~
Нью-Йорк благодарил провидение не только за очень удобную в быту способность телепортироваться, но и за особый дар улаживать споры. И хотя Темсон был страшен в гневе, его гораздо больше пугала необходимость объясняться с теми, кого до этого он настойчиво приглашал на секретную вечеринку. Рим и Венеция, например, сразу ответили отказом, а Глазго и Эдинбург довольно справедливо заметили, что Ньютону стоит позаботиться о тех, кто живёт гораздо дальше, чем они. Пришлось сперва говорить со скандинавами и испанцами, обнаруженными в библиотеке. Первые, услышав, что их выпроваживают, как будто бы даже обрадовались, вторые драматично сокрушались. После них Ньютон пригласил уйти индийца и сингапурца, но те из-за разницы в часовых поясах были очень сонными и легко согласились. Затем была группа французов с Лазурного берега, они оказались эмоциональными и шумными: новость им не понравилась до такой степени, что они решили игнорировать Хадсона, пока он не заговорил по-французски. «Простите, вечеринки не будет. Нет, это я вас дезинформировал. Мне поручено вернуть вас домой. Приношу свои самые искренние извинения». Ньют удивлялся тому, сколько народу успел притащить за короткое время, ибо к настоящему моменту смертельно устал от череды разговоров и телепортаций. Забегавшись, он в какой-то момент не узнал в зеркале собственное отражение и целую минуту пытался отправить домой самого себя. Тогда он решил взять передышку. Телепортация отнимала силы и вызывала жгучую жажду. Зайдя в уборную, Ньют открыл кран холодной воды и, прикрыв глаза, подставил под струю сомкнутые ладони. Оставались ещё Амстердам, Берлин, Петербург и Москва. И ещё итальянцы. И — о нет! — шотландцы. И — о нет!.. Париж, которому Ньютон оставил джампер — маленькое устройство, наделённое телепортирующей силой. Значит, первым делом нужно было метнуться в Париж, предупредить Патриса и забрать джампер, заодно немного подпитавшись от девайса энергией. Но вернувшись в холл и попытавшись открыть портал, Нью-Йорк понял, что достиг своего предела. Обычно достаточно было представить себе место, в которое нужно переместиться, и превратить мысленное движение в физическое. За многие годы тренировок, удачных и неудачных перемещений он научился делать это быстро и естественно. Но сейчас пространство, словно онемевшая конечность, не поддавалось никаким манипуляциям. Не хватало ещё телепортироваться, оставив где-нибудь ногу или руку… — Не, мне точно надо отдохнуть, — пробормотал себе под нос Хадсон и поплёлся в гостиную. Лондон, конечно, будет недоволен, но оставленной в холле ноге (или руке) он будет рад ещё меньше. Да и по своим скромным представлениям, самых капризных гостей Ньют всё-таки успел убрать, оставшихся можно было даже причислить к друзьям Темсона. Если бы тот признавал наличие у себя друзей. В гостиной было уже не так мрачно — зажгли настенные светильники. Кто-то возился у стола, расставляя посуду для фуршета. Темсон спорил со своими шотландцами в дальнем углу. Сбоку вырос Эйдейк. — Зацени! Он чем-то щёлкнул, и на его свитере зажглись лампочки, украшавшие вышитую мохнатой пряжей ёлку. К стене тянулся провод со штекером. — А это безопасно? — Ага, — отмахнулся голландец. — Лучше скажи, где твой свитер. Ньютон воззрился на него непонимающими сонными глазами и деловито поправил очки. — Я сейчас передохну и отправлю вас всех. Честное слово! Мне прям пару минуток… — Всё-всё. Никто никуда не бежит. Расслабься. — А что… А разве… — Русские притащили икру и мандарины. Я поставил вариться глинтвейн. Адам сказал это так, словно икра, мандарины и глинтвейн способны были подвести черту в любой ситуации. Затем пихнул Нью-Йорку мягкий свёрток и показал большой палец. Нью-Йорк натянул свитер поверх рубашки с галстуком и прочитал надпись: «Амстердам поменбше». Рядом с этими словами был изображён деревянный башмак с растущим из него небоскрёбом. Что ж, юмор у Адама всегда был специфический. Хадсон несколько потерянно посмотрел на всё ещё споривших британцев. Едва он подумал вмешаться, Амстердам, видимо, уловив его намерение, негромко заметил: — Посмотри-ка на Темсона. Какой живчик. Давно не видел такого веера эмоций на его физиономии. Пускай, раз в вечность ему это полезно. — А о чём они спорят?.. — Ха! О футболе. Тут спор перешёл на следующую стадию громкости и уже привлёк внимание всех собравшихся. — Счёт был ноль! Ноль! — рычал Темсон. — Это ничья! Ничья, Эдди! — Потому что мы играли на «Уэмбли», Ланди! — в тон ему отвечал огненно-рыжий Эдинбург. — Только поэтому ничья! — Да какая, к чёртовой матери, разница, где мы играли! — Ваш судья жульничал! — вставил Гленн. — Попомни моё слово, в Глазго мы бы вас сделали. — Ах да! Это как в девятнадцатом вас разгромили Бельгия с Россией? То же мне противники. А в этом вы, кажется, сделали только несчастный Люксембург, — Темсон страшно расхохотался. — Нашли, чем хвастаться. — Мы сыграли вничью с голландцами! Как тебе такое? А? А?! Адам показал Гленну большие пальцы. — Да причём тут голландцы, Гленн? Вы мне уже двадцать минут пытаетесь доказать, что Шотландия сыграла с Англией ничью в свою пользу. В свою пользу! Ничью!!! Ты понимаешь, что ты вообще несёшь? — Лондон обернулся. — Какое счастье, что не я один стал свидетелем этому бредовому позору. Эдинбург как будто готов был полезть с кулаками, но насмехательски растягивая слова, заявил: — Ай, старина Ланди злится, что кто-то присвоил его винтажное бухло! Что ж, кесарю кесарево… — А скóттам — скотч! Эдди и Гленн ударили по рукам и дружно засмеялись. Темсон развернулся на каблуках и вышел на середину комнаты. В глаза бросался его свитер с сердечками и надписью PARIS, где букву «А» заменял силуэт Эйфелевой башни. Наверняка это был ещё один презент от Адама. — Почему эти двое всё ещё в моём доме? Где Хадсон?.. Адам без труда загородил Ньюта и успешно сделал вид, что его здесь и не было. В этот момент присутствующих окатила миллисекунда оглушительной музыки: Берлин, весь с головы до ног в светящихся браслетах, подключил к переносной колонке телефон, забыв убавить громкость. — О господи, Бено! — всплеснул руками Темсон. — Ещё не хватало устроить в моём доме рейв! Но Бено его проигнорировал, сосредоточенно выискивая в телефоне нужный плейлист. Стрелка часов замерла на восьми и степенно двинулась дальше. Вдруг на месте дверного проёма раскрылся портал. По особому цвету искр и слабому запаху озона Ньют понял: это сработал джампер. Интересно, что для Лондона хуже: шотландцы… или Париж?~
Пришлось признать, что у свитера из составленных штабелем багетов получились совершенно негнущиеся рукава. Комфорт перевесил желание удивить, а потому Париж потратил некоторое время на превращение свитера в жилет. Безумный образ завершал не без труда закреплённый на груди круассан. Он сделал всё, как сказал ему Ньютон: встал перед стеной, нажал кнопку на брелоке-джампере, дождался, когда устройство очертит контур прохода, а затем нажал снова, чтобы открыть портал. Тепло дома сменилось узнаваемой влажной прохладой лондонского особняка. Пытаясь привыкнуть к скудному освещению, Патрис далеко не сразу разглядел других гостей. Заметив Темсона, он тут же мысленно сказал ему: «Привет». Хотя Париж не обладал телепатическим даром, он давно знал, что Лондон постоянно сканирует его разум. «Вопрос безопасности. Ничего личного», — частенько оправдывался тот. Но Патрис никогда не просил объясниться. — Простите, кажется, я опоздал, — извинился он вслух, привлекая внимание. Сбоку заморгали цветные огоньки: они украшали свитер Адама. — Маг не приходит поздно, — назидательно сообщил он, добавив голосу хрипотцы. — И рано тоже не приходит. Он всегда появляется вовремя! Кто-то ощутимо хлопнул парижанина по плечу, хрустнул багет; он узнал тяжёлую руку Бено. Рядом маячил Ньютон в смешном свитере, и Патрис поспешил вернуть ему брелок. Уверенной поступью к ним тут же двинулся Темсон… «Очаровательный свитер! Моргни, если на тебя его надел Адам». …и полностью проигнорировав де Лясена, потребовал отправить домой неких «сэров». Из другого угла комнаты послышались возмущённые возгласы. Патрис узнал Эдди и Гленна и решил отвлечь их на себя. «Шотландцы обижают?» Лондон продолжал давить на беднягу Ньютона, тот оправдывался, что от усталости телепортироваться не может. «Неужели? А как сюда попал де Лясен?» — парировал Темсон. Ага, то есть не проигнорировал. «Эй, я всё слышу». — Хе-хе, ты погляди, старина Патрис решил выпендриться, — беззлобно сказал Эдди. — А это настоящий хлеб? Его можно съесть? — добавил Гленн. — Конечно! Сделаем канапе. — Хоть кто-то нас покормит, Эд! А… ты что ещё принёс? «Шотландцы — да ещё и голодные? А ты любишь риск…» — Кстати, будешь скотч? — Эдди протянул ему хрустальный пухлый бокал и, продемонстрировал старую бутылку, спрятанную во внутреннем кармане клетчатого пиджака. Только сейчас Патрис заметил, что и жилет Гленна как-то подозрительно топорщился; он вежливо отказался. «Голодные шотландцы, добравшиеся до твоего скотча. Беру слова назад. Рискуют тут только… Пьер?» Его мысль замерла, когда он заметил Невского, серьёзно-собранного, немного печального, как и всегда. Патрис направился к диванчику, обратив внимание и на спутницу Петербурга. Конечно же, это была Москва. Она смотрела спокойно и внимательно, в её глазах прятались ответы на любые вопросы. «Да-да, у меня слабость к этой парочке русских». — Мы уже и не надеялись вас увидеть, — Москва привычно протянула для рукопожатия ладонь. Париж также привычно коснулся её губами и не спешил отпускать. — Неужели вы ждали меня? — Кто-то же должен развлекать Темсона. Все трое поглядели на Лондона, под натиском шотландцев атаковавшего Нью-Йорк. — Ну или спасать, — задумчиво заметил Пьер. «Признай. Он прав». В этот момент сбоку подлетел маленький подвижный итальянец — Рим. — Parigino! — Romano! Это был их дружеский пароль. Они обнялись и трижды расцеловались в обе щёки. — Позволь украсть кавалера? — обратился Ромео к Мари. Хитро стрельнув по нему глазами, она уточнила: — Которого? У меня их два. — Меня нельзя, — тут же отрезал Петербург. — Что ж, придётся мне, — с улыбкой покорился Патрис. Они с Ромео давно не виделись, им было о чём поговорить. Ромео делился всеми на свете новостями, его речь, мелодичный ручеёк, даже не хотелось прерывать. Патрис только кивал в ответ на его вопросы, мол, продолжай, у тебя интереснее, но Ромео, ткнув его в бок пальцем, раскусил нехитрую уловку. «Ты теперь рассказывай!» И вот Рим с Парижем, шепчущиеся словно парочка старых сплетников, под ручку удалились на кухню. Там к ним присоединилась Венеция. Она тоже поцеловала Патриса в щёку, но долго и всего один раз. В прошлом между ними был роман, и хотя пыл угас, они сохранили тёплые отношения. Об этом, конечно же, не знал ревнивый Рим. Но то совсем другая, не рождественская история… — Что ж, на нас с тобой ложится нелёгкая задача по кормлению всей этой оравы, — важно заявил Ромео, закатывая рукава. — Друг наш Лондон, конечно, ничего не приготовил. Думает, мы запьянеем от чая? Патрис проследил за тем, как друг выудил из бездонной холщовой сумки одну за одной десять бутылок вина, и невзначай заметил: — Не думаю, что он вообще что-либо планировал. — Ну, он же нас позвал. — Это то, что каждому из нас пересказал задёрганный праздниками Ньютон. — Что ж ты тогда заморочился с этими багетами? — Не в руках же мне их нести. Смотри, как много. — Пожалуй, оставлю вас, ragazzi, — сказала заскучавшая Венера и, помахав им, удалилась. Патрис достал из ящика ножи, поискал точильный камень, но нашёл только обыкновенную точилку. Ромео тем временем извлекал на стол муку, яйца, апельсины, авокадо, тушку курицы, какие-то контейнеры, пакетики и баночки. — А ты подготовился. — Ой, не смеши. Выгреб из холодильника жалкие остатки. Ерунда… Но вот моя гордость! По-ми-дор-ки! Он вынул из сумки два огромных томата, каждый был размером чуть ли не с его кучерявую голову. Помня, что Рим обладает редким и довольно специфическим волшебным даром, Париж рассудил, что помидоры выросли не без магических усилий. — Вот этот порежем дольками, а этот кубиками, — наставлял Ромео. — Потом ты сделаешь тесто, а я приготовлю соус для пасты и для пиццы. — Для пасты и пиццы? Не многовато ли? — Нас десятеро. Ну, плюс Темсон. В самый раз. — А курица? — Запечём в американском стиле. — Хм. — Минуту они провели в тишине, гипнотизируя всё то, что принёс Ромео, и в тайне надеясь, что оно превратится в еду само. — Мне всё-таки кажется, что мы обошлись бы бутербродами и лёгкими закусками. — Верно! Но закуски нужны, чтобы разогреть аппетит. А потом входят главные блюда. — Вряд ли мы здесь надолго и успеем добраться до главных блюд. — Конечно, надолго, — заявил Рим. — Пригласить итальянца легко. А вот выгнать — большая проблема. — А почему пасту делаю я? — Не только! Ещё пиццу и маринад для курицы. И режешь помидоры, конечно. Патрис растерянно уставился на приятеля. — Но закуски?.. — Ну их же делать быстро. А пасту надо ещё замесить, сварить… — Закуски в любом случае подаются первыми. — Всё успеем, — Ромео пощёлкал пальцами, между ними вспыхнули искры. — Давай. Я тебе помогу! Тот самый редкий дар Ромео проявил себя довольно непривычно. Стоило Патрису взяться за нож, как руки начали орудовать им с бешеной скоростью, грозя отрезать кусочек пальца. На середине первого помидора Париж вежливо отказался от такой помощи. Но неугомонный Рим то и дело лез то в одно, то в другое блюдо, щёлкал пальцами там и тут, чем поначалу просто мешал, а потом стал понемногу раздражать. — Почему бы тебе самому не замесить тесто и не поколдовать над ним? — Я просто задаю направление… Да что тебе не нравится? — Я привык делать по-другому. — Ты медленный. — Скорость — не показатель качества. — Но ты сам боялся, что мы не успеем. — Я вполне способен справиться с трапезой на десять человек. Когда мне не лезут под руку. Лучше я потрачу время, но сделаю вкусно. — Но, Патрицио, я в тебе не сомневаюсь… Ромео сокрушался и обижался в своём итальянском стиле, тон его голоса можно было принять за жалобный, если бы не скрытая командирская нотка очень умного и хитрого римлянина, который пытался «задать направление» своему единственному легионеру. Но редко когда посторонние умели распознать этот нюанс, а потому всегда вставали на его сторону. «Для разнообразия, Темсон, мог бы и меня спасти!» — очень громко подумал Патрис, стараясь справиться с досадой. Как по заказу, на кухне появились Адам и Мари. Оказалось, первый вообще варил глинтвейн, но лишний раз боялся побеспокоить спорящих. А Москва заглянула в холодильник, где предусмотрительно оставила солёную рыбу и баночки с красной икрой и паштетом. — Вы же одолжите нам свой свитер, де Лясен? — с улыбкой спросила она, вставая между Римом и Парижем. — Эдвард во всеуслышанье заявил, что вы пообещали фуршет. Багетный доспех был снят. Патрис, прекрасно зная, что более одного повара на кухне — это не к добру, решил ретироваться, надеясь, что в его отсутствие Ромео поумерит пыл. В холле у лестницы он столкнулся с Венецией. — Вот ты где. — Там же, где и был. — Ромео несносен. — Временами. — Мы его слышали в гостиной… Они дружно вздохнули. Любить Ромео иногда было непросто — Патрис и Венера понимали это лучше всех. Может, понимание и позволило их приятельству однажды перерасти в… — Я пойду. Удачи там с ним. — При посторонних он хоть чуть-чуть стесняется, — заметила Венеция, услыхав голоса Москвы и Амстердама, и ушла на кухню. Постояв в одиночестве, Париж решил заглянуть в гостиную. Там играла негромкая музыка, но в остальном было тихо и пустынно. Ньют дремал на диванчике, накрытый пиджаком Эдди. Светящийся Бено с кем-то переговаривался в уголке. Перед рождественской елью, прямо на полу, устроился Пьер. Патрис направился туда и сел рядом. Они вдыхали сосновый аромат и молча рассматривали ёлочные игрушки, в боках которых отражался тусклый свет бра и всполохи камина. — По-моему, надо включить гирлянду, — сказал наконец Патрис. — Я уже искал — нет гирлянды. — Зато есть я… Это было проще, чем договориться с Римом или посылать Лондону мысленные сообщения без ответа. Внутри роились самые разные чувства, нужно было только представить, что каждая эмоция — это цветной шарик света. Раскрыв ладонь, Париж наблюдал, как яркие огоньки появляются над ней и перелетают на ель, и вскоре мрак уступил праздничному свечению. — Вам не холодно без свитера? — пошутил Петербург, заметив отсутствие багетов. — Ничуть. Меня греет ваш… как вы это называете… бадлон — тот, что вы забыли у меня. — Забыл?.. — Тут Невский решил резко сменить тему, указав в тень под ёлкой. — Слушайте, это разве не Гринвич? Патрис тоже пригляделся и позвал пса. Бульдог боязливо высунулся из-под ели, затем вышел целиком и несмело повилял коротким хвостом, ткнувшись мордой в руки. — Мистер Темсон его везде искал, — добавил Пьер. — Вот как… Он, должно быть, испугался такого количества гостей. — Пёс?.. — И пёс тоже. Патрис поднялся с пола и поманил Гринвича за собой. — Ты же поможешь мне его найти? «Не то что бы тебе хоть раз удалось от меня спрятаться».~
Темсон так и не появился. Уже ночью, когда после еды все задремали кто где, Невскому слышалось цоканье когтей по полу или, может быть, чьи-то шаги. Он подумал, что это Патрис спускался за чем-нибудь съестным для Темсона. Но когда сам встал и, дабы размять затёкшие конечности, решил пройтись, никого не увидел. В холле, библиотеке и на кухне вместо электрического света под потолком степенно покачивались, мерцая, шарики света — совсем как на ёлке, только большие. Значит, Париж всё-таки спускался вниз. А может, никто не замечал никаких шариков, пока горел обычный свет? Какая разница… Часть бутербродов была оставлена в кухне. Выпив воды, Пётр захотел чаю, а следом — легко перекусить… На фоне медленно укреплялось осознание: он побывал на вечеринке Темсона, которую тот не устраивал, но в итоге всё-таки устроил. «А ведь ехать не хотел», — подумал он, ставя чайник. Его уговорила Марья. Оказывается, на такой случай для Петра у неё даже был припасён «уродливый» свитер. Почему уродливый, Невский не знал. На нём была надпись «Это моё болото», а под ней очень симпатичный лягушонок, почему-то смахивавший на младшего брата. Мило и забавно, вовсе не «уродливо». Заглянула Венера. Она сонно помахала ему, кутаясь в плед, и охотно согласилась выпить чашку чая. Немного согревшись и взбодрившись, взяла бутерброд и себе. — Как вам идея с клубом? — вдруг спросила она. Пётр, любуясь коллекцией темсоновского чая, в недоумении на неё уставился. — С каким клубом? — Который хочет основать Адам. — Он мне не говорил. — О… — задумчиво протянула Венера. — Он решил организовать «Клуб Венеций». Туда он собирается позвать вас, себя и Стефана. Ну и, очевидно, меня. Раз в полгода один из участников проводит особый «съезд», где обсуждаются кандидатуры новых членов и в неформальной обстановке проходит общение на тему наводнений… Кроме того! Он придумал платное членство, — с выражением добавила она. — И пытался взять с меня деньги уже сейчас. Не скрывая облегчения, Пётр выдохнул и решил вступиться за явно развеселившегося голландца. — Ещё немного, и я бы поверил… У него своеобразный юмор. Вы же видели свитера у Хадсона и Темсона? — Видела. Он пытался мне всучить такой для Исмаила. И тоже за деньги! Знаете, что на нём было написано? «Не Константинополь». Ну какая дерзость! — Он просто пошутил. — Ушлый торгаш! Если шутка несмешная, но принесёт деньги, то уж конечно её можно считать удачной. — Мне кажется, он лишь пытался выразить уважение вашему торговому прошлому. — Вот как! Если это правда, то я, конечно, польщена… — не без кокетства ответила Венеция. Допив чай, они вернулись в гостиную. Ромео спал в глубоком кресле рядом с ёлкой, смешно приоткрыв рот. Венера что-то ему прошептала, и он, не просыпаясь, обнял её и усадил в то же кресло, а затем зарылся носом в её волосы. Марья пригрелась у камина с вазой мандаринов. Пётр устроился рядом. — Скоро будем дома, — сказала она и коротко пояснила: — Хадсон проснулся. — Даже не попрощаемся? — Ты не успеешь по ним соскучиться. В следующем году Темсон всеми правдами и неправдами соберёт столицы для пересмотра кодекса о секретности. — Зачем ему это понадобилось сейчас? Петру в подставленную ладонь упала половинка ароматного мандарина. — Видимо, вырос какой-нибудь риск раскрытия. Типчики вроде Рима и Парижа ведь совсем не стесняются демонстрировать людям всякие чудеса. Ещё и Нью-Йорк телепортируется при всех средь бела дня. — Темсон никогда не пойдёт против де Лясена, — Невский покачал головой. — Почему? — Им же больше не о чем спорить. Остаётся только соглашаться. Марья фыркнула. — Всё время соглашаться скучно… — Разве? — резче, чем планировал, переспросил Петербург. Москва, почувствовав на себе взгляд, посмотрела на него. — Разве это скучно? Она улыбнулась, коснулась его лица и долго изучала его глаза. Её ладонь пахла мандаринами. — Нет, Петя. Не скучно. Но мы с тобой и не соглашаемся постоянно. Вот как сейчас, а? Невскому в ту же минуту захотелось её поцеловать, и он подался вперёд… Кто-то тяжело облокотился на спинку дивана. — До чего вы милые. Дайте обниму! — сказал Берлин и крепко прижал обе столицы к себе.