Ключ

      Что для тебя боль?              Этот вопрос мог крутиться вечность в голове, так и не найдя ответа. Глупейшим образом царь желает испробовать на себе столь непостижимую цель. Он и сам не знает к чего стремится его молодой ум, повидавший стольких. Столько. Возможно, он взыскал среди дам тот высокомерный взгляд, что встретил его совсем недавно, обрывая любую нить соприкосновения. Гильгамеш знал и помнил. И искал. Глупейшим образом она зависла в голове Царя, принеся в его дом и сердце боль. Не ту, что от ран. Не ту, что от ее ударов по лицу. Вовсе. Совсем.              Она слышала это имя столько, что голова гудела и хотелось спрятаться навеки в собственных покоях. Заморская девица, что возымела смелости осмотреть великого Царя ненавистным взглядом, полным отвращения. Она ненавидела мужчин, вроде него. Ненавидела мужчин вовсе. А Энкиду все хохотал о том, что она точно вернётся и возжелает его внимания. Гил верил. Она не верила. Не верила, что днями напролет будет плакать в собственные коленки из-за оплошности. Ведь если она явиться — он голову ей отрубит и возвесит на колье.              А он заставлял ее солнце сиять. Он заставлял ее сиять.              Гильгамеш охотно верил в то, что эта девица заморских кровей — ведьма. Дьявол. Черт. Суккуб, возымевший честь стать его ночным проклятьем. Является во снах. А он даже не слыхал ее голоса. За все визиты. Словно проглотила язык, ей богу. Царь не спал ночами, прожигая луну ядовито-алыми очами, все прокручивая в голове ее имя. Смаковал с лучшим вином. Но до чего же было больно слышать его на устах неверных, решивших осквернить прекрасное.              Ни один бог мира не простит их за чувства, что взошли над здравым смыслом.              — Ты глуп, раз явился сюда.              Она зла и разгневана. Ладони сжаты в кулаки. Только Гильгамеш улыбался, держа в руке бокал вина.              — Ты пьян. Убирайся.              И вправду, возможно он был пьян. Но улыбался так глупо, что сложно поверить собственным глазам.              — Ты красивая. Будь моей женой.              Гильгамеш не любил долгого разглагольствования, особенно когда он пьян и в руках недопитый бокал. Девица прыскает в него отвращением и со сложенными руками под грудью выглядит лишь привлекательнее. Это было не предложение. Это констатация факта. И она знала это лучше, чем кто-либо другой. Желающий чего-то Царь всегда получает.              Не мирно, так войной и насилием.              — Я не желаю испытывать на себе что означает перестать быть удобной. Я не желаю быть мимолётной фавориткой на пару ночей, что надоест так же быстро, как стихнут зори.              Ох уж это женское желание быть одной единственной, что навсегда своим светом затмит всех остальных. Только она знала, что Гильгамеш не пойдет на такое. Он слишком любит женщин. Их внимание. Тело. А она не желала мириться с тем, что муж ее будет любиться с другой, пока она носит его ребенка и более не желанна. Девица натерпелась видать страдания своей матери, что так и не смогла родить сына, оставив после себя пятерых прекрасных дочерей, что всяк как на подбор красавицы с лучезарной улыбкой и веснушками не щечках.              — Хочешь быть одной единственной?              Уруков Царь поддается к деве и ставит бокал вина на стол ее, проливая на письмена алые капли. Дева отходит назад, но упирается в стену, а Гильгамеш подходит ближе, берет ее ладонь и…              — Ключ…              Ключ от дверей его гарема и горящий поцелуй в лоб. Дверь закрывается и девичье тело падает, скатываясь по стене. Она сжимает в ладони ключ и плачет. Наконец-то не потому что ей до жути больно и страшно, что эта любовь убивает в ней последнее человеческое. Небо плачет вместе с ней, отбивая по кладке ее балкона.              Что для тебя боль?              Этот вопрос мог крутиться вечность в голове, так и не найдя ответа, пока его ладони оглаживают нежную кожу и мягкие волосы. Глупейшим образом царь желает испробовать на себе столь непостижимую цель и делает впервые верный выбор. Он и сам не знает к чего стремился его молодой ум, повидавший стольких. Столько. Возможно, он наконец нашел среди дам тот высокомерный взгляд, что встретил его совсем давно, обрывая любую нить соприкосновения. Гильгамеш знал и помнил. И нашел. Глупейшим образом она зависла в голове Царя, принеся в его дом и сердце смех и радость.