▪️◼️▪️
— Ты не понимаешь, да? — он зарылся пальцами в волосы, сжимая их от отчаяния. Тэхён цепко следил за каждой промелькающей эмоцией на лице бывшего возлюбленного. Сердцебиение сходило с ума и сносило все запреты одним лишь его обезумевшим, влажным взглядом. Наполненным болью. — Я хочу любить, Тэхён! Хочу забыть тебя и наше прошлое, хочу отпустить, жить дальше, влюбиться в кого-то и подарить ему своё сердце. Но я не могу! — голос срывается, хрипит надсадно. Надо было выхаркать эти лёгкие. Задохнуться дымом. Лишь бы не слышать в нём такой глубокий надлом. Ким молча сжимает руки в кулаках и запрещает себе даже моргать. Пускай кричит. Он выслушает. — Я, блять, не могу, совсем без тебя не могу! Это… Хах… Оно внутри меня, разрывает, вынуждает кривиться и рыдать ночами в подушку будто я какая-то пубертатная школьница! — Чонгук поднимает на него воспалённые глаза и не останавливает катящиеся капли слёз. Щёки горят и хочется содрать кожу вместе с этой пагубной солью, что мешает и мешает на его теле, как на холсте, ёбанные краски любви. Или того, что от неё осталось. — Не можешь говоришь… С каких пор? — не думает же Чон, что нечем ответить? Тэхёну много хочется сказать. Не повышая голоса, скрипя зубами и приказывая предательским мышцам не рваться в сторону Гука. Обнять. Поцеловать. Защитить. Нельзя. Не тот случай. Не их век. — Когда я умолял тебя сесть и поговорить, пытался доказать, что мы меченные, что у меня, сука, твои любимые розы прорастают по всем лёгким, что ты мне сказал? — Но… — Молчать. Сейчас я говорю, Чон. Я тебя слушал, теперь слушаешь ты. — внутри всё кровью обливается. Шипы давным давно прокололи насквозь его вены, вплелись в кровеносную систему. Теперь либо жизнь. Либо смерть. Кто бы мог подумать, что цветы не любви то. У него цветы жестокости чертят карту судьбы. — Ты сказал, что ненавидишь розы. Назвал меня очередным фанатиком, желающим поскакать на твоём члене. Ну как, любимый? Как там мои ненавистные нигеллы? Стебли уже достигли сердца? Они смотрели друг на друга, подпитываясь своими страданиями, разбитыми чувствами и неоправданными надеждами. Чонгук не знал, что сказать. Воздуха не хватало, дыхание перекрывалось и уже не разобрать: из-за цветов, прорастающих из глубин его сущности или из-за страха наделать ещё больше ошибок. Брюнет вспоминает тот день. Того Тэхёна. И хочется забиться в угол от безнадежности и щемящей тоски по теплу и солнечной квадратной улыбке.◾
Познакомились они на факультете искусства. Начали встречаться не из-за любви, нет. Из-за страсти. Вспыхнули как спички, изучая тела друг друга каждую ночь. Утопали в запретном, учились открывать души, сплетаясь чем-то подкожно-метафорическим. Блаженство в чистом виде. Меченные. Особый вид в их Вселенной предназначенных. Те, у кого ханахаки сидит как пёс на привязи, дожидаясь удачного момента сожрать. Чонгуку стыдно вспоминать, противно признавать, но он… Просто испугался. Наивный мелкий щенок, возомнивший себя большим альфа самцом. А на деле что? Когда начал влюбляться — испарился. Избегающий тип привязанности, а? Чушь собачья, вскормленная добротными психотерапевтами. Не привязывай к себе, если не готов к последствиям. Тебе не три года. А люди — не игрушки. Бросил, наговорил столько гнусностей, что на стенку лезть от чувства вины хотелось. Солнце потухло. Ушло молча, без истерик. Сломалось внутри где-то так громко и, в то же время, незаметно для чужого взора. А брюнет заметил. И ничего, слышите, совсем ничего не сделал. Дни сменялись калейдоскопом агонии. Он скучал, не мог найти себе места, но стойко держался. Считал, что убережёт и себя, и его от боли. Ну что, уберёг? Благими намерениями дорога устлана, да? В тот день ярко светило солнце. Грело, пыталось соединить два любящих сердца обратно. Его мальчик выглядел таким взволнованным и уставшим. Но при этом таким красивым, что перехватывало дыхание. Друзья трещали о боксе, задирали девчонок и Гук, воистину, молился всем богам лишь бы выглядеть беспристрастным. В тот момент, когда Ким решился таки подойти к их компании. Когда раскрыл свои (чонгуковы) пухлые губы. Кое-где потрескавшиеся, в ранках и запекшейся крови. Поднял на брюнета свои чистые голубые глаза, что прятали за линзами насыщенный карий, и твёрдо рассказывал о том, что задыхается. Что их расставание спровоцировало болезнь и какой же сильной была его любовь, раз он оказался в том маленьком проценте «везунчиков». Тэхён рассказывал о розах. Цветах, без которых Гук не знал жизни. Сердце в тот момент на секунду остановилось. А потом понеслось галопом, желая прорвать костяную оборону и оставить горе-хозяина одного наедине с проблемой. Именно таковой Чон считал тему с ханахаки. А как иначе? В его спокойной, размеренной и распланированной на годы вперёд жизни нет места таким глубоким чувствам. Потому что они не поддаются управлению. За ними всегда следует хаос и разруха. Страшно терять не контроль над ситуацией. Страшно терять себя. А он и так начал это делать. Падать в Ким Тэхёна всё сильнее и сильнее, лишаясь воли и рассудка. Непозволительно. Отверг. Унизил. Растоптал чувства. Завалился в хлам пьяный в свою такую идеальную пустую квартирку и выл от боли. Побороть себя очень трудно. Перешагнуть через страхи и триггеры — титанический труд. И он не смог. Трус, да и только. Потерянное поколение поэтов в одном единственном расширенном зрачке, что боязко выглядывал из-под подушки. И что же теперь? Не успел спасти ни себя, ни любимого. Упал и разбился. В один день проснулся от того, что задыхается. Кашлял прямо там, в постели. А повсюду насыщенно-синие бутоны. В начале — мокрые от слюны. Теперь же смешанные с кровавыми сгустками. Две потерянные души. Два разбитых человечка, над которыми измываются цветы жестокости. Их синий и красный. Роза и нигелла. Убили друг друга ещё до полной остановки сердца.◾
— Прошу, давай попробуем ещё раз. Пожалуйста, я с ума схожу, эти цветы везде, твой запах мешается с ними и я тону. Захлёбываюсь своей любовью! — справа, в груди, начинало невыносимо жечь. Очередной стебель хочет прорваться сквозь толстые слои эпидермиса, взорвать (разорвать) все связи не только с этим миром — с телом. Возвыситься куда-то на волю, в поля. Где лепестки не будут окрашены в красный, где ветер разносит взаимность по всей площади. Взаимность, которой у них нет. Тэхён горько хмыкает. Поднимает лицо к небу, позволяет солнцу ласково касаться бледной кожи. Если его нигеллы ещё только начинали марать ростки в крови, то вот чонгуковы розы заполнили каждую клеточку и готовы покуситься на сердце. У него уже давно и бесконечно алый. Везде. Иногда бывало сами цветы от своих кусочков органов отличить не мог. Бедное влюблённое сердце, которое вновь пытаются обмануть. — Кажется, не стоило тебе таки прогуливать уроки биологии в школе, Чонгук. — сухие губы еле заметно дрожат, а зрачок сужается до маленькой точки. Голубые радужки натыкаются на яркие карие, блестящие от слёз. Их общего крика о помощи. — Что ты несёшь? — Чонгук чувствовал, ощущал, предсказывал: это что-то страшное. Что-то, о чем он не захочет слышать. Стоит. Смотрит и, господибожемой, влюбляется. Горло дерёт от соцветий, они уже щекочат где-то солнечное сплетение. Какой же он красивый… Теперь я понимаю, почему именно нигелла. — Несёшь здесь только ты, Чон. Боль, разрушение и страх. Был бы внимательнее, знал бы, что человек с ханахаки, которого отвергли, не живёт больше полугода. — вынул руки из карманов и раскинул их в стороны, позволяя ветрам интимно проникать сквозь рукава футболки, лаская израненное тело. — А теперь посчитай, любовь моя, сколько прошло времени с нашего разговора? Капля холодного пота скатилась по виску и потерялась. Также, как и Чонгук. Впервые он ненавидел лето. Ненавидел себя и чёртовы розы. — Три месяца… — задушено так, хлипко. Шмыгает носом и чувствует пожар по всем сосудам. Огонь, гонящий прямо к сердцу. Запирающийся во всех камерах. Умертвляющий. Ким только грустно улыбнулся. Хотелось сказать «молодец, хороший мальчик». Или пасть на колени и кричать на всю мощь за что он так с ними? Почему не дал шанс? Ещё месяц назад всё можно было вернуть. Но не сейчас. Не тогда, когда его, простибоже, родители покупают ему гроб и ищут ту самую бархатную синюю обшивку, которую так сильно желал голубоглазый. — Мне жаль, но я ничем не могу помочь. — в груди обжигает и он каждой клеточкой ощущает, как стебли ломают кости, трощат рёбра и пытаются дотянуться до фиброзно-мышечного. Глаза Чонгука расширяются в страхе и, кажется, он правда сойдёт с ума. Прямо тут. Рядом со своей жестокой любовью. — Солнышко, родной мой, — подлетает и хватает за предплечья, встряхивая, прижимая к себе, — не может ведь всё так закончится из-за каких-то дурацких цветов! Не отпущу тебя, нет. Ты моим был и моим останешься. Тела сотрясаются в рыданиях. Тэхён вцепляется в алую рубашку на спине парня и со всей силы прижимается. Как птичка, что грудинкой добровольно насаживается на шипы. Ощущения такие же. Срывается, голос дрожит, ноги больше не держат. Шепчет так тихо-тихо, с горькой улыбкой на устах: — Наша любовь всегда была для тебя глупостью. В то время, когда я каждый лепесток целовал кровавыми губами и мечтал вновь прикоснуться к твоим. Мурашки бегают по всему телу. Кричать невыносимо хочется и разбить что-то, себя разбить, да вот больше некуда. Из них хоть мозаику складывай. Мотает головой, жмурит глаза и сильнее сжимает в своих тисках-объятиях. Пытается впитать в себя, внутрь, под кожу заселить. Он хочет стать его домом. А стал погибелью. — Я не хочу отпускать тебя. Пускай эта старуха подавится хоть розами, хоть нигеллами. Мы одно целое, Тэхёни. Помнишь? — трётся носом о мокрую и такую, нетнетнетнет, ледяную щеку. Блондин оседает вниз. Чонгук вместе с ним, отказываясь отстраняться хотя бы на миллиметр. — Ты разбил наше целое, любимый. Я вырвал своё сердце и тебе в руки вложил, а ты его на съедение собакам выбросил. — поднимает дрожащую руку и касается такого родного шрамика на скуле. Ведёт пучками выше, задевая длинные ресницы, совсем невесомо так поглаживая веко. И обратно вниз, к губам. Очерчивает контуры того, что так невыносимо сильно. Так бесконечно и навсегда. Что принадлежало когда-то ему. Касается родинки под нижней губой и не может сдержать улыбки. Его собственные — обескровленные. Всё тело охватывает огонь и нестерпимая боль. Цветы тянутся к солнцу. Жестокость порождает любовь. — Тэ, не уходи. — рыдает. Задыхается от слёз и совсем ничего не видит. Склоняется к родному лицу поближе и сцеловывает мокрые дорожки, капли крови от ранок, сталкивается носом с кровавыми лепестками и проклинает весь мир, всю Вселенную за эту несправедливость. За алые розы, посягнувшие на самое дорогое. Снедаемый чувством вины и отвращением к себе. Почему он не рискнул? Почему поставил свою зону комфорта выше любимого человека? — Я люблю тебя, люблюлюблюлюблю… — шептал как в бреду, надеясь, что поможет. Да вот только тут ничего уже чувства не решают. Тэхён морально погиб давно. Теперь же лишь загнивает тело. — Сколько бы не твердил себе, что ненавижу. Сколько бы не разбивал посуды и костяшек. Правда одна: я вечно буду любить тебя, Чон Чонгук. — брюнет плачет сильнее, а Ким морщиться от очередного стебля, что пронизывает половину грудной клетки. Да, он чувствует, конец близок. Нужно успеть всё сказать. — Как подсолнухи солнце, как художник акварель. Сильнее чем Вселенная звёзды. Чонгук давится воздухом, царапает ладони о растущие шипы и откашливает очередные синие лепестки. Прямо поверх красных. Тэхён смотрит на эти бутоны и смеяться хочется. Но силы не позволяют. Всё, что осталось от их истории — цветы жестокости и алые лужи. Снова кашляет. Задыхается. — Поцелуй меня. Сейчас. П-пожалуйста. Чонгук смотрит опухшими глазами на бледные губы и пытается нежно улыбнуться. Ким Тэхён не заслуживает видеть страдания. Для него только счастье и тепло придумано. Склоняется и робко касается таких же дрожащих губ. Перед глазами проносятся сотни поцелуев. Страстные, дикие, нежные и неуловимые, прощальные. Но никогда, поймите, никогда они ещё не были смертельными. Ласкает языком между, пытается согреть и вернуть им персиковый цвет. Касается нёба, засасывает и жмуриться. Хочется остановить мгновение, чтобы навечно вот так. Никому и никогда. Только для него. Эти губы, это тело. Весь Ким до последней чёрточки. Не сберёг. Голубоглазый отзывается на поцелуй со всей присущей ему страстью, жмётся ближе и еле слышно выстанывает. Не от удовольствия, нет. От боли. Шипы добрались до сердца. Добрались раньше, чем Чонгук успел его излечить. Утыкается лицом в окровавленную шею, пачкается и мечтает умереть вслед за ним. Дикий рёв разносится по всей территории университета. Он раскачивает его в своих руках как младенца. Новорожденного малыша, что возжелал вернуться на небеса. Ребёнка, что спрятан под ковром из цветов. Отрывается и резко хватается за левую сторону груди. Так сильно горит. Плавится под жалящими щупальцами отчаяния. На нём скоро тоже прорастут цветы. Ярко-синие нигеллы украсят его тело также как это сделали алые розы. Бредит, сбивается и вновь шепчет как мантру: — Подожди меня, пожалуйста. Маленький мой, душа моя. Я скоро. Слышишь? Твой Чонгуки не заставит тебя долго ждать. Ты главное дождись, ладно? Он тут, под кожей, вызывает тахикардию. Набатом стучит в ушах, отпечатался на подкорке мозга, записан на жёсткий диск памяти. Они же меченные. Предназначены друг другу самими планетами. Их души навеки связаны. И ничто никогда не разлучит два изломанных сердечка, чьи половинки нашли отраду друг в друге. Их синий и красный. Роза и нигелла. Объединятся в ядовито фиолетовый, привлекая внимание всех-всех светлячков и мастериц Судьбы. Чтобы не разлучали, лишь бы и в следующих мирах только так, только вместе. Вы когда-то слышали легенду о цветах жестокости? Садитесь, я вам расскажу.