Кэрри

Тихо стучат часы, отбивая полночь, и на город резко падает ночь, которая до этого словно держалась изо всех сил; уходит такое нужное солнце, и небо больше уже не розовое, а лишь темно-черное, затуманенное. Кто-то говорит, что в такие моменты начинается волшебство, но Кэрри давно уже в это не верит. Не верит она и в принцев на белых-серых-черных конях, ни в злодеев прекрасных, что в один прекрасный миг должны стать покладистыми и нежными, как шелк. Для нее существует только жалкая мансарда, стены которой завешаны рисунками, и старое, покрытое седой пылью окно, которое она не протирает уже полгода. Толстые занавески укрывают ее от солнца, а теплое одеяло – от страхов и переживаний. Кэрри живет в подвешенном состоянии уже не один год, готовая сорваться и улететь, подобно перелетной птице, но вот только юг для себя она еще не нашла. Как и стаю, с которой должна лететь. Некрасивая, она нравится только сама себе и маме, что давно лежит в больнице; к ней она приходит ровно двадцать седьмого числа каждого месяца, приносит маргаритки и долго пьет кофе, держа родительницу за призрачную руку так крепко, словно боится, что та растает, как сахар. Серые коридоры навевают тоску, зато вот стены мансарды – лишь вдохновение, и каждые полгода она клеит обои, однажды не сдерживаясь и изрисовывая/исписывая их всех ручкой. Черной, обязательно. Кэрри вообще любит черное, хоть она в нем похожа на тонконогую птицу, что сидит на ветке и косится на тебя любопытным глазом; в метро она любит улыбаться незнакомцам, а особенно детям, ведь они улыбаются ей в ответ. Все идет хорошо, и она прочно верит, что однажды, дождливо-осенним днем, она раскинет руки и улетит в серое небо, навстречу жаркому и светлому югу. И не будет больше прятаться. Раздается трель телефона, и Кэрри вздрагивает, совершенно по-птичьему вскидывая голову. Телефон старый, но красиво-красный и яркий, он так подходит к цветку мака, что распустился на листке, прилепленном жвачкой к стене. Кэрри берет трубку и выдыхает «алло» томно-тихим голосом – он такой у нее всегда. На том конце коротко сообщают, что сегодня от сердечного приступа скончалась во сне та, чью призрачную руку она так крепко сжимала. Кэрри кладет трубку и смотрит глазами пустыми на календарь – двадцать шестое.