Майлз на секунду думает о том, что он вполне мог бы сойти за дефибриллятор в отделении у мамы на работе с его ядовитым жалом. Искры, которые нервно скакали сейчас у него с одного пальца на другой словно создавали неуловимый шум, что не был слышен кому-либо еще, кроме самого Моралеса. Но как, в принципе, и весь ночной Бруклин вокруг, это был лишь шум, отдаленно напоминающий голоса. Парень действительно не может понять, что происходит в последнее время: его безумно коротит — то в закусочной на встрече с друзьями у него жало решит поджарить похлеще булку на сэндвиче, то на очередном ограблении, пока он пытается связать преступников, ноги, руки станут невидимыми, а то и совсем пойдет преломляющими пятнами по телу сквозь костюм. Не то, чтобы это его особо беспокоило. Нет, Майлз буквально пребывал в панике от происходящего. Мало того, что его способностям, дай Бог, от роду год, так еще и о таких багах его до сих пор никто не предупреждал. Да и, вообще-то, некому было предупреждать.
Да, с борьбы над коллайдером и заточением Кингпина за решетку под особо пристальным наблюдением прошел уже почти год. А еще с момента возвращения других паучков в их Вселенные. И наверно, было бы огромной ложью сказать, что Майлз совершенно о них не вспоминал. Из раза в раз припоминать озадаченный взгляд Нуара, который то и дело кряхтел над головоломкой кубика Рубика, было довольно забавно, особенно в моменты, когда чрезвычайно одиноко… Скрывать свою личность, как оказалось, было самой сложной задачей. И куда сложнее было совмещать свое альтер-эго с остальным крутящимся вокруг тебя миром. Пока Моралес, конечно, справлялся, но это не означает, что это было прямо-таки легко. Чего стоило только ложь матери. Особенно, после смерти отца, стало куда сложнее придумывать очередную выдумку для Рио о том, куда же это на добрую половину дня запропастился ее драгоценный сынок. Уже не говоря о том, насколько страдает учеба в последнее время. Ганке, конечно, держит парня в узде, стараясь помогать ему во всем и, заодно, если уж сильно потребуется, давать в определенный момент по ушам, чтобы он не расслаблялся. Честно сказать, в этом плане Майлз даже признателен ему. Да, он помнит, как Нуар и Гвен рассказывали ему, что будет сложно, но все придет с опытом, он справится. Но иногда бывали времена, когда он объективно не справлялся. И тогда приходят мысли о том, а что бы сказал Питер Паркер на его месте?
Питер… По нему Майлз скучает, наверно, больше всего. Не в обиду, конечно, сказано к другим паукам, что там. Просто за несколько дней, что они провели вместе с Паркером до появления на горизонте чудесной Стейси, они стали, что ли, ближе. То же можно было сказать и про Пени, Нуара и Хэма, ведь они провели втроем куда больше времени, чем с остальной тройкой компании. Так казалось Моралесу, по крайней мере. И мысли нового Паучка занимал в большей степени именно Паркер, когда дело доходило до воспоминаний.
Честно сказать, не всегда удачно Моралес выбирает время на поразмыслить. Паутина, которую ему помогала создавать мисс Паркер была великолепна. Да и была под стать Человеку-Пауку, вроде него: легкая, цепкая, почти прозрачная, словно леска при солнечном свете. И держалась дольше в веб-шутерах, не закисая и не взрываясь, словно закрутки в магазинах после просрочки, как его старая, которую мешал он сам в школьных лабораториях - спасибо хоть за это продвинутым школьным занятиям по химии. Но вот один единственный минус вполне мог компенсировать риск убиться от порванной паутинки, даже не входя в бой, перекрывая собой все плюсы. Естественно, Майлз его максимально игнорирует. И, конечно же, ему это в сладкий леденец от доброго доктора не выльется, когда прямо сейчас была невероятная возможность из паука превратиться в нечто больше напоминающее разлетевшееся тело на миллионы кусочков по дорогам огромного яркого от кучи неоновых вывесок и экранов Нью-Йорка. Такая идея, вообще-то, не очень хорошо вписывалась в и так до предела забитый график супергероя, уже не говоря, что это может помешать не только сегодняшним ночным планам, но и не дать возможности вовремя вернуться в общежитие для того, чтобы хотя бы час потратить на драгоценный сон - если выйдет уснуть - перед контрольной по физике. Да, сейчас у него определенно есть небольшие, совсем крошечные проблемы, чтобы перекрыть повышающийся процент на непроглядную тьму в собственном сознании, которая вот так могла ворваться в его планы через пару минут. Хотя бы с тем, что вэб-шутеры, видимо, заклинило. Как и самого Майлза, ведь его руки, ноги начали поочередно мелькать, то и вовсе пропадая весь, словно испаряясь в воздухе на добрые пару секунд, то снова приобретая привычный цвет черно-красного спандекса. И уже не понятно, то ли мальчишку пугала эта перемена, ситуация в целом, то ли безумно злила, заставляя между пальцами проходится красными искорками электричество. Как в последний момент, когда Моралес уже решил, что вот сейчас он узнает, насколько бездарно умрет только родившийся новый Человек-Паук: он бы пошутил, что биотехнический процесс, плодами чьего труда и являлись, как сам Майлз, так и его неисправные устройства для паутины, — вот только сил не было ни на шутки, ни на то, чтобы хотя бы держаться чуть крепче, когда новая партия полу-прозрачной паутины наконец вылетела из устройства, помогая зацепиться за ближайшее здание. Да, видимо, патруль на сегодня лучше закончить. Да и посмотреть, что можно сделать с неисправностями, возникшими у него сегодня. Напрягать Мэй не хотелось. Возможно, потому что он сам сломал любезно сделанные для него паутинометы, а возможно…
Смерть Питера Паркера никогда не выйдет из головы парня. Майлз все еще просыпается по ночам с безумными криками, что его соседу по комнате приходится раз из раза успокаивать друга. У Моралеса недосып, хронической недоедание, в связи с чем нереальная потеря веса, а еще, как ему кажется, слуховые галлюцинации. Он всюду слышит голос. Один и тот же тембр, всегда один и тот же. И его это пугает. Сначала Майлз скидывал это на, как называла его Мэй, «паучье чутье», иногда обзывая его чуйкой или мигренью. Для Моралеса она таковой и казалось. Вечно раскалывающаяся голова просто не давала даже здраво мыслить, не говоря уже о сне или сосредоточенности. Когда Майлз завалил третью контрольную подряд по разным предметам, его отстранили от занятий на неделю. На тот момент сослались на болезненное состояние по утрате близкого. Моралес хотел бы, очень хотел бы, чтобы это оказалась и правда скорбь по такому близкому и родному дяде Аарону, но что-то внутри подсказывало, что с ним это было совершенно не связано. Подумать только, дядя, которого он знал всю свою жизнь, которым восхищался и на кого хотел быть похожим, не заставлял всего его нутро сходить с ума от мысли, что его теперь нет с ними. И тогда начались походы на кладбище раз в пару ночей. Тогда же Моралес и подметил, что чувство, зудящее под черепной коробкой, немного притупилось, стоило ему только увидеть аккуратно выгравированную надпись «Здесь покоится Питер Бенджамин Паркер». Даже год спустя на том месте нет даже места, чтобы подойти ближе к надгробию, чем на пару метров — все буквально устлано цветами, плакатами, масками, иногда Майлз даже видел несколько мягких игрушек и свечей. Головная боль притуплялась, но никогда не уходила насовсем. Стоило уйти с кладбища, так колокола в подкорке мозга вновь били набатом, словно прямо сейчас его окружали и Гоблин, и Доктор Октавиус, и куча их подручных вместе с Зловещей Шестеркой, собираясь его буквально пришибить на месте. Но оглядываясь по сторонам, никогда никого нет. Майлз всегда оглядывается, когда уходит с кладбища. Мало ли, что может остаться там.
И он все еще чувствует болезненно сжимается сердце у себя в груди, переходящее на скорость света, когда он смотрит в такие добрые, но одинокие глаза мисс Паркер, стоит прийти к ней в очередной раз. Каждый раз его глаза в таких ситуациях опускаются куда-то в пол, Майлз мнет свои пальцы, чувствуя вполне реальное покалывание статического электричества в них, переминает ногами под собой, пока теплая и легкая рука Мэй не ложится на его дрожащее плечо, а сам Майлз не замечает, как, кажется, вот-вот расплачется. А такие ситуации уже становятся чуть ли не приветствиями, стоит Моралесу переступить порог дома Паркеров. Мэй ему улыбается так легко, а Майлз продолжает винить себя за смерть Питера. Будь он немного сильнее. Будь он всего на долю, всего на четверть храбрее в тот миг. Не поведи себя тогда он как напуганный ребенок… Возможно совсем не он бы сейчас рассекал меж ньюйоркских высоток, спасая горожан от неприятных личностей, наполняющих город, и иногда снимая особо вредных кошек с высоких деревьев, после которых, кстати говоря, костюм шить труднее, чем после битв с очередным мутантом Доктора Октавиус. На это Мэй лишь качает всегда головой, интересуясь у Майлза, не откажет ли он ей в том, чтобы выпить вместе чаю с пирогом, а во время - и о школе, оценках, может мальчик себе подружку подыскал. Ну, или дружка, — всегда смеется женщина, замечая, как покраснели кончики ушей от заряда, прошедшего по волосам мальчика. Майлз лишь нервно посмеивается, запихивая в такие моменты в себя побольше пирога, и молясь всем возможным богам, чтобы Мэй перешла на другую тему. В доме Паркеров Моралес бывал даже почаще, чем дома. Потому что никогда не откажет Мэй в том, чтобы выпить с ней чаю.
Ганке всегда оставляет ему открытое окно. И это еще один повод Майлзу в копилку, чтобы быть благодарным другом, не беря во внимание то, что, в принципе, он мог бы и сам его открыть — прилипчивость, юркость, рефлексы паука, все дела. Но такие мелочи позволяли замечать то, как относился к нему и его тайной жизни Ганке. Майлзу это очень льстило. Усмехнувшись своим мыслям, пока он слезал с подоконника и стягивал свою маску с уставшего чуть осунувшегося лица, чтобы закинуть после ее на стол, Моралес замечает там записку, которую, скорее всего, оставил ему сосед. Оглянувшись, мальчишка заметил, что его, и правда, не было в комнате.
«Я уехал домой на неделю. Меня поставили на больничный», — Майлз упал в стоящее рядом компьютерное кресло, все же выкидывая из рук маску, не на стол, как планировал, а куда-то вовсе в угол комнаты, так что была даже возможность завтра потратить больше времени на то, чтобы собрать костюм для очередного патруля. Иногда он сожалел, что не настолько умен, дабы собрать себе костюм aka Железный человек — чтобы призывать его по своему желанию к себе, не думая про то, куда на этот раз он забросил маску, перчатки или другую часть его наряда. — «Я буду звонить тебе, так что не думай, что сможешь расслабится, бро», — парнишка издал какой-то невыразительный смешок, стоило глазам пробежаться по кривым строчкам — видать, записку Ли писал на скорую руку. Еще бы он дал Моралесу распуститься. Скорее уж Плутон вновь признают девятой планетой их и так не особо большой системы. Майлз лишь покачал головой, продолжая читать. Не было особо ничего нового — мелкие поручения по уборке в комнате, напоминания про еду и сон и чтобы оставлял время на отдых тоже. Это, по сути, была их рутина последние полгода: Ганке переживает за Майлза и его состояние, Майлз… Хотелось бы сказать, что пытается исправить положение, но вот только выходит так себе. Вообще-то, не выходит вовсе. Он отказался от предложенной помощи школьного психолога, когда в школе узнают о смерти близкого ему человека, посчитав, что это может быть не лучшим решением для его альтер-эго и двойной жизни. Да и что он скажет? «Простите, но я не знаю как избавится от кошмаров, которые меня преследуют последний год, где я не успеваю отправить всех Людей-Пауков в свои миры, а огромный чувак — ну, типа, Кингпин действительно был огромен — разрушает не только нашу реальность, но и чужие, пока Вселенная просто не схлопнулась», — такой разговор был бы, вероятно, для молодой психологини самой мощной проблемой, с которой вообще приходили к ней дети в этой школе. Это уже не учитывая, что Майлз не упомянул бы про то, что его дядя работал на этого разрушителя реальностей, чье бездыханное тело он так и оставил там в подворотне на полицию в лице собственного отца. Или того, что он может становится невидимым, искриться, как та лампочка в люстре, может лазить по стенам, словно бы приклеиваясь к поверхности, и поднимать раз в сто больший вес, чем смог бы обычный среднестатистический человек. Да и он более, чем уверен, что у обычных людей нет таких проблем, от которых бы хотелось забиться в угол и раствориться. А уж тем более, их мозг не разрывает гнетущая трель, словно бы от дверного звонка, расщепляя его сознание на атомы, совершенно не оставляя возможности здраво хотя бы жить.
Да и вообще, все с ним в порядке. Придумали еще. Подумаешь, пару раз не поспал. Ну, может пару десятков. Но разве в этом есть что-то такого, что могло ему вылиться в нечто ужасающее? Вообще-то, могло. И прямо сейчас Майлз на себе это испытывал. Шум в голове становился только сильнее и сильнее с каждым днем. И в тишине, как та, что сейчас изнутри окутывала его комнату, все звенело так, словно бы сейчас разорвет Майлза на куски. И уже не казалось все под контролем. Он явно этого не контролирует. Он так и не включает свет, сидит в темноте, не считая настольной лампы, которая еле-еле освещала даже рабочее место, словно бы укутываясь в нее, как в кокон. Моралес чувствует, словно бы вот-вот провалится в сон, но глаза не могут закрыться, он просто не может себя заставить сомкнуть веки. А дальше словно в тумане. Майлз не может разобраться, то ли он все же уснул на том злосчастном кресле, то ли бодрствует, но просто не помнит и половины произошедшего: это сон или реальность? Кошмар? И он закрывает уши руками, пытаясь защититься от пронизывающего все его тело оглушающе острого звука, который тут же бьет по нему. Ноги под ним сгибаются, будто бы из ваты, не держа собственного носителя и секундой больше, чем могли бы в такой ситуации, Майлз оседает на колени, обрывая об асфальт костюм на них — придется постараться потом, чтобы подлатать его, привести хоть в какой-то нормальный вид. Новоприобретенные ссадины на ногах неприятно чешутся и побаливают, но Майлзу к ним никакого совершенно дела. Хочется закричать, продолжая со всей силы вдавливать собственные ладони в уши настолько, что кажется, будто он сейчас проломит сам себе черепушку. Когда мальчишка слышит четко произнесенное слово среди миллиарда звуков, которыми пытались его оглушить. Словно бы его кто-то зовет. И чутье, как ни странно, за последние полгода впервые молчало, возможно где-то пытаясь предупреждать его, но это было так глубоко на периферии, что Моралес и не обращал внимания, не придавал значения, особенно после пережитого стресса и ментальной временной контузии.
—
Майлз, — слышится откуда-то из далека. Парень не может понять, откуда исходит звук. Почему нет посторонних звуков? Здесь такая тьма… Он протягивает руку куда-то вперед и замечает, что он полностью утратил цвет. То ли на стрессе, то ли это и был защитный механизм, активированный его паучьим чутьем, но он все еще не понимал, что вообще происходило. Голос был каким-то знакомым, но разобрать малец был просто не в состоянии. Одно слово, повторяющееся снова и снова приносило столько тепла в тело, заставляя то и дело пытаться глубже вдохнуть в легкие воздух, потому что по-другому дышать и вовсе не получалось, все горело и искрило внутри него — Майлз подозревает, что это жало решило проветрится, но еще просто не нашло выход, накапливаясь где попало в теле подростка. Но в то же время этот непонятно знакомый голос будто не дает покоя: тремор в руках и ногах увеличивается до нездоровых даже внешне показателей, что уж говорить о чувствах, которые заполняют Моралеса изнутри, сердце бьется с бешеной скоростью, вероятно, совсем скоро собираясь вылететь из его груди, проломив все ребра на своем пути, словно пробка из шампанского на Рождество. И вдруг голос замолкает. Вовсе все вокруг замолкает, перестает существовать. Моралес чувствует несильный удар щеки о что-то твердое, но не особо спешит распахивать глаза, чтобы узнать, что же такого неудобного нашла его щека, что решила хорошенько об это приложиться. Пол, как оказалось, было куда лучше, чем могло бы оказаться. Например, учитывая, что Майлз помимо своих бессонниц, кучи ответственности, слишком огромной кучи, надо заметить, для его-то четырнадцати лет, что свалилась на его плечи так же внезапно, как, в принципе, и сваливаются другие вещи, и паранойи в виде трели в голове от его чуйки, приобрел еще и лунатизм, то не закрытое до этого окно могло бы стать его прогулкой лицом об менее приятный, чем комнатный коврик, асфальт.
Мальчишка лишь устало потер рукой лицо, подмечая, что костюмчик-то он так и не снял. Да и, вероятно, стоит закинуть бы его в стирку, а то так и гляди, что будет не паутинкой преступников пугать, а собственным запахом поубивает их. Парень довольно лениво снимает с рук перчатки, которые летят куда-то туда же, куда до этого попала маска. Но вот с остальным справляется, на удивление, довольно быстро. Заменив спандекс на довольно удобную мятую футболку размера на три больше, чем Майлз носит, и домашние шорты, парень останавливается у зеркала, которое они не так давно поставили в своей комнате с Ганке. Оно было не во весь рост, потому стояло на более или менее свободной тумбочке почти у самой входной двери, позволяя заглянувшему увидеть все, по крайней мере, от пояса до носа. Вероятно, так было только для Майлза, так как Ли был немногим ниже друга, поэтому для него все в самый раз. От мысли о соседе, лицо паучка даже немного посветлело с пришедшей на него мимолетной улыбкой. Он остановился у самого зеркала, зачем-то осторожно проведя рукой в районе собственного отражения по самому стеклу. И тут же отдернул, стоило маленькой искорке проскочить по его кисти. Не хватало еще тут разбить зеркало, что бы Ли после припоминал ему всю жизнь о том, что Майлз без него и дня провести спокойно не может. Ну, вообще-то, не то, чтобы это была не правда. Моралес предпочитал думать, что друг был одной из тех соломинок, за которых он хватался, чтобы не забыть о том, кто он вообще есть, каким он есть. А самое главное — зачем он все еще есть. Майлз подмечает для себя открытые чистые руки до самых локтей и закусывает губу. Регенерация давала о себе знать в таких мелочах, даже не оставляя шрамов. Он бы не сказал, что за те моменты слабости ему не было стыдно, но хотелось бы, чтобы хоть какое-то напоминание, хотя бы в виде светлых рубцов, виднелось на его руках и на некоторых местах ног, где он не так давно проходился канцелярским ножом. Он опасался покупать лезвия отдельно, ведь их мог найти Ганке или еще кто-то, а канцелярский нож всегда валялся у них в столе, если нужно было бы что-то открыть, вроде посылок, или ровно обрезать поля рефератов.
Он снова бросил взгляд на зеркало, но уже не на свое отражение: позади него, в темноте окна словно бы что-то зашевелилось. Майлз не успел уловить, что именно это могло быть. Могло ли быть такое, что кто-то за ним следил еще с самого Бруклинского моста? Вполне, если вспомнить, что половину патруля он провел в собственных мыслях. Он не удивился бы, если бы Фиск, сбежав из тюрьмы, снова попытался учинить что-то такое, разрушающее саму суть реальности, а Человек-Паук так и пролетел бы мимо в мыслях о том, как избавится от чертовой головной назойливой боли. Но чутье наконец молчало. За столь долгое время жужжания внутреннего голоса, Майлз даже и не заметил того, как он резко исчез, уступая место желанной тишине, которая прямо сейчас царила в мыслях парня. Он осторожно медленно развернулся к окну позади, стараясь будто бы не выдать себя. Хотя есть ли в этом смысл, если там было пусто? Он не знает даже, что больше бы хотел там увидеть: эту пустоту или, все же, кого-то из тех людей, что его, мягко говоря, недолюбливали. Второе бы, — думает Моралес, — принесло бы хоть какую-то разрядку. Пусть и драться в его нынешнем состоянии было не самой хорошей идеей. Подоконник был пуст. Окно открыто, и даже за его пределами никого не оказалось: стена, как и проулок между его корпусом общежития и соседним, были чисты. Показалось, точно показалось, — всплывает в голове Майлза комиксоидными вставками мысли, когда он падает на нижний ярус их с Ли кровати и выдыхает от усталости. Наконец-то, он сможет выспаться хотя бы сегодня.
—
Майлз, — услышал он снова, отчетливо, близко, но тихо. Настолько, что кажется, будто голос эхом отдается по всей комнате, отталкиваясь от стен и находя пристанище у ушей Моралеса. Парень приподнялся на локтях, чтобы оглядеть комнату. На улице уже начинало светать, а внутри помещения все так же царил приглушенный полумрак, в котором пареньку было сложно что-то особо четко разглядеть. Но даже так, совершенно точно можно было отметить, что комната была совершенно пуста, не считая его самого в ней. Это было довольно странное и жуткое чувство, когда пронизывающая паника накапливается где-то в районе грудной клетки, загораживая ощутимой, но невидимой заслонкой его легкие и не позволяя сделать вдоха. Он будто оказался на мгновение на дне Тихого океана, опускаясь в самую тьму Марианской впадины. Конечно, Майлз не знал, какого это на самом деле, но ощущения передать иначе просто не смог бы. Чувство, что за ним наблюдают никак не давало покоя, когда он заметил, что чутье снова включилось даже с большей силой, буквально вынуждая Майлз согнуться в три погибели на кровати, взявшись за голову.
— Да что не так с этим чертовым пауком было, когда он выбрал, кого именно кусать, — прошипел он, подтягивая колени к самому подбородку и закрывая веки настолько плотно, что перед глазами в такой же непроглядной темноте начали появляться неприятные узоры, больше напоминающие белый шум телевизора. Когда это так же быстро прекратилось, как и началось. Что бы это ни было… Паника, бушующая внутри вдруг отступила, оставляя место только для изнеможения и пустоты. И только тогда Моралес смог уснуть. Или скорее даже отключиться.
На следующий день школа оказалась далеко не приоритетом. Человек-Паук был сейчас гораздо нужнее для Нью-Йорка, чем какая-то там очередная контрольная по физике, к которой он даже не готовился в силу его усталости и обязанностей супергероя. Не то, чтобы одно не вытекало из другого, но ощущение, что накопившаяся за столь долгий срок усталость никак не являлась побочным эффектом его двойной жизни — все еще не могло его отпустить. Но ответов не было. Никогда не было, если подумать так, а Моралес особо к ним, на самом деле, и не стремился, лишь опираясь на «Да само уляжется» или «Ну, наверняка, так бывает, это пройдет». Но все равно и Мэй, и Рио поглядывали на паренька с беспокойством. Впалые щеки, мешки под глазами и заторможенный вид, в общем, никак не оправдывали брошенные им Майлзом «Само пройдет». Но доказать мальцу, что ничего само не решается и это уже переходит границу нормального, удавалось с трудом. Если быть точным, то не удавалось вовсе. Отряхивая костюм от земли, куда пару минут назад закинут его Гоблин, прежде чем Майлз смог сконцентрироваться и понять, что именно происходит, он мельком замечает, как зеленый монстр, уже не первый месяц терроризирующий весь город, а в частности самого Моралеса, косится на отчего-то знакомый силуэт поодаль от них. Парень пытается присмотреться, но выходит с трудом, учитывая, сколько сейчас они нагнали тут пыли, пока он пытался остановить своего противника. Пыли неприятно оседала на всем, что только можно, что у паучка даже в горле засвербело в неприятном желании откашляться. Маска от такого явно не спасала. Да и только сегодня утром кое-как наспех заштопанный костюм вновь напоминал нечто, что больше бы сошло за тряпки, уже грязные и разорванные сразу в нескольких местах.
Голова разрывалась: Майлз понятия не имеет, то ли это от удара, ведь Осборн хорошенько приложил паука об землю — достаточно сильно, чтобы любой другой на его месте получил нехилое сотрясение, то ли от того же чувства, что и вчера ночью, разрывающее его на миллионы и тысячи мелких кусочков. Парень подавляет желание согнуться и расползтись по земле, лишь бы хоть немного стабилизировать собственное состояние. А из-за гула в ушах, в голове, во всем теле даже и не замечает, как на него вновь несется Гоблин, в попытки убрать со своего пути такую нелепую, по его мнению, помеху в роде не смышленого пацана в черно-красном трико, носящегося по всему городу и так отчаянно мешающего ему. Когда Моралес чувствует на себе чьи-то чужие теплые прикосновение, и в мгновение ока он оказывается на крыше одной из высоток близ Центрального парка, в котором до этого они и находились. Непонимание того, что происходит вообще вокруг него сейчас, в смеси с непрекращающейся трелью в его черепной коробке и полнейшей дизориентацией приходились юному герою только в убыток. и только когда его спина коснулась чего-то холодного — видимо, его прислонили к стене, чтобы он, дай Бог, не повалился с ног, — Моралес наконец смог разомкнуть глаза. К его удивлению, он, и правда, зажмурился. Только от чего именно — не до конца понятно, словно ему что-то изнутри говорило, что не стоило ему видеть сегодня хоть что-то. Майлз был с этим в корне не согласен. Как же он в таком случае будет спасать других? Хотя… Кто бы его самого спас?
— Эй, парень, ты в порядке? — голос был таким знакомым, что у паучка вдруг скрутило все внутренности в один огромный ком, заставляя его самого сжаться, осесть на по-осеннему холодный бетон. Черта с два, герой, даже устоять не может на собственных двоих, что там уже говорить о спасении чужих жизней или долге супергероя. Ему срочно нужен отпуск. Интересно, конечно, есть ли какие-то договоры про наймы супергероев, и предусмотрены ли там отпускные недели. В голове на мгновение всплыла мысль о том, что Мэй звала его сегодня на ужин. Возможно, стоило бы и пойти, а не придумывать еще тысячу и одну отговорку только по причине того, что видеть обеспокоенный взгляд Паркер было просто невыносимо, а потом все равно согласиться, потому что отказать Мэй невозможно. — Хорошо тебе прилетело от этого… — безумно знакомый голос. Только на это мгновение Майлз, наконец, поднимает взгляд на незнакомого ему человека, который так вовремя подвернулся ему под руку, чтобы уберечь непутевого молодого героиста от такого нелепого ухода на досрочную пенсию от работы супергероя. А ведь он еще даже не отработал стаж, чтобы уходить, — пронеслось в майлзовой голове, что даже захотелось улыбнуться такой нелепой мысли. Но искусанные и кровоточащие губы прямо сейчас не особо-то поддавались каким-либо спонтанным прихотям собственного хозяина. Разве что с колющей болью. Мазнув взглядом по мутному пятну перед собою, паук так и застал на месте, не шевелясь, не мигая, даже, кажется. не дыша. Он никогда в жизни не перепутает ни с чем эти цвета. Это чертово сочетание красного и синего засело в его подкорке, вероятно, на всю его оставшуюся жизнь. Он кое-как приподнимает собственную руку, превозмогая боль и тяжесть во всем теле, тянется к размытому в его глазах значку черного паука на чужой груди. А глаза под плотной тканью маски, казалось, не сводили с него взгляда — Моралес это отчетливо ощущает. Нет, это не может быть он. Коллайдер был совершенно точно уничтожен, Фиск засажен в камеру, а Мэй ничего такого, что бы могло быть похожим на подобный выброс, как год назад, не замечала. Даже если бы не заметила, разве могло ли быть это правдой? Нет, это совершенно точно не…
— Питер? — хрипло выдавливает Моралес, почти сразу же заходясь болезненным кашлем, а кровь с губ пропечатывается сквозь маску, неприятным пятном выступая на черной ткани. Это была не лучшая идея — начать разговор. Тело точно ватное, а сам Майлз пытается прийти в себя. Да, регенерация — очень классная штука, особенно на такой работенке, но ядерная смесь с его состоянием не спасти никаким радиоактивным пауком. По крайней мере, уж точно не в следующие пару часов. Питер же напротив него выглядел живее всех живых. Да, немного побит и потрепан, но кто бы, встретившись с разъяренным Гоблином, не был бы в таком состоянии? И то верно. Паркер на скоро стягивает с себя маску, и Майлз замечает, сколько беспокойства и растерянности смешалось на молодом и… Минуточку, молодом? Это что-то новенькое. Моралес досконально помнит лицо Питера Паркера —
его Паркера. Круги под глазами, щетина, примерно, парень не уверен, недельной давности, морщины у глаз, которые искажают немного и так уставшее, но все еще такое притягательное выражение лица, когда тот улыбался ему. И не только ему, но Майлз предпочел запоминать улыбки только те, что были адресованы именно в его сторону. Этот Питер выглядел совершенно иначе. Перед мальчишкой предстал именно тот Человек-Паук, который был в его мире — молодой, резвый, с добротой и преданностью, плещущейся в глазах. У него были все те же черты, что и в
егоПаркере: каштановые волосы, карие глаза, угловатое лицо, но это совершенно точно был другой человек. С тем же именем, с той же силой и с той же тянущей улыбкой, но совершенно иной. И голова только продолжала гудеть. Майлз все еще предпочитал считать, что это все от бешеной загруженности и тех побоищ, что устроил ему Норман в лице огромного противного и, что греха таить, откровенно глупого монстра. Да, сыворотка явно не добавила Осборну ума, но вот силы и рвения — в разы. И стоило Питеру потянуться к чужой маске, когда он заметил кровавые потеки на ткани в районе рта, как Моралес тут же отшатнулся, словно на адреналине не чувствуя боли, засевшей иглами во всем теле и пронизывающей насквозь, выставляет впереди себя руки, подобно щиту, как бы показывая, что этого делать уж точно не стоит. Это не его Питер Паркер, которому можно было бы доверить это дело. Который бы уже знал его. Который никогда бы не снял его маску.
— Эй, спокойно, — на лице старшего озаряется легкая успокаивающая улыбка, стремящаяся расположить молодого паучка к Паркеру. Но трясти от этого Моралеса больше не перестает. А когда Питер и к тому же протягивает к нему руку, вероятно, собираясь чуть приопустить его руки, которые буквально дрожали, словно осиновый лист на ветру, как между них мелькают красные искры, заставляющие парня отшатнуться от спасенного им мальчишки. Майлз паникует, он мигает, искриться, словно бы вот-вот, да взорвется, как подожженный фейерверк. Он не понимает, что происходит, его мозг, как и тело, разрывает на молекулы, а он совершенно не может вникнуть в ситуацию, которая сейчас с ним происходит. Почему Питер тут? В его Нью-Йорке? Почему он моложе? Почему он
не тот Питер, который так был ему нужен? Эти мысли прямо сейчас один на другой наслаивались в его голове, не пропуская и звука, шума вокруг. — Спокойно, — Питер вновь попытал судьбу, которая на этот раз была более благосклонна к молодому
не тому герою, и он, наконец, смог прикоснуться хотя бы к плечу мальчика. Моралес вздрогнул. Настолько, что статический ток прошелся не только по его спине, а задел и его спасителя. На лице Паркера промелькнуло что-то похожее на сдержанный вздох от легкой боли, пронзившей ладонь, но с чужого плеча он руки так и не убрал. Даже скорее совсем наоборот, сжал с новой силой, пытаясь привести мальца в чувства. — Все хорошо. Он уже улетел, не переживай об этом. Господи, малец, на тебе и живого места нет, — парень тараторил, словно бы и не понимая, что слушают его через слово. Моралес не может отвести взгляда, но сосредоточиться на словах та и не может, вроде кто-то поставил заглушку на его слух и пропускает слова выборочно, что считает нужным для юного паука. Вот только из этого набора слов очень сложно составить цельную речь.
— Ты Питер Паркер, о мой Бог, — уже более безмятежно, но куда тише выдыхает Майлз, обмякая под чужой ладонью. Теплой, успокаивающей,
чужойзнакомой. По лицу Паркера можно заметить, как тот расслабляется, замечая, что парнишка приходит в себя. Майлз уже не мелькает, но искорки то там, то тут между пальцами продолжают мелькать, то и дело напоминая рождественские гирлянды на улочках Бруклина зимой. В голове смолкал шум, и к Майлзу в конце концов начали долетать звуки улиц, копошащегося рядом Паркера, собственных мыслей. Это, с одной стороны, и радовало. но с другой стороны, было ужасно странно. Это было безумно похоже на состояние при панических атаках, но он совершенно не уверен, что это была именно она. Он помнит свое состояние в такие моменты, но обычно это случалось именно с Майлзом Моралесом, никак не с Человеком-Пауком. А сейчас что-то пошло не так. — Ты же умер… — заметив, как Питер отвлекся на какое-то устройство на своей руке, отдаленно напоминающее электронные часы его матери, Моралес попытался встать, но потерпел небывалое поражение, тут же сползая обратно в сидячее положение по отступу крыши. Так вот, на что он облокачивался все это время. И в ту же секунду, приподнимая глаза на второго паука, встречается с пораженным взглядом карих глаз. Да,
егоПитер реагировал точно так же, когда они заводили разговор о герое из его мира.
О том, кому Майлз так и не помог.
— Как же мертв? Жив и весь перед тобой… — уголки губ юноши нервно дернулись. Питер и поверить не мог в услышанное им сейчас. Улыбка медленно сходила с его лица. Может ему показалось. Точно, так наверняка и есть. Не может же Питер Паркер, Человек-Паук, дружелюбный сосед, погибнуть. Не может же? Иначе, кто бы стоял сейчас здесь. — Да ладно, не может быть. Ты ведь… Я… Что? Разве ты не Питер Паркер?
— Я? О, нет. Нет-нет-нет. Да, точно, — Моралес еле качнув головой, протягивает полусогнутую руку к юноше. Не стоило начинать так в лоб, похоже, это не был лучший способ начать знакомство с очередным в его жизни Человеком-Пауком из другой вселенной. Все же, если это не тот, кого он ожидал увидеть — хотя бы еще раз в своей жизни на несколько минут, да что там минут, хотя бы на одно объятие, что бы ему снова сказали, как его рады видеть, как им гордятся, что бы в очередной раз, черт возьми, ему сказали, что он еще совершенно не готов, что он ребенок, потому что Майлз сейчас точно чувствовал, насколько он мал для всего этого — стоило бы начать хотя бы со знакомства. Он ведь тоже паук. — Майлз Моралес, Человек-Паук и ваш дружелюбный сосед, — и через пару секунд его расслабленной ладони осторожно и неуверенно касается чужая, еле кое-как пожимая ее. В глазах Питера читается четкое непонимание и, похоже, непринятие того, что ему говорит этот парень. Майлз узнает в этом собственный взгляд несколькими минутами ранее. Он уверен, что выглядел точно так же, пусть при нем и не было зеркала, чтобы самому себе доказать это. А пока он думает, что ему нужна какая-никакая помощь. И он хотел бы не знать, кто совершенно точно может ее предоставить ему — им обоим — но увы или к счастью, он знал дорогу к одному дому. И, Питер, вообще-то, тоже знал. — Давай так, — голос все еще был хриплым от пыли, которой он успел наглотаться в парке. — Я тебе все объясню, но сначала мне нужно что-то с этим сделать, — он кивает на ногу, на которой красовалось довольно уродливое напоминание о недавней стычке с сильным противником, и которое он начал ощущать только по прошествии тех ощущений, что у него вызвала новая встреча. Чем бы эти ощущения ни были. — Я покажу дорогу.
***
Мэй молчала. И Майлзу это однозначно не нравилось. Мисс Паркер очень редко молчала
так. Над переносицей уже какое-то время повисла неприятная складка от сведенных друг к другу бровей, а тонкие губы женщины были сжаты почти до побледнения. Он подозревал, что она не будет рада таким новостям. По крайней мере не тем, где фигурировали раны, пущенный на ошметки костюм и, похоже, сходящий с ума Моралес. А еще Питер. Он безумно долго не мог решиться на то, чтобы не развернуться и не уйти, как только доставит Майлза к дому, как только узнал путь, который диктовал ему мальчишка. Да юный паучок и не сомневался в том, что он поймет. Паркер долго мялся у входной двери с почти отключившимся от ситуации пареньком, перед тем как нажать на дверной звонок. Он не был уверен, стоит ли ему появляться на пороге этого злосчастного дома, стоит ли ему вообще бередить чужие, похоже, не так давно затянувшиеся — Питер очень надеялся на то, что они хотя бы начали рубцеваться на сердце его горячо любимой и родной тетушки, ведь он и сам бы не хотел, чтобы она страдала, — раны. Если бы это сделало только хуже, Питер в жизни бы себе этого не простил. Причинять боль своим близким он хотел меньше всего, не смотря на то, что его желание мало когда волнует судьбу. Даже если это были его близкие из совершенно незнакомого ему параллельного мира. Как ни крути, он и тут был таким же Питером Паркером, со своей тетей Мэй, дядей Бэном, друзьями, силами, со своим долгом перед этим огромнейшим городом, провалиться бы ему раза три к черту. Моралес сделал это за него, пока был еще в каких-никаких силах - скорее уж в никаких, - потянулся из-за чужих плеч к небольшой встроенной в косяк двери кнопку, когда раздался не особо громкий звон, а за дверью послышалось легкое копошение. Питер был похож на загнанного волка.
Его Питер тоже был таким в этот момент.
— Тебе не стоит выходить сегодня в ночь, малыш, — обеспокоенно вздохнула Мэй, заканчивая перевязку ноги мальчика. И это не то, что ему хотелось бы сейчас услышать. Совершенно не то. По пути к Квинсу шум в ушах вновь понемногу возвращался к нему, то ли раздражая, то ли успокаивая — Моралес и сам не заметил, как начал к нему привыкать за столь долгий период, что он обитал под его черепом. По крайней мере, это подтверждало то, что хоть что-то в его жизни стабильно. Пусть и такая не самая удобная стабильность. Мэй смотрела на него с такой тоской, что хотелось выть на весь дом, но он старался максимально себя сдерживать. Поэтому не собирался приходить. Поэтому он никогда не остается дольше положенного - по крайней мере, он пытается, - даже если сама женщина предлагает ему задержаться. Моралесу кажется, что однажды далеко не монстры, не злобные гении, которые с поразительной скоростью клепаются на каждом углу, как казалось мальчишке, в этом проклятом городе, загонят его в могилу, а сердце, которое в какой-то момент решит остановится от всего сочувствия и гребаной вины за то, что Майлз однажды не сделал. Мог бы, но не стал. Тогда ему это казалось решением, которое изменить было нельзя. Сейчас он понимает, что мог. Да поздно уже, — всегда повторяет себе, — нечего жалеть себя, идиот. — Да, ты быстро восстановишься, но рана довольно глубокая, и я не думаю, что она не принесет тебе дискомфорта, — миссис Паркер подсела к мальчишке чуть ближе на довольно узком диване, осторожно кладя руку на его голову, ероша и так короткий ежик из волос на макушке юнца. — Ты выглядишь уставшим, Майлз, отдохни денек. Все будет хорошо.
Все не будет хорошо, — думает Моралес, но в ответ лишь избито натянуто улыбается на короткое «Поспи немного, дорогой», кивает и мир словно замирает, когда Паркер выходит из комнаты. Он остался совершенно один в этой к его ужасу оказавшейся безмерно огромной гостиной. Нога все еще поднывала, но он точно был уверен в том, что процесс заживления пошел еще там, на крыше, когда он почти поджарил своим жалом так вдруг из неоткуда появившегося Человека-Паука. Тысяча и одна мысли все так же взбирались друг на друга перед его глазами, нависая на плечах и давя изнутри на череп в одно и то же время. Миллиарды вопросов, крутящихся вокруг, и ни единого ответа. Даже понимания, как такового не было. Все словно бы в тумане. Вот он с утра собирался пойти на учебу, как обычный ученик, обычной продвинутой школы, с обычными целями на день: отсидеть скучные уроки, пообедать с друзьями, домашняя работа на вечер, может, немного накидать эскизов в свой блокнот, а потом очередное патрулирование. Когда словно из неоткуда появился совершенно не вмещающийся в стабильный график Майлза Норман Осборн со своими позеленевшими лапами и крыльями. Красно-синий силуэт, короткое замыкание и будто туман, в котором он еле мог разобрать собственное дыхание или сердцебиение, даже если хорошо сосредоточится на чем-то одном из этого. И рой пчел, все эти полгода преследовавший его в любом состоянии, там, на крыше будто дал сбой, прекратился. Или так показалось только Моралесу, но сопоставить то, почему именно в тот момент, и связано это с появлением нового, не знакомого ему Питера Паркера — было не возможно хотя бы потому, что сбоили не только его силы или этот гул неизвестного происхождение, но и его мыслительные процессы. Сейчас от Майлза мало толку, Мэй права, поспать, все же, стоило. Или хотя бы попытаться.
—
Майлз, — он совершенно не уверен, было ли это глюком или его действительно позвали, но вот что и было плохой идеей, так это рефлекторно подрываться на ноги, когда происходит нечто подобное. Особенно в его состоянии. Как бы там ни было, но за целый год супергеройства он так и не научился хотя бы правильно падать. Поэтому для него стал огромным шоком пришедшийся на предплечье довольно болезненный удар о деревянную часть локотка дивана. Он полностью оглядел комнату, стараясь поудобнее сесть вновь на то место, откуда и подпрыгнул мгновение назад, чтобы нога прекратила так болеть и чтобы вновь не пошла кровь, иначе его бы точно закопали на месте за такое отношение к собственному телу или за домыслы о возможной попытке избежать указаний миссис Паркер о том, чтобы дать себе перерыв на этот день и, хотя бы по возможности, ночь. Гостиная полностью пуста. Как и его комната вчера. Как и все за тем окном. Поздравляю, Майлз, ты сходишь с ума, — усмехнулся парень, вдруг четко осознавая то, в какой полнейшей заднице он оказался, и лишь где-то на периферии молясь всем богам, которых он только знает или мельком помнит, о том, чтобы хоть в одной вселенной он оставался просто обычным мальчиком с совершенно нормальной жизнью, знакомствами, без всего того ненормального, что происходило сейчас с ним в этой реальности.
— Так, окей, Моралес, вспомни, что тебе говорила Гвен, — от воспоминаний о девушке внутри приятно засвербело где-то в районе желудка. Хотя сам парнишка подозревал, что он просто чертовски голоден, а из кухни доносился очаровательнейший запах свежих горячих оладий и зеленого чая — любимого Мэй. — Призраков не существует, ты просто глупый и ударился своей пустой черепной коробкой, отшиб свой мозг, который, похоже, вывалился куда-то по пути, пока тебя несли. Да, так и есть, нужно поменьше контактировать с Гоблином, а то так и вовсе можно любого рассудка лишиться. Так и не только голоса и шум будет слышаться, — он уже откровенно смеялся над собственными предположениями, стараясь предать ситуации хотя бы немного позитивных нот. Ведь, эй, он же Человек-Паук, искрометный шутник, вечный триггер Джея Джона Джеймсона, ему стоит просто не зацикливаться на таком, как он медленно сходит с ума. На том, кто заполняет все его мысли последние по меньшей мере полгода. Да, пусть и первые полгода после прощания Майлз пытался прожить так, как и до этого, учился совмещать новое с привычным, и у него даже что-то выходило, Ганке всегда поможет, где будет силен, да и с родителями отношения кое-как наладились, что уже говорить об одноклассниках. Хотя, наверно, с последним стоило бы еще поработать. Многие из них относились к Моралесу более снисходительно и дружелюбно, но всегда остаются те, кто не прочь самоутвердиться за счет чьих-то недостатков или слабостей.
—
Все так же разговариваешь сам с собой? — послышался откуда-то из стороны теплый смех. Майлз совершенно точно знает этот голос, но не хочет себе признаваться в том, что он и правда прямо сейчас сходил с ума. Да боже, он более, чем уверен, что это происходит в его подсознании, которое претерпело таких травм за долгий период его модификаций после укуса. Но это было настолько реально, что поддаться на такой соблазн от собственного разума было бы даже глупо, как по его мнению. Наверно, он точно пожалеет об этом, но кому какая разница? Верно. Никому и никакой. Его обостренное ярко-пятнистое воображение его точно однажды доведет до надгробной плиты. И это был бы забавный каламбур, учитывая то, что все началось как раз у подобного местечка. —
Ты уверен, что я всего-лишь твое воспаленное воображение, малыш? — слышит на свой незаданный вопрос состоящий из на рассуждений внутри себя, Майлз. И это было даже как-то странно. О Боже, не странно, это, черт возьми, охренеть как ненормально.
***
— Значит так, — впервые за пару дней у их «паучьего братства», как Флэш называл их команду в четыре с половиной паука, выдался спокойный денек — как бы Амадей не владел своим меха-костюмом, все же, многих способностей у него не было, в отличии от остальных, поэтому Моралес давал ему всего половинку от цельного титула паучка. — Сегодня аж два грабителя и один карманник, — самый младший паук свалился на одну из кроватей их общей комнаты отдыха. В помещении было непривычно пусто, многие из студентов Щ.И.Т.'а были сейчас разосланы по разным точкам на задания, а некоторые, вроде Бэна и Питера ловили любой видимый и невидимый шанс отоспаться перед бурей, которая, по их мнению, обязательно начнется после такого затишья. Так что Майлз без стеснения и страха мог расслабится, ведь он никогда не бывает один.
—
Небольшой улов. Хороший денек?
С первого появления
Питера прошло почти семь месяцев. Шесть месяцев и восемнадцать дней, если быть точным. Моралес считает. Он всегда считает и запоминает, как подметил Чо — малец довольно сообразительный для своего возраста. Зазнайка, он же не настолько младше юного гения всея мира. Подумаешь, какая особо есть разница между пятнадцатью годами и четырнадцатью. Совершенно никакой, раз уж на то пошло. Да вообще, четырнадцатью и семью месяцами, между прочим. Это так, к слову.
А вообще-то, за эти чуть больше полугода, Майлз испытал на себе настолько огромный шквал всех подряд ощущений, которые только можно было бы ощутить. Самое главное, конечно, что его увлечение комиксами и фантастикой все же однажды доведет его до белого каления, если каждый раз после того, как будет происходить что-то необъяснимо потрясное, но в то же время вполне в приделах физики, он продолжит практически в обморок падать от поглощающего его изнутри фанатизма. Питер
из этого мира только каждый раз посмеивается, треплет мальчишку по голове и говорит, что и не такое еще в мире возможно и ему еще предстоит увидеть «нечто». Что это за «нечто» такое Майлз не уточняет, никогда не уточнял, но от чего-то верит. Ведь это сказал ему Питер-черт-возьми-Паркер.
— Не то слово, — свесив ноги с края кровати так, чтобы не касаться носками кроссовок пола, Моралес подкладывает пару стащенных с чужих кроватей подушек, помимо своей, под затылок, так неудобно упирающегося в стену. Да уж, эти кровати точно не предназначались для кого-то, кому было бы удобно спать поперек. — Хотя знаешь, даже как-то скучно. Ни драк, ни взрывов, всяких там супер-злодеев. Я бы не сказал, что Доктор Октавиус является таким… Ну, типа, знаешь, — парень покосился на присевшего рядом с ним мужчину, который уже через мгновение уместил голову на чужих тощих остроформенных коленях, ногами опираясь о параллельно расположенную стенку-перегородку, разделяющую спальные места. Эта кровать была совершенно не практичной, — подметил про себя паучок. — Он как тот самый персонаж в комиксах. который переходит на сторону добра, когда приходит осознание то, для чего ты делал то, ну, что делал до этого, понимаешь? Ну, я, на самом деле, надеюсь, что так и произойдет, — ответом послужил лишь одобрительное мычание. Майлз знает, что он очень много говорит. Чаще, конечно, не по делу: шутки, остроты, глупые идеи — то, что он перенял у
него. И ему это даже нравилось. Пока Бэн в очередной раз не начинает его отчитывать за необдуманную самовольность во время заданий еще до того, как они посадят корабль на базу Щ.И.Т.'а. Словно старший брат, которого, если быть честным, Моралес никогда не хотел. Иногда Питер даже подмечает вслух, что его тетушка просто мастер давать имена, ведь Бэн так походил на его дядю, что у самого Паркера даже проходилась дрожь по спине, стоило тому начать отчитывать Паркера. В такие моменты хочется быть действительно ребенком, всего-лишь четырнадцатилетним подростком, на плечах которого не взвалено ничего, что было бы тяжелее учебы в среднестатистической школе, где все такие же обычные, как и он сам. А потом случается его очередь патрулирования и все мысли о том, что укус паука стал ему не даром, а проклятием — улетучиваются так же быстро, как Сэм при виде хотя бы изображения злосчастного кролика. Летать над городом на паутине — это лучшее, что могло с ним приключиться. Настолько всеобъемлющая свобода для такого, как он, мальца, казалась поглощающей и огромной. И иногда даже дух перехватывало, когда в очередной раз приземляешься на крыше высотки и оглядываешься на огни ночного прекрасного города. Это действительно именно то, что ему так было необходимо.
Они лежали еще минут двадцать. Моралес рассказывал что-то о том, что вчера в доме Паркеров был четверг буррито, и что даже тогда Питер умудрился где-то по дороге домой поймать шайку неумелых грабителей, а потом еще и опоздать, в последствии получив от Райли на орехи по полной программе. Что это выглядело довольно комично и Майлз даже искренне по-детски смеялся и подтрунивал над другом весь оставшийся вечер, что, конечно же, подхватили Сэм и Амадей, добавляя колкостей в его довольно безобидные фразочки, кинутые, как «кстати». Конечно же, выговор от Бэна был всего-лишь выговором, но зато весь последующий вечер Питера словно подменили, настолько он был покладистым. И про то, что Мэри Джейн в этом мире довольно несносная и, иногда, Майлзу даже кажется, что если он не так на нее бросит взгляд, то она может и убить его за это. Мужчина лишь на это звонко рассмеялся, сказав что-то вроде: «Она во всех мирах такая, просто ты с ней не встречался». Это заставило мальчишку лишь закатить глаза и неодобрительно хмыкнуть. Ему не нужно было состоять с ЭмДжей из своего мира в отношениях, чтобы знать, насколько она добрая и как хорошо к нему относилась. Он несколько раз с ней пересекался у Мэй и на кладбище, когда в очередной раз провел там почти два часа занимаясь тем, что просто разговаривал, оперившись о надгробие спиной с обратной стороны. Особенно неловкой была встреча, когда девушке пришлось будить буквально уснувшего на земле паренька. Моралес думал, ему тогда влетит. Все же, тогда была их первая встреча. К огромному удивлению, вдова только грустно вздохнула и устало улыбнулась, повторяя, что Майлза, наверно, уже и родные потеряли. Да и дело шло тогда к вечеру, и ему стоит поторопиться к семье. Ему она определенно нравилась в
том мире. Она была под стать Человеку-Пауку.
— Ты с кем это тут? — Майлз практически подпрыгнул на месте от разнесшегося по всему полупустому помещению голосу. В проеме дверей показался растрепанный, злой и уставший Паркер. И что-то Моралес сомневался, если делать вывод из внешнего вида друга, что у того сегодня действительно выходной. Привычный красно-синий спандекс весь в пыли и кое-где даже изорван, маска в руке приобрела и вовсе вид совершенно отдельных друг от друга клочков ткани. Изрядно грязной ткани, стоило бы подметить. Стоило, только вот все внимание парня привлек только наливающийся золотисто-зеленоватый синяк на половину щеки и разбитая в кровь губа. Глаза мальчишки округлились до размеров блюдец, стоило только взгляду зацепиться за лицо Питера. — Что такое? Ты словно призрака увидел, Майлз, — помахал ему паук, немного и сам напрягаясь от такого пристального взгляда со стороны его сокомандника. Да и даже сам Моралес не особо понимает, почему так застопорился на этом чертовом синяке. На заданиях или на простых тренировках они получали увечья куда серьезнее этого, но учитывая их регенерационные способности — о да, давайте теперь все хвалить этих чертовых пауков Оскорпа — это даже не стоило особого беспокойства. Но от чего-то у Майлза все нутро застыло в непреодолимой панике. Когда по пальцам легкими покалываниями проходится красный еле видимый огонек искорок, пока Паркер непонимающе подходил к нему, видимо, чтобы чутка расшевелить друга, Майлз не предает этому значения. Питер, видимо, этого даже и не замечает, потому что чуть шипит от неприятного укола боли в пальцах и одергивает руку, которую только что поднес к плечу Моралеса, почти сразу выводя его из неясного состояния зацикленности на собственных мыслях.
— О господи, я не слышал сигнала тревоги, где была драка? Это Док Ок? Новые мутанты? — мальчишка сразу же подскочил на месте, за мгновение слетевшее оцепенение просто испарилось с его выражения, а сам Майлз звучал вполне бодро и немного взволновано. — Я снова пропустил что-то? Почему вы мне не… — он рефлекторно потянулся к рукаву кофты, одергивая его вверх, чтобы просмотреть на часах пропущенные звонки или сообщения, которые он, хоть убей, не слышал. И только после стало ясно, что этому являлось причиной. А причиной стал Амадей Чо, который, Боже, дай Майлзу Моралесу больше сил, решил перепрошить и усовершенствовать эти пресловутые и, по его мнению, довольно отстающие по работе, в сравнении с многими другими технологиями, их гаджеты. Майлзу, честно говоря, было все равно на этот счет, пока они вполне себе выполняли назначенные им функции. Но факт того, что прямо сейчас он был нужен его команде, а его не было рядом только потому, что у него не было при себе этого устройства, вводил его в состояние раздражения, граничащее со злостью. Ведь он был нужен, ведь он бы смог им помочь. Ведь он смог бы помочь Питеру. — А, ну да. В следующий такой раз звони на мобильник, чувак.
— Ты про это? А, да это пустяки, повздорили немного с Алым, — Питер улыбается через силу. Майлз уверен, губы болят даже когда он просто разговаривал, что уже говорить в всем остальном. От мысли, что в таком виде он мало того, что пришел после драки с Бэном, так и наверняка это его «повздорили» было явно не из-за того, кому в какую очередь нужен был ноутбук или кто из них двоих выиграл в приставку — это уж скорее по части Сэмюэля, особенно после проигрыша кидаться подушками. Тем более, что Райли даже не играл в видеоигры, предпочитая этому книги. — Не бери в голову, скоро пройдет. Так… Я тебя, похоже отвлек от чего-то. Когда шел по коридору, и так как вход был открыт, услышал, что ты с кем-то болтал, видимо, по телефону, — парень оглядел Моралеса со всех сторон, чтобы подтвердить свою теорию про телефонный звонок, но к нему недопонимания, вновь поднял взгляд на младшего, надеясь, что на его слова все же дадут положительный ответ. Моралес же даже не чертыхнулся, лишь растягивая губы в легкой улыбке и кивая.
— Ага, познакомился тут кое с кем, Кэйти зовут, - чуть нервно посмеялся парень, вдруг кидая взгляд на выключенный телефон на кровати. - Мы просто планировали встретиться на днях, вот она и позвонила, так что мы и немного заговорились. Нет, ты не помешал, мы все равно заканчивали, — Майлз словно никогда не знает, где именно стоило бы остановиться, поэтому когда замечает озадачено поднятые брови на лице друга, тут же переключается: — Так, вообще-то, сейчас не обо мне, повздорили? Больше похоже на то, что по тебе прошлись экскаватором, чувак. Ты ведь знаешь, что это не входит в понятие «повздорить». Скорее тогда… Воу, стоп, он же не реально экскаватором проехал по тебе? — у Майлза было до ужаса возбуждённое и в какой-то степени недоуменно-раздраженное выражение, пока он пытался прикинуть в голове весь ход событий, что происходил, пока его не было рядом. А когда он услышал со стороны тихи смешок, то и вовсе округлил глаза от того, что ни черта не понимает, что мог сказать такого веселого, и что могло привести Паркера в веселье. Нет, ему точно повредили мозги, в это Моралес был уверен на все сто… Нет, двести процентов. Эх, а ведь такой умный парень был. В некоторой степени, даже поумнее Чо приходился. — Что тебя так развеселило?
— Ох, прости, ты просто до безумия забавный, Майлз. Говорю же, ничего такого не произошло, да и я бы сказал, что досталось мне за дело, тебе не стоит о таком заботиться,
малыш, — парень не особо слушал друга, стараясь прикинуть, насколько трагичны были чужие ссадины, мельком лишь осматривая Питера. Но что было неожиданностью в этом разговоре, которую, наверно и к сожалению, он уловил, так это обращение. Впору, стало быть, надо возразить. Как-ни-как, а Майлз уже не ребенок. Ему, вообще-то, почти пятнадцать. Ну, без пяти месяцев, конечно, но это не меняло сути дела. Да и впрочем, он супергерой! Разве может супергерой быть ребенком? Верно, не может. Даже не смотря на то, что ему было тринадцать, когда он только приобрел свои паучьи способности. Прошло уже достаточно времени, чтобы он вырос из того пугливого и глупого ребенка. По крайней мере, на это надеялся сам Моралес. Но, что бы там ни следовало сейчас сказать, Майлз стоял на своем месте, словно вкопанный, тем же не улавливающим суть взглядом. Что за глупое прозвище? Питер никогда его так не называл. С чего бы это. Он же не может так называть его. Не он, нет. Нет. Нетнетнет
нет. Какая же глупость, не правда ли? Это ведь обыкновенное прозвище. Просто слово. Все-таки, Паркер и правда старше его, и вполне имеет все права на это. Глупо додумывать. Вот и Майлз так думает. И сам не понимает, когда начинает оглядываться, будто кого-то стараясь найти, но кроме них с Питером в этой комнате совершенно точно не было. А паучье чутье словно вновь взбесилось. Моралес уже не слышит, когда его зовут и спрашивают, все ли в порядке, когда по его телу проходятся электрические заряды, а сам мальчишка лишь повторяя, что ему просто уже пора и они смогут увидеться позже, возможно, чуть позже, просто самым быстрым возможным шагом уходит из комнаты. Питер смотрит ему в след, не совсем понимая, что произошло. И произошло ли вообще.
***
Около двух недель все было в порядке. По крайней мере, так казалось со стороны. Все занимались своими обычными делами и, на самом деле, что было странно, все эти дни, как и парочка перед ними, проходили удивительно спокойно. Майлз на этот счет имел некоторые опасения. Его чутье не давало покоя, словно сходило с ума от всего подряд: тостер щелкнет, кто-то окликнет, зацепится за что-то, — все сопровождалось тошнотворной головной болью и звоном в ушах, сильными до такой степени, что в желудке начинало неприятно щекотать, а по телу пробегался нихрена не метафорический электростатический заряд. В какой-то момент, Моралес даже подумывал, что его «подарочек» от паучка из Оскорпа решил подвергнуться некой мутации, но, увы, его теория подверглась сомнениями со сторон доктора Конорса и Амадея, которые так ничего иного не нашли в его крови, кроме того, чем наградила его неожиданно жизнь пару лет назад в том злосчастном отсеке в метро. Вообще-то, все было хорошо, и Майлз не видел причин кроме этих в своем состоянии. Ну, разве что парочку. Пару десятков, вероятно.
У Моралеса было только два секрета в его жизни, которые он никогда бы не стал разглашать без особо важной и перекрывающей все проблемы этого решения причины. Его личность в альтер-эго Человека-Паука его Нью-Йорка входила в этот список, еще бы. Ему вполне себе хватало того, что об этом секрете знают Ганке или мама, ведь ему и так было, о чем беспокоится. Их безопасность, собственная. Ему уже не удалось спасти отца и дядю, разве он мог бы потерять кого-то еще, кто был бы ему так же близок? Конечно же, нет, что за глупые вопросы, — думает Майлз, пока размышляет о собственных проблемах, облаченных в черно-красный спандекс и с огромными белыми линзами на половину лица. Да и тем более, разве его огромная сила не обозначала такую же по объему ответственность? — ну или как там говорил Пит.
Ох. Да, Питер Паркер стал вторым и заключающим пунктом этого не столь длинного для кого-то, но чересчур большого для совести парня, списка. Не то, чтобы у него были какие-то проблемы со здешним Питером, вовсе нет. Что там, Питер был ему чуть ли не лучшим другом, заботливым старшим братом и безумно заразительным своими принципами и мыслями парень. Майлз ему до бесконечности благодарен за невероятное все, что может вообще испытать, побывав не только у себя в реальности с ним в напарниках, но и после перенесения в чужой мир, за предоставленную помощь от него и Мэй, которая так прекрасно и искренне улыбалась ему в этой вселенной, а Моралес так и не мог спокойно смотреть на женщину, каждый раз тупя взгляд где-то в районе носков кроссовок. Это все, конечно, было прекрасно, если бы и это же не касалось его скрытности. Вот Моралес сидит в доме Паркеров, за столом, где собрались все из их паучьей команды, от него самого и до вечно занятого в своей лаборатории Чо. И вот он смотрит на Питера, когда в голове начинается необъяснимая паника и чутье бет его куда-то в грудь, выбивая воздух из легких, ведь прямо за спиной весело смеющегося над рассказом Томпсона об очередной футбольной игре, на которой Паркеру и Райли из-за какого-то задания Фьюри не удалось побывать,
Питера.
Того Питера с потасканным костюмом, щетиной недельной давности, золотисто-карими глазами, который так нелепо улыбался уставшей улыбкой, от чего на боковой частях глаз показывались складки. Который объяснял ему и, вероятно, вновь напоминал себе смысл слов дяди Бэна. Который тогда сказал ему, как гордится им. Который тогда ушел, потому что Моралес не мог поступить иначе. И Майлз пару раз моргает, когда замечает устремленные на него обеспокоенные взгляды с каждого уголка стола. От этого даже дрожь по всему телу берет. Он врет что-то о том, что просто задумался и опускает глаза куда-то в тарелку с рисом, к которому так и не притронулся за весь вечер.
Или вот у их компании вновь тренировка. Он в полном порядке и, сам все еще особо в это не верит, даже выспался. Перебрасывается парой шуток с до ужаса сегодня возбужденным Спайди, за что там же, на поле, получают пару просьб заткнуться от остальной команды. Это, на самом деле, даже забавно, насколько сходятся их интересы и мысли, в принципе, с Питером, когда все остальные буквально не понимали особо ничего. И тогда он видит
его. Когда дрон несется на отвлекшегося Моралеса, когда Паркер просто закрывает его, самолично отправляя уже обыкновенную груду метала в параллельную им стену, Майлз не может оторвать от него взгляда. Он искриться и мельтешит глазами по чужому лицу, не скрытого маской, потому что… Почему у Питера такой уставший вид? Почему у него другая прическа? А щетина… Разве для такой щетины он еще не молод? Да и впрочем, что происходит. А потом чужая рука находит место на его от чего-то дрожащем плече и он успокаивается, зажмуривается и вновь открывает глаза. Уже слышит, как его зовут и замечает, что все столпились вокруг него, проверяя, жив ли малец вообще. Тогда Майлз понимает, что вновь появляется боль в голове и извечное жужжание.
Питер появился через две недели после инцидента на тренировочном поле. Просто в какой-то момент, когда Моралес остался один в лаборатории, пока чинил свои вэб-шутеры он почувствовал странный прожигающий на нем дырку взгляд. Он не видел никого вокруг, поэтому подумал, что недавно установленный на Трискелионе испытательный ИИ так мог действовать на его чутье, заставляя то сжаться где-то в районе глотки, застревая там комком. И не предал этому значения. Вторым стало задание, где подозрительно знакомы силуэт указал ему путь к команде, когда ему пришлось убегать от очередных инопланетных монстров, которые попытались захватить эту планету. В очередной раз. Это действительно показалось чем-то странным, что Моралес даже перепроверил записи со своих линз на устройстве маски, но не найдя ничего даже приблизительно схожего, бросил все на минимум отдыха, максимум занятости. Когда он шарахнулся от того, что его буквально потянули за угол, когда Моралес посреди ночи забрался на Трескилеон, чтобы забрать оттуда свой рюкзак, который закинул утром где-то возле тренировочного зала, это его напугало так, что даже крик засел где-то в нижних отделах легких. А когда его сознание начинает бить тревогу, Моралес и вовсе думает, что сходит с ума. Перед ним стоит
Питер Паркер.
Его черт дери Питер Паркер, со своим уставше-веселым взглядом карих глаз, с этими всеми морщинками, щетиной и, как бы это ни было странно, не в своем стареньком паучьем трико. Майлз моргает пару раз до того, как этот кто-то, так похожий, начинает говорить:
— Осторожнее, малыш, ты перепутал коридоры.
Если первый пункт раз из раза он нарушал, то последний был табу. Майлз разговаривает с
Питером, когда остается один. Он улыбается, смеется, рассказывает, как прошел день, скольких врагов ему удалось перебить, делится несколькими шутками, напоминая, чтобы обязательно указывал такого гениального и юморного автора, если соберется использовать такие фразы в бою с другими злодеями, которые будут попадаться.
Питер на все это только улыбается, кивает, он почти не разговаривает, но Майлзу и этого хватает: его разговорчивости хватит и на них двоих.
Моралес отдаляется от других пауков. Вообще-то, он просто замечает, что без его настырности и привычки лезть на рожон, за ним особо никто не гоняется. Он более веселый на миссиях и тренировках, бодрый, появился аппетит и, плюс для самого Майлза, головная боль практически прошла. Все было просто прекрасно, когда он старается как можно быстрее закончить дела на день, чтобы вновь поискать свободную лабораторию или просто нехожее место, где можно было бы побыть наедине с собственным сознанием. Где Питер Паркер, которому чуть за тридцать, у которого есть собственная вселенная, своя Мэри Джейн, — все, вновь ему смеется, изредка добавляя вопросы о самочувствии парня и напоминая о чем-то, что он мог и пропустить или подзабыть.
Все было просто прекрасно. До момента, как Питер не зашел в общую спальную комнату в Трискелионе, когда Моралес, такой расслабленный и уверенный в собственном одиночестве в этом огромнейшем пространстве, разговаривал сам с собой. От волнения все внутри до сих пор начиная с момента: «Я не помешал?» — ходит ходуном, без возможности остановится. И вновь появляется гребаная головная боль и это отвратительное жужжание внутри его черепа, будто в его мозг забрался целый рой пчел.
Около двух недель все было в порядке. По крайней мере, так казалось со стороны. Все занимались своими обычными делами и, на самом деле, все эти дни, как и парочка перед ними, проходили удивительно спокойно. Все было спокойно у всех, кроме Моралеса, у которого в голове только паника. Тревога ни на минуту не отпускала парня, он стал дерганым, напуганным, словно под каким-то галлюциногенным эффектом. Все в команде обеспокоены, но Майлз лишь говорит о легкой бессоннице, которая ни черта такой не являлась. Он не спал нормально последние дней пять из-за мучающих кошмаров — старых кошмаров, надо сказать, которых не было с прибытия в эту реальность, — не считая коротких отключек в кафе за напитками, когда он все же выбрался с той девчонкой, Кэтрин, вроде бы, с которой они случайно познакомились в парке еще с месяц назад. Она была довольно миловидной и интересной, но недосып Майлза сказался на первом свидании, так что его лицо и футболка, облитые черничным смузи, были в полнейшем недоумении, когда обиженная и злая девушка лишь махнула своими короткими черными волосами, тут же разворачиваясь и уходя под ритмичный стук ее низких каблучков. Только тогда он понимает, что, видимо, немного уснул. И, вероятно, что-то ляпнул сквозь сон. Не то, чтобы он расстроился. Было жалко новую футболку, которая отстиралась от черники только с третьего раза.
А еще пропал
Питер. Он не видел его ни в те моменты, как оставался один, ни, тем более, когда вокруг было людно. Ни силуэта, ни голоса, а в голове только барабаны бьют набатом, словно в нем что-то сломалось. Когда думает об этом, вспоминает, как смотрел с Ганке один сериал, где у одного из персонажей была проблема, похожая на его - барабаны в голове. Первым под подозрение поломки попадает чутье. Вторым — весь мозг целиком. Особенно все усложняется, когда он остается с паучьей компанией. Казалось, что они были неким триггером для него, что это от них исходит опасность, которую предвещает его нутро. Но все было как обычно. Со всеми, кроме, похоже, Майлза.
И в какой-то момент он сталкивается со взглядом Паркера. С обеспокоенным, взволнованным, грустным взглядом Паркера. Он пытается подойти к Моралесу раз тридцать за несколько дней, — Майлз неплохо считает, если припомнить. Но кроме счета, Майлз еще неплохо прячется. По крайней мере, в этом просто прекрасно помогает его маскировка-хамелеон, которая от чего-то так же начала время от времени будто жить отдельно от него, включаясь и выключаясь, если это можно было так назвать, без его желания. Когда его рука начинает глючить на пятой минуте урока, проводимого Стивом Роджесом, он славит Бога, что этого никто не заметил, и отпрашивается в туалет. Он успокаивает свой организм засунув голову под холодную воду прямо из-под крана, случайно ударяясь к тому же и об раковину губой. Кровь остановить не выходит долго. На урок тогда он так и не вернулся. Чувство растерянности не отпускает ни на минуту, когда он находится вблизи с Питером. Майлзу легче все переносить на собственные проблемы с головой и накопившиеся комплексы, которые обострились у него после начала его недолгой супергеройской жизни. А еще недосып, определенно из-за него. Все дни усиленных занятий, которые сам себе назначил парень, чтобы отвлечься от роящихся в голове мыслей, изводят его до состояния, как подмечает Юджин, когда уже и сам не понимаешь, жив ты или мертв. И сравнивает это с волнением перед важной футбольной игрой. Забавно, — думает Моралес, — что они думают, что Майлз просто в ожидании чего-то, а это только последствия игр с собственным воображением. Но, сказать честно, так было бы даже лучше, если бы все на Трискелионе были такого же мнения. Но он в очередной раз на уроке ловит на себе тревожный взгляд… двух пар глаз. Одни он знает изначально. Карие, с отблеском глупого, но такого прекрасного героизма где-то на дне зрачков. Глаза с одним конкретным именем, которое Майлзу бы не слышать лет сто. А второй парой становится Тэнди. Довольно проницательная девушка, как после узнает Майлз. А еще сильная, очень сильная. В один из дней его прижимает к одному из тысячи углов в этом огромном заведении, и мальчишка даже зажмуривается, когда Кинжал, по всей видимости, совершенно случайно не рассчитала силу и приложила Майлза к металлической пластине позади затылком. Перед глазами даже невольно расплылись разноцветные пятна смешанные с белым неприятным шумом. А в глаза с болью бросается ее белая блузка, когда паучок пытается приоткрыть глаза, чтобы посмотреть на того, кто вдруг захотел померяться с ним силами. Тэнди мило виновато улыбалась, когда заметила, что ненамеренно сделала больно другу, что-то щебетала очень тихо, но Майлз слышал все так, словно она ему это на ухо шептала — спасибо злосчастному радиоактивному пауку за столь отменный слух. А позади него появилась легкая вспышка из нежного бледно-голубого цвета и Моралес подмечает, что руки девушки теплые. Или это энергия, которой она любезно делится, чтобы притупить чужую боль, в ее ладонях такая, он не особо уверен в ответе, но расспрашивать об этом не хочется. Кинжал стала первой и единственной, кто узнала чуть больше того, что Моралес предпочел бы и сам навсегда стереть из своей памяти, чтобы никогда не возвращаться к этому. Он рассказывал ей обо всем, пока они сидели в одной из пустующих аудиторий, куда его затащила Боуэн, заметив, что паук вот-вот сейчас зайдется в истерике от происходящего внутри него. Объятия Кинжал казались достаточно приятными и умиротворяющими, чтобы он ненадолго забыл о своих переживаниях и всем стрессе, что испытывал все то время без возможности кому-то об это пожаловаться. И в академии становится в поле зрения Моралеса на один обеспокоенный взгляд меньше — Питер больше не смотрит на него, заметив, насколько друг стал «как прежде».
— Майлз? — до момента, пока мадам Паутина не посылает их в другие параллельные миры для поиска какого-то магического камня. Звучит, как полнейший бред, — смеется про себя Майлз, пока летит вместе с рассказывающим пятую нелепую историю подряд Питером в кротовине, — точно безумие, я схожу с ума вероятно. А еще он думает о том, что будет, если они вдруг попадут в один конкретный мир. Если они увидят
Питера, то решится ли Майлз вернуться обратно. Все же, как он успел заметить, путешествия с помощью этого магического артефакта и той штуковиной — коллайдером, исправляла его всегда Пени — резко различаются. Хотя бы тем, что, пробыв в академии Щ.И.Т.'а почти полгода, он так и не рассыпался, не умер и даже не чувствовал дискомфорт. Похоже, его атомы в полном восторге от нового измерения. От всех тех новых измерений, которые они уже успели пройти. И до этого момента Моралес был уверен, что все пройдет хорошо и ничего не приключится из разряда: «Зачем я только согласился спасать этот чертов мир?». Майлз не видел лица Нуара через его маску, но более чем уверен, что оно выражало замешательство и, парень надеялся на это, радость от встречи. Младший из паучков заметил, как позади зашуршал упавший до этого заброшенный на крышу насильно Паркер в извечном уже потрепаном красно-синем костюме. И Майлз сейчас так как никогда сильно захотелось спрятать голову в песок подобно страусам. — Ты что тут… У вас все в порядке? — мужчина откашлялся, будто у него запершило в горле. Хотя Моралес совершенно точно заметил в его голосе нотки облегчения. Видимо, оно было из-за того, что в их предыдущую встречу Нуар ушел одним из первых и не знал, удалось ли новоиспеченному паучку избавить собственный мир от кого-то, на подобии Уилсона Фиска.
— О, — послышался голос Питера позади них. Видимо, внимание от сражающихся кланов внизу под многоэтажкой, на которую их добродушно забросил их новый-старый знакомый, у Паркера переключилось на разговор своей альтернативной личности и компаньона. Майлз выглядел, на самом деле, куда более рассеяно, чем тот же монохромный близнец старшего из паучков. И это озадачивало еще больше. — Вы знакомы? Майлз, ты не рассказывал, что уже путешествовал вот так. Да и в норе ты держался куда хуже для такого рода туриста, — Нуар и Моралес лишь закатили глаза на столь глупую шутку со стороны Паркера, но не стали комментировать ничего из выше им сказанного. Объяснить он еще успеет все, просто сейчас было не то место. Не то время. Насколько же комично смотрелось то, что они и правда были далеко не в том времени, когда этот разговор был бы в приоритете. Тридцатые года, войны банд, Великая Депрессия. Отвратительное время. Моралес наблюдал за Нуаром еще в те дни, когда они с другими пауками попали в его реальность: подобно натянутой нити, которая вот и лопнет от лишнего давления со стороны, собранный, серьезный. Всегда наготове вытащить пистолет из кобуры на поясе, так удачно скрытого плащом. Моралес все еще за ним наблюдает, пока у него есть возможность. На что получает столь же странные вопросительные взгляды, пока Паркер занят выдумыванием планов и разговорами с местным Халком. Майлз не может видеть его глаза через защитные окуляры, казалось, что взгляд был именно таким. Им так и не удается нормально поговорить с Нуаром до момента обращения Моралеса в камень. Вообще-то, Майлз и половины не помнит, что происходило в том мире. Но что точно никогда не забудет, так это фразу, брошенную ему другом в том театре перед тем, как окунуться в его крайнюю на это путешествие реальность.
— Уверен, Питер бы гордился тобой, малец.
Тогда Майлз решает, что все должен рассказать. Поделиться хоть с кем-то тем, что за это время их приключения случилось внутри него. Как он чувствует и что он чувствует. И стоило им прибыть обратно на Трискелион в компании Фьюри и еще пары оперативников, как он узнает, что Плащ, Кинжал и Девушка-Белка были отправлены на длительный срок для какой-то операции под прикрытием в Германию. Во главе с парочкой Мстителей. У Моралеса словно плечи потяжелели от этих новостей. Передатчик Тэнди не принимает сигнал, будто отключен, и парень не удивлен. Он не был бы удивлен, даже если девушка его и вовсе не взяла на задание. У нее бывают странные предчувствия, и вполне вероятно, что это могла быть одно из них. Скорее всего, она просто почувствовав, что Майлзу захочется ей поплакаться, когда ее интуиция посчитала это отвлекающим фактором, - смеется сам себе мальчишка. Он валится с ног на один из диванчиков в их комнате отдыха, почти завывая от отчаяния. Встреча с Нуаром стала неожиданной для него, особенно в том плане, что открывала старые уже затянутые белой блестящей новой тканью, формирующей уродливый рубец на его сердце. Еще Гвен. В его мире, который оказался последней точкой с обломками камня, появился новый паук. Третий на его счету, даже если учитывать, что он сам являлся вторым. Это была не та же Гвен Стейси, которую он знал. Она открытая, милая, добрая, чуть скрытая, такая же, как та Женщина-Паук, однажды появившаяся в его новой школе. Как та Женщина-Паук, которой он по самой нелепой случайности умудрился сделать новую прическу от того, что и понятия не имел еще о собственных силах. Та, которая обещала, что они однажды встретятся еще, когда он будет самым настоящим Человеком-Пауком. Он им стал, но она… Она была другой. Не той же Гвен Стейси, которую он бы с радостью хотел обнять, сказать о том, как скучает по их перепалкам с Питером, о том, как она учила его летать на паутине, когда у Паркера вышло это так себе, а сзади от них слышалось ворчание последнего. У нее было то же лицо, то же имя и фамилия, папа тоже был полицейским, были светлые локоны и голубые глаза. Но это была не она, и Майлз это почувствовал.
Моралес чувствует себя в эти несколько дней еще хуже, чем в тот тихий перерыв в две недели. На этот раз он ловит на себе не один и не две пары беспокойных глаз. Даже Райли несколько раз к нему подходит, чтобы узнать, все ли у младшего в порядке и может ли он как-то помочь ему. Бэн Райли, паук, который знаменит своим бесстрастием к другим, с вечной гримасой безразличия и извечным закатыванием глаз на драму, разводящую другими. Первые несколько раз мальчишка говорит, что все в порядке, что не стоит беспокоится, а Бэн лишь смотрел на его все увеличивающиеся с каждым днем синяки под глазами, уже в следующие разы сталкиваясь со злым взглядом Моралеса и пару раз даже отхватывает билет в далеко и надолго от улетающего на паутине в сторону Бруклинского моста паука. Томпсон предлагает ему потренироваться вместе, совместный патруль. Сходить на какую-нибудь игру, даже в один момент откуда-то достает билеты, но разочаровано прячет их снова в карманы, когда получает вежливый, насколько это вообще было возможно, отказ. Амадей который раз предлагает Майлзу посидеть с ним в лаборатории, чтобы посмотреть, как можно улучшить его вэб-шутеры, напоминая самому себе, как пару раз до этого отказывал парню в помощи с его гаджетами из-за сильной занятости над другими проектами Щ.И.Т. Но так же получает в ответ только: «Спасибо, но мне это не нужно».
Когда из Германии возвращается Тэнди, Майлз не появляется в здании академии уже почти неделю. Они с мамой обустроили одну из квартир в Бруклине после того, как он все же уговорил ее уйти с ним в это измерение. Рио не была против, но ужасно переживала за сына, на котором в последнее время совершенно не было лица: синяки под глазами, исхудавший и уставший. Совсем как те полгода, когда он осмелился рассказать им с Дэвисом — ныне покойным отцом Майлза — о том, кем является их мальчик. Моралес появляется дома только чтобы поспать и мельком проведать мать, чтобы та не сильно беспокоилась о том, как там ее сынок. В основном, патрулирование города стало для него самым важным занятием, которое могло его кое-как занять на время от разъедающих мыслей. Входящие звонки и пропущенные накапливались в его телефоне с поразительной скоростью, с каждым днем количество сообщений повышалось в геометрической прогрессии. В основном ему писали Боуэн и Дорин, которые даже пытались как-то наведаться к нему в гости, но не застали дома ни друга, ни Рио, которая тогда была на работе, куда только недавно устроилась — местная больница нуждалась как раз в новом медицинском персонале. Через несколько дней после Майлз даже стал оставлять телефон и передатчик дома, запрятав в дальний угол выдвижного ящика своего стола.
— А теперь мы поговорим, Моралес, — Питер выследил его на одном из ночных передышек с баллончиком краски в руках и незаконченной работой на стене позади, к которой его так неудачно припечатали. Кофту придется долго отстирывать от еще не полностью засохшего цвета, нанесенной им. Майлз в гражданском. Сегодня он вышел только для того, чтобы развеять накопившийся стресс по стене с краской, потратить несколько аэрозольных баллонов на свое некоторое творчество, что накопилось за длительный период времени в блокноте. Паркер стянул с себя маску, смотрит на Майлза воспалено и дышит так, будто гонялся за мальчишкой по всему городу. Хотя он уверен, что он точно знал, где его можно искать, как чувствовал. Парень смотрит на него своими суженными от переполняющего раздражения глазами, и Майлзу становится не по себе. Он сжимается перед Питером, стараясь защититься, опутывая себя руками в ложных объятиях и не смотрит на него. А через минуту слышит раздраженной фырканье со стороны Паркера и замечает, как от него отодвигаются на пару шагов назад. Легкие словно вновь наполняются воздухом, и Майлз понимает, что все это время не дышал вовсе, пока лихорадочно захватывает ртом воздух в попытке что-то сказать, но в итоге просто выглядит как рыба, выброшенная на берег. — Думаю, тебе есть что мне объяснить.
— Мне нечего сказать, Пит, — прикрыв глаза, он закрывает краску в руках и закидывает к другим еще не использованным в своей сумке неподалеку. Разговаривать с Питером хотелось сейчас меньше всего, что могло бы с ним произойти. Да и работа на сегодня, видимо, закончена не будет, так как тон старшего ничего хорошего не предвещал от их стычки прямо сейчас. Ругаться и тратить еще больше и так малых моральных сил, которых у него сейчас особо небыло, не вызывало никакого острого желания от слова совсем. А зная Паркера, траты были бы просто несусветные. — Зачем ты пришел? Если на сегодня я преступник за такой, — малец кивает позади себя на недавно начатое граффити. — То, о’кей, тебе стоило вызвать лучше полицию.
— Майлз, — Питер лишь тяжело вздыхает и потирает пальцами одной свободной руки виски, будто у него начала болеть голова, и так он надеялся избавится от болезненных ощущений. Моралес лишь поджимает на это губы, пытаясь придумать, как ему улизнуть так, чтобы избежать разговора. Потому что он знает тему, знает последствия и, самое ужасное, знает причину всего этого недопонимания. Но говорить это именно Питеру… Глупая шутка судьбы, — думает мальчик, — не пойди я тогда с Аароном, возможно, ему бы и дела не было до этого всего. Возможно, его бы и тут не было. И не было бы этой повисшей давящей горькой тишины, кирпичной стеной восставшей между ними. — Для начала, — продолжает паук. — Тэнди волнуется, почему ты не поднимаешь звонки от нее. Она просила передать, чтобы ты ей обязательно перезвонил или написал. Конечно, в лучшем раскладе, лучше бы появился в академии, но, насколько мы уже поняли, у тебя есть какая-то причина не появляться там, ведь так?
Он молчит. Слушает, думает, воспринимает, но молчит. Если сейчас он откроет свой рот, то не сдержится, он что-то скажет, чего не должен. Он сорвется, и тогда все закончится. Все, что он только еще не разрушил своим молчанием, своею игрою в эти кошки-мышки. И Майлзу даже как-то становится совестно за все, что он успел натворить, по сути, не делая ничего. Своим бездействием и молчанием от выстроил такие же стены между каждым, с кем до этого у него вполне выходило быть искренним, живым,
не застрявшем в одном единственном моменте тринадцатилетним мальчишкой, который изо всех сил пытается удержать одного конкретного человека над искрящимися огоньками другого мира, чужого ему мира, а потом просто разжимает руку. А с Питером так, черт его возьми, не выходит. Он рядом с Питером все еще тот неудачник-новенький в этой глупой школе для продвинутых детей, в которую он никогда не хотел ходить. С Питером он все еще тот вечно волнующийся и закомплексованный мальчишка из средней школы, который самым нелепым образом завел себе подругу из другого измерения, а потом испортил ей прическу. Рядом с Питером он все еще держит
его за руку и не уверен в том, что хочет ее отпустить. А сейчас он отпускает себя, делает глубокий вдох и замирает от звука собственного голоса:
— Причина в тебе, всегда была в тебе и навсегда останется в тебе, Питер Бэнджамин Паркер, в том, что я вижу, в том, что я чувствую. Я уже не могу от этого, о Боже, шума в моей черепной коробке, который разрывает мне барабанные перепонки изнутри. Потому что я все еще виню себя за то, что тогда струсил и убежал, кода ты умирал на моих глазах. Мне надоело, что я не могу больше видеть тебя, потому что мы оба тогда знали, что это была наша первая и последняя встреча. Потому что ты это не он, но я не могу этого принять! — на одном дыхании выпаливает Майлз и, не ожидав сам, глубоко и рвано вдыхает воздух носом, поднимая свой напуганный взгляд на ни менее ошеломленного оппонента. Майлзу страшно. Что Питер сейчас скажет? Что он не хочет больше его видеть? Что Майлз больше не состоит в Войнах Паутины? Что Моралес больше не достоин титула Человека-Паука? Что он…
Моралес чувствует теплую ладонь на своей щеке, когда Паркер сокращает между ними расстояние в два шага, и его пальцы вытирают влагу с еще по-детски пухлых щек. Он понимает, что не сдержался и прямо сейчас, смотря на причину всего этого, просто рыдает, беззвучно навзрыд, уткнувшись в чужой спандекс где-то на груди и сжимая на спине ткань костюма в своих до забавного коротких пальцах. По коротким волосам его осторожно поглаживает чужая горячая рука, а вторая прижимает мальчика только ближе к себе. Питер прикрывает глаза, ничего не говорит, потому что знает, что это не поможет. Он не знает, что внутри Майлза, но делать только хуже своими словами не хотел. Не понаслышке знает, что слова вроде «все будет хорошо» или «мы с этим справимся» не помогают. И они стоят так несколько минут, пока всхлипы не становятся немного тише, а после и вовсе растворяются в тишине.
— Думаю, поговорить нам, все же, стоит. Потому что теперь мне есть, что сказать.
