Их вера

Камило ненавидит свою семью.

Да, всё верно, он ненавидит её. За дар, за его использование, за лицемерие, за всё. Как можно было ненавидеть человека десять лет, внушать эту ненависть детям, заставлять петь глупые и унижающие песни, пока человек, про которого поют, буквально находился в стенах их дома и абсолютно всё слышал... Слышал. Боже, каждый раз, когда он об этом думает, готов молить мужчину на коленях о прощении. И вот, прямо сейчас, он стоит возле деревянной двери в комнату своего собственного дяди, которого унижал ещё не так давно, превращаясь в его облик, совершенно непохожий на настоящий, боясь вдохнуть. Но зайти всё же надо. Тот не выходит из комнаты уже целый день, хотя ещё вчера всё вроде бы шло неплохо. — Бруно?.. — совсем тихо спрашивает подросток, входя в комнату дяди. Лестниц выше чем девятиэтажный дом уже не было. Точнее, лестница всё ещё была, но совсем небольшая, как в их доме, чтобы подняться на второй этаж, где и находилась комната дяди, всё так же скрытая за большой металлической дверью. Не услышав ответа, тот поднимается наверх. — Дядя Бруно? — снова спрашивает юноша, стуча уже в металлическую дверь. Внутри слышится шорох, а после дверь приоткрывается. — Добрый день, Камило, — и ведь даже после всех унижений, после всех слов, после изгнания, в конце концов, тот продолжает улыбаться своему племяннику. Да, натянуто, да, явно пытаясь сделать это искренне, не смотря на внутреннюю боль, но улыбается. Пытается, в конце концов. В тот момент кудрявому парню хочется провалиться сквозь землю. — Добрый день, Вы... Вы не хотели бы пройтись или покушать? Вы весь день просидели один, — шепчет тот, заглядывая в зелёные, большие глаза, напоминающие юноше прекрасный ночной лес. — Ох, родной, можно на "Ты", — а вот сейчас улыбка уже и правда искренняя, мужчине правда слегка смешно от такого официального обращения. — Мы же семья, в конце концов. "Семья". Кажется, идея провалиться не такая уж и плохая. — Ну, тогда как прикажете... Ой, прикажешь! — смущённо говорит Камило, прикрывая рот рукой. Ему правда очень стыдно. Он не хотел, чтобы так вышло. — Всё в порядке, солнышко, — теперь уже смеётся старший, совершенно не в обидном тоне или ещё что, а племянник же подхватывает его смех. — Нет, ты правда прости, пожалуйста, — за что именно он извиняется? Точно ли за обращение на "Вы"? Он не знает. — В общем, я хотел предложить... Хочешь прогуляться со мной по городу? Я понимаю, что большое скопление людей будет в непривычку для тебя, поэтому предлагаю пойти именно сейчас, когда уже темно и почти никто по улицам не ходит. Особенно маленькие дети. Они очень... М-м-м... Любопытны, — он крутит ладонью в воздухе, подбирая правильное слово. — Так что они могут вдоволь тебя унять своими расспросами. — Не думаю, что их любопытство распространиться и на меня. Они скорее будут убегать с криками, как в моем юношестве, — он улыбается, не смея показывать грусть, делая вид, что всё так и должно быть. — Но... спасибо тебе большое за доверие, милый. Благодарю за заботу, ты очень милый. — Я... — юноша краснеет. Так непривычно. Так странно. Так... Так хочется услышать это ещё раз. — Абсолютно не за что. Ну так... — Да, я согласен. Пойдем прямо сейчас, как тебе идея? — мужчина лишь послушно кивает, подловив мысль племянника, выходя окончательно из комнаты, закрывая за собой дверь. — Она мне очень нравится, — тот улыбается, начиная спускаться по лестнице, пока за ним очень и очень тихо следует дядя. Тот ходит настолько бесшумно, что когда Камило оборачивается, чтобы просмотреть, не находится ли его дядя всё ещё на самом верху, пугается, отскакивая, поскальзываясь на песке, когда видит мужчину прямо сзади, который быстро подхватывает его за талию. — Прости, не хотел пугать. За десять лет учишься ходить тихо, милый, — виновато произносит мужчина, поглаживая того по спине, когда ставит парня на ноги. — Ох, нет, ничего страшного, не волнуйся, всё в порядке, — мурашки бегут по коже юноши. Это первый раз, когда он чувствует что-то такое. Первый раз, когда он рад, когда к нему прикасаются. Безусловно, он любит объятия от членов семьи, любит гладить Антонио по его волосам, любит утешать матушку, держа ту за руки, заставляя делать глубокие вдохи и выдохи, но... Это всё не то. Это – обыденность. Это – приятные мелочи. Но сейчас... Сейчас ему хочется, чтобы к нему прикасались совершенно в другом смысле. Не в "родственном". — Хорошо, как прикажешь, — кивает Бруно, отстраняясь, после чего Камило еле-еле сдерживает разочарованный вздох. — Ну что, пойдем? — Да, пойдем, — парень выглядит смущенным. Слишком смущенным, честно говоря. "Я сделал что-то не так?" – спрашивает сам себя Бруно, следуя за юношей. Как же сильно он не хочет облажаться. Он только-только вернулся в семью, а уже успел что-то натворить. Хотя... "Семья" это слишком громко сказано, верно? Выходя на улицу, не встретив никого на своем пути, оба вдыхают чистый воздух, что приятным осадком остаётся в лёгких, заставляя вздрогнуть от прохлады. Неожиданно для обоих, мужчина берет племянника за руку, начиная идти по тихим и пустынным улицам своего родного города. — Всё так изменилось, — неожиданно начинает брюнет. — М? — Камило, что витал в своих мыслях, не сразу улавливает смысл сказанных ранее слов. — Оу, представляю себе, как никак, десять лет прошло. — Ты прав. Десять лет, — он выдыхает, поднимая голову вверх, смотря на звёзды, останавливаясь, заставляя Камило стать рядом. — Десять лет. Слишком пугающая цифра, не думаешь? Даже звёзды, казалось бы, изменились. Они стали более яркими, более приближенными. — Возможно, ты прав... — кивает кудрявый парень, хотя знает, что это совсем не так. Что звёзды не могут стать ярче, что это невозможно. Но, знаете, ему хочется в это верить, чтобы поддержать своего дядю. — Ты так изменился за это время, — шепчет мужчина, наконец-то опуская голову, поворачивая ту в сторону племянника, заглядывая тому в глаза. — Безусловно, я наблюдал за ростом каждого из вас. Вы, всё же, мои племянники, но теперь, когда я имею тебя совсем рядом с собой, я понимаю, как ты изменился... Только вот сдерживать свои стоны ты так и не научился за несколько лет, — неожиданно улыбается мужчина, прыская в кулак от смеха, продолжая смотреть на Камило. — Что? — спрашивает парень, до которого только через пять секунд доходит, что же имел в виду его дядя. Он краснеет, кажется, с ног до головы, отпрыгивая от мужчины, закрывая лицо руками. — Бо-о-о-оже. А Бруно же продолжается смеяться, смотря на такую умилительную картину. — Ну эй, ты чего? Я не намеренно слушал, правда, просто когда ходил под домом иногда непроизвольно это случалось. Поверь, мне было так же стыдно, как и тебе сейчас, — и ведь не врёт даже, так же само было стыдно. Вам когда-нибудь говорил Ваш родной дядя, что слышал как Вы стонете, пока дрочите? Нет? А вот Камило говорили. — Я даже руки убрать боюсь. Я не знаю, как тебе в глаза буду смотреть теперь, — вздыхает тяжело тот, действительно никогда больше в своей жизни не собираясь смотреть в зелёные глаза. Как бы они не манили, как бы не пленили, как бы не хотелось снова утонуть в них полностью, захлебнувшись в красоте. — По обычному в глаза будешь смотреть, спокойно, солнце, — брюнет подходит к Камило, осторожно прикасаясь к ладоням, убирая их от лица юноши, пока тот усиленно в пол смотрит. — Какой же ты у меня красивый, когда смущён, — улыбается Бруно, когда подбородок племянника вверх поднимает, всё же заставляя посмотреть в свои глаза. — Видишь? Всё в порядке. Нет, не в порядке. После этих слов оба даже дышать перестали в какой-то момент, просто смотря в глаза друг друга, наслаждаясь тишиной вокруг, каждый думая о своем, до тех пор пока младший губами не прошептал "Можно?", переводя взгляд на губы брюнета. В тот момент Бруно не знал, что ответить. Отказать? Наверное, это было бы самое правильное решение, ведь это его племянник, у них большая разница в возрасте, да и вообще, они оба мужчины, но... Почему же тогда сердце так быстро колотиться, а губы сами тянуться вперёд, накрывая чужие, тем самым давая ответ без его произношения? Двое людей, две души, два человека, два сердца, два дара... Стоят прямо сейчас и нежно, аккуратно целуются, сами не зная, какие эмоции передают друг другу через поцелуй. Любовь? Вряд ли, слишком рано. Заботу? А вот это уже более подходящее. Ласку? Тоже верно. Доверие? Вера в хорошее будущее? "Всё будет хорошо"? Да-да-да и ещё раз "да". До любви этим двум душам ещё слишком далеко, да и тем более, один слишком стар, и не надеется уже, что может почувствовать такое невероятное чувство вновь, а другой слишком юн, чтобы вообще понимать, что же это такое – любовь. Но, знаете... Плевать. Абсолютно плевать. Сейчас они вместе, целуются под яркими звёздами на небе, наслаждаясь губами, прикосновениями, чувствами друг друга и это то, что по настоящему важно. Они справятся, это знают оба, абсолютно со всем справятся. С внутренними противоречиями, с непринятием себя и своих чувств, со скандалами, с ссорами, при чем не только друг с другом, но и с семьёй, ведь непринятие семьи никто ещё не отменял. Но они справятся, обязательно справятся, это даёт понять комок надежды и любви, что загорелся у обоих в груди, и не потухнет он до самой их смерти.