Сгорай, Мясник, сгорай

Как только рассыпчатая четвертинка ароматной картошки попала на язык, Геральт, прикрыв глаза, облегченно выдохнул от удовольствия, кое ему доставил долгожданный обед. В такие моменты самое сложное — не слопать все за раз, умирая от продолжительного голода, от которого, кажется, желудок к спине прилип. Трактирщик поставил перед ведьмаком еще одну тарелку, с куском дымящейся вырезки и жареным луком, и мужчина вилкой подтянул посуду поближе. — Налей, — Геральт кивнул в сторону пустой кружки. — А господину ведьмаку будет, чем расплатиться? — усмехнулся усатый трактирщик, откупоривая бутылку эля. Геральту совершенно не хотелось пререкаться, поэтому он лишь молча сунул руку за пояс, отцепляя звенящий кошель, и бросил на стол, как бы намекая на двойную порцию сразу. Хозяин трактира посмотрел на мешок и, довольно хмыкнув, плеснул пенящуюся жидкость в посуду. Придорожные заведения все были одинаковыми: мрачными пристанищами для странствующих, коим нужно было утолить голод и передохнуть хоть чуток за неимением постоянной крыши над головой. Здесь редко бывало много народу днем, но всегда много, как только вечерело. Охочие до пьянок и развлечений мужики выползали на свет трактирных окон, как надоедливое комарье на факельные отблески. Тогда место, навевающее днем лишь тоску одиночества, уже не казалось таким удручающим. И здесь без труда можно было завести недолгое знакомство с дамой или каким-нибудь особенно болтливым путником, которому разрешалось излить душу на хмельную голову, а после никогда не встречаться. Редко и в обеденное время находились весельчаки, которые могли завалиться в трактир, продолжая вечерний кутеж, чтобы взять еще выпивки или же опохмелиться. — Ну, что ж, проща-а-а-а-ай, — двери отворились, громко ударяясь о стену, и в помещение ввалились мужики, как раз из рода тех, кто не привык заканчивать кутеж с первыми лучами солнца. Троица держала друг друга под руки и пела, перебивая друг друга. — В огне, Мясник, сгора-а-а-ай. И даже на смертном одре, скажу, что был прав, когда крикнул тебе: сгора-а-а-а-ай! Назвать пением ор подвыпивших гостей было трудно. И Геральт раздражился, когда их басистые голоса прервали ведьмачью трапезу. Мужчина быстрее заработал челюстями, пережевывая жестковатое мясо, пока компания рассаживалась в углу за его спиной. Песня про Мясника не кончалась. — Снова, — раздраженно буркнул трактирщик, когда к нему подошла пышных форм дама в сероватом переднике и попросила за стол бутылку. — Был тут вчера один рифмоплет. Напился, что тебя бы, ведьмак, свалило, и горланил свои песни до самого утра, как только голоса хватало, — сетовал мужчина, вынимая стекло из-под прилавка. Геральт слушал и жевал, потому как не считал нужным вступать в диалог с трактирщиком, жалобы которого были направлены, скорее, в пустоту, чем конкретному собеседнику. Ведьмак за хрустом лука слухом обращался и к троице, что по-прежнему тянула песню про Мясника, теперь в два икающих голоса. «После стольких вместе пройденных миль Ты позабыл меня-я-я-я!» Неожиданно Геральт поперхнулся. Кусок проскочил в пищевод, и ведьмак закашлялся. Он поспешил смочить горло пенистым элем и развернулся к гостям, один из которых уже дремал, навалившись на стол, а двое других, приобнявшись, бубнили под нос заевшие строки. — Посмотри-и, я сжигаю мосты, — фраза, очевидно, тронула хмельных певцов, и они протянули ее жалобно, почти с надрывом, а затем звонко ударились кружками, заканчивая песню. Нахмурившись, ведьмак повернулся к собственным тарелкам и сжал в руке вилку. Почему-то еда перестала казаться ему такой аппетитной, как прежде. С полминуты пялясь в разворошенную горку лука и остатки жилистой вырезки, Геральт поднял взгляд на трактирщика, который протирал посуду полотенцем. — Рифмоплет, говоришь? — спросил ведьмак. — Вчера был? — Вчера, — подтвердил мужчина. — Эту песню исполнил раз десять, у меня скоро чесотка от нее начнется, — буркнул трактирщик, а сам, вернувшись к кружкам, тихонько замычал под нос: — сгорай, Мясник, сгорай. «Мясник». Геральт отложил вилку, отодвинул тарелки. В зубах застряли волокна мяса, которые обычно доставляют адский дискомфорт, но сейчас ведьмак предпочел не обращать на это внимания. — Где сейчас этот бард? — спросил он. — Кажись, на постоялом дворе, что вниз по улице, — трактирщик пожал плечами. — Если его не выпнули оттуда, конечно. Засранец вчера так и не заплатил, — раздражился он. Ведьмак развязал кошель и высыпал на стол кучу блестящих монет. — Забудь о долге барда, — буркнул Геральт, подхватывая меч, что был прислонен к столу, и двинулся к выходу. В голове звучала приставучая мелодия. Ведьмак шел к постоялому двору, отказывая собственному сознанию в повторении дурацкой песенки. Вместе со словами на подкорке вспыхивали и воспоминания — княжна Ренфри, Блавикен и кровь повсюду. Геральт сильнее стиснул челюсть, раздражаясь, и повел плечами, снимая напряжение, будто это должно было помочь. — Я ищу барда, что остановился у тебя, — ведьмак с порога привлек внимание, когда вошел в душное помещение. Хозяин постоялого двора нахмурился. — У меня останавливается целая куча всякого сброда, я что, должен помнить каждого? — возмутился он, приглаживая бороду. — Лютнист, худощав, женщинам нравится. Он живет у тебя, — чаша терпения Геральта переполнялась. Хозяин поморщился, очевидно, рассчитывая на вознаграждения за ценные сведения о постояльце, а не на гнев ведьмака, за спиной которого блестела рукоять меча. — Лютнист, — повторил он задумчиво, вспоминая. — Кажись, знаю я того, кого ты ищешь. Этот мошенник уже неделю здесь живет и по-прежнему ни гроша не заплатил, — зашипел мужчина. — Выгоню я твоего лютниста с голой задницей, — хозяин наклонился к Геральту, садистски усмехаясь, — достал своим мяуканьем, хоть бы петь умел… Ведьмак схватил мужика за ткань рубахи в районе солнечного сплетения, встряхивая, и хозяин заткнулся, в момент побелев от страха. Геральт возвышался над ним, удерживая крепкой хваткой возле себя, и на лице его читалась злость в перемешку с готовностью набить морду. Ведьмак завел руку за спину, и мужчина затрясся, хоть и пытался держаться уверенно, но очевидно, думая, что Геральт вынет нож и отрежет ему язык или того хуже. Но вместо этого в руке ведьмака оказался зажат еще один, последний мешок с монетами, которые он заработал. Оттолкнув от себя хозяина двора, он сунул ему в руки кошель. — Бард останется здесь столько, сколько захочет, — выплюнул Геральт, грозя мужику пальцем. — Так где он? — Второй этаж, третья слева дверь, — пискнул мужчина, устремляя подрагивающую руку в сторону лестницы. Дверь в комнату оказалась не заперта. В маленьком помещении расположился только письменный стол со стулом, кровать и шкаф. На нескольких квадратных метрах царил беспорядок: столешница была заставлена бутылками, на полу разбросаны вещи и исписанная, иногда скомканная бумага. Причина бардака храпела на разобранной постели — Лютик спал на животе лицом к изножью, рукой касаясь пыльных половиц. Ведьмак прошел внутрь, что доски заскрипели под его тяжелой поступью, и бард заерзал на кровати, но не проснулся. Мужчина подошел к столу и опустился на стул, ноги закидывая на столешницу. Лютик был прямо напротив, и Геральт некоторое время тупо глазел на него, а в голове звучало: «Сгорай, Мясник, сгорай». «Мясник». Он поморщился и задел носком сапога пустую бутылку, и та рухнула на пол, разбиваясь, от чего бард перестал храпеть, а потом нехотя разлепил глаза. Лютик сделал небольшое движение головой в сторону источника шума, задержался на пару секунд взглядом на фигуре ведьмака, а потом вновь закрыл веки, удобнее устраиваясь щекой на подушке. — Если ты пришел извиняться, то можешь сразу вставать на колени, в иной форме твое раскаяние не принимается, — сонно пробурчал Лютик. А затем вскочил на ноги, словно ошпаренный, едва не путаясь в простынях. Он то таращился на Геральта, то оглядывался вокруг, словно пытался понять, в той ли реальности находится. Затем, схватившись за лохматую голову, лютнист пытался осознать, как так вышло, что ведьмак сидит на стуле в его комнате — вполне себе реальный. — Твою мать! — выругался Лютик и всплеснул руками. Голова его кружилась, отражая последствия бурной ночи. — Так ты настоящий! — воскликнул бард. — Какого хрена ты тут делаешь? Мы не виделись столько месяцев, а теперь ты притащил сюда свой шикарный зад? — для охмелевшего лютнист был на удивление разговорчив. Держась рукой за опору кроватного балдахина, от которого осталась только конструкция без штор, Лютик, устремив палец в сторону Геральта, обращал к нему и гневную тираду. — Только не говори, что ты пришел извиняться, потому что тебя совесть заела, ведь я в это в жизни не поверю. У вас, проклятых ведьмаков, вместо сердца — мешок для денег, и ты не способен ни на какие чувства! Юноша тяжело дышал, на лбу его пульсировала венка, и если прежде он и был потерян от внезапно прерванного сна и количества выпитого накануне, то теперь взгляд менестреля был ясен. — Закончил? — спросил спокойно Геральт. — Я никогда не закончу! — парировал Лютик. — Я буду злиться на тебя вечность. Ты не проживешь столько, сколько я буду на тебя в обиде. — Бард выпрямился, складывая руки на груди, но для уверенности предпочел опереться о кровать. — Ну и все-таки, зачем ты пришел? Потому что я уже сказал, что не поверю в твой искренний порыв, потому что… — Лютик! — оборвал его ведьмак, предотвращая очередной прилив бардовского красноречия, и тот замолк, обескураженный. Геральт поднялся со стула, подходя к другу ближе. Лютик сглотнул, оглядывая ведьмака с ног до головы. Почти не изменился. Разве что стал еще более мужественным и крепким от постоянных тренировок и сражений. — Я пришел, чтобы… — ведьмак отвлек лютниста и вернул к реальности, где Геральт, стоя перед ним, глядел желтыми глазами, не зная, что сказать. — Зачем? — подтолкнул его Лютик. — Ах, ну да, — грустно усмехнулся бард и потряс головой, так что отросшие волосы упали ему на глаза. — Ты пришел, потому что тебе нужна моя помощь в поимке очередной твари. Тебе нужен не я, я тебе вообще никогда не нужен был, а компаньон для дела. С таким же успехом мог бы взять с собой метлу, — певец кивнул в сторону угла комнаты, где был свален всякий скарб. — Ты и разницы-то не заметишь, разве что она развлекать тебя не будет. Геральт взялся руками за пояс и опустил голову вниз, пока Лютик говорил. — Мне не нужна твоя помощь, — заверил того ведьмак, но на друга это не подействовало. — Еще лучше, — хмыкнул юноша. — Зачем тебе помощь какого-то барда, — выплюнул он последнее слово, как оскорбление. — Тебе, самому Геральту из Ривии! — Лютик раскинул руки, заставляя ведьмака чувствовать себя отвратно. — Чем может тебе помочь бедный Лютик, который не умеет ничего, кроме как без умолку болтать, попадать во всякие передряги и петь дурацкие песни. Лютнист замолк. Плечи его опустились, будто под тяжестью невидимого груза. Лютик отвернулся, нахмурившись, ощущая на себе взгляд Геральта, который внешне не демонстрировал свой уязвленности, но внутри у него будто кошки скребли. «Посмотри, я сжигаю мосты». Лютик угрюмо таращился на носки своих сапог. — К слову о песнях, — заговорил Геральт. — Песня о Мяснике — твоя? Бард встрепенулся. На лице его отразилась растерянность, но он быстро вернул себе самообладание и расправил плечи. — Ты слышал ту песню? — все же несколько потеряно спросил лютнист. — Да, она моя, — подтвердил он. — Обо мне? — спросил ведьмак, пытаясь считать эмоцию на лице Лютика. Юноша разомкнул губы, силясь не потеряться перед Геральтом. — С чего бы ей быть про тебя? — бард нервно хмыкнул. — У тебя чрезмерно раздуто самомнение, раз ты думаешь, что все в этом мире делается только ради тебя! — Лютик гордо вздернул подбородок, довольный тем, что сумел поставить ведьмака на место, только ответ того не удовлетворил. Он по-птичьи наклонил голову в сторону, так что прядь серебристых волос, не убранная в хвост, качнулась. Геральту было любопытно, как долго бард сможет держать эту маску под его взглядом. «Сгорай, Мясник, сгорай». Ведьмак поморщился, когда в голове зазвучали эти строки, но теперь не голосом пьяниц из таверны, не его собственным, а голосом Лютика — с надрывом, с печалью и злобой, со вселенской обидой на ведьмака, которому он рискнул довериться и был жестоко предан. — Про тебя она, про тебя, — не выдержал лютнист, — доволен? Ты посмотри-ка, — усмехнулся Лютик, — даже здесь ты в выигрыше. Я должен был тебя ненавидеть, а, выходит, что в очередной раз ты в главной роли. Бард развел руками и бессильно опустил их, а затем прислонился к опоре балдахина лбом, чувствуя как помутился рассудок, и ему стало тошно, а еще желудок заурчал от голода. Ранее Лютику было, в общем-то, все равно, что он чувствовал на физиологическом уровне, а теперь пытался заметить каждое обострившееся ощущение, лишь бы не думать о полыхающих щеках и ведьмаке, все еще стоящем рядом. — Прости меня, — раздался в комнате низкий голос Геральта, словно гром, и бард отстранился от кровати. — Что ты сказал? — переспросил он. — Сказал: прости меня, — повторил ведьмак, выпрямляясь. — Не ожидал, что наша…ссора так сильно тебя заденет, — Геральт сглотнул. Лютик поджал губы, кивая. — Не ожидал, — с грустью эхом повторил лютнист. К ведьмаку только сейчас пришло осознание, что тогда, после охоты на дракона, он не просто оставил Лютика возле проклятой пещеры, а буквально сердце ему разбил. Вернее — изрезал, искромсал как подобает истинному Мяснику из Блавикена, с присущей жестокостью и хладнокровием. — Былого не вернуть, что сделано, то сделано, — мрачно проговорил Геральт, отмахиваясь от надоедливых пугающих картинок в воображении, где он, Мясник, с треском вонзает меч в грудину Лютика. — Но я здесь и сейчас я прошу у тебя прощения. Едва ли выражение лица барда было напускным. Он был чернее тучи, и в каждой мышце его тела было такое напряжение. Ведьмак ощущал себя паршиво. «И даже на смертном одре Скажу, что был прав, когда крикнул тебе: сгорай!» Геральта раздражал этот голос в голове, который только подкидывал дров в топку, и вынуждал ведьмака чувствовать себя в собственном теле гостем. Кажется, впервые в жизни собственная закрытость от чувств изменяла ему. Если бы прямо сейчас на него напали, то пришел бы ведьмаку конец, потому что он был не способен мобилизовать жизненные силы и был потерян. — Я понял, — в итоге заключил он, когда за несколько минут Лютик не изменил положения тела и не сказал ни слова. — В песне ты выразился предельно ясно, поэтому глупо было рассчитывать на прощение. Ноги ведьмака не слушались, и он с трудом двинулся к выходу. — Если хочешь знать, срать я хотел на то, кто и что обо мне думает, — Геральт замер в дверях. — Кроме Цири, пожалуй. И тебя, Лютик, — бард слушал молча, все еще пялясь в пол. — Я понял, что сплоховал, и как только осознал это, пришел. Было бы мне плевать, я бы сюда не приперся. Когда дверь хлопнула, бард вздрогнул. Он поднял взгляд в потолок, провел руками по лицу и шумно вдохнул. — Дьявол! — выругался Лютик и сорвался с места. — Геральт! — выкрикнул он, сталкиваясь с хозяином постоялого двора на лестнице. Лютнист прикусил язык, встретившись с тем, кого тщательно избегал все эти дни, но мужик и слова ему не сказал, даже отступил в сторону, чтобы дать дорогу, и бард решил, что разберется с этим потом. — Геральт! Лютик вырвался на улицу, увидав широкую спину ведьмака в паре десятков метров. Заслышав голос, который звал его, он остановился, но не сразу повернулся. Пара зевак затормозила, предвкушая, очевидно, какую-то драматическую сцену на улице, но лютнист раздраженно махнул рукой, намекая, чтобы парочка не задерживалась, и та, ворча, двинулась дальше. — Скажи это еще раз! — бард подошел ближе. — Развернись и, глядя мне в глаза, повтори, что ты говорил. Геральт обернулся, наконец. Лютик стоял перед ним, чуть запыхавшийся, уперев руки в бока. Он сделал движение ладонью, как бы позволяя ведьмаку начать, если тот ждал его одобрения. Мужчина шмыгнул носом, поскреб колючую щеку и произнес: — Прости меня. Бард вздернул подбородок и смолчал. — Ты издеваешься? — спросил Геральт, глядя на гордеца. — Я же сказал: прости. — Я должен получить моральное удовлетворение за месяцы страданий, — парировал Лютик, но без злобы в голосе, хотя и старался придать тону более разгневанный оттенок. — Скажи спасибо, что не прошу тебя встать на колени, хотя, согласись, и этого мало будет за то, что ты… Ведьмак не дал закончить другу его речь и сгреб в неуклюжие, крепкие объятия, вышибая из легких Лютика воздух. Геральт и себе-то не мог объяснить внезапный порыв нежности, но решил, что это лишь для того, чтобы бард, наконец, замолк. Лютнист оторопел, когда оказался зажат в кольцо сильных ведьмачьих рук, но быстро освоился. Он не смог долго делать вид, что все еще вселенски обижен на Геральта, и, пусть и помедлив, но завел свои руки за его спину и прижался ближе, изумляясь, как расслабляющее все-таки действует на него запах лошади, сена и крови, коими пропитался ведьмак насквозь. Бард рискнул закрыть глаза и позволить удерживать себя в объятиях, как можно дольше, чувствуя медленное дыхание и такое же размеренное, небыстрое биение сердца Геральта, тело которого было расслаблено, не ожидая внезапного нападения и скорой схватки. Ведьмак чуть склонил голову вниз, откидывая беспокойные мысли о том, что скажет Лютик, что скажут люди о его внезапной слабости, совершенно чуждой ведьмачьему народу, и позволил себе кончиком носа коснуться изгиба бардовской шеи. На секунду. Но даже этого хватило, что Лютик это ощутил и смутился, а потом сжал руки сильнее, чтобы удержать Геральта, но тот уже отстранился. — Это лучше стояния на коленях, признаю, — усмехнулся лютнист, чувствуя, как пылают щеки. — Возможно, — осторожно согласился ведьмак с едва заметной улыбкой, стараясь не выдавать себя, что такой контакт тела к телу оказался ему приятен. Возможно, даже приятнее любого девичьего объятия, в коих ему довелось побывать за свою немыслимо долгую жизнь. — Наверное, мне тоже стоит извиниться за то, что напомнил тебе о Блавикене, да и вообще песня получилась… — Отличная получилась песня, — ведьмак не дал Лютику договорить. Лютнист усмехнулся. Молчание затянулось. В момент тишины, созданной в личном пространстве мужчин, они глядели друг другу в глаза — Лютик, улыбаясь открыто, Геральт — сдержанно, но внутри ему было тепло. Вокруг улица галдела, лошади проезжающих мимо с грохотом повозок ржали, слышалось и кудахтанье куриц, и стук оконных ставней, и много чего еще совершенно неважного. — Если ты больше не в обиде на меня, не откажешь в одной услуге? — заговорил ведьмак, когда осознал, что тишина становится неловкой, и решил, что предложить Лютику новый совместный поход — отличная идея. Тем более, что цель его была более, чем благородная, и без партнера, его надежного плеча и ощущения поддержки, Геральту никак не обойтись. — Ну, если ты так просишь, — притворно задумчиво затянул бард, — то я думаю, что смогу найти время и составить тебе компанию, если, конечно, не буду сильно занят, — внутри приятно сжалось от предвкушения, но Лютик продолжил изображать, подсматривая за реакцией Геральта, который закатил глаза, и довольная ухмылка заиграла на его губах. Ведьмак развернулся и зашагал вверх по улице, а лютнист весело кричал ему вслед: — Я согласен! Обещаю, что напишу новую песню о твоем величии, Геральт из Ривии, но, в первую очередь, о твоем великодушном напарнике!