Уродство

Как-то даже не верится иногда, что все действительно кончилось. Что можно просто жить и не сомневаться. Не думать ― отнять жизнь или подарить. Аллену иногда кажется, что все это ― просто затянувшийся сон про его обычную жизнь, о которой он мог ранее только мечтать. Ему кажется, что сейчас кто-то толкнет его в бок, он откроет глаза, просыпаясь, и узнает, что Сенешаль дал ему очередную миссию по уничтожению Акума и поиску Чистой Силы. Аллен улыбается своим ностальгическим мыслям и хватает рукой пустоту ― кончился соус терияки. Он недовольно цыкает тут же и все же осматривается еще раз, чтобы убедиться в этом уже совершенно точно. И оказывается, что опустевшую баночку кто-то из поварят уже даже выбросил в мусорную корзину. Аллен тихо что-то ворчит о том, что все ингредиенты для яки собы ему, видимо, нужно прятать от посторонних глаз как можно дальше, и со вздохом откладывает еще даже не ополовиненный мешочек с гречневой лапшой, приобретаемой лишь для одной цели. На самом деле, в ресторанчике «Разрушитель времени» Аллена Уолкера очень редко кто-то готовит блюда японской кухни, а уж ради приобретения составляющих упомянутой ранее собы молодой человек обходит знакомые до черта за последние полтора года лавки сам. И тут вот стоит сказать, что в силу своей экстравагантности высовываться из уютного заведения Аллен не любит. Что поделать ― война закончилась, а привычки остались. Молодой человек затягивает шнурок на мешочке с лапшой и отодвигает его в самый дальний уголок тумбочки. Выпрямляется в полный рост и стягивает с отросших до плеч волос шелковую красную ленту. - Оливер, прими заказ у третьего столика! Я вынужден отлучиться! На плечи черным покрывалом опускается дорогой плотный плащ, а лицо укрывает тень от глубокого капюшона, из которого только что и выбиваются пепельные длинные пряди. Аллен не любит выходить за пределы своего уютного ресторанчика, в котором давно все друг с другом знакомы и ко всему привычны. В его заведении кремовые стены, большие окна с мареновыми портьерами, амарантовые мягкие диваны и скатерти на столиках черного дерева в тон. Как кровь на снегу ― еще свежая и уже чуть подсохшая. И время замирает, стоит только хлопнуть тяжелой дверью и стащить с себя теплый плащ, поэтому и в названии «разрушитель». Хотя это больше подходит, несомненно, хозяину ресторана. А вообще ― название придумано Лави аккурат перед его исчезновением из поля зрения близких ― теперь, наверное, уже навсегда. «А что? Пусть будет еще одна память о старых деньках!» Аллен сжимает и разжимает затянутую в белую кожаную перчатку левую руку, чувствуя, как теплеет в кончиках пальцев, и невесело хмыкает. Его память о прошлых деньках всегда будет рядом с ним. Нужная лавка находится почти сразу ― она совсем недалеко от додзе, куда иногда Уолкер заглядывает и до сих пор. Потому что не у него одного осталась вечная память. Он знает, как Канда смотрит на свой Муген, эфес которого слегка отливает алым в свете масляных ламп, и не может не улыбнуться. Годом ранее они даже предположить не могли, что так сложно будет жить без того, от чего нередко хотелось бы отказаться. Время тянется до безумия медленно, и Уолкер зябко передергивает плечами, хотя на улице еще только октябрь и в плаще ему не должно быть холодно. Хочется поскорее вернуться в родной ресторан и заняться кропотливой готовкой особой порции яки собы. За времяпровождением в стенах «Разрушителя» время некогда Джокера Бога кажется не таким уж мучительно вялотекущим. Наверное, Канда думает также, когда использует в одиночных тренировках свой отливающий алым в свете вечерних ламп Муген. Продавец в лавке ― тучная женщина лет пятидесяти. Она молчаливо кивает постоянному клиенту в знак приветствия и принимает заказ, не проявляя и толики любопытства и желания заглянуть под капюшон, хотя никогда не видела лица скрытного седоволосого человека, приходящего к ней всегда за ингредиентами для яки собы. Иногда Аллен слегка отстраненно думает о том, куда он будет ходить, когда продавец этой лавки, являющаяся, видимо, и хозяйкой, умрет. А потом невесело усмехается и думает, что скорее сам уйдет на тот свет раньше, чем эта серьезная женщина покинет свой пост за низким прилавком. Близится дождь, когда Аллен выходит из лавки. Он сжимает в правой руке небольшой мешочек, в котором позвякивают друг об друга стеклом три баночки с соусом терияки, и думает, что не зря всегда накидывает по старой привычке на плечи плащ. Люди снуют вокруг него, спешат куда-то, как мелкие рыбешки на долгожданный нерест, молодой человек старается обходить по возможности их течение, вновь и вновь выпадая за границы обычного мира и не смея стащить с головы капюшон. На алебастровой коже элегантным алым росчерком пестреет тонкий замысловатый шрам ― еще одна память о незыблемом ярком прошлом. Аллен опускает голову ниже, не в силах смотреть на давящее на плечи свинцово-серое небо, и с каким-то обреченным весельем думает, что его шрам на коже ― это как мареновые портьеры на фоне кремовых стен. Как свежая кровь на девственно белом снегу. «Я буду защищать всех, кого только смогу!» – хочется смеяться над собственной же наивной до глупости клятвой. Когда тебе всего лишь пятнадцать ― это так просто. Вялотекущие беспорядочные мысли прерываются как-то внезапно. Раньше Аллен не думал, что такое вообще возможно, когда он словно бы находится в состоянии транса, продолжая привычно двигаться вперед и одновременно находясь совершенно где-то в другом месте. Мальчишеские визгливые голоса режут тонкий слух мерзкими словами, и молодой человек резко останавливается на месте, даже не обращая внимания на то, что кто-то на него натолкнулся. - Неполноценный отброс! - Эй, что с твоей правой рукой, уродец?! - Надеюсь, ты не успел ко мне прикоснуться, проклятый? В переулке довольно темно, но это не особенно мешает. Высокие стены домов ограждают его с двух сторон, создавая тем самым узкий замусоренный боковой коридорчик, уводящий прочь от широкой улицы. Аллен недовольно морщится, чувствуя, как битое стекло хрустит под подошвой обуви, и закрывает своей спиной один из двух выходов, неприязненно осматривая творящееся действо. Их трое ― три самонадеянных мальчишки, которые никогда не знали ничего о настоящем уродстве и умели лишь издеваться над невинными. Они стоят тесным полукругом рядом со сжавшимся в маленький комок ребенком неопределенного пола ― мальчика, наверное, судя по возгласам ― которого и унижают столь старательно уже, кажется, достаточно долгое время. Молодой владелец ресторанчика «Разрушитель времени» замирает на секунду, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, и быстро касается проклятой рукой тонкого рубца шрама, тянущегося от лба к подбородку. - Что вы здесь делаете? – голос звучит удивительно ровно для того, кто едва сдерживает в себе рвущийся наружу гнев, потому его не воспринимают всерьез. - А тебе какая разница? – моментально реагирует один из мучителей, оказавшийся мальчишкой лет пятнадцати. Собственно, самому Аллену еще и двадцати нет, но он полноправно считает своего противника всего лишь мальчишкой, о чем немедленно ему и сообщает, с трудом, но все же довольно успешно добавляя в голос насмешливые интонации. Маленький комок на земле вздрагивает, и из-под серого тряпья становится видно изуродованную шрамами правую руку, чем-то так похожую на левую Аллена. Мягкосердечный Джокер Бога зло стискивает зубы. «Убирайся, проклятый!» – шепчет истерзанное годами подобных издевательств подсознание чьими-то незнакомыми голосами. - Я повторюсь, – терпеливо произносит Уолкер, решительно шагая по направлению к хулиганам, – что тут происходит? - Как что? – издевательски растягивает слова самый, видимо, главный из этой троицы. – Мы ставим на место маленького зарвавшегося уродца! - Посмотрите на его руку, господин! – смеется его друг. – Разве таким, как он, место среди нормальных людей? Проклятый! Аллен слушает их недолго, всего с минуту, и только кто-то из трио хочет открыть вновь рот, поднимает вверх руку, затянутую в белую кожаную перчатку. Эта сцена напоминает ему чем-то его собственное детство, когда Мана Уолкер появился словно из ниоткуда и стал его самым дорогим человеком. Парень думает об этом с невыносимой горечью и чувствует, как алый рубец тонкого шрама наливается кровью. - Замолчите! – в голос все-таки прокрадывается нешуточный гнев. – Прочь! Прочь, пока я... - Пока что? – со смешком перебивает его главный хулиган. Аллен тяжело смотрит на непокорного мальчишку и чувствует своего рода отвращение по отношению к нему. Он хотел спасти их буквально несколько лет назад. Он наивно полагал, что люди будут благодарны необычно сильным бойцам, которые стерегут мир и покой. Только люди считали совсем иначе. Капюшон слетает с головы как-то даже излишне быстро, а пепельные волосы раздувает затхлым проулочным сквозняком. Алый росчерк тонкого шрама, словно чья-то куртуазная роспись, украшает лицо. Губы Аллена кривятся в улыбке какой-то неприятной самому себе даже. И этих людей он хотел спасти? - Пока я сам вас не проклял, маленькие уродцы, – губы шевелятся словно бы по чужой воле, но Уолкер с каким-то странным восторгом понимает, что именно это он и хотел сказать. Наверное, дьявольская роспись на лице незнакомца и его безрадостный мерный голос действуют на хулиганов получше попыток решить это дело мирно, так что их словно ветром сдувает. Аллен тихо хмыкает, удовлетворенный результатом своего поведения, и шагает глубже в полумрак переулка, направляясь к сжавшемуся от ужаса комку тряпья. Сбегать, поджав хвост, с поля боя ― вот оно, истинное уродство. Мальчишка лет восьми с глазами цвета чистого весеннего неба смотрит на своего нежданного благодетеля со смесью страха и трепета. Уолкер качает головой, улыбаясь уже совсем легко, совсем иначе, и парой размашистых движений стаскивает с себя дорогой плащ, накидывая его на плечи мальчишки и оставаясь в ослепительно белой рубашке с накрахмаленными манжетами, которые всегда умудрялся не пачкать при готовке, и черном кожаном колете поверх нее. «Комок» ошеломленно хлопает глазами в ответ и смотрит на молодого человека глазами еще более круглыми. - Пойдешь со мной? – Аллен не перестает улыбаться, думая, что мальчишку, часто кивающего в ответ, надо непременно показать Канде. Сегодня же вечером, когда понесет ему его любимую собу. – Я покажу тебе настоящую красоту. Если испуганный мальчишка с вживленной в руку Чистой Силой напоминает Аллену Уолкеру его самого не только внешне, четкие размашистые движения тонким клинком, отливающим алым в свете масляных ламп, точно покажутся ему прекрасными.