ухмыляется, когда Розария почти неуловимо ускользает за Собор и пропадает в тенях. О нелюбви Розарии к обязанностям служителей не знает только слепой и глухой. – Мне надо идти.       Некоторое время он смотрит на Кэйю, а потом бесцеремонно припечатывает, направляясь в сторону входа в Собор:       – Раз уж ты выяснил все, что хотел, можешь быть свободен.       О, как мы заговорили, довольно думает Кэйя, пару мгновений глядя в широкую спину, а после в два скачка догоняет Вергилия и с ухмылкой пристраивается рядом. Следует раздраженный вздох, а за ним короткое:       – Что еще?       – Ты мне понравился. Забавный малый, – почти честно отзывается Кэйя, не видя смысла увиливать от ответа.       – Твои проблемы меня не интересуют.       Вергилий обжигает его взглядом, полным отстраненной надменности, и Кэйя наконец-то вспоминает. Дилюк смотрит так, когда вынужден общаться с людьми, которые его раздражают, терпеливая Джин глядит подобным образом на послов Фатуи, а Эола носит эту маску на постоянной основе, особенно когда разговаривает с горожанами, которые лучше всех помнят, что сделал ее клан в прошлом.       Вкупе с выверенными жестами, идеальной осанкой и чеканным шагом пазл складывается: таких особенностей никогда не найти у обычных горожан без роду и племени. Кэйя слегка улыбается, полностью довольный собой.       Интересно, а служители Барбатоса знают, что в их рядах затесался потомственный аристократ?       – Все жрецы такие бессердечные, или только ты в очередной раз отличился? – смешливо спрашивает Кэйя и поигрывает бровями.       Если бы взглядом можно было убивать, Кэйя уже был бы мертв: по крайней мере, раздражается Вергилий из-за одного лишь его присутствия, не говоря уже о провокационных вопросах. Злить пастора до смешного легко, и Кэйю это даже умиляет, а то он уже порядком устал от умеющих контролировать свои жесты и мимику сильных мира сего, которых надо раскалывать как орешки.       Вот у Вергилия все на лице написано – не надо пытаться что-то выдумывать, чтобы понять, что он испытывает в данный момент. Не то чтобы это было сложно: либо раздражение, либо усталость, иногда все вместе, другого не дано. Вергилий недовольно поджимает губы, и в его взгляде читается очевидное: «Какого черта ты все еще здесь?», но Кэйю это не особо тревожит. В конце концов, что пастор может ему сделать? Отправить на отпевание в главной роли? Пригрозить божественной карой?       – Зайдешь на церемонию? – ядовито спрашивает Вергилий; любезности в его голосе ни на грамм – лишь желание поскорее от Кэйи отделаться, поэтому он не может не ответить:       – Ну разумеется.       А потом целый час сидит на одной из задних лавок, ни разу не понимая, что происходит. По лицу Вергилия понятно, где он Кэйю видел, и Кэйя невольно делает ставки сам с собой, прикидывая, когда же злой пастор наконец-то взорвется. Темная его сторона ставит на три дня, светлая – на неделю; сам же Кэйя рассчитывает, что Вергилий взбесится после церемонии, в течение которой Кэйя бесстыже ему подмигивает, и впервые проигрывает.       Потому что Вергилий с недовольным выражением, которое даже не пытается смягчить, принимает горячие благодарности от горожан Монда, готовых едва ли не руки ему целовать, и в светлых глазах Кэйя с удивлением обнаруживает легкое… смущение. Ну надо же, удивленно думает он и растекается в улыбке. Вергилий бросает на Кэйю предупреждающий взгляд, но Кэйя уже успевает получить свое.       Поэтому в следующий раз, когда они пересекаются на кладбище за Собором во время ухода за надгробиями, Кэйя мурлычущим тоном выдает:       – А твои многоуважаемые фанаты знают, что твой род когда-то смешивал их предков с грязью и считал за рабов, уважаемый Вергилий Ля’Валленштайн?       Вергилий поднимает на Кэйю стандартно раздраженный взгляд и даже не меняется в лице. Он утирает со лба каплю пота и случайно мажет по коже травянистым следом. Кэйя ждет увидеть что-то отличающееся от привычных реакций, но Вергилий его подводит, а темная сторона, ставившая на три дня, проигрывает следом за своим предшественником. Вергилий некоторое время смотрит на Кэйю, затем опускает взгляд на ножницы, которыми срезает чересчур разросшуюся траву около надгробных плит, и Кэйя готовится эти ножницы ловить у единственного целого глаза: уж больно выразительное выражение приобретает породистое лицо.       – Ты считаешь, что люди предпочли бы умереть, нежели оказаться в моих заботливых руках? – сухо спрашивает Вергилий. Его взгляд темный и равнодушный, а оттого страшный, и Кэйя подозрительно щурится, склоняя голову вбок. – Как жаль, что их мнение меня не интересует. Мое дело – лечить смертельные ранения, а не разбираться со мнением тех, кто ненавидит род, уже давно прекративший свое существование. Еще какие-то идиотские мысли, пришедшие в голову, озвучить желаешь?       – Посмотри на Эолу, – увещевающим тоном продолжает Кэйя. – Она так старается изменить мнение людей о себе, но вечно сталкивается с предрассудками, а ведь вы похожи. Не стыдно, что тебе повезло, а ей – нет?       – Стыдиться того, что я спасаю людям жизни? – выплевывает Вергилий и поднимается на ноги, угрожающе опуская подбородок. Глаза на бледном лице вспыхивают опасным огнем, и Кэйя в нетерпении подается вперед. – Может, еще скажешь, что мне стоит прекратить заниматься целительством просто потому, что мне, по-твоему, повезло?       Он так выразительно выделяет интонацией последнее слово, что Кэйя заинтересованно щурится, подозревая не то подвох, не то какую-то душещипательную историю. Вергилий, разумеется, не продолжает – не в его стиле, – но, прежде чем стремительно уйти, высокомерно произносит:       – Скажи Барбаре о том, что ее работа бесполезна и ей лучше не заниматься целительством. Я думаю, ее слова окажутся куда более весомыми, раз уж в погоне за какими-то своими идиотскими целями тебе на мое мнение плевать.       О как, думает Кэйя уже вечером, пока следит за переливами одуванчикового вина в бокале. Оказывается, Вергилию не нравится, когда его тыкают носом в то, чему он посвятил всю жизнь. Кэйя задумчиво чешет нос и преувеличенно сладко улыбается преисполненному подозрений Дилюку так, что того аж передергивает. Вероятно, любой порядочный человек предпочел бы извиниться за сказанное, но Кэйю к порядочным людям отнести в принципе проблематично, поэтому первым же делом после встречи с Вергилием он всеми правдами и неправдами заманивает его в «Долю ангелов».       Дилюк с Вергилием переглядываются с одинаковой обреченностью, матеря Кэйю чуть ли не по ментальной связи, и его это веселит: два одиночества нашли друг друга и теперь могут перемывать Кэйе косточки за милую душу. Он утаскивает Вергилия за любимый столик, игнорируя откровенное недовольство, и принимается заговаривать ему зубы с усердием, присущим лучшим разведчикам и информаторам. Вергилий, однако, поддается со скрипом, как проржавевшая дверь, о чем Кэйя не стесняется ему сообщить, за что оказывается удостоен презрительного взгляда.       – Я могу уже идти? – внезапно негромко спрашивает он, и Кэйя дергается, а потом приглядывается к смягчившимся чертам лица и понимает, что удачно споил пастора. Дилюк из-за барной стойки смотрит совсем уж неодобрительно, когда Кэйя помогает Вергилию подняться и выйти за пределы таверны. – Сам справлюсь, не трогай меня.       Кэйя послушно отпускает локоть, и Вергилий едва не падает: его разнесло от трех кружек яблочного сидра, который, Кэйя признает, особой крепостью-то не отличается. Захмелевшего пастора приходится ловить, ставить на ноги и забрасывать руку себе на плечо и тащить в сторону Собора.       Пьяный Вергилий, пошедший за Кэйей в таверну только потому, что тот обещал его доставать в течение всего дня в случае отказа, и с трудом согласившийся на первую кружку сидра, мало чем отличается от себя обычного: разве что выражение лица у него мягче, а во взгляде нет привычной острой неприязни. Однако он отчаянно молчит, когда Кэйя исподтишка вбрасывает ну слишком личные вопросы, и вздыхает так тяжело, будто на его плечах лежит вся тяжесть мира.       Только тащит-то Вергилия Кэйя, а не наоборот, и вздыхать полагается ему.       – Хватит ко мне приставать, – чеканит Вергилий, но не делает попыток отстраниться.       – Сейчас или вообще? – хитро спрашивает Кэйя. Некоторое время Вергилий молчит, а после абсолютно спокойным голосом выдает:       – Если тебе не с кем играться, займись похитителями сокровищ, которых недавно доставили в монштадтскую тюрьму. Я сходил с тобой куда ты просил, так что теперь будь добр – отвали.       Кэйя толкает Вергилия к стене и заинтересованно заглядывает в лицо. Без налета мрачности тот оказывается молод, едва ли на пару лет старше самого Кэйи, а не на целый десяток, как казалось до этого. Вергилий пытается оттолкнуть Кэйю, но промахивается и вместо этого с силой пихает в щеку, потом щурится и прикладывает пальцы к виску, по пути едва не попадая себе в глаз. Кэйя сдерживает смешок, уклоняясь от очередного толчка, но затем Вергилий неожиданно отточенным жестом сдергивает с руки перчатку и сбрасывает с кончиков пальцев крошечную молнию, которая облетает Кэйю со спины и жалит в ягодицу.       – Я же сказал: отвали, – недрогнувшим голосом говорит Вергилий, и на этот раз Кэйя отступает, потирая атакованное место. Он едва улавливает лиловое сияние, идущее от рук, но не успевает его разглядеть: Вергилий слишком резво для захмелевшего человека натягивает перчатку и делает шаткий шаг по направлению к Собору. Интересно, остальные жрецы оценят, если пастор придет в подобном состоянии?       – Жестокость не к лицу всепрощающему служителю Барбатоса, – журит Кэйя. Вергилий обжигает его взглядом и даже как-то миролюбиво отвечает:       – Барбатос проповедует свободу. Это значит, что я могу делать все что захочу. В том числе и надрать твою задницу, если ты будешь чересчур наглеть.       Кэйя взрывается смехом. Возможно, в нем говорит алкоголь, но слово «задница» из уст Вергилия звучит донельзя смешно. Громкости его гогота достаточно для того, чтобы перебудить целый квартал; Вергилий смотрит на него совершенно безмятежно, небрежно отмахивается и, покачиваясь, продолжает путь к Собору, напрочь игнорируя раздающийся за спиной смех. Его, кажется, вообще не беспокоит, что Кэйя готов лопнуть.       – И это пасторское сострадание к ближнему своему? – смеется Кэйя, наваливаясь на плечи Вергилия. Тот косится на него, но без особого энтузиазма. – Вот так я помру, а ты и не заметишь?       – Я не собираюсь лечить человека, который видит во мне только пастора, напрочь забывая о существовании личности, – отбривает Вергилий.       – Ты же говорил, что лечишь каждого встречного-поперечного.       – Я такого не говорил.       – Так кем мне надо стать, чтобы оказаться в твоих заботливых руках?       Вергилий замирает, смаргивает и хмурится. Недоумевающее выражение на бледном лице кажется Кэйе слишком смешным, поэтому он с трудом сдерживает вторую порцию хохота. Ягодица, подло укушенная искрой электричества, слегка побаливает; колючему человеку – колючий Глаз бога, думает Кэйя. Вергилий подвисает, мотает головой и старается выпутаться из рук Кэйи, когда до Собора остается едва ли два десятка метров.       Из ниоткуда появляется тонкая-звонкая девица в черно-белой робе. Она обводит взглядом сначала Кэйю, потом Вергилия, и только затем страшным шепотом спрашивает:       – Вы чего кричите? Хотите разбудить Викторию?       Приоткрытый рот Вергилия захлопывается с отчетливым стуком зубов, и Кэйе снова становится смешно. Нежно-сиреневые волосы жрицы серебрятся в лунном свете, а зеленые глаза излучают тревогу. Она облизывает губы, пока Кэйя пытается вспомнить ее имя – он же точно ее где-то видел, но вот где?.. – а после с неожиданной легкостью перенимает пьяную тушу, взваливает немаленького, по сути-то, Вергилия на хрупкие женские плечи и смотрит на Кэйю.       – Все, он в надежных руках, можете не волноваться, – шепчет она и улыбается. – Спасибо, что проводили Гила. Он правда хороший, хотя делает вид, что не любит людей.       – Я не люблю людей, – соглашается Вергилий, наваливаясь на жрицу всем телом и утыкаясь носом в шею, но та даже глазом не ведет: как стояла ровно, так и стоит. – Люди мерзкие.       – Да-да, понимаю, – начинает ворковать девушка, отмахиваясь от растрепанных белоснежных волос, лезущих в лицо. – Все они одинаковые: злые, противные и уродливые. Даже я. И уж тем более сэр Кэйя.       Одновременно она начинает отступать по направлению к Собору, где ее ждет услужливо приоткрытая дверь. Кэйе кажется, что он слышит где-то донельзя знакомое «ехе» и чувствует легкое дуновение ветра, вплетающееся в переливы струн лиры, но он слишком пьян, чтобы обращать внимание на преследующие его глюки.       – Нет, Аэлита, ты не такая уж и противная, – спокойно возражает Вергилий, вяло перебирая ногами, и покорно следует за жрицей. Что-то вдруг подталкивает Кэйю в спину по направлению к ступеням, и он слушается, решая, что хватит с него на сегодня приключений.       Озвученный вслух вопрос Кэйя таки решает оставить на потом. Что-то ему подсказывает, что у них будет предостаточно времени, чтобы обсудить все положения дела.       В заботливые руки Вергилия Кэйя пытается попасть с особым упрямством, а потому применяет любимую тактику выноса мозга: иначе говоря, по каждой, даже самой незначительной проблеме обращается в Собор и бесстыже давит на жалость. Жалость у Вергилия, по всей видимости, отсутствует, так как он из раза в раз отказывается Кэйе помогать и монотонно предлагает обратиться к любой из сестер, оперируя тем, что его сила не предназначена для исцеления порезов на ладони или синяка на колене.       Говорит он так, правда, не из вредности, как успокаивающе поясняет потом Барбара почти что шепотом: вероятно, выдает военную тайну, выдавать которую не стоит. Вергилию не нравится причинять людям боль, но его способность этого требует, поэтому он старается не использовать ее без весомой на то причины. Сбитые костяшки и фингал под глазом тоже сюда относятся, Кэйя проверял, а потом получил лист подорожника и мрачную ухмылку вдобавок.       Правда, потом в течение недели Вергилий не появляется даже в церкви, не говоря уже об улицах Монда, и Кэйя начинает волноваться. Его не оставляет ощущение, что он где-то крупно облажался, но причин тому не видать: самая главная из них, беловолосая и желтоглазая, где-то пропадает, а все, кто так или иначе с ним связаны, отказываются говорить, куда он подевался. Даже задействовав связи, Кэйя узнает только то, что Вергилий отлучился по делам церкви и ушел еще на рассвете.       – Чего переполошился? – лениво спрашивает Розария с непроницаемым выражением лица. Она неторопливо затягивается, и Кэйя на мгновение залипает на вспыхивающий кончик тлеющей сигареты. Стальные глаза смотрят с легкой насмешкой, которая Кэйе совсем не нравится. – Вернется твой ненаглядный, никуда не денется.       – А что, со стороны мы похожи на парочку? – наиграно оживленно тянет Кэйя и улыбается так сладко, что Розария раздраженно закатывает глаза, выдыхая облако сизого дыма. Правильно, нечего смотреть на Кэйю проницательным взглядом и делать всезнающий вид.       Розария не находит необходимым отвечать на глупые вопросы, поэтому все, что касается Вергилия, предусмотрительно заминает. Она только кажется ленивой и отстраненной, но пытливости ума у нее не отнять, так что она неторопливо уклоняется от словесных ловушек, пока ведет полусветскую беседу. Как только где-то вдалеке слышится нечто похожее на голос Барбары, Розария ловким движением тушит сигарету, салютует Кэйе и растворяется в тенях. Жрецы Барбатоса что, все до единого сведущи в искусстве ассасинов?       – Сэр Кэйя? – звенит колокольчиками вопрос, и Кэйя приветливо улыбается Барбаре. – Мне казалось, я слышала голос сестры Розарии… Ох, она никак не хочет петь в хоре, как же ее поймать…       Кэйя благоразумно решает оставить при себе ремарку, что Розария в хоре будет смотреться белой вороной: ее с церковью связывает только отдаленно напоминающий жреческую робу наряд, а еще она даже не знает, как зовут Архонта, которому по идее должна поклоняться. Барбара выглядит искренне расстроенной, но потом вскидывает голову и светло улыбается.       – Вы ведь к Вергилию? Не переживайте так, он отлучился по делам церкви и скоро вернется, – воркует она. Утешает. Его. Кэйю. Вот уж новость. И вообще, что еще за дела церкви такие? – Вергилий – очень талантливый целитель. Он спас не одного человека, находящегося на волоске от гибели, так что не пропадет.       – Не боишься такого могущественного конкурента? – по-доброму ухмыляется Кэйя, и Барбара всплескивает руками. Она выглядит очень возмущенной.       – Что вы, конечно нет! – качает она головой. – Да и какая тут конкуренция, если мы находимся на одной стороне и служим на благо людей Мондштадта? Надеюсь, вы не говорили ничего подобного брату Вергилию. Он бывает… резким на слова.       О да, с ухмылкой думает Кэйя, этот-то точно резок на слова, особенно когда не пьян. Трезвый пастор Вергилий не скрывает того, что не любит людей, но почему-то все равно им помогает, а еще притворяется, что не умеет шутить, и швыряется во всех подряд сердитыми взглядами, полными чисто аристократической надменности. Пьяный Вергилий говорит размеренно и спокойно, и черты лица у него мягче, без вросшей под кожу мрачности, без которой его и представить-то проблематично, но Кэйе это удается. Он думает: не упустил ли какой-то крошечной детали, без которой картина не складывается?       Поэтому как только Вергилий объявляется в городе, Кэйя как можно быстрее заканчивает ежедневные дела и принимается бесцеремонно обивать пороги Собора, пока пастор не показывается ему на глаза с обреченным:       – Опять ты.       – Опять я, – соглашается Кэйя. – Ты не ответил на вопрос.       – Какой еще вопрос? – устало вздыхает Вергилий, разыгрывая несознанку, но Кэйя не верит: читать Вергилия проще, чем многих других, хотя бы по той простой причине, что он особо-то и не пытается притворяться.       – О, вот как мы заговорили? Тогда я напомню, – мурчит Кэйя, склоняя голову вбок. Вергилий неосознанно дублирует его жест и скрещивает руки на груди в защитном жесте, что не укрывается от знающего взгляда. – Так вот, кем я должен стать, чтобы оказаться в твоих заботливых руках?       Некоторое время Вергилий молчит, разглядывая Кэйю; светлый мед сердолика гипнотизирует и манит в золотистые пучины, обещая долгожданную награду. Кэйя тонко улыбается и не торопит, лишь изучает породистые черты лица – прямой нос, острые скулы, выразительный подбородок, – затем соскальзывает ниже и обнаруживает высокий воротник, обхватывающий горло, которое скрывают еще и бинты.       – Ты что, ранен? – поднимает брови Кэйя. Вергилий в ответ донельзя выразительно не-лезь-не-в-свое-собачье-дело закатывает глаза и небрежно отбивает руку Кэйи, которая уже тянется к воротнику. И в какой заварушке он успел побывать, раз вернулся такой потрепанный?       – Обойдусь без твоих комментариев, – едко замечает Вергилий и быстрым движением касается шеи. – В мои «заботливые руки» лучше не попадать – приятного мало. Но ты же настойчивый… капитан кавалерии, который чхать хотел на все писаные и неписанные законы, не так ли?       – Я польщен столь высокой оценкой моей деятельности, – почти горделиво отзывается Кэйя. Вергилий одаривает его мрачным взглядом и даже слегка отодвигается в сторону, но Кэйе вовсе не обидно. – Я уже говорил: ты интересный. А интересных людей надо держать поближе к себе, не так ли?       Вергилия перекашивает, насыщенно медовые глаза темнеют на несколько тонов, а воздух наполняется запахом озона и начинает опасно потрескивать. Улыбка Кэйи становится шире: ему нравится играться с огнем – электричеством в данном случае. Он подмечает все: и каким осунувшимся выглядит Вергилий, и какого размера круги под его глазами, и как устало прислоняется к стене. А еще даже не пытается себя контролировать – впервые на памяти Кэйи Вергилий высвобождает силу Глаза бога, которая окутывает его коконом и блестит на радужках лиловыми всполохами.       – Ты устал, – констатирует факт Кэйя. – Кажется, ты не скучал вдали от меня.       – Еще что интересного расскажешь? – приглушенно рокочет Вергилий, но затем сдувается и прикрывает глаза. Давление Электро прекращается, и Кэйя отстраненно понимает, что Вергилий действительно явился к нему сразу же после прибытия, даже толком не отдохнув.       Почему-то становится немного странно, но Кэйя не подает виду.       – Например, что тебе стоит как следует отоспаться, – отвечает он, и Вергилий надменно вскидывает подбородок. – Не знаю, сколько дней ты провел без сна, но на пользу тебе это явно не пошло. Еще тебе стоит сходить в душ, постирать рубашку и поесть. Я угощаю. Идет?       Вергилий смотрит на Кэйю так, словно тот вдруг превратился в лягушку, и трясет головой, а после раздосадованно спрашивает:       – Ты ведь не отстанешь, я правильно понимаю?       – Не-а, – жизнерадостно откликается Кэйя, улыбаясь во весь рот. – Позаботься обо мне как следует, глубокоуважаемый пастор Вергилий.       В ответ Вергилий лишь шумно вздыхает и машет на Кэйю рукой, затянутой в черную перчатку, а после разворачивается и уходит. Кэйя с ухмылкой смотрит ему вслед и прикидывает, в каком заведении можно откормить мрачного голодного пастора.       Разумеется, чтобы в следующий вечер вытащить его из Собора буквально под руку и поволочь в «Венок из одуванчиков» – небольшой атмосферный ресторанчик, которым управляет Шеда, его старая знакомая. Когда Кэйя усаживает сопротивляющегося Вергилия за самый выгодный столик, Шеда улыбается уж больно понимающе, и Кэйе приходится скрытно показать ей кулак. Среди цветастых подушек, расшитых яркими нитями, живописных обоев и множества растений Вергилий кажется совершенно своим, будто здесь его место, его дом. Кэйя улыбается почти умиленно, когда Вергилий сдержанным голосом делает заказ – без капли алкоголя, кажется, кто-то прекрасно усвоил урок, – и откидывается в мягком кресле.       – Не похоже, что ты уж больно против, – замечает Кэйя. Вергилий раздраженно ведет плечом и смотрит со здравой долей неодобрения. Руки скрещены на груди в защитном жесте, но линия плеч не выглядит напряженной: похоже, ему здесь действительно комфортно.       Некоторое время Вергилий глядит на Кэйю так, словно собирается что-то сказать. В мягком освещении ресторана его лицо кажется моложе и спокойнее, и игра полутеней заставляет изучать реакции еще внимательнее и заинтересованнее. Во взгляде Вергилия проскальзывает мимолетная нотка чего-то теплого, когда он просто говорит:       – Случайно или нет, но ты привел меня в мой любимый ресторан. Его хозяйка – моя, – он запинается, на мгновение хмурится и добавляет: – Подруга. Мы давно знакомы.       – О как, – отвечает Кэйя, ставит локти на стол и заинтересованно склоняет голову вбок. Вергилий смеряет его быстрым взглядом да так и застывает, поджимая губы. – И как же вы познакомились? Шеда – весьма скрытная… леди, и у нее везде есть уши.       Проще говоря, Шеда – одна из самых именитых информаторов в Мондштадте, да еще и соблюдающая нейтралитет, так что к ней зачастую обращаются даже рыцари Ордо Фавониус. Вергилий презрительно вскидывает брови, и его губы искривляются в недовольной гримасе, а Кэйя лишь ухмыляется в ответ.       Вести чинные вежливые беседы с Вергилием – почти как сидеть на взрывной бочке с пирослаймом: глупо, опасно и не стоит того, но Кэйя отчаянно пытается, поскольку терпения ему не занимать. В конце концов его старания даже приносят какие-то плоды, потому что теперь Вергилий смотрит на него не с бесконечным раздражением, а с бесконечной усталостью, и пока что непонятно, хорошо это или плохо.       Ему удается-таки вытянуть нужную ниточку и с особой тщательностью намотать себе на запястье – Кэйя не беспричинно собой гордится, потому что Вергилий перестает скалиться и наконец-то начинает отвечать плюс-минус по-человечески. Мысленно Кэйя гладит себя по голове за удачный выбор: в «Венке из одуванчиков» вкусно кормят и поят, здесь царит приятная атмосфера, располагающая к не менее приятным разговорам, и мир кажется самую капельку лучше, чем он есть на самом деле.       Когда они прощаются, Вергилий некоторое время внимательно и непонимающе смотрит на Кэйю, а затем мрачно говорит:       – Не надо лезть в мои «заботливые руки» – там нет ничего приятного из того, что ты, криопиявка, надеешься отыскать. Не капай мне на мозги и не липни по всяким мелочам. Я не переношу людей и исключений для тебя делать не буду, но ты мое мнение вряд ли станешь учитывать, как и держаться подальше. Держи в уме пару простых правил для начала.        «Не будешь приставать по пустякам и действовать на нервы – может быть, мы даже сможем сойтись», переводит для себя Кэйя и улыбается особенно игриво, щуря единственный глаз. Вергилий не разделяет его энтузиазма, бормочет что-то наподобие «и на кой черт я в это ввязался» и спешно удаляется, белоснежной молнией проносясь по улицам Мондштадта.       Через два дня Кэйя получает приказ сопроводить пастора Вергилия в Спрингвейл, а еще через пару часов ухмыляется в ответ на привычно мрачный взгляд и поправляет накидку на плече. Вергилий, разумеется, довольным не выглядит, но это его состояние по жизни, так что Кэйя даже не удивляется. Милашка Аэлита хлопочет над Вергилием так, будто он уходит на несколько месяцев, а не на пару дней, и тем забавнее осознавать, какую власть крошечная жрица имеет над вечно сердитым пастором.       На выходе из Монда их провожают заинтересованными взглядами, какая-то маленькая девочка протягивает Вергилию венок из одуванчиков, и тот с невозмутимым выражением лица позволяет надеть корону ему на голову. Желтые солнышки в белоснежных волосах сияют, и Вергилий пресекает все возможные шутки касательно этой темы суровым поджатием губ. Именно поэтому Кэйя не верит в нелюбовь Вергилия к людям: дозволял ли бы он так с собой обращаться, если бы он по-настоящему их ненавидел?       – Какой-то определенной причины не любить людей у меня нет, – нехотя отвечает Вергилий на прямой вопрос. Они идут уже полтора часа и успевают на удивление мирно перебрать несколько десятков тем, которые Кэйя задает, а Вергилий от безысходности подхватывает. – Они проблемные. Шумные. Бестолковые. На них уходит слишком много сил. Я предпочитаю направлять свободное время в нужное русло, а не бездарно тратить его на попытки разобраться в чьих-то чувствах.       – Если ты так не любишь людей, что же ты забыл на работе, которая целиком и полностью завязана на общении с ними? – интересуется Кэйя.       – Глаз бога дал мне большую силу, которая может принести столь же большую пользу.       – То есть ты готов быть на постоянной основе в окружении так раздражающих тебя людей, только чтобы твои способности применялись по назначению?       Вергилий одаривает Кэйю высокомерным молчанием, но все оказывается понятно и без прямого ответа: он и так лежит на ладони, лишь руку протяни. Ему не нравятся люди, не нравится тратить время попусту, но нравится приносить пользу; раз ему был дан дар, значит, надо потратить его на благое дело даже во вред себе. Ну что за альтруизм, право слово. Мимолетно Кэйя думает, можно ли перетянуть Вергилия в Ордо Фавониус, где его способности очевидно пригодились бы, но решает разобраться с этим позже.       Может, Вергилий и не получал аристократического образования наравне с Дилюком, Эолой или Джин, но проницательности ему не занимать: через то, как он себя подает, говорит кровь угасшего древнего рода. Он легко подстраивается под быстро сменяющиеся темы и срывается с крючка, когда разговор перестает быть приятным, и оттого все больше хочется загнать его в ловушку. Вергилий ведет плечом и окидывает Кэйю раздраженным взглядом, когда тот залезает на совсем уж личную территорию, и тогда приходится отступить.       Память о несчастной «укушенной» электричеством ягодице и тяжелом от озона воздухе еще слишком свежа, а Кэйя едва-едва завоевал хоть какое-то подобие доверия мрачного пастора.       Видимо, слухи об умелом целителе выходят и за пределы Мондштадта, раз дорогу им внаглую преграждают несколько похитителей сокровищ. Кэйя присвистывает: сильно же им нужен Вергилий, раз они решаются объявиться в Монде и перехватить по пути. И кто же, любопытно, сливает на сторону внутреннюю информацию, пусть и не совсем секретную?       Судя по выражению лица Вергилия, тот думает о том же, раз материализует из опасно посверкивающего Электро Глаза бога Церемониальный клеймор и закидывает на плечо. Целитель с двуручным мечом, ага, думает Кэйя; одно дело – узнать со слухов, другое дело – увидеть своими глазами.       Кэйя бросается в бой сразу же, как только в него летит первая же криобутылка: на ходу вынимает меч из подпространства и делает выпад в сторону ближайшего противника, который с воплем отшатывается от волны холода. Что за люди пошли, неужели совсем не думают, что им окажут сопротивление даже если они нападут из засады, не говоря уже о стычке лоб в лоб?       Поверх ледяных узоров крио на одежде похитителей сокровищ появляются искры электро, и мгновением спустя мужчина ругается, наверняка чувствуя, как тело становится слабым и медленным, а также более доступным для атак и уязвимым. Именно за это Кэйя и любит сверхпроводимость: она сильно упрощает жизнь в бою, особенно тем, кто сражается вблизи. Это становится подспорьем для союзников и огромной проблемой для противников, потому что долго они не живут.       Они сражаются поодиночке, потому что Вергилию с его резким, порывистым стилем боя нужно много пространства для маневра: будучи стесненным в движениях, много клеймором не помашешь. Вот тебе и паинька-целитель, с азартной ухмылкой думает Кэйя, когда Вергилий уходит от удара мечом, отскакивает от траектории полета пиробутылки и с размаху бьет прямым ударом в нос. Там, где Вергилий проходит, остается едва заметная лиловая дымка, коварно потрескивающая разрядами прямо в воздухе, и попавшие в нее противники не только оказываются под действием электроэффекта, но и периодически дергаются как от паралича.       Сердоликовые глаза сдержанно блестят, тонкие губы сурово поджаты: кажется, наслаждения от схватки Вергилий не испытывает, да и сражается словно спустя рукава, а не в полную силу. Это не дело, думает Кэйя, что-то здесь не так. Шальная идея бьет в голову внезапно, и Кэйя поддается творческому порыву: подставляется под атаку, под которую в здравом уме и твердой памяти не попал бы ни за что в жизни.       Но вот есть донельзя подозрительный в своем нежелании драться и исцелять Вергилий, которого надо вывести на чистую воду, так что ради такого Кэйя готов потерпеть. В конце-то концов, одним ранением больше, одним меньше – какая разница, если рядом высокоуровневый целитель?       – Ты что, идиот? – орет Вергилий, но Кэйя не слышит: немудрено, ведь он собирает грудью электро- и пиробутылки одну за другой, и его перегрузкой откидывает в сторону с такой силой, что он сносит спиной дерево и тряпичной куклой валится в кусты. Жаль только, что из-за них ничего не видно: хотелось бы полюбоваться на действо, будь Кэйя, конечно, в состоянии это сделать. Но грудь, кажется, вот-вот разорвется от боли, руки отказываются повиноваться, и Кэйе остается только хрипеть и пялиться в землю перед собой.       Воздух заполняется озоном, он обжигает легкие и нёбо, и Кэйе становится совсем нечем дышать. Пространство на мгновение становится сиреневым, слышится треск электричества, а затем все затихает, и прямо перед лицом Кэйи появляются колени в знакомой черной робе. Вергилий зло шипит сквозь зубы, на землю падают перчатки, а затем теплая ладонь невесомо касается груди, другая – спины, и боль возвращается с утроенной силой, поэтому Кэйя не сдерживает хриплый вой.       Но мгновение спустя все затихает, и Кэйя снова чувствует, что может дышать.       Он, игнорируя фантомную боль, все еще бушующую в теле, с интересом поднимает взгляд и видит, как Вергилий опускается на пятки и тяжко вздыхает. Он весь сиреневый и светящийся: капилляры и вены, виднеющиеся под кожей, переполнены силой Электро, и во время боя Кэйя этого финта ушами определенно не видел. Кэйя трогает еще недавно развороченную грудь, находит ее в целости и сохранности и донельзя довольно вздыхает.       Вот Вергилий и попался в ловушку. Знать бы еще, чем он приложил оставшихся похитителей сокровищ.       – Добился своего? – веско спрашивает Вергилий, и в его голосе слышится потрескивание электричества. Кэйя приподнимается на локте, вновь уверенно ощупывает грудь и отвечает:       – Качество обслуживания хромает, а так прилично. Надо было конфетку там дать, по голове погладить, за терпение похвалить…       – Не заслужил. Ты подверг себя смертельной опасности только потому, что хотел узнать, как работает моя сила, – закатывает глаза Вергилий, а после замечает внимательный взгляд Кэйи и раздраженно поясняет: – Я исцеляю, поглощая боль и трансформируя ее во внутреннюю энергию, затраченную на исцеление. Теперь некоторое время я буду светиться, перерабатывая ее. По твоей вине.       Вергилий поднимается на ноги, отряхивая робу, Кэйя следует его примеру, подхватывая перчатки, которые сначала думает вручить, но потом требовательно протягивает руку. Вергилий смотрит на него с подозрением, затем закатывает глаза и резким движением протягивает ладонь, а после замирает, когда Кэйя начинает деловито надевать на нее перчатку.       Пальцы у Вергилия длинные и узловатые, с коротко подстриженными ногтями, ладонь – широкая и мозолистая. Под кожей вызывающе светятся вены, и Кэйя не сдерживается – проводит по ним мизинцем, прослеживая путь, а после смеется, когда Вергилий вырывает ладонь и презрительно выгибает брови.       – Избавь меня от своих тупых ритуалов, – надменно уведомляет он, ничуть не смутившись, а потом неожиданно оказывается вплотную, перехватывает запястье Кэйи и быстро что-то вкладывает в ладонь. – На, фанат качественного обслуживания, утешься.       Вергилий разворачивается на пятках и отправляется дальше, не обращая внимание на разбросанных по дороге похитителей сокровищ. Кэйя пару мгновений залипает на покачивающуюся белоснежную косу, а после заинтересованно опускает взгляд.       На ладони лежит яблочный леденец в веселом зеленом фантике.