«Незаметно для себя, я закрыла глаза, желая уснуть. Просто так, со скуки»
Они повсюду следят. Следят беспрерывно, тщательно заглядывая во все, даже самые грязные, запачканные людскими кошмарами щели, что давно заросли паутиной пыльного отчаяния, возникшего от невозможности выбраться из того пылающего ада, что люди сами для себя возвели. Следят, пытаясь в кровь расковырять самые старые раны, которым так и не удалось зарасти чем-то за исключением порванных временем швов; следят, обнажая каждую душу, сбрасывая грешную плоть подобно кожуре несъеденного гнилого апельсина, доводя до безудержной истерики от неспособности противостоять чему-то посерьёзней школьных проблем, живым и давно разлагающимся. Следят безустанно, вглядываются в каждую трещину на твоём теле и оставляя отпечатки на стенках стеклянного сознания. Они не посещают царство Морфея, им неведомо блаженное забытье, и вовсе не чужда зловещая фраза, что всегда произносима неслышным, но громким, как раскаты грома, трясущимся шёпотом: «Посмотри, посмотри, посмотри-и-и», неприятно растянутые слова, как темная пахучая смола, обволакивают твои мысли, уничтожают твою память, заставляют гореть костную пыль. От Них ничего нельзя скрыть, все тайны, все самые потаённые страхи Они видят насквозь, а ещё хуже — стремятся воплотить их, погубить тебя в твоём же кошмаре после одного взгляда в их осмысленное пространство. Но ты знаешь, что смотреть нельзя, сколько бы усилий не было приложено, чтобы притянуть бездушным магнитом твой ещё живой взгляд, через края которого уже давно переливается один единственный ужас, что тянется, как кленовый сироп или даже убегает, как молоко. Ты борешься, кричишь, желая освободиться из плена, пока Они пристально наблюдают, и всё же не смотришь, чувствуешь себя сильнее, зажмурив глаза до цветных кругов и приступа головной боли. Ты помнишь главный закон, что повествует страх: если ты ненароком, или, пусть специально заглянешь в Них — ты проиграл, тебя накажут сильно, не жалея, глядя, как твоя кожа покрывается алыми рубцами, а с наполненных кровью губ срывается очередной расцарапанный крик от уходящих воспоминаний, что покидают тебя вместе с твоей истощённой душой. Чем больше твоих проигрышей, чем медленнее ты бежишь, тем самым давая Им больше шансов забрать тебя, тем меньше ты помнишь. Ты сходишь с ума, а потом Они поглощают тебя, заставляя вновь и вновь переживать один и тот же кошмар, что был тобою выдуман. А ты ждёшь спасения, постепенно забывая о нём, становишься одним из них, становишься чьим-то кошмаром, как кто-то однажды стал твоим, попутно теряя себя, свои мысли, свои ключевые воспоминания, но тем самым стирая границы своего титанового сознания. Если Они придут за тобой, мой тебе совет — беги.***
— Я не знаю, что мне делать. С одной стороны, мне страшно делать что-то подобное, но, может, всё-таки стоит? Лучше сейчас списать на дурную молодость, чем потом, когда стукнет круглая цифра отказаться от всего вовсе. Но мама ругаться будет… Как думаешь, сильно она разозлится? Хотя, я всё равно сделаю по-своему, ты же знаешь… Эй, ты меня слушаешь? Эй! — девочка с пепельными волосами, мягко спадающими на плечи подобно млечному пути, сейчас смотрела на меня кукольными шоколадными глазами, в которые хотелось сначала постучать, а затем, услышав пустое «тук-тук», выколоть. Но она ожидала ответа, а я молчала, не желая возвращаться обратно, в скучную реальность, отпускать только распутанные из бесконечного клубка нитей осиротевшие мысли. Эта глупая, но правдивая до невозможности выскочка мне не нравилась также, как и необходимость отвечать на её ничего незначащие фразы, мне противно видеть её накрашенное лицо и слышать не прекращаемый поток слов из её рта, я хочу прогнать её, словесно уничтожить, но не могу произнести ни звука. Сейчас мне как никогда не хочется говорить, хочется внезапно оказаться немой, чтобы никто не смотрел на меня так омерзительно выжидающе, с притворным любопытством, на самом деле желая услышать нечто конкретное, но почему-то не упоминая этого. Это побуждение часто заставляет меня молчать, когда в мою сторону летят одиночные, или автоматной очередью вопросы, особенно от людей, которые мне нелицеприятны. Может, мои надежды оправдаются и меня оставят? Только я, тишина и разлитая небесная палитра. А сейчас я покорно тьме молчу, молясь, чтобы она всё поняла и ушла, но мои мысли были услышаны и воплощены не в самой верной формулировке. — Вот стерва! — взмах бледной, как смерть, маленькой девичей ладони, со свистом рассекающей воздух и приземляющейся на моё лицо с громким шлепком. Меня бесит одно присутствие этой мерзкой соседской Целестины, с которой меня заставляет дружить отец исключительно ради собственной выгоды и возможности общаться с мамашкой этой гадости. Я в молчаливом ожидании того счастливого момента, когда она свалит и оставит меня в привычной обстановке, наедине со своим сознанием, когда я смогу размышлять вслух, не боясь быть услышанной. Но вот, наконец, ощущаемый как спасительный глоток воды, такой же оглушительный хлопок дверью, и эта мерзкая девчонка уже за пределами маленькой квартиры мчится жаловаться своей карьеристке-маме, которой, если подумать, отношения своей дочери вовсе безразличны; мчится, оставив после себя горькое послевкусие, которое обычно бывает, когда в детстве без разрешения пробуешь алкогольные конфеты с праздничного родительского стола. Появившийся привкус во рту и пересохшем горле помогает мне подняться, направляя в нежную прохладу светлой ванной. Зайдя, в который раз стараюсь проигнорировать себя, но всё же вижу отражение своего уставшего тела в зеркале, это заставляет меня вздрогнуть. Не знаю, неприязнь это, страх или жалость, но мне крайне неприятно это чувство, я хочу избавиться от него. Резко включив кран, под светомузыку в виде мигающей лампочки, я с раздражением окатываю лицо холодной водой, пытаясь смыть с себя остатки мысленного сна и всей утренней неприязни, но скорее лишь царапаю свою кожу хрупкими ногтями. Глаза неприятно жжёт, но свежее махровое полотенце приятно ласкает уставшие веки. Ещё один неловкий взгляд в зеркало, полный разочарования и бессилия. Взгляд, начинающийся с небесных заплаканных глаз, плавно скользит по уставшим чертам профиля, по бегущим в никуда молочным волосам с выкрашенной невпопад прядью цвета голубой лагуны в безоблачный день, на которых виднеется несколько капель ледяной воды. Бледная кожа, как признак нездоровья, а не аристократии, на её фоне тонкие персиковые губы мятного вкуса вытянулись в летнюю улыбку, напоминая о чём-то тёплом, пусть за окном уже который час крупными хлопьями валит снег, зазывая местных детишек нырнуть в ближайший сугроб, а на следующее утро проснуться с кашлем и насморком, проваляться всю следующую неделю в кровати, отчаянно сопротивляясь напавшей со спины простуде. С трудом оторвав завороженный взгляд от собственного отражения, я вернулась в комнату, забыв выключить свет, за что меня так часто ругает отец. На широкий подоконник из окна едва ощутимо задувает ветер, но я готова оказаться одной из тех несчастных в постели. Я представила, как укутана в подушках и одеялах, что выгоняют болезнь вместе с раздирающей болью из горла, обязательно прикрывающих ту щель между стеной и кроватью, как мама, напевая весёлый мотив приносит крепкий чай с мёдом и овсяным печеньем, а после уходит, прочитав мне сказку со счастливым концом. Жаль, что в жизни, в отличии от выдуманных историй, не бывает счастливых и желанных концов, и моя мама сейчас отдыхает где-то внизу, под землёй, сдавшись настырной болезни, которая губит теперь меня. Надеюсь, я не скоро окажусь рядом с ней, ведь никакая запредельная любовь не заставит меня умирать, позволять токсинам покорять мой исхудавший организм, ни в коем случае. Не сейчас, когда я не готова, и не потом. Не хочу. Хочу жить так же просто, как миллионы других людей на этой чёртовой планете. Незаметно для себя, я закрыла глаза, желая уснуть. Просто так, со скуки, ведь в моей жизни ничего не происходит, в особенности ничего кроме всяких несчастий. Наверное, наименьшее, что я хотела, так это в четырнадцать сидеть дома, не имея реальных друзей, страдая от чего-то поинтереснее, чем отсутствие парня, и слыша разве что обращение от папы, каждое из которых обязательно содержит: «Снежка, вернись в постель и закрой окно, тебе нужно беречь здоровье!», будто это действительно способно помочь. И так каждый день, задыхаясь в рутине, пока жизнь других наполнена чем-то кроме врачебных обследований и единичных выходов на свежий воздух. А я хочу жить, жить, а не просто быть, забывая, что вообще такое эта ваша неземная свобода. Я хочу исправно дышать, а не задыхаться в слезах от приступа кашля. Хочу быть здоровой, красивой, необходимой. На смену размышлениям, медленно, я привычно отделяюсь от мира, на пару секунд ощутив себя крохотный частицей всего мироздания, такой ничтожной, каковой была на самом деле. Я знала, что мне снова будут сниться пустые сны, точнее, их воодушевляющее отсутствие, но всё равно стремилась окунуться в это чувство с головой, забыв задержать дыхание. Нам сниться то, что мы хотим увидеть? Нет, иногда нам ничего не снится. И всё же, я надеялась, что воображение сжалится и подарит мне хоть крошку событий, которых мне так не хватало наяву. И лучше бы всё осталось как прежде, чем мои желания были услышаны и Они пришли за мной…