«Цель каждой жизни — смерть». © Фрейд.
Интересно, возможно ли узнать, как именно я снова здесь оказалась? Может, существует какой-то портал, вроде того, что ведёт в Нарнию? Может, при подготовке к экзамену по латыни я немного переборщила и случайно призвала Сатану? Это вполне в моём духе. Не зря каждый мой знакомый давно знает — если за дело взялась Лу — жди беды. Кажется, я падаю. Всё в традициях лучшей мыльной оперы, коих мои бабушки пересмотрели за сотню. Разве что жизнь не проносится перед глазами. Я просто проваливаюсь в пустоту, не имея возможности схватиться за что-нибудь; не имея шанса хотя бы попытаться защитить себя. Закрываю глаза в преддверии боли, которая ожидает меня после встречи с землёй, но ничего не происходит. Почему? До меня снова доносится крик. Ещё раз. И ещё раз. Он такой сильный, что глаза сами моментально раскрываются. Крик похож на удары в колокол в старой церкви. Он бьёт по ушам, заставляя меня съёживаться. В точности, как и в детстве, когда мама заставляла всю семью идти на утренний молебен. Сейчас чувство из детства усилилось в тысячу раз, вызывая у меня не самые приятные воспоминания. Мотаю головой, словно это поможет. Ставлю всю свою стипендию — сейчас я похожа на китайского болванчика. Самое оно для новой публикации в инстаграм, думаю, я буду новой звездой университета. Сильный порыв ветра ударяет в лицо, принеся с собой пару соринок в глаза. Съёживаюсь, готовясь к новому ходу противника, но ничего не происходит. Где-то всё так же кричит женщина, а где-то всё так же, не понимая, что за чертовщина вообще происходит, стою я. Если честно, я уже давно сбилась со счёта. Не думаю, что вообще есть смысл считать, неважно: её крики или количество раз, когда я оказывалась среди них. Это словно бесконечный круг агоний (пусть и с наименьшими потерями), запрограммированный лишить всех рассудка. Не могу понять, что именно ей нужно, как и того — почему мне не удаётся сделать и шага хоть в каком-нибудь направлении. Тело не слушается, а мыслям не удаётся сфокусироваться на чём-то определённом. Наверное, я бы назвала своё состояние разболтанным. Примерно так же я чувствую себя, когда позволяю себе выпить лишний бокал вина или если забуду поспать последние двое суток. Моё тело словно не принадлежит мне, оставляя лишь жалкую возможность хоть немного анализировать происходящее. Не могу до конца понять — принадлежат ли эти мысли мне самой или кому-то другому. Женщина, что сначала просит о помощи, а затем протяжно воет, словно волк, кажется, совсем сошла с ума. Теперь я слышу уже истерический смех, похожий на внезапный припадок радостной горечи (если такая вообще существует), который в очередной раз сменяется протяжным «не-е-е-е-ет». Думаю, у неё явно не все дома. Я уверена, что у неё не все дома. Странно, что эта уверенность пришла ко мне только сейчас, учитывая все обстоятельства, в которых нам пришлось оказаться. Её болезненное отрицание доносится снова и снова. Почему она не может кричать о чём-то другом? Например, поинтересоваться какого чёрта тут так жутко? Может быть, ей бы даже удалось получить ответ, который бы удовлетворил наше с ней общее любопытство. Мне хочется сдвинуться с места — бежать навстречу этому крику; мне хочется повернуться и бежать прочь, не оглядываясь, потому что я знаю — стоит мне только замешкаться — тело само сделает неверный выбор. Поэтому приходится стоять тут, словно соляной столб, надеясь, что и в этот раз я смогу выбраться. Не могу даже понять, близко ли находится женщина или далеко. В одну секунду звук настолько сильный, что мне в самом деле страшно за свои перепонки; в другую — он словно доносится до меня с расстояния пары сотен метров, а может, это просто небольшие галлюцинации, помогающие мне окончательно не потерять остатки здравого смысла. Даже не помню, в который раз я нахожусь здесь. Нельзя узнать место, время года или сколько сейчас показывают часы, но атмосфера происходящего прослеживается слишком чётко. Она буквально впиталась в каждую клеточку моего тела. Кажется, эта сцена постоянно перед моими глазами, неважно: сплю ли я, сдаю экзамен, готовлю отцу завтрак или же занимаюсь сексом со своим парнем. «Секс с парнем», ага. Именно то, о чём стоит думать в моём положении. Надо бы ещё проверить в кармане ли мой старенький мобильный — отправлю Питеру фотографию вместе с геолокацией, глядишь, он точно бросит свою эту учёбу в Швейцарии и вернётся обратно, приняв, что отношения на расстоянии и секс в текстовом формате явно не наш с ним вариант. Уверена, что такая опция вообще мало кому в этом мире подходит. Комично, что мои мысли вообще крутятся вокруг этого, когда вполне возможно — я навсегда останусь тут, рядом с женщиной, кричащей, словно сигнализация в отделе ювелирных украшений. Если всё и правда будет так: завидую сама себе, это явно не жизнь, а самый настоящий джекпот. Осталось выяснить, есть ли здесь кола и чипсы. Я согласна даже на пожизненный запас «Ruffles», лишь бы была возможность набить свой живот до отказа в последний раз. Странно, что мне так и не удалось запомнить декорации этого печального мюзикла. Вокруг меня лес: хотя, конечно, почти что полностью разрушенные деревья, сейчас могли бы устроить мне экологический бунт за то, что у меня повернулся язык назвать это их состояние «лесом». Похоже, что лесничий, ответственный за этот участок, решил сложить с себя абсолютно все полномочия, если тут вообще кто-то когда-либо был. Небо почти чёрное, отчего мне становится страшно. Хочется скорее оказаться в своей комнате и включить хотя бы старый ночник в виде бабочки, который отец принёс мне на мои девять лет. Впервые бы я смогла оценить подарок по достоинству. Странно, что в этой темноте мне удаётся разглядеть облака — они словно большие тёмно-серые волны, не понимающие, где берег, который им нужно омыть. Темнота давит и обволакивает, я чувствую себя такой беззащитной, маленькой и буквально голой. Было бы неудивительно, если бы сейчас из-за остатков деревьев вышел бы Джейсон Вурхис, полный желания испробовать своё новое мачете в действии. Забавно, но я идеально подхожу на роль его жертвы — не даром две мои практики из четырёх были связаны с деятельностью вожатого в лагере для особенных детей. Всё вокруг похоже на декорации к не лучшей хоррор-игре. Впервые мне хочется оказаться в какой-нибудь «Дожить до Рассвета» уже после её прохождения. Всё лучше, чем торчать здесь, не понимая, что ждёт меня дальше. Моё внимание привлекают синие цветы, которые кто-то, словно подсказки, беспорядочно разбросал здесь для меня. Чувствую, как бешено колотится сердце, когда до меня доносится очередное «не-е-е-е-ет». Впервые этот голос кажется мне знакомым. Хотя, с другой стороны, ещё бы — я слышу его, пожалуй, в тысячный раз. Эта несчастная задолжала, как минимум, мне пару лет жизни и здоровую нервную систему. А может, и пару походов по магазинам — в качестве компенсации за моральный ущерб. Делаю глубокий вдох в надежде на успокоение, но всё, что мне удаётся — зайтись в приступе немого кашля: воздух тут совершенно не предусмотрен для ребят вроде меня. Для любых ребят. Если бы «Сумерки» не были просто книгой, я бы подумала, что это Алек из Вольтури распыляет ядовитый газ, не давая никому шанса на спасения, но, к сожалению или к счастью, я знаю, что никакого Алека здесь нет. Похоже, что я решила подышать рядом с великим пожаром в Лондоне — до того обожглись мои лёгкие. Глаза слезятся, и я честно не понимаю — от вдоха ли это или от простого и человеческого страха. Вопль несчастной снова обволакивает всё вокруг, что на некоторое время помогает забыть о той боли, которую приходится испытывать. Хочу закричать в ответ, но стоит мне только лишь сделать попытку — не получается выдавить ни звука. Наверное, я похожа на рыбу, только что выброшенную на берег, когда просто стою, открывая и закрывая рот. Рыба, которую выплюнули из тех темно-серых волн-облаков, опасно нависающих над местом, где я оказалась. Если эта чья-то шутка — этому любителю розыгрышей лучше не попадаться мне на глаза ближайшие лет двести. Если же это сон, пожалуй, мне стоит заканчивать с зубрёжкой билетов под энергетики. А если всё это — реально, для самой себя у меня самые ужасные новости. Снова делаю вдох, надеясь, что это поможет мне успокоиться. Во второй раз организм не так остро реагирует на «отравлено-спёртый» воздух, что помогает мне взять себя в руки и немного успокоиться. Горячий воздух на удивление хорошо гармонирует с холодом, который скрывается здесь. Крик раздаётся совсем рядом. Медленно поворачиваю голову вправо, но всё, что я вижу — бесконечные ряды полуразрушенных деревьев, которые, как и я, всего лишь заложники в этой ситуации. Внимательнее вглядываюсь в картинку передо мной, пытаясь разглядеть хоть что-то. Может, эта женщина, как и я, попала сюда случайно? Может, она кричит, потому что ей нужна помощь? Можно было бы проверить мою теорию, будь у меня возможность говорить. «Эй, меня зовут Лу, нужна помощь? А то твои завывания чертовски бесят, подруга, уж прости». Или, может быть, «Я могу чем-то помочь? Могу поспорить, что тебя или распилили надвое, или прямо сейчас пытаются спалить заживо, а я, вроде как, наступила в невероятно прочный цемент». — Нет, Фэй, нет! Вздрагиваю, когда слышу своё имя. Фэй. Фэй. Фэй. Оно звучит таким чужим. Никто уже очень давно не называет меня Фэй. Думаю, многие из моих родных и знакомых и вовсе забыли, что короткое слово из трёх букв является моим первым именем. Зачем тратить время на произношение трёх букв, если можно сказать только две? Господи, да даже мои родители не называют меня Фэй. Хотя, уж, казалось бы. «Фэй». Боже, словно я возвращаюсь в младшую школу, где это имя ещё хоть как-то ассоциировалось со мной. Чувствую холод и сразу же жалею, что не додумалась быть сейчас в тёплой куртке или (хотя бы) в свитере. Лёгкая хлопковая футболка из масс маркета за три доллара явно не поможет мне в каком-то Богом забытом лесу. Стоит мне закончить последнюю мысль — крик женщины раздаётся повсюду. Ощущение, что она сидит внутри меня и прямо сейчас начнёт прокладывать себе путь наружу. Вновь делаю жалкую попытку сдвинуться с места, но всё, что мне удаётся — упасть на колени. Чувствую, что, наверное, это должен быть тот самый момент, когда я жалею о дизайнерских джинсах «с дырками», над которыми так любят пошутить все мои друзья. Не объяснять же каждому, что «дизайнерскими» они стали после пяти лет верной и доброй службы. Если выберусь, нужно будет обязательно отблагодарить мою задницу, как минимум, клубничным коктейлем с пирожными за то, что она отказывается становиться больше. Я чувствую мелкие камни, потому что они врезаются в кожу на коленках, вызывая боль. Готова поспорить, что у меня пошла кровь. Крик становится ещё громче. Хочется закрыть уши, орать вместе с этой женщиной, вырывать волосы или в отчаянии бить руками по мёрзлой земле. Сделать хоть что-нибудь, чтобы это прекратилось. Думаю, было бы проще, понимай я причину её расстройства. — Скоро всё закончится, Фэй. Думаю, мне это слышится. Возможно, я просто схожу с ума. В конце концов, мне уже двадцать четыре — когда, если не сейчас? Осталось только каким-то волшебным образом написать завещание, где я позволю Рикки закончить мою дипломную работу и получить-таки степень бакалавра, о которой я мечтала последние три с половиной года. — Не кричи, Фэй, всё закончится. «Не кричи?». Это говорят мне — что даже и писк не может из себя выдавить? Вздрагиваю, кожа вмиг становится гусиной. Никто не называет меня Фэй. Никто. Кроме меня самой. Тело пронзает жгучая боль, когда я наконец понимаю, что женщина в лесу — я сама.***
— Ты в порядке? — голос Рэйчел раздаётся прямо у уха, что заставляет меня вздрогнуть. — Земля вызывает Лу! — подруга машет у меня перед лицом, пытаясь привлечь внимание. — Лу-у-у-у-у-у! — В порядке, вроде бы, — вздыхаю, — да-да, полный порядок, — показываю Рэйч два больших пальца, словно это убедит и её, и меня в правдивости моего ответа. — Мне точно не нужно вызывать скорую? — спрашивает она, выхватывая из моих рук мобильный. — О, Питер отправил тебе новые голые фотографии? — Рэйчел смеётся, когда видит, что мои щёки становятся красными. — Вот именно, Рэйч, Питер отправил голые фотографии мне, — делаю акцент на последнем слове в надежде, что Рэйчел поймёт моё настроение. — Случилось что-то, о чём должна знать лучшая в мире подруга? — серьёзно спрашивает Рэйч, возвращая мне мой телефон. — И да, и нет, — пожимаю плечами. Зона отдыха нашего университета походит, скорее, на оранжерею. Наш декан — мистер Розберн — помешан на всём зелёном. Иногда нам кажется, что всё, чем занимается этот солидный мужчина у себя в кабинете — поливает драгоценные цветы под марафон очередной части мультфильма «Шрэк». Мы с Рэйчел расположились на бледно-зелёном диванчике, в самом конце коридора. Моё любимое место в университете, не считая столовой. Место, где я почему-то чувствую себя в безопасности. Питер говорит, что причина в оттенках — любимый цвет Розберна якобы нас успокаивает. Не знаю, с чего Питер взял это — наверняка вычитал в каком-нибудь идиотском справочнике. Совсем не удивлюсь, если рано или поздно Питер и сам напишет один такой — не даром мой парень известен как «ходячая энциклопедия». Зелёный и правда красиво сочетается с белыми колоннами университета. А декоративная лепнина на потолке и вовсе создавала впечатление, что мы находимся по меньшей мере в старинном замке. Громадные окна только усиливают впечатление, создавая иллюзию, что мы учимся прямо посреди поля, на котором лежали книжные Эдвард и Бэлла. У людей, которые впервые оказывались в этих стенах, первой естественной реакцией было удивление. Что уж говорить о маме и папе, которые даже и не мечтали, что кто-то из семьи вообще сможет продолжить образование. Родители думают, что я учусь во дворце. Как только университет выслал мне письмо о зачислении — мама сразу же рассказала каждому в этом мире, что её дочь теперь прожила свою жизнь не зря. — Лу! Это же самый настоящий замок! Неужели тебе не хочется почувствовать себя принцессой? — Да, мам. И неважно, что ни один владелец замка не позволил бы в такой прогрессии плодить все виды растений. Иногда я на полном серьёзе спрашиваю себя: а там ли я вообще нахожусь? Через десять минут коридоры наполнятся нотами «времён года» Вивальди. Кажется, сегодня у нас день «Зимы», а как только музыка стихнет — всем студентам нужно будет спешить на занятия. У нас с Рэйчел, кстати, латынь, на которую подруга не ходила в течение всего года. — Как думаешь, если я пропущу латынь и сегодня, смогу дотянуть до выпускного? — говорит Рэйч, отвлекая меня от рассматривания тёмно-синих цветков рядом со мной. — Думаю, она тебя убьёт, — улыбаюсь впервые за долгое время, а затем наконец смотрю на подругу. Рэйчел совсем не выглядит усталой. Наверное, я ей даже немного завидую. Кажется, в любой ситуации она может быть сильной, так ещё и выглядеть на все сто. Её смуглая кожа отлично оттеняет светло-голубые глаза. А чёрные волосы, собранные в небрежный пучок, придают конечному образу своеобразный шарм. — Убьёт? — Рэйч смеётся, словно я только что рассказала шутку. Её смех настолько звонкий и заразительный, что и у меня вырывается парочка. Только вот мой смех, скорее, нервный. — Уверена, эта женщина лично придумывала латынь. — Не такая уж она и старая, — улыбаюсь я, возвращая взгляд к цветку рядом с нами. — Точно тебе говорю, — протяжный вздох, — она собирала всех чертей ада, и они вместе создали эту мертвечину. Поверь, разворачивайся бы события пару веков назад, она бы добровольно принесла меня в жертву. — Ты же сама прекрасно знаешь, что внук миссис Хигли — темнокожий. У неё нет повода ненавидеть тебя за это, — напоминаю подруге, — а вот за то, что ты самый безответственный её студент — вполне. Рэйчел пропускает мой комментарий мимо ушей и продолжает жаловаться на преподавательницу латыни, а я использую это время, чтобы сфотографировать цветок Питеру. Я: «Может, знаешь, что это? Название, ссылка на статью или короткое аудио с информацией было бы кстати». Нажимаю на кнопку отправить и закрываю глаза. Сейчас я очень остро ощущаю, насколько мне действительно не хватает моего парня рядом со мной. Всё было бы гораздо проще, если бы я могла прямо сейчас бросить все дела и просто целый день обниматься с ним на диване в гостиной. Питер не заставляет меня долго ждать. Питер: «Лу, ты серьезно? Я отправил тебе своё фото из душа, а ты спрашиваешь о цветке?» Я: «И все же?» Сообщение прочитано, но Питер не торопится с ответом. Кажется, что моё молчание на фотографии его достоинства на самом деле ранили парня. Я: «Ты же знаешь, что фотографии отличные. Я очень-очень скучаю». Жду ещё немного, прежде чем добавить ещё одно сообщение: Я: «Скучаю». Хочу добавить грустный смайл, но Рэйчел прерывает меня: — Так что? — Что? — переспрашиваю, зная, что это совсем не обидит подругу. — Вы с Питером уже решили, как дальше будут развиваться ваши отношения? Ты переедешь в эту Австрию? Он вернётся к нам? — бесконечные вопросы льются из Рэйчел, словно она выступает в роли Рога изобилия в голодных играх. — Вы заделаете, как минимум, пять мелких зубрил? — В Швейцарию, Рэйч, в Швейцарию, — машинально поправляю я. — Да это почти одно и то же. — На самом деле, — начинаю я, — мы ещё не говорили об этом. Чтобы переехать к нему — мне нужно закончить университет, а затем попытаться найти работу в Базеле. — Слышала, что там очень популярны проститутки, — Рэйч смеётся, поправляя свои чёрные волосы. — Ты говоришь про Нидерланды. — Одно и то же. Так вы говорили о детях? — Рэйчел вздыхает. — Вы вместе Бог знает сколько лет, если вы не обсуждали своё будущее так подробно — это преступление. — Ага, — отмахиваюсь я, — не забудь подать на нас жалобу, а лучше сразу позвони Солу. Телефон вибрирует. Питер: «Голубой мак». Ещё одна вибрация. Питер: «И я скучаю, малыш». Улыбка сама расползается по лицу, что, конечно, не остаётся незамеченным Рэйчел. — Что, он снова отправил тебе свой огрызок? — Рэйчел! — хотелось бы мне на неё разозлиться, но предательский смешок срывается с моих губ. — Вот! — смеётся она. — Сама же понимаешь, что это огрызок. — Отвали от моего парня, Рэйч. Телефон снова вибрирует. Питер: «Я бы не рекомендовал тебе изучать этот цветок. Голубой мак скрывает в себе только печаль». Мне хочется прямо сейчас запустить браузер и прочитать всю возможную информацию о голубом маке, завладевшим моим вниманием; хочется позвонить Питеру и попросить его рассказать мне каждую грустную историю, что связана с этим цветком. А ещё больше хочется купить билет и слушать его заумные истории пока мы не состаримся, но вместо этого я засовываю мобильный в карман свитера, бросаю последний взгляд на цветок и под очередную тираду Рэйчел, сопровождающуюся «зимой» Вивальди, двигаюсь в сторону кабинета миссис Хигли.***
«Выглядишь паршиво». Рэйчел выводит это на полях моей тетради карандашом. «Поверь, чувствую себя так же». Моё состояние и правда оставляет желать лучшего. Я дважды не ответила на заданный мне вопрос, а минуту назад выяснилось, что умудрилась подготовить не то домашнее задание. Мысли не покидает синий цветок, как и осознание того, что я уже где-то могла его видеть. Миссис Хигли рассказывает о каком-то случае в своей практике, упоминая, как сильно нам поможет латынь, все делают вид, что слушают, а Рэйчел принимается рисовать у меня на полях цветы и сердечки, только в этот раз ручкой с чёрными чернилами. — Ты в курсе, да, что мы сдаём эту долбанную тетрадь? — шепчу я, надеясь, что миссис Хигли не заметит. — Ага, — Рэйч улыбается, — скажешь, что раз язык немой и мёртвый, то и цветы должны быть под стать. — Скажу, что это подарок от тебя, — парирую, но, кажется, Рэйчел не обращает на это никакого внимания. Теперь к композиции присоединились воздушные шарики и милый кот, с ужасно непропорциональными задними лапами. — Это задумка художника, — уверенно говорил Рэйчел, поймав мой удивлённый взгляд, — ещё котёнком его укусила большая птица, — продолжает она, подрисовывая бедному коту друга — небольшого щенка. — Из всех нас, птица могла укусить только тебя, Рэйч. — Если и так, это пошло мне только на пользу. Рэйчел замолкает, что снова даёт мне возможность погрузиться в свои мысли. Смотрю на белые стены аудитории, надеясь, что их никогда не решат перекрасить в зелёный. Тогда мы все уже не будем студентами замка, а начнём посещать психиатрическую больницу. Одна из пяти ламп, кажется, неисправна — слабый свет сопровождается противным дребезжанием, перекрыть которое может только достаточно громкий голос миссис Хигли. Все в аудитории заняты своими делами, уверена, никого здесь совершенно не интересует латынь. Разве что, если бы миссис Хигли не пообещала нам устроить встречу лично с Сатаной и всеми его слугами. Думаю, при таком раскладе даже Рэйч бы пожалела, что не ходила на её занятия. — Лу, а вы что думаете об этом? — голос миссис Хигли возвращает меня в реальность. «Жизнь после смерти», — пишет Рэйч на полях. — Думаю, это имеет смысл, — отвечаю и тут же чувствую подкатывающую тошноту. — Вам совершенно не нужно думать об этом, Лу, — улыбается миссис Хигли. Её улыбка походит, скорее, на оскал зверя, который готов вцепиться в свою добычу. — Какой смысл задумываться о чём-то, если вы уже мертвы, а, Лу? Готова поклясться, что миссис Хигли разрывается на части, смеясь на всю аудиторию. Её руки тянутся ко мне, но я не могу ни убежать, ни кричать. — Ты уже мертва, Лу! — зловеще произносит она. — Уже мертва, — её смех, словно баскетбольный мячик, отскакивает от стен аудитории, заражая им всех присутствующих. Даже Рэйчел начинает смеяться, а рисунки на полях в тетради сменяются огромными чёрными пятнами. Вся аудитория говорит, что я мертва. — Ты мертва, Лу, ты мёртва. Зажмуриваюсь, надеясь, что это всё всего лишь последствия недосыпа. Открываю глаза, чтобы в очередной раз почувствовать — я вновь куда-то падаю. Не знаю, что происходит, но точно уверена лишь в одном — в этот раз я обязательно разобьюсь. — Ты мертва, Лу! — Ты мертва!