Colluctatione

      Генино утро начинается не с обволакивающих всю комнату солнечных лучей, щекочущих румяных щёки, и даже не с первыми визгами петухов.       Ни свет ни заря его разбудила бабка, с силой тряся за плечо костлявой рукой.       — Что же ты, юноша, спишь до сих пор? Солнце уж взошло!       — Дайте поспать, Матушка! — кажется, его возмущению не было предела, — Я так поздно коснулся головою подушки, что сон ещё долго не покинет меня, — он накинул простынь на себя, стараясь изолировать свою персону от раздражающей старухи. Кажется, ее подобный жест избалованного юноши абсолютно не устроил, и простыня мигом слетела с него.       — Ещё чего! Потом подремлешь. У нас дел невиданно.       — Я вчера весь вечер батрачил!       — И сегодня должен столько же. Потерпи уж, скоро начнутся холода, там и отдохнём.       Голос у старой ведьмы скрипящий, наставляющий, даже бодрящий. Гена тяжко вздохнул и медленно встал, в заспанном состоянии стараясь нащупать ногой лапти. Голова, до конца не проснувшаяся, грузилась тяжелыми думами. Ну зачем, зачем он согласился стать преемником Бабы-Яги? Вот сдался ли ему этот титул проводника между мирами? Что там, что здесь – все черти.       Пока парень приходил в себя, бабка ушла уже — по ягоды и по грибы, Лешего, растяпу этого, навестить, да заниматься этими своими колдовскими вещами. Гена провел рукой по каштанового цвета волосам, борясь внутри с остатками сна. Он встал, накинул на себя рубаху, запоясал штаны и сразу вышел из дома. За стенами – непроглядный лес. Голые ветви тянулись к небу, подобно огромным когтистым лапищам, листва спала давно, продолжая гнить около их с бабкой дома. В полной тишине послышалось стрекотание какой-то обитающей здесь живности. У Гены по спине пробежали мурашки. Сложно к такому привыкнуть. Он пошёл к колодцу, стараясь не обращать внимание на треск ветвей под ногами.       Дома же – уютно и тепло, дома тебя ждёт бабкина кошка и терпкий запах трав. Юноша даже не заметил, как уже наступил вечер. Весь день он занимался домашними делами и бытом, делал заготовки на зиму, гладил Багиру, изредка отдыхал с какой-то странной книжкой в руках. Вообще-то их нельзя было брать («Рано тебе ещё их читать, запомни хотя бы, где растёт волчья ягода»), но Яга, кажется, не особо была против, ведь знала о его периодическом чтении, но ничего не говорила. В книгах было много мудрёных слов и мало лирики, в основном рецепты и сведения о некоторых обитателях людских и не только миров. Однако, порывшись в кладовке, он смог найти старые, как сама бабка, книги, которые чем-то отдалённо напоминали философские работы. Парень увлечённо читал одну из них, параллельно помешивая старухин любимый суп. Сытая Багира довольно терлась у его ног, ласково мурлыкая.       Идиллию нарушил резкий стук в дубовую дверь. Гена вздрогнул, мигом переводя взгляд на вход в избу. Спустя небольшой перерыв стук возобновился, больно ударив по ушам, и Гена, этот святейший человек, вздохнул, отложил книгу и пошёл открывать дверь. Он уже знал, кого это чёрт привёл. Себя, конечно же.       — Гена! — сразу же оглушил безудержно радостный возглас. Около распахнутой двери стояло самое раздражающее существо на всем белом свете, чьё присутствие рядом с собой он бы пожелал в последнюю очередь. Темноволосый юноша мигом перешёл порог и крепко прижался к парню, но взаимности не получил, лишь сильный толчок в живот.       — Что же тебе, Славче, надо? Я, кажется, постоянно твержу о том, что тебе здесь не рады.       Парень напротив улыбнулся по-дьявольски притягательно (Кажется, сердце Фарафонова пропустило удар). Взгляд Гены, направленный на него снизу вверх, доставлял ему невиданное удовольствие (ещё бы – Гена, конечно, был статным пареньком, но его рост со Славиным не сравнится). Он посмотрел на не на шутку раздражённого Гену, который выглядел весьма комично, будто взъерошенный воробушек. Слава ненавязчиво коснулся щеки юноши, стирая сажу на ней пальцем. Последовал многозначительный хлопок по руке.       — А почему мы так гостей встречаем? Где мой каравай? Ты заварил самовар?       Кажется, ещё немного, и Гениному терпению придёт конец. Он уже хотел взять Славу за шкирку, выкинуть из дома и закрыть плотно дверь, как тот сам без спроса направился на кухню. Багира заинтересованно наблюдала за парнем, а после удивлённо мяукнула, когда её резко взяли на руки. Слава гладил кошку по чёрной шерсти и выглядел невероятно счастливым, прямо как ребёнок; «Ген, я, кажется, чувствую в ней родственную душу». Витин сын тяжко вздохнул, наблюдая за этими взъерошенными существами.       — Чего пришёл-то?       Слава долго не отвечал, не отрывая взгляд, полный любви и нежности, от кошки, но через какое-то время все же поднял голову и уставился на Гену.       — Мне нужна причина, чтобы прийти к тебе? — После того, как Гена скептически приподнял свою бровь, явно ожидая внятного ответа, Слава вздохнул и продолжил, — Давеча ходил к богобоязненному купцу, работы было много, притомился я.       — И как, смог с ним договориться?       — Конечно, — Слава ухмыльнулся, показывая своё превосходство, — Ещё ни один человек не устоял перед обаятельностью Вячеслава Карелина.       — Смешон ты, Славка. А как же я или моя старуха?       — Старуха мне не интересна, а ты… Это дело времени.       Гена усмехнулся, оставляя гостя играться вместе с чёрной, как смоль, кошкой, и пошёл к печке – доваривать суп. Помешивая жидкость, он думал о своём, вполуха слушая звуки за стеной. Слава – весьма притягательная, и от этого опасная тварь. Высокий, статный юноша, с волосами цвета ореха, растущего рядом с избой, нависшими бровями и ослепительно красивыми голубыми глазами, притягательным взглядом, с этой выемкой над чуть выпирающей верхней губой. Он часто пробегал взглядом по его угловатому лицу, отмечая аристократическую внешность часто наведывающегося к нему гостя. Чертовски красив. Совершенно не похож на Гену, с его мягкими чертами лица, добродушным взглядом и невзрачного цвета глазами.       Где-то за стенами ухнула сова.       Гена не хочет себе признавать, но в глубине души он боится Славу. Инстинктивный страх сковывает его разум каждый раз, когда тот бросит лишний взгляд на него или слишком резко дёрнется. Несмотря на то, что он был гостем постоянным, боязнь не спешила отступать, хоть с их первой встречи прошло четыре полнолуния. Бабка как-то сказала ему, что со всеми живыми существами надо быть осторожным: не только нечисть способна погубить человека. Но с нечистью надо быть осторожным особенно. Гена огрызнулся, упомянув растущие на подоконнике мухоморы, но к совету прислушался: изредка поглядывал, чем же там занимается Слава.       Когда любимая еда Яги была готова, парень потушил огонь, взял глиняную миску и налил из ковша немного супа. Он остановился у столешницы, рассуждая, взять ему деревянную или железную ложку, и все же остановил выбор на деревянной. На всякий.       — Есть будешь? — Гена подошёл в тот момент, когда Слава дочитывал книгу, которая скрасила сегодняшнее Генино утро. От неожиданного появления юноши он ее чуть не уронил, но все же удержал. Глядя на Гену в льняном фартуке, держащего деревянный поднос («Моя ты домохозяюшка!»), на который была заботливо положена тарелка с супом («Скажи спасибо, что не чеснок, нечисть ты этакая»), он еле сдерживался от смеха, выдавив короткое «Благодарствую».       — Ты, Славче, не смейся, иначе я действительно тебя выпру.       — Ну что ты, Генка, я серьёзен. Похлёбка, кстати, очень вкусная, — Слава переигранно изобразил блаженство на своём лице, наслаждаясь каждой ложкой, — Ты бы тоже поел. Мне простительно быть таким тощим, а ты должен быть крепким, — Карелин подвинул тарелку к Гене, который удивлённо посмотрел сначала на Славу, а потом перевёл взгляд на свой суп. Он неуверенно взял ложку из его рук (ладони у него холодные, как снег) и попробовал его. Кажется, немного переперчил.       — Ты знаешь, скоро Яга придёт. Уйти бы тебе отсюда, да поскорее.       — Уже собирался. Книжку могу взять, дочитать?       — Ты что? Старуха голову за такое оторвёт. Потом дочитаешь.       «Потом». Карелин направился к выходу из избы, в след за провожающим его Геной, смакуя это удивительное слово. Такое простое, но такое очаровательное. Он и не заметил, как вещи становились для него, беса, очаровательными – такое новое, неизведанное ощущение.       Все это время он не отводил взгляд от Гены, такого очаровательного, чертовски простого и по-человечески сложного. Весь из себя красивый, с солнечными веснушками на носу, он был недосягаем до дьявола. Сейчас, когда Фарафонов отворяет дверь, а Слава ждёт, между ними было меньше метра, но, кажется, целая пропасть пролегла между ним и этим светлым, как ясный день, парнем. Все чувства, робко зарождающиеся где-то в груди, не должны иметь право на существование и разъедать его фантомное сердце. Будто цветы на выжженном поле – они тянутся вверх, оплетая пустую душу. Сама Славина сущность бьется наружу, она требует избавиться от паразита, продолжающего оплетать грудную клетку. Он смотрит на будущего колдуна затуманенным взглядом, чувствуя, будто деформируется против воли, начинает терять связь с осязанием. Слава судорожно схватился за Генино запястья. Тот повернулся, удивлённо смотря на него своими лучезарными глазами. Не успел парень и слова молвить, как оказался в нескольких сантиметрах от чужого тела, почти касаясь его. Он мигом почувствовал какое-то светлое тепло, исходящее от чужой груди, оно заставляло его тело подрагивать, переполняясь чем-то для него невиданным. Слава взял его за руку и сжал крепко-крепко. Он прижался щекой к его голове и держал за кисть так, будто если отпустит её – падет намертво. Каков парадокс: щека – горячая, рука – холодная. Слава жалобно заскулил, прикрыв глаза; кажется, что он боролся с чем-то внутри себя, упрямо стоя на своём. Генино сердце сжалось от чего-то, разум покинули все сомнения и страхи. Никогда он не видел Славу таким уязвимым. Слава пылает, но руки продолжают оставаться холодными.       — Знаешь, Гена, я многое перепробовал: еду заморскую, табак, девушек внимание, траву вашу дурную, — Он усилием воли отпрянул от парня, содрогаясь от нахлынувших эмоций (боли, скорее), и перевёл тяжелый взгляд на его лицо, смотря тому пристально в глаза. Гена тревожился, — Но никогда, никогда я не чувствовал что-то такое… Будто цепь сомкнулась у горла и тянет к тебе, — сжимающий его руку парень постоянно сбивался, опускал взгляд и снова смотрел в глаза, — И пусть я не могу знать природу моих чувств, не могу освободиться от оков («Гена, оплетающие цветы как железо на вкус»), я буду надеяться, что когда-то смогу поглотить себя, чтобы остаться навсегда рядом.       Почему раньше он никогда не замечал этот взгляд?       Глаза Славы – невероятно голубые, будто чистое небо над головою, честные такие, прозрачные. Этот взгляд, полный горечи, уверенности и желания. Гене он почему-то нравится. Не пугает. Переплел их пальцы, стараясь хоть как-то согреть чужую руку. «Я буду тебя ждать».       От зрительного контакта их отвлекла открывающаяся дверь. Не успел Гена обернуться на звук, как рядом никого не было – и след простыл. Только холодное покалывание осталось на ладони.       — Вечора, Геночка. Я нам молока принесла.       — Вовремя вы, Матушка, — горько усмехнулся юноша.       Старушка, до этого пребывавшая в хорошем настроении, резко изменилась в лице. Она начала озираться, скрупулёзно осматривая их с пасынком дом.       — Я чую запах нечисти.       — Да ну что вы, Матушка. Уж кто к нам может пожаловать?       Она перевела пристальный взгляд на преемника. Гена чувствовал замешательство, что-то дрогнуло в груди у юноши. Странно. Волноваться, вроде, не о чем, так почему в ее глазах он видит неподдельное волнение? Послышалось мяуканье из кухни.       — Как Леший поживает-то? Охраняет своё царство болотное?       Старушка тяжело вздохнула и начала переобуваться, будто и не сверлила парня испытующим взглядом.       — Иди спать, Гена. Утро вечера мудренее.

***

      Холодным осенним вечером старушка сидела у оконца, слушая мерное посапывание парня рядом. Гена укутался в одеяло, повернувшись к стене, и заснул сразу, стоило его многострадальной головушке коснуться подушки. Яга же развалилась в кресле, одетая в платок из козьего меха, и, нацепив очки, читала какую-то книгу, сварливо комментируя некоторые непонравившиеся строчки. Бубнила про себя, дабы не разбудить мирно спящего Гену. И все-таки, стоило себе признаться, она волновалась за неуменого пасынка. Неужто кто-то захотел совратить Геночку? Что же за нечисть такая бесстыдная, посмевшая покуситься на преемника Бабы-Яги? Все знают, что с проводницей миров шутки плохи, и связываться с ней боятся даже существа высшего ранга. Так кто такой, смельчак этот, втихую переходящий ей путь?       От мыслей ее прервали два голубых огонька за стеклом. Она нутром почуяла, что это не случайно забредшие на ее территорию души, а чей-то взгляд, бесстыдно направленный к ее Геночке. Старушка, испугавшись, мигом встала с кресла и быстро зашагала к окну, схватив тапок по пути. За рамой на неё уставилось страшное карликовое существо с козлиными рогами и свиными копытами на маленьких ногах, сверкая в темноте своими ярко-голубыми очами. Оно пугливо отпрянуло от окна, заметив надвигающуюся к нему Ягу.       — Господи милостивый, — ахнула старушка, мигом открывая ставни и замахнувшись тапком, — А ну прочь пошла, нечисть ты этакая!       Незваного гостя и след простыл. Бабка прикрыла глаза, облегчённого вздыхая. Напугал же, чертяка этакий. Кажется, пора сыпать соль вокруг избы. Завтра же Гене и скажет.