В стенах Within the Walls

Повзрослев, Мирабель услышала нечто иное, как шепот и отчетливое напоминание о том, что в доме Мадригал о Бруно не говорили. Десять лет назад, в ночь ее неудачной церемонии дарения, он исчез. Но на самом деле это было не так, он всегда был рядом в стенах их дома. Как она узнала позже, он сделал это для нее, чтобы защитить. Несмотря на всё хорошее, она провела это десятилетие, чувствуя себя неуместно и как будто ей нужно проявить себя, доказать всем, что она принадлежала к семье Мадригал. Дом перестроен, магия восстановлена, и все, наконец, живут мирно. А что касается нее, то у нее наконец-то появилась собственная дверь, дверь, открывавшая дом. Восемь лет спустя казалось, что история не должна повториться. Через три года после первой встречи Мариано и Долорес поженились; менее чем через год они приветствовали своего первенца. День рождения этого ребенка был сегодня, как и церемония его дарения. Гордясь своей примой и их малышкой, Мирабель хлопотала вокруг торжества, чтобы сделать совместное фото, а после тут же удалиться. Не потому, что она не была счастлива или все еще горевала, что не имела собственного дара. Она любила свою семью, но вечеринки такого масштаба с каждым годом все меньше и меньше её радовали. Итак, она стремилась провести некоторое время с единственным человеком, который любил вечеринки примерно так же, как и она. С бутылкой вина и двумя бокалами, болтающимися из ее рук, она покачивалась немного из стороны в сторону, когда Мирабель подошла к комнате ее дяди Бруно. Так как Каситу перестроили, каждый получил комнату, которая отражала их изменения и рост над собой. Комната Луизы больше не было местом с кучей камней и полосой препятствий, теперь она позволяет себе расслабиться. Изабелла больше не жила в саду красивых бутонов и цветочных автопортретов, а обитала в настоящих джунглях, где она экспериментировала, подталкивая свои силы к их пределу. Но из комнат, которые изменились, дядина выделялся больше всего. Ему все еще немного неловко рядом с другими людьми, он часто прячется в стены или куда-то еще, когда он чувствовал, что окружение слишком сильно на него давит, что было довольно часто. Поэтому его комната отражала как его желание реабилитироваться и вернуться в семью, так и предоставляло убежище, позволяло побыть в одиночестве. Сочетание открытого пространства для того, чтобы делать предсказания, и тесных коридоров, чтобы отразить его прежнее жилище. Всегда было интересно, где он будет в своей комнате, но она знала, что он будет там. Он исчез в толпе сразу после того, как была сделана семейная фотография. Комната с башней была для нее знакомым местом, как и внутренние части стен строения Каситы, не в последнюю очередь потому, что она помогла восстановить ее с нуля. Мирабель подошла к светящейся двери, гораздо ярче в темноте позднего часа, чем было бы обычно. Стуча, чтобы попытаться быть вежливой, Мирабель входит в комнату после нескольких предупредительных ударов. «Бруно?» Она позвала во тьму. Было странно называть его дядю так, как она делала бы с “дядей Феликсом”, так как он ушел достаточно давно, то у нее не было никаких формирующих воспоминаний о нем. Хотя фактически она делила с ним одно и то же пространство, пока ей не исполнилось пять. Ответа не последовало, но это мало что значило. Эти комнаты были больше внутри, чем они выглядели, так что звук редко доходил к его получателю. Но даже когда тщательная проверка пространства показала, что он отсутствует, она не волновалась. Для нее не было ничего удивительного в том, что он уехал в другое место, где он чувствовал себя комфортнее. Выходя из комнаты и обратно в коридор, она прошептала… «Касита мне нужна помощь» Сразу половицы зашевелились под её ноги и подняли, остановив перед тем, что выглядело не более чем обычная картина. Но брешь по краям выявило, что это был скрытый дверной проем к внутренностям дома. Мирабель покачала головой, на мгновение потеряв равновесие, так как алкоголь еще не совсем выветрился. Все, на что она надеялась, это то, что ей не нужно будет прыгать в какие-либо пропасти в этот раз, потому что она не была достаточно трезвой для каких-либо крупных подвигов. К счастью, реконструкция Коситы не имеет следов износа, не разрушается изнутри, а недавно построенные внутренние залы намного более прочные и устойчивые, чем раньше. Это делает их посещение намного легче. Мирабель находит Бруно в комнате, которая ближе всего к кухне, где тот отдыхает в восстановленном красном кресле и смотрит теленовеллы. «Откуда я знала, что найду тебя здесь?» - говорит она в приветствии, наслаждаясь тем, как он прыгает от звука ее голоса, как и ожидалось. «Мирабель», говорит он, посмеиваясь. Это то, что восхищает её, то, как он способен смеяться над собой, с некой неловкостью. "Итак, - начинает она, указывая на" экран и на нарисованную сцену мужчины и женщины в драматических и скорбных позах, -" Каков сюжет на этот раз? " «Их любви никогда не суждено быть», - начинает он, как и всегда, потому что его романы — это всегда трагедии любви, безответные тем или иным образом. Он говорит, что его настоящий дар был актерским, она думает, что это все благодаря его воображению и умению повествовать. Сказка, которую он плетёт на этот раз, душераздирающая, два любовника с туманными воспоминаниями о детской дружбе, расцвели во взрослую любовь. Годы спустя воссоединились, только чтобы быть разлученными, так как они узнают, что у их родителей был роман и что они на самом деле были наполовину друг другу брат и сестра. Это осложняется тоскливой телесностью их собственной любви, и что Арабелла теперь была с ребенком. Она не знает, была ли эта часть, который он добавил до или после того, как она предложила вино и они теперь делят третий бокал каждый, но это, тем не менее, развлекательно, хоть немного банально. «Ты всегда, кажется, возвращаешься к этой теме», - музицирует она, завихряя темную жидкость в своем бокале «Что?» - спрашивает он, немного бойче, чем обычно. Она не думает, что кто-то из них двоих ел что-то последние несколько часов, так что это объясняет их состояние. "кто-то никогда не может быть с тем кого любит, потому что они тайно связаны, - продолжает Мирабель, - сначала это была тетя с амнезией и ее племянник, затем двоюродные братья, разлученные войной во время их младенчества, братья и сестры не знавшие о своем родстве, потому что один был украден, будучи ребенок, а теперь это. Почему ? " «Потому что это самое трагичное!» Бруно настаивал: «Почувствовать такую любовь и преданность другому, только чтобы узнать, что ты настолько близок, что никогда не можешь быть вместе, это крайний трагический поворот судьбы!» "Я бы не назвала это трагическим поворотом, когда это один и тот же поворот каждый раз, - сказала Мирабель: - А как же трагическая любовь, раздираемая тем, что их семьи ненавидят друг друга? Или ревность? Простое обстоятельства? «Недостаточно драматично», - издевался Бруно, складывая руки, как ребенок. «Абуэла может не согласиться», Он молчал об этом, и Мирабель сразу почувствовала, что зашла слишком далеко. Но когда она изо всех сил пыталась придумать, что сказать, Бруно продолжает: «Я не люблю думать, что любовь может быть разлучена смертью», - роптал он. «Почему?» «Слишком много вариаций того, где это происходит и может произойти», Она вспомнила, как горожане говорили о Бруно. Возможно ли, что он заглянул в будущее других, чтобы увидеть, выживет ли их любовь? Потом она подумала о том, что он был незамужним сыном, что он никогда не смог найти того, кто не боялся бы его дара. "О", молчание душило, Мирабель пыталась придумать, как исправить это, "Давай продолжим. Они любовники, но тайно связаны? Либо он был так пьян, что не понял, что она делает, либо он догадался и продолжил говорить, чтобы рассеять напряжение. Он начал все заново объяснять, и к тому времени, как он это сделал, бутылка лежала пустой на полу ни с чем иным, как с меленькой каплей, свисающей с открытого горлышка. И Мирабель не могла не найти данную ситуацию невероятно смешной, «Вы должны признать, это немного нелепо», - настаивала она, удерживая живот, дрожа от смеха, «Вся мелодрама и душевная боль, случайные повороты, когда вы думаете, что у вас есть свое счастье на все времена», она медленно поднялась на ноги, такая же шаткая, и потянула за тунику своего дяди: «О, Фабрицио, как я могу жить без тебя?» она отпустила одну руку, чтобы приложить ее тыльной стороной ко лбу. Бруно посмотрел на нее минуту, прежде чем встать и присоединиться, «Мария, я знаю, что это тяжело, но мы не можем быть вместе, ведь нас связывает одна кровь». «Мне все равно» Мирабель ответила, посвятив себя персонажу: "Разве наша любовь не реальна? Разве наши отношения не реальны? «Но что подумают другие?» Бруно сопротивлялся, хватаясь за ее руки, отчаяние, очевидное в его глазах: «Они узнают, и, если когда-нибудь это произойдет, они будут осуждать нас». "Мне все равно, что думает мир!" - протестовала она, - "Я забочусь только о тебе! Забочусь только о нас! " «Прости», был его ответ: «Но это конец для нас», Возможно, она просто слишком вжилась в характер, потому что чувствовала, как по углам её глаз колотятся слезы при этом отторжении, «Ладно», - согласилась она, готовая кульминацией сцены драматический штурм, - «Будь по-твоему». К сожалению, ее драматический выход был испорчен ее собственной неуклюжестью и неспособностью увидеть бутылку вина на полу. Она наступила прямо на него, и начала терять баланс. С испуганным визгом она начала падать на пол, уверенная, что собирается с грохотом пасть прям на холодный пол. Но сильные руки поймали ее, и Мирабель открыла глаза, которые та закрыла в ожидании удара. Перед ее взором оказался Бруно, держащий ее крепко, подвешивая девушку в воздухе, останавливая от падения. Может быть, дело было в алкоголе, но почему-то ей показалось это милым, когда в его глазах появился этот слегка обеспокоенный и отчаянный взгляд? Тот же взгляд, который она помнила, когда он пытался вытащить ее из туманной ямы, но в конечном итоге не такой уж и угрожающий жизни, когда она преследовала его пару лет назад. Не было секретом, что Мадригалы были привлекательной семьей, которая выделялась не только своей внешностью, но и престижем, своей репутацией. Но каким-то образом вечная нервная и неловкая энергия, которую оказывал Бруно, была столь же привлекательной. Подожди, привлекательным? Она нашла его привлекательным? Когда ее поймали, остановили от неминуемого падения, она все вспомнила. Что он ушёл, чтобы защитить ее, что он решил предсказать еще одно будущее, чтобы помочь ей, что после того, как Абуэла нашела ее, он прискакал на коне и снова взял всю вину на себя, чтобы защитить ее. Он всегда заботился о ней, и ее сердце грела эта мысль. Это должно было быть вино, это было единственное логическое объяснение того, что она сделала дальше. Она наклонилась вверх, схватила его за лицо руками и прижала их губы. Мягкость, и легкое покалывание, это она почувствовала. Щекотку от его щетины на своих щеках, и это закончилось. Буквально в секунду, потому что Бруно, по-видимому, был так напуган, что бросил ее. Они оказались на полу, Мирабель расплылась, в то время как Бруно держал себя чуть ли не в пару сантиметрах от неё. Но выражение шока и трепета сделало все возможное, чтобы дать ей знать, что это скорее его неловкость не же ли отвращение. Одна из её рук была поднята, чтобы коснуться его губ, и он был одновременно трепотлив и напуган. Внезапно все рухнуло, и она резко трезвеет. Извинения крутились у неё на языке, но её голос словно исчез. Это было неправильно, она знала, что поступила неправильно, и все же... она не чувствовала, что это правда. Логика сказала ей, что да, это ее дядя, что они семья, что это все, что может быть между ними. Другая половина ее сказала ей, что наличие ограничений в том, что они “должны” чувствовать друг к другу, не означает, что они действительно должны следовать этому. Конечно, это всегда могло быть односторонним со стороны Мирабель, что соответствовало тому, как обычно все в её жизни складывалось. «Ты...» Бруно наконец сказал: «Ты поцеловала меня», Все еще задыхалась, она могла только кивнуть. «Ты, мы, я»... его слова были перепутаны в беспорядке мыслей, явно бегущих через его голову, «Это не так, это не может…». ...................................................................................................................................................................................................................................................................... И хотя он не говорил этого вслух, они оба знали, что он пытался сказать. Ты не должна была этого делать. Мы не можем. Я не могу. Это неправильно, этого не может быть. Однако все это было ничем иным, как маленькой ложью, когда он внезапно бросился вниз и снова поцеловал ее. Он был таким же неуклюжим, как и она сама: беспорядочные поцелуи, столкновения с зубами и спутанные друг с другом кудри. Другими словами, это было прекрасно. Так неправильно, и в то же время так правильно. Она почувствовала, как его тепло проникает в нее, и ее руки сами по себе пробежались по его рукам, чтобы обвиться вокруг его плеч, притягивая его ближе к себе. Это движение заставило его тело прижаться к ней, и когда она открыла рот, чтобы застонать, он просунул язык внутрь. Мокрый, мягкий, сначала это было странно, но, когда он обвил его вокруг ее собственного, становилось все лучше и лучше. Через несколько мгновений они разошлись, тяжело дыша. Бруно изо всех сил пытался удержаться над ней, ее очки запотели, их груди вздымались. Где-то в глубине души они волновались, как и герои теленовелл, что подумают люди? Как бы они это объяснили, если бы их поймали, а с Долорес в доме их наверняка поймали бы. Возможно, самое главное; как они могли когда-нибудь выйти из этого? Как они могли сидеть за семейным столом и притворяться, что ничего подобного никогда не случалось и не произойдет между ними? как они могли когда-нибудь выйти из этого? «Мы не должны были этого делать, а?» ей наконец удалось заставить свой голос работать. «Ага», — согласился Бруно, в его тоне заметна дрожь сожаления. «Мы виним в этом вино?» «Ага,» Настала минута молчания, в течение которой ни один из них не говорил, не двигался, едва осмеливался дышать. Мирабель знала, что им не следовало этого делать. Но то, что было сделано, было сделано, и они оба начали поцелуй. Так что влечение не было односторонним. Она не могла осмыслить это, ее разум знал, что они были семьей, но ее тело настаивало на том, что без воспоминаний, без знания Абуэлы и других, без всего давления со стороны внешнего мира они были просто мужчиной и женщина, которую любили и хотели. Мирабель подумала, что это снова говорит вино, но она нашла в себе смелость спросить: «Ты хочешь сделать это снова?» «Больше всего на свете», — признался он с порывом дыхания, звучавшим так, как будто это было признание, которое он носил какое-то время. «Что ж, — она развела руками по полу и весело улыбнулась, — я здесь, подойди и забери меня». Как будто он был человеком, умирающим в пустыне, а она была оазисом, который его спасет, он набросился. Конечности запутались, ее очки запотели, но они не останавливались, не могли остановиться. Рты движутся друг к другу, разговаривают, не произнося ни единого слова. Для человека, который последние десять лет провел в стенах с крысами, Бруно на удивление хорошо целовался. Мирабель взяла его за плечи, мягкая ткань его пончо сжалась под ее прикосновением. Когда она провела ногтями по его волосам о его кожу головы, он издал стон ей в рот. Он прокатился по ее телу, посылая дрожь по спине. Она снова его коснулась и получила тот же ответ. Все ощущения усиливаются отчетливым ощущением того, что, хотя она и делает что-то не так, это было так восхитительно. Правильно. Но звуки, доносящиеся откуда-то издалека, сразу же прорвались сквозь обрушившуюся на нее дымку похоти и желания. Звук фарфора, звон стекла. Правильно, кухня. Они все еще были в стенах дома, в котором жила двоюродная сестра со сверхчеловеческим слухом. Конечно, когда Бруно начал целовать ее подбородок и изгиб шеи, было трудно вспомнить, почему осторожность была так необходима. Тем не менее, ей было трудно сказать ему остановиться, когда это было так хорошо. «Н-нет», — ей удалось выйти. Мирабель не знала, достаточно ли это слышно, чтобы он мог это услышать, но никто из них не был услышан кем-либо еще, кто мог быть поблизости. То, как он застыл, сразу подтвердило ей, что это так, но, когда он отстранился, она сразу поняла, как это могло звучать. Бруно бормотал себе под нос, явно тираду ненависти к самому себе, но Мирабель вскочила на ноги, чтобы погнаться за ним, когда он начал уходить. «Нет, нет!» она прошептала так громко, как только могла: «Я не это имела в виду!» «Ты сказала «нет», — возразил Бруно, — что еще это могло значить?» «Не здесь, — поправила его Мирабель, — помнишь? У Долорес по-прежнему невероятный слух? Не знаю, как ты, но я бы предпочела не транслировать на весь дом, что здесь происходит». — Значит, ты хочешь сказать, что все еще хочешь… — ее дядя замолк, выражение ее лица было одновременно обнадеживающим и осторожным, его руки двигались, кружились в направлении их обоих, как будто он не был уверен, что она говорила серьезно. «Да, — выдохнула Мирабель, — я знаю, что это неправильно, но я не хочу останавливаться, я хочу, если …» и здесь старые неуверенности начали захватывать: «Я имею в виду, если бы ты хотел… с кто-то похож на… «Ш-ш-ш!» он тут же заставил ее замолчать, потянувшись к ее рукам: «Ты красивая Мирабель, любому мужчине повезет…» «Ты действительно не можешь этого сказать?» «Я бы предпочел сделать это, если ты не против» Она не могла удержаться от смеха, вырвавшегося у нее из-за этого: «Прекрасно дядя», — ей удалось ответить: «Очень прекрасно». «Хочешь прелесть? Я могу показать тебе прелести», Она собиралась настоять на том, чтобы он не брал на себя роль другого из своих актерских персонажей — что, возможно, изначально и ввело их в это затруднительное положение — но вместо того, чтобы сказать что-либо еще, Бруно подхватил ее, как будто она ничего не весила. Яма для портрета, из которой он их вынес, находилась прямо у его башни, куда он ее тоже отнес. Магия двери сияла в глубокой ночной тьме, и только луна над головой освещала открытый двор. И что ж, Касита ничего не делала, чтобы их остановить, так что все могло быть не так, верно? Несмотря на всю его браваду, когда он привел ее сюда, когда дело дошло до того, что он фактически переступил порог с ней на руках, он на мгновение остановился, лихорадочно оглядываясь через плечо, чтобы увидеть, не заметил ли кто-нибудь их. Мирабель весело закатила глаза, она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как они напились, она еще не была совсем трезвой, но определенно была в большей степени, чем когда это началось. И даже с этой новообретенной ясностью она все еще хотела пойти дальше. Итак, чтобы подстегнуть его, она начала возвращать прежнюю услугу. Поглаживая поцелуями его щетинистую челюсть, лаская нежную кожу шеи, она почувствовала, как его тело застыло. Его руки начинают дрожать, когда он изо всех сил пытается приложить достаточно сил, чтобы удержать ее в воздухе. Когда она наклонилась ближе, чтобы покусать его ухо, она почувствовала, как он почти полностью ее уронил. «Не делай этого!» — прохрипел он. Мирабель хихикнула, «Тогда заставь меня остановиться» Бруно в ответ сразу же выбил дверь и поспешил внутрь. Назад пути уже не было. Как будто она была сделана из стекла, он осторожно положил ее на свою кровать, осторожно снял с нее очки и поставил их на тумбочку, чтобы они могли их найти позже. Хотя без них ее зрение было несколько нарушено, она ценила его заботу о чем-то настолько жизненно важном. «Мирабель, ты уверена, что хочешь этого?» невысказанное «хочешь меня?» висело в воздухе между ними. «Да, — выдохнула она, — дядя, помоги мне, я хочу, я хочу все, что ты можешь мне дать. А теперь спускайся сюда», — он не заметил, что, когда она говорила, она затащила руку в складки его пончо. Резким рывком она снова прижала его к себе, стоная от удовлетворения от приятного веса. Бруно дрожал над ней. Это было неправильно, он знал это, она знала это, они оба знали. Так почему? Почему из всех людей это должна была быть она? Он, конечно, был благодарен за все, что она сделала, чтобы помочь, за то, что вернула его в семью, от которой он провел десять лет, изолировав себя. Но было еще кое-что в ней. Может быть, тот факт, что они оба чувствовали себя изгоями. Он потому, что его дар часто заставлял людей думать о нем как о злодее, и она с отсутствие дара, что делало ее аномалией в доме Мадригал? Или тот факт, что она заставила вас почувствовать, что ее внимание полностью принадлежит тебе, когда она смотрит на вас? Она выросла в красивую, компетентную женщину, но почему эта женщина? Он не знал, не думал, что когда-нибудь узнает. Но это, такого рода чувство было само по себе чудом, и он не хотел подвергать сомнению его. Во всяком случае, не сейчас. Поэтому вместо этого он решил выключить свой мозг, предаваясь красоте перед ним. У него не было практического опыта, о котором можно было бы говорить, его личность была скорее сдерживающим фактором для ухаживания, чем активом, и его внешность тоже не помогала. Но по какой-то причине эта замечательная, красивая, смелая женщина хотела его, и он собирался позволить себе это. Поцелуи проходили так же легко, как дыхание. Скользили по коже, сосали, кусали, требовали и оставляли отметины. Голод наполнил их обоих, но Бруно настоял на том, чтобы показать Мирабель, что он всегда видел ее, и что ее невозможно не заметить. Медленно опуская рукава ее топа на плечи, он был очарован каждым сантиметром обнаженной кожи, когда она открывалась ему. К тому времени, когда ему открылись только верхушки ее округлых грудей, он заметил, что по ее щекам пробежало глубокое алое пятно. Поспешив успокоить ее, он снова и снова шептал ей слово «красивая» на ее теле; поцелуи присасывались, как благословение. К тому времени, когда ее верх и его туника были выброшены, Мирабель чувствовала себя немного удобнее, если бы только эти резкие слова, прозвучавшие так давно, еще не отозвались эхом в ее черепе. О том, чтобы слишком стараться, быть недостаточно особенным, не соответствовать. Она знала, что она не была такой красивой, как Изабелла, и не такой скульптурной и подтянутой, как Луиза. И сколько бы раз Бруно это ни повторял, это была мысль, которую она будет носить с собой еще долгое время. «Ты идеальна», — настаивал Бруно, продолжая поцелуи до соска. «Абсолютно идеальна». Любой логический ответ заглушался электрическим ощущением губ и нежных откусыванием зубов, трогающих чувствительную кожу. Ее ушей донесся тихий стон, и Мирабель потребовалось немного времени, чтобы понять, что это она издавала этот звук. Из любви ко всему, что было драгоценно, она надеялась, что эти комнаты останутся звуконепроницаемыми. На следующее утро она не могла бы встретиться глазами с примой, если бы у Долорес было хоть малейшее подозрение о том, что произошло. Руки запутались в непослушных волосах Бруно, отталкивая его, притягивая ближе. Она не знала, что ей нужно, так как всегда была слишком занята получением одобрения своей Абуэлы, чтобы раньше беспокоиться об ухаживании, но она знала, что он может помочь с зевотой, которую он каким-то образом вызвал в ней. Ее драгоценный дядя всегда помогал ей. Мозолистые руки ласкали ее, отыскивая ее кожу и нанося за собой неврологический хаос. Она была перегружена ощущениями, а он касался только ее груди. Поеживаясь и извиваясь, она чувствовала, что откуда-то в области ее таза идет сырость, и ей стало неловко. Когда испуганный писк достиг ушей Бруно, он немедленно остановился, проверяя, в порядке ли она. «Я в порядке», — настаивала Мирабель, хотя она закрывала большую часть лица руками, поэтому ей не приходилось смотреть на него, когда она объясняла: «Просто, я …» «Что, что это?» «Я мокрая», — она чувствовала себя как ребенок, признавая это, как будто она сделала что-то невероятно смущающее и постыдное. Она отказалась сделать что-либо, кроме как выглянуть из-за рук, ожидая его ответа. Но он этого не сделал. Не словами. Вместо этого она почувствовала, как руки осторожно тянутся к подолу ее юбок, поднимая их вверх, а затем опуская к панталонам, которые она носила под ними. Ощущение, как пальцы опускаются под браслет, тянутся к ее самому уединенному месту и мягко касаются более непослушных локонов, которые у нее были. Она почувствовала, как они столкнулись с влажностью, непреднамеренно размазав ее по мере исследования. «Все в порядке, — заверил ее Бруно, — вот что должно произойти». И тут она нашла в себе мужество убрать руки и приподнять бровь, глядя на него: «Откуда ты знаешь?» «Пожалуйста, скажи мне, что ты издеваешься над до мной, потому что, если я начну объяснять тебе это, и что я буду делать, то это станет еще более неловким, чем сейчас». «Прости!» Мирабель возразила: «Я просто… это неловко!» «Это естественно, — настаивал он, — это просто означает, что ты готовишься. И я собираюсь помочь тебе». Он протянул руку под ней, нежно обнял ее сзади и побуждал ее немного выгнуть спину. Когда она подчинилась, он снял с ее тела оставшуюся одежду, беспорядочно бросив ее на пол. Совершенно уязвимая, Мирабель смотрела, как он смотрел на нее сверху вниз. «Ты действительно самая красивая женщина, которую я когда-либо видел», — прошептал он почти больше себе, чем ей конкретно. Мирабель все равно покраснела. «Чувствуя себя здесь немного смущенной», — сумела она сказать, пока он продолжал просто смотреть на нее, — «Не мог бы ты немного раздеться для начала?» «Что?» Бруно звучал так, будто она своими словами вывела его из оцепенения. Затем он посмотрел вниз, заметил, что все еще более или менее полностью одет, и воскликнул: «О!» Скорость, с которой он вытаскивал себя из рубашки, была удивительной и несколько комичной. Очевидно, учитывая, как он плавал в своем пончо, она не ожидала особой мускулатуры, но он все равно был для нее очень привлекательным. Долговязый, но гибкий, очевидно, умудрился прыгнуть через разрушенную внутреннюю структуру старого дома. Он не мог быть без силы. И теперь, даже с ее расплывчатым зрением, когда она смотрела, она могла видеть, как он немного стесняется, «Ты красив», — выдохнула она, и она серьезно. Он наклонился над ней, глубоко поцеловав. Она почувствовала еще больше искр, когда их голые груди прижались друг к другу, и когда он позволил себе прижаться к ней, Мирабель почувствовала что-то еще. Что-то высовывалось из него, плотно входя в выемку между ее бедрами. Вырвавшись, она издала низкий стон, который подстегнул его еще больше. Поцелуи спускались по ее шее, вдоль грудины, колеблясь чуть выше соломенной кудряшки на ее бедрах. Она наблюдала, как его глаза метнулись, чтобы встретиться с ее глазами, в них был тихий вопрос. Хотя она не была полностью уверена в том, что он собирается делать, она знала, что безоговорочно доверяет ему. Это был мужчина, который изолировал себя, чтобы спасти ее, он не причинит ей вреда, она знала это так же глубоко, как знала себя. Когда он поцеловал ее там, его руки должны были коснуться ее бедер, чтобы удерживать ее, насколько высоко она выгнулась. Как будто она была излюбленным лакомством, он расточал ее долгими, медленными движениями языка, уделяя особое внимание тому, что казалось сосредоточенной областью всех ощущений. Ее ноги дрожали, и когда пальцы скользнули между ее складок, совпадая в ритме с его ртом, она чуть не закричала. Это было так, как восхождение на гору, жжение и боль были болезненными, но такими хорошими. Она знала это, она была близко к вершине, туго завязанная и готовая сломаться. Так много давления, это так мило. А потом она сломалась, лезвие ножа раскрошилось под ней, и она погрузилась в туман прекрасного забвения. Дыхание было тяжелым, и потребовалось время, чтобы понять почему, когда она медленно спустилась со своего пика. Бруно снова целовал ее, его рот был странным на вкус, прежде чем Мирабель осознала, что на самом деле пробует себя. Когда потребность в воздухе стала невыносимой, она нежно толкнула его за плечо, и он отпустил ее. Вопрос, должно быть, был написан на ее лице, потому что Бруно сказал: «Ты начала кричать, я запаниковал». Лениво она вспомнила предупреждение, которое Камило дал ей насчет того, что казалось им давным-давно. Действительно питается криками. Но вместо ответа она вздохнула, чувствуя себя безжизненной и вялой. Руки потянулись, чтобы обвиться вокруг шеи Бруно и снова поцеловать его, довольствуясь тем, что просто навсегда остались в этом чудесном подвешенном состоянии. Но, конечно, реальность никогда не была такой живописной. Хотя он явно наслаждался этим, Бруно начал всхлипывать в ее рот, двигаясь бедрами против нее. Мирабель остановилась и увидела, что он смотрит на нее, отчаяние наполняет его глаза, мерцающие в темноте. Руки пробежали по его груди, следуя той же тропе, которую он нанес на ее теле. И теперь это она колебалась у пояса, грубый материал ручной работы царапал ее руки по сравнению с нежностью его кожи. «Пожалуйста», — всхлипнул он, лежа рядом с ней, пока она изучала его. Мирабель села, решив уделять ему такую же заботу и внимание, как и ей. Медленно она опустилась ниже. Твердая, горячая плоть встретила ее прикосновение, как будто у нее возникло собственное мнение. И на мгновение Мирабель захотелось спросить, избавил ли он свою личность от всех своих крыс до того, как они начали это делать. Но нет, его послушные спутники ничего не чувствовал, как это. Это было похоже на железо, обтянутое бархатом, и она провела несколько экспериментальных поглаживаний, наблюдая, как ее возлюбленный реагирует на ее действия. Ее рука покрылась гладкостью, что значительно облегчило скольжение, и она почувствовала, как рука Бруно опускается поверх ее собственной, чтобы направлять ее темп, обучая ее тому, что ему нравится. После еще нескольких ударов она почувствовала, как его бедра начали наклоняться в ее ритме, и его брюки внезапно показались ему слишком тесными. Резко остановившись, она потянула за веревочки, связывающие их вместе, и он понял. Он отбросил их с особой злобой, и Мирабель просто смотрела. Одно дело — изучить анатомию на ощупь, составить карту, как это было, и попытаться создать картину в ее голове. Этого было вполне достаточно, чтобы увидеть его прямо сейчас и гордо, тянущееся к ней, как будто желая, чтобы ее прикосновение вернулось. Но когда она сделала это, Бруно остановил ее. «Я …» — и тут он почти застенчиво потер затылок. «Это займет некоторое время, если ты сделаешь то же самое», — сказал он, как будто это все объясняло, — «Я… мы можем подождать с этим, ” «Но ты-» «Я знаю, я знаю», и было несколько забавно наблюдать, как жесты, которые он делал полностью одетым, выполнялись без них, особенно когда его член подпрыгивал вместе с остальной частью его тела, «Но я хочу тебя, Мирабель», и весь юмор ушел, поскольку желание и искренность в его глазах опалили ее беспламенным жаром. И, боже мой, что же на это можно было сказать? Ее сердце таяло, даже когда ее тело воспламенялось. «Тогда я вся твоя», — прошептала она, в горле внезапно пересохло. Бруно снова забрался на кровать, сердце его колотилось в груди, когда он парил над ней. Он хотел ущипнуть себя. Этого не могло быть. Любая праздная фантазия о любви или близости всегда была именно этим, чем-то, что ускользало из его рук после пробуждения. Но Мирабель была совсем не этим. Никакой иллюзии дыма, который исчезнет из-под его рук и принесет только холодный свет одинокого утра. Она была яркой, теплой и настоящей. Это они были настоящими. Трясущимися руками он выровнялся, вонзив голову в тепло ее губ. «Ты готовы?» — прошептал он, между ними возникла безмолвная святость, предвосхищающая и наэлектризованная, но также настолько хрупкие, что сказанные слова сами по себе потенциально могли ее разрушить. Мирабель обвила его руками и кивнула, прижимая к себе. И медленно он толкнул. Сопротивление, даже с его более ранней работой, было заметно. Но если он рос в окружении одних только женщин, его ничему не научили, так это тому, как обращаться с дамой. Он не хотел доставить своей драгоценной Мирабель ничего, кроме заслуженного ею удовольствия. Хотя это причиняло ему боль от удовольствия, он отказывался двигаться, пока не почувствовал, как она расслабляется вокруг него, приспосабливаясь к его вторжению в ее тело. Дыхание, напряженное и глубокое, обрушилось на его ухо, когда она уткнулась лицом в изгиб его шеи. Это был ненужный стимул, который он пытался игнорировать. Она чувствовала себя такой хорошей, такой мягкой и гостеприимной. Когда он больше не смог войти внутрь, Бруно облегченно вздохнул. Он сумел взять себя в руки, сумел не причинить ей боль. Он попытался отодвинуться, чтобы посмотреть на нее, оценивать ее реакцию, не считая того, что она впилась ногтями в его плечи. Когда она отказалась отпускать его, он глубоко вздохнул, «Ты в порядке, милая?» он мгновенно замер, он не хотел, чтобы эта нежность ускользнула. Тогда она позволила себе немного отойти, чтобы посмотреть на него широко раскрытыми и вопросительными глазами. На мгновение они метались взад и вперед, ища что-то на его лице. Он не знал, что, но сказал, что сказал, он мог только надеяться, что она знала, что он имел в виду. «Ничего не может быть лучше, Абсолютно идеально», — прошептала она в ответ, выгибая все, чтобы он мог хоть немного глубже проникнуть в нее. Когда он взвизгнул от этого ощущения, она потянула его за кудри: «Двигайся», Это было все необходимое ему разрешение. Медленно вытягиваясь, пытаясь убедиться, что он не причиняет ей вреда, он экспериментально толкнул бедра. Его уши услышал восхитительный стон. Так что он сделал это снова, немного быстрее. Руководствуясь ее звуками, он ускорял темп, быстрее и глубже. Мирабель ударила его по спине, ощущения исходили изнутри. Это было восхитительно, это было ужасно, это было всем. И в глубине души все, что она могла слышать, были слова ее дядя на повторении. Те же слова, которые она слышала, как ее отец, так и ее Дядя Феликс, говорили своим женам все время. Возможно, было немного рано рассматривать более глубокие последствия внезапного желания, но она имела в виду то, что сказала в ответ. После всего, что он сделал для нее, Бруно действительно был ее сокровищем. Во второй раз восхождение было немного более привычным, но все еще новый и захватывающий с изменением в действии. Она слышала над собой лихорадочное дыхание возлюбленного, тяжело дыша, когда он мчался к завершению, которое, как она знала, его ждало. Она хотела отдать себя ему. Со знанием, которого она не знала, Мирабель трепетала мускулами внутри себя, сжимая длину Бруно. Он издал звук где-то между ворчанием и рычанием и надавил еще сильнее, единственная рука двинулась, чтобы ущипнуть ее за грудь, играя с маленькой жемчужиной прямо над ее входом. Мирабель стонала и корчилась, и вдруг вот она, обрыв, прыжок. Она разбилась в его руках, и Бруно вскоре последовал за ней. Мирабель трепетала мускулами внутри себя, сжимая длину Бруно. Он издал звук где-то между ворчанием и рычанием и надавил еще сильнее, единственная рука двинулась, чтобы ущипнуть ее за грудь, играя с маленькой жемчужиной прямо над ее входом. Мирабель стонала и корчилась, и вдруг вот она, обрыв, прыжок. Она разбилась в его руках, и Бруно вскоре последовал за ней. Мирабель трепетала мускулами внутри себя, сжимая длину Бруно. Он издал звук где-то между ворчанием и рычанием и надавил еще сильнее, единственная рука двинулась, чтобы ущипнуть ее за грудь, играя с маленькой жемчужиной прямо над ее входом. Мирабель стонала и корчилась, и вдруг вот она, обрыв, прыжок. Она разбилась в его руках, и Бруно вскоре последовал за ней. Измученный, он рухнул на нее сверху, уставший от вина, вечеринки и всего, что было после нее. Но он ни о чем не жалеет. Ни одного. Из последних сил он обнял свою драгоценную Мирабель, положив ее голову себе на грудь, поцеловав ее макушку. Мирабель прижалась к нему в объятиях, и все, что они знали, — это забвение. На следующее утро они проснулись в клубке конечностей и кудрей, пришедшие в сознание от быстрого стука в дверь. Грубое пробуждение повергло их в легкую панику, но быстро вспомнив, что это была комната Бруно, он позвал всех, кто был на другой стороне. «Кто это?» «Ты видели Мирабель?» Это была Изабелла: «Завтрак готов, мама беспокоится, ее нет в комнате». Что ж, они не рассматривали такую возможность. Одним из немногих недостатков жизни в одном месте с такой большой семьей было почти полное отсутствие уединения. Пока Касита не была восстановлена, Мирабель все еще жила в детской без собственной комнаты. Мирабель молча посмотрела на Бруно, все еще не сожалея ни о чем, но отчаявшись, что ее поймают. Но на этот раз странность Бруно должна была спасти положение, «Неа, не видел ее, стены проверили?» «Зачем нам проверять…» — ответ Изабелы прервался, как если бы она что-то понимала, — «Ты не научил ее бегать внутри стен, не так ли?» «Меньше учить ее и больше — она всегда знает, где меня найти», — ответил он, слегка улыбнувшись ей, — «Если вы войдете туда, просто будьте осторожны, там все еще могут быть дыры с прошлого раза». «Знаешь что?» Изабелла ответила: «Как насчет того, чтобы пойти в стены и найти ее, и отвести ее завтракать. ты это сделаешь?». «Хорошо!» он сразу же ответил: «Увидимся за столом!» Они подождали, пока не услышат, как шаги старшей сестры затихают, и вздохнули с облегчением. «Мы никому не скажем» — предложила Мирабель. «Ни души», — согласился Бруно. «Теперь, миледи, — он вскочил на ноги, запутавшись в простынях. — Могу я иметь честь проводить вас на завтрак?» Мирабель хихикнула: «Ну конечно, сэр». После быстрой остановки в ее комнате за свежей одеждой — после очень тщательного отыскивания коридоров и двора, чтобы никто не заметил их — Мирабель и Бруно присоединились к остальной семье за столом для завтрака. К счастью, большинство из них выглядело примерно таким же измученным и уставшим как была уверена Мирабель, и обед прошел тихо. Но когда она приносила посуду для мытья, она услышала позади себя шаги. Это была Долорес, ее всегда широко распахнутые и выразительные глаза выглядели менее испуганными и неуверенными, чем несколько лет назад, а вместо этого знающими и почти самодовольными. «Итак, — начала она тихим голосом, контрастирующим с ее властью, — ночь напряженная, а?» «Это была грандиозная вечеринка, но я рада, что она прошла успешно», — ответила Мирабель. «Как будто ты хочешь знать, — возразила Долорес, — я видела, как ты и он ускользнули рано ночью». «Тот, кто?» ее прима подошла ближе и прошептала: «Бруно». Мирабель застыла, чуть не уронив тарелку, которую мыла. С тихим стоном она пробормотала: «Пожалуйста, скажи мне, что ты ничего не слышал». Как будто она нашла все это чрезвычайно забавным, Долорес на мгновение спрятала улыбку за рукой, прежде чем ответить: «Зачем мне это слышать, когда доказательства есть?» Мирабель схватила что-то блестящее и ахнула, по всей ее шее были красноватые укусы, почти невидимые на расстоянии из-за оттенка ее кожи, но вблизи очень резкие и очевидные. И в тот момент у нее в голове была только одна мысль, как бы она ни любила ее, она собиралась убить его.