Тело и разум

      Микель любит наблюдать за Пепом в день перед игрой. Вечером в его кабинете. Запершись от всего мира на ключ, прячась в самом углу дивана в тени разрезанной светом настольной лампы комнаты, со стороны восхищённо огибая взглядом, как каталонец склонил голову над принесенным им же отчётом. Как карие глаза стремительно поглощают в себя литры статистики, тактических схем и наработок, как уверенно и беспощадно зрачки, словно лазером, расплавляются с одним листом за другим. В кабинете настолько тихо, что Микель может слышать тиканье - чистейший разум своего наставника, слаженно и выверено работающий механизм. Стоит протянуть руку вперёд, и по коже проскользнет лёгкое теплое дуновение нагретого от работы воздуха. Подойдёшь ближе - и услышишь мерный ход кликающих шестерёнок. Перед ним высочайшее из искусств, способное переворачивать целые жизни, менять ход всего мироздания, и имя этому человеческий разум, а если точнее, лучший из его образцов. В нем сосредоточено все, он многогранен и сложен как самая загадочная головоломка, как вселенская тайна жизни. Иногда он требует полной тишины посреди ясного дня, иногда ему нужны потоки слов глубокой ночью и шум неспящего Манчестера за окном. Иногда он бежит, сторонится своих родных и близких, иногда он неожиданно благосклонен и тактилен к первым же встречным. Иногда он умиротворенно гудит в такт играющей пластинки, иногда созерцает великолепие такого же, как и он, гения в картинной галерее. И все это Микель может сказать про него одного, про Хосепа Гвардиолу, про этот искусный механизм, ведь мозг - это и есть сам человек, его душа и внутреннее Я, все остальное лишь оболочка, столь неудобная и отвратительная в своей нескладности и бестолковости. Ему, как зависимому от собственного тела слабому существу, хочется выразить своё благовение перед гением чистого разума, прикоснуться к нему, чтобы он поглотил его всего без остатка, открыв глаза на нераскрытые тайны всего сущего, но руки всегда предательски упираются в сухую кожу, туго обтягивающую твердую кость черепа.       Глаза, зеркало души, весело, с лёгким недоумением, смотрят на Микеля: на его поникшие плечи, на скованные от холода руки, на равномерно вздымающуюся грудь, и на бесконечно прекрасные в благословенной тоске бледные глаза. Очерчивая абрис его тела, замечая каждый миллиметр открытой за черной одеждой кожи, каждое движение, каждый жест, Пеп восхищённо замирает: вот оно - торжество гармонии души и тела. Все в баске сопоставляется с его внутренним Я, с его характером и интересами также, как вид любой поделки соответствует ее содержанию. Выбитый самой природой мрамор тела, холодный под прикосновениями и теплый под бесконечными разговорами, пестрящий красками эмоционального спектра, столь непостоянный, но величественный. Пепу хочется прикасаться к нему, ощущать каждую неровность, каждый скат подушечками пальцев, но, как величайший из шедевров, как Давид Микеланджело, его нельзя ощутить, а лишь созерцать со стороны. Иначе его можно повредить, осквернить и сломать, создав разлом, открыв его столь незапятнанный разум внешнему миру. Иначе можно пойти у него на поводу. С каким безразличием его подопечный относится к своей красоте, с той же осторожностью Пеп взаимодействует с его "оболочкой", подобной хрупкому фарфору. Такую красоту остаётся только любить.       Микель ненавидит человеческое тело. Свое тело. Столь уродливое, грязное, погрязшее в грехе примитивных потребностей, грузом тянущее разум на дно. Узел между его собственным разумом и плотью слишком крепок, чтобы всплыть на поверхность, чтобы вознестись к мыслям своего идола. Ему даже думать о таком грешно, как и мечтать о том, чтобы поравняться с ним. Всю свою жизнь он был лишь одним из, не лучший и не худший, обычный и от того проигравший в лотерее жизни. Чего достиг Пеп, и чего достиг он сам - это небо и земля. Мессия для тысячи и тысячи людей, перевернувший ход игры, и вечный скиталец, не нашедший себя ни в одной стране, где побывал. Рождённый ползать летать не может. Так почему же каталонец так мягко подзывает его к себе, почему ему не противна его порочность? Почему его идол благосклонно обсуждает его отчёт, с похвалой и уважением? Это походит на насмешку бога или мимолётный интерес, за которым последует холодное отторжение. Не правда ли, что гении всегда очарованы банальностью? Что Микель должен увидеть в его глазах: заинтригованность или снисхождение? От чарующей загадочной бездны зрачков слишком нервно стучит сердце, слишком неспокойно в груди, слишком слабеет в ногах.       Перед Гвардиолой поверженный колосс, согнувшийся в глиняных коленях. Прячущий свое золотое лицо в серебряных руках. Это неправильно, это он должен склониться перед ним. Пеп хочет взять его руки, но боится растопить восковую кожу. Боится стать Геростратом, сжегшим храм Артемиды в угоду славы. Он не хочет его менять, разрушать его под себя, он хочет лицезреть со стороны, как человек с топором наблюдает за циклом природы, столь могущественной и хрупкой одновременно. Микель уникален в своей сущности, в своем несоответствии собственным воззрениям Пепа. Его мысли резонируют с его собственными, его образ выбивается и сразу бросается в глаза, оставляя отпечаток в сознании. В столь ужасном сознании, убивающем его изнутри. Пеп ненавидит свой мозг, ненавидит насколько он усложняет ему жизнь, передумывая и переигрывая самого себя из раза в раз. Проводя партию в шахматы, где проигрывает всегда он сам. Его мысли пугают, заставляют размышлять о том, что он не может произнести вслух. О том, как он хочет собственными руками разрушить все вокруг, причинив боль своим близким. Особенно Микелю, за льдинкой глаз скрывающем свое наивное восхищение и не замечающим его безумие. Разум подбрасывает слишком много неправильных мыслей, роем пчел окружившим его совесть, застилающем глаза, ослепляющем его.       Плечи Артеты чувствуют чужие руки на себе, мягко поглаживающие и успокаивающие. Простой жест внимания откликается в его собственном теле, расценивая ложно и сбивающе с толку. Чертова оболочка, реагирующая столь примитивно, до злости сводящая его с ума. Нет, он никогда не пойдет у нее на поводу, ее желания отвратительны и должны быть уничтожены. Однако, тело с каждой секундой все больше и больше берет контроль над разумом, заставляя его бороться с самим собой, задыхаться от распирающего диссонанса. Как же он жалок в глазах Пепа: не способный удержать свою же бренную плоть, слабый и стоящий перед ним на свинцовых коленях. Ему хватает рассудка, чтобы не поднимать взгляда, но не хватает воли, чтобы успокоить резкий выброс гормонов в кровь и налившуюся краснотой кожу. Чужие руки оторвались от скверных плеч, слух уловил откатывающееся в сторону кресло и усевшегося рядом на полу Пепа. Разгоряченные нейроны чувствуют холодное дыхание рядом с его ухом, звонкий шепот, разразившийся громом в тихой комнате. Микель не может больше, его тело подводит его в очередной раз, и он мотыльком безвольно следует за ним. Запертый в черепной коробке разум пытается бороться, пытается осознать, как столь полюбившийся хриплый голос говорит то, что желает услышать его тело, но поражает его мозг.       Зачем он это сказал? Зачем Пеп дал волю своему разуму? Чтобы увидеть как покорно Микель наклониться к нему, чтобы восторжествовало его Эго? Конечно же баск не уйдет, конечно же он исполнит всё, о чем попросит его каталонец. В его слегка морщинистых руках податливая глина, смиренно принимающая заданную ей форму. Он мнет ее, растягивает, перебирает пальцами, снова сминает, и так из раза в раз, ужасаясь от мысли своего эгоизма. Его разум в очередной раз переиграл его, заставил действовать не так, как он хотел. Это не то чего он желал. Пеп испортил его, разрушил, уничтожил, застегнул цепи на его шее. Создал трещину на мраморной скульптуре, не обращая внимания на разлетающиеся в сторону крошки, на брошенную на пол одежду. На то, как нагрет камень мышц, как усиленно стучит хаотичное сердце. На то, как пожар разгорается в зелени глаз. Он восхищён его разумом, но ненавидит свое тело. Он восхищён его телом, но ненавидит свой разум. Тело слишком слабое, порочное и ненадежное. Разум слишком испорчен, безумен и алогичен.       Его кожа возгорается от контакта, его руки сковывают чужое тело, заставляя совесть биться в агонии.       Его слова не перестают выворачивать душу, его потайные мысли обрушиваются лавиной, заставляя ужаснуться от самого себя. Почему он пошел на поводу у своей слабости? Почему он так поступил с ним? Почему он получает от этого удовольствие? Почему получает от этого удовольствие он?       Утренний луч солнца вторгаясь перебивает свет невыключенной лампы. Микель тяжело открывает веки, взглядом упираясь в чужое плечо. Проснулся не только он - карие глаза уже несколько секунд спросонья скользят по нему. Тело окончательно отогнало сон и предательски заныло, проведя несколько часов на твердом полу, как побитая собака. Он словно вернулся назад в ход времени нашего измерения, до этого выпав из реальности. Цунами воспоминаний накрыли его с головой, заставляя пораженно пялиться на покоящуюся перед ним руку. Микель чувствует теплую ладонь на своей спине, прикрывающую незажившие царапины. Чувствует дыхание, растворяющееся в изгибе шеи. Ощущает такой же потерянный взгляд карих глаз на себе. Оба не знают, стоит ли говорить первыми, и какие слова подобрать. Электронные часы вспыхнули началом восьмого. Барьеры, выстраиваемые все эти годы, рухнули. Внутренние демоны вырвались из столь усердно скованных цепей, сцепились в яростной схватке друг с другом, слились в один большой комок и стали единым целым. Присоединились друг к другу. Синхронизировались. Достигли равновесия, принеся удивительную лёгкость души и тела, будто недостающая часть их самих была найдена и поглощена. Комплиментирована. Породила множество вопросов в их головах, ведущих лишь к одному исходу - саморефлексия и короткий диалог. Его тело не хочет уходить. Его разум не хочет забывать.       Слишком долго их задвигали на второй план. Слишком усердно их пытались усмирить, подавить, отсоединить от действительности. Разве это не то, чего они хотели, о чем они всегда размышляли? Разве это не то, что приносит им счастье? А заслуживают ли они счастья?       Зелёные и карие глаза зацикленно смотрят друг на друга. В друг друге Пеп и Микель читают лишь один ясный ответ, который всегда был где-то рядом. Природа заставляет людей не замечать очевидного, усложняя жизнь, незамысловатую в масштабах вселенной, чтобы она казалась значительнее, прекраснее от своей несправедливости. Рука Пепа лёгким движением скользнула по темным волосам, очерчивая ниже шею и плечи. Мрамор оказался обычным, земным, но не стал от этого менее прекрасным. Глаза Микеля вчитывались в каждый жест, в каждую искру, вспыхивающую во взгляде. У бога тоже есть изъяны, но его есть за что превозносить. Они оба неправы, оба причинили боль самим себе. Больше терпеть они не намерены. Ошибки присущи человеку, а решения находятся совместно. Он устал унижать свое тело. Он устал душить свой разум.       Их протест против своих прошлых убеждений вылился в рассветный поцелуй и с улыбкой встречаемое утро. Они достигли гармонии друг с другом. Они достигли гармонии с самими собой.