No matter if he remains gray

Сны стали глупыми настолько, насколько это вообще возможно. И как бы не пытался — Гон не мог прекратить эту нелепую пытку, настоящее предательство от собственного мозга. Каждую ночь, как и сегодня, он погружался в прошлое, возвращался на жалких несколько часов на Небесную Арену, Китовый остров, пусть даже в Восточный Горуто, но каждый раз он как в первый вёлся на эту подлую уловку разума. Верил, действительно верил, что всё осталось, как раньше, даже умудрился несколько раз взять у Хисоки реванш на той самой Арене. Он успел увидеть, как Леорио стал врачом. Путешествовал с Киллуа и Аллукой. Помогал Моррау с работой. Жизнь била ключом, но как только он разлеплял веки и понимал, что снова находится здесь, как в груди начинало нещадно колоть. Просыпаться было больно, вставать с постели не хотелось совсем, но так было нужно. Если Хисока оказался рядом с ним в этой жизни, то у Гона просто не было права его огорчать своей тоской по прошлому. Это было бы нечестно. Он сам притащил Хисоку с собой, поэтому должен просто расслабиться, отпустить и жить дальше. Но не мог заставить себя этого сделать. Поэтому каждый раз так охотно верил в реальность своих снов. Сегодня ночью Гону не посчастливилось перенестись прямиком в тот день, который когда-то стал для него последним. И Гон не чувствовал никакой тревоги, совсем не помнил того, что должно произойти, поэтому был настолько счастлив и взволнован. Хисока наконец признал его достойным настоящего поединка, не ограниченного скучными правилами Арены. До дрожи в коленках хотелось одолеть его, доказать себе, вечно смеющемуся Моро и всему миру, что Гон Фрикс силён. Он не просто чей-то сын, он и сам по себе многое может. И плевать, что некоторым эта амбициозность может показаться до жути неправильной. Что может пойти не так? Как оказалось — почти всё. Гон во второй раз попал Хисоке в живот своим хацу, а после вытер кровь с разбитой губы и снова побежал на своего противника. Оба были изрядно помяты, но всё ещё крепко стояли на ногах, уворачивались и не брезговали даже старой доброй рукопашкой. Прежде чем стать совсем уж серьёзными, они должны были от души повеселиться, раз уж уйдёт с поля боя только один из них. Удар Хисоки. Боль в челюсти. Удар Гона. Боль в костяшках пальцев. Адреналин бурлил в крови, а невозможность увернуться — хоть на руках скачи — рождала только больше адреналина. Никто не собирался ни уступать, ни перехватывать инициативу. Потому что они растягивали момент битвы, к которой так долго стремились. — Ты так вырос, мне даже не надо поддаваться, как во время нашего первого сражения на Арене. Я впечатлён, — в своей излюбленной манере пел Хисока, продолжая осыпать Гона градом точных ударов. — Потому что теперь поддаюсь я, — тут же подхватил он. — Может теперь мне надо подождать, пока ты станешь сильнее? — Ох, не говори такого. Хисока отпрыгнул на безопасное расстояние и смахнул несуществующую слезу под глазом. Эта театральность была с ним всегда, шалость, которую удалось пронести с самого экзамена и до сегодняшнего дня. Гон проникся ей не так давно, но охотно принимал в ней участие. Была в этой игривости своя магия, неповторимая, их личная магия. Ему нравилось дразниться, как Хисока. А потом, не успел Гон и глазом моргнуть, как что-то ударило его в позвоночник. Тело на секунду сковало судорогой, и он упал на землю. В глазах плыли звёзды, но Гон успел прийти в себя, чтобы увидеть рассвирепевшего Хисоку, бегущего в его сторону. Неужели подстроенная ловушка? Ну да, прицепил свою жвачку к какой-нибудь твёрдой ветке и заставил её ударить сзади. — Эй, клоун, ты можешь идти, нам нужен только этот, — грубо фыркнули за спиной. Голос Гону не был знаком, он бы запомнил, если бы прежде слышал нечто настолько скрипучее. — Ну уж нет, найдите себе другого Гона, я этого с двенадцати лет берёг не для того, чтобы его убивал кто-то кроме меня. — Последнее предупреждение: уходи, или тебе придётся умереть вместе с ним. Хисока разумно воспользовался предоставленными секундами, схватил Гона и поднялся вместе с ним вверх на ближайшее дерево с помощью своей банджи-жвачки. Гону не нравилось сбегать, но так было нужно, они ещё не закончили свой поединок один на один. — Ты как? — спросил Хисока, глядя на образовавшуюся толпу внизу. Гон кивнул, зная, что Хисока его даже не увидит, хрустнул позвонками и тоже посмотрел на нападавших. — И все как назло сильные. Вот где их носило, пока я со скуки умирал? — Их много... — заметил Гон. Это было им совсем не на руку. — Их раза в два больше, чем мы могли бы справиться. Два, четыре, так, восемь, двенадцать. По шесть сильных пользователей нэн на каждого. Звучит как самоубийство. Только теперь Гон посмотрел на Хисоку и увидел, как тот был обеспокоен. Губы не украшала его привычная лукавая улыбка, брови ругающе сведены к переносице, даже радужка, кажется, потемнела. Серьёзный Хисока — страшное зрелище. Его ярость пострашнее розы бедняков будет. Но правда была, к сожалению, на его стороне. К тому же, Гон всё ещё хорошо ощущал тот удар в спину от человека не слабее Хисоки. А сражаться с шестью Хисоками не хотелось. Тут бы оригинального для начала одолеть. — Уходим, — только и сказал тот, прежде чем спрыгнуть на ветку соседнего дерева. Уйти было бы очень кстати. Гон перемахнул приличное расстояние между деревьями и оказался чуть впереди. Он не любил, когда люди сбегают с поля боя. Но сейчас это скорее напоминало поле бойни. Уйти не удалось. Не успели они преодолеть хоть сколько-нибудь приличное расстояние, как их сбило назад волной мощного потока нэн. Выделитель. Гона в полёте снова чем-то ударило, на этот раз в бок, из-за этого он не успел никак среагировать и плашмя упал на землю. Больно. На Хисоку сразу же набросились трое, и тот неплохо справлялся, пока Гон поднимался. Что ж, может им всё-таки удастся выбраться отсюда. Он схватился рукой за бок и зашипел от прикосновения. Пальцы окрасились кровью, сердцебиение участилось. Но они справятся, непременно. Так показалось Гону, когда он встал на ноги и почувствовал спиной, как Хисока сделал тоже самое. Как самые настоящие напарники. Не смотря на все усилия, нападавшим хватило минуты, чтобы закончить то, зачем они пришли. Не помогало ничего, даже если им и приходилось использовать весь свой потенциал. Никакие уловки не работали, но Гон признал это только когда потерял Хисоку из поля зрения. Фрикс схватился за рваную рану в боку и слабо начал искать того взглядом. Хисока должен был оказаться где-то совсем рядом, правильно? Было так страшно, что в последние секунды своей жизни он останется один; и так слишком многих потерял, со многими давно не виделся. Поэтому так радостно было найти размытый силуэт Хисоки совсем недалеко. Гон подполз к нему, всё так же понимая, что уже ничего не сможет сделать. И тогда он почувствовал, будто его обнимают. Слабо совсем, непривычно, но в этот момент пришло чёткое осознание: «Хисока не собирался его отдавать ни тогда, на экзамене, ни сейчас». Гон проснулся в тот момент, когда собирался пожелать неотвратимое. Тело бил озноб, а по щекам текли слёзы. Рука всё ещё держала бок, который, конечно же, был в полном порядке, но болел так, словно та рана никуда не делась. Если и была на свете боль, которая разрушала человека изнутри, то это была она: адская смесь физической боли, от которой он однажды умер, и душевной. Ничуть не менее реальной и ощутимой. Гон тупо смотрел в потолок и пытался остановить свои рыдания. Дверь в комнату тихо скрипнула, но он не придал этому значения: слишком был занят попытками отогнать навязчивые воспоминания из головы. — Ну всё, Гон-кун, это уже слишком, — подпёр Хисока кулаками бока, возвышаясь над Гоном. — Я понимаю, у всех свои секреты, но смотреть на то, как ты плачешь, мне совсем не хочется. Расскажи уже, что случилось. Тебе полегчает, обещаю, и мы вместе подумаем, как исправить... Что бы там ни было, мы что-нибудь придумаем. Договорились? — Всё нормально, Хисока, правда. Просто кошмар приснился. Сейчас Гону совсем не хотелось говорить, его сил едва хватило на то, чтобы накрыться с головой одеялом и, спрятавшись от пристального взгляда, попытаться утереть слёзы с лица быстрее, чем появятся новые. Тут и исправлять-то нечего, поэтому и легче ему не станет от разговоров. Только хуже будет. Да, Хисока научил его многому, придал смелости не убегать от своих страхов, а бороться с ними. Но если Гон боится забыть? Ему теперь с собственной головой драться? После такого ему как минимум у виска покрутят, как максимум — отправят к психиатру. Гону нужно привыкнуть к такому Хисоке, научиться принимать его заботу и забыть обо всех странностях прошлой жизни. Воспоминания всё равно не вечные, со временем они теряются, выцветают и растворяются в череде новых впечатлений. Однажды всё забудется. Но не сейчас. Каждый раз, когда этот новый мир снова начинает казаться слишком большим и враждебным, когда он давит своей обыкновенностью, краски возвращаются к воспоминаниям. Это настоящий замкнутый круг. Поэтому Гон молчал, пока Хисока смотрел на него сверху вниз, постукивая босой ногой по полу. Фрикс стиснул в руках пижамную рубашку в том месте, где под рёбрами бешено стучало сердце, выглянул из-под одеяла, и слова вырвались сами собой. — А помнишь... ...наши сражения? Экзамен? Свою любимую банджи-жвачку? Куроро и остальных пауков? — Ту сказку про слона? — сказал вместо этого Гон и, после того, как Хисока кивнул, продолжил. — Мне приснилось, как этому слону одиноко и грустно в саванне... Вот и расстроился. Ничего больше, правда. — Ох, Гон, ты такой неумелый врунишка. Хисока сел на край кровати, немного пододвинул Гона и лёг рядом. Он устроил его голову у себя на плече. Тёплое дыхание в самую макушку и медленные поглаживая по спине стали последней каплей; Гон почувствовал касания до боли похожие на те, что были последними в их прошлой жизни. Только теперь в руках Хисоки была прежняя сила, лёгкие стабильно фильтровали воздух, а сердце отбивало привычный отточенный годами ритм. И стало так страшно. До безумия страшно, что всё может повториться. Страшно, что руки Хисоки внезапно могут ослабеть, а его тело — медленно и закономерно остыть. Особенно когда так свежи были воспоминания в голове, а бок и прочие некогда повреждённые части тела вполне реально болели. Эти ощущения были сильнее Гона, а поэтому сдерживать слёзы он перестал. Всё равно это получалось плохо. Футболка Хисоки мгновенно превратилась в мокрую тряпку в том месте, где Гон прижимался к ней лицом. Хочется вернуться обратно, но и терять всё, что он уже приобрёл, страшно. Получилось так, что он завис в этом непонятном состоянии разлада с собственным «Я». Тот Хисока был ему важен, был интересен и дорог сердцу. Но этот Хисока — во многом был единственной причиной того, что Гон до сих пор не сошёл с ума. Заботливый, чуткий… Ему можно было безгранично доверять и знать при этом, что тебя не осудят. — Теперь-то расскажешь правду? — шепнул он откуда-то сверху, вполне реальный и живой. — Правду?! — за подступающей истерикой Гон и не заметил, как начал, сжавшись в комочек, кричать Хисоке в грудь. Он сжимал его футболку в руках так сильно, будто хотел её разорвать в клочья. — Да ты ни за что мне не поверишь! Знаешь, что?! Да ты этот серый слон. Ты! — Я? — всерьёз удивился Хисока и даже замер на секунду, но Гон не отрывал заплаканного лица от мокрой теперь футболки. — Ты, — всхлипнул он, еле-еле успокаиваясь. Чувство, будто снова в груди рвётся сердце. Это, скорее всего, прозвучало, как упрёк, хоть Гону и не хотелось кричать. Хисока не выбирал просыпаться в этом мире, всё произошло по указке Фрикса, а значит и претензии к разнице характеров тоже к нему. Хисока не выбирал не помнить. Он просто живёт, работает, смеётся, гуляет и заботится о близких, как любой нормальный человек. Поэтому он и не похож на себя. — Я так скучаю, Хисока, — Гон сильнее сжал пальцы, будто пытаясь достать того Хисоку наружу. Но, конечно, это было невозможно. — Я очень скучаю по тебе, по Киллуа, по тёте Мито, по Леорио. Я очень скучаю по всем! Но я даже не могу лица их вспомнить. И твоё бы забыл, если бы тебя сейчас здесь не было. Хисока больше не рискнул ничего говорить. Если бы он прямо сейчас сказал что-то вроде: «Да, конечно, Гон, я всё помню», — на душе стало бы в разы легче. Но он молчал. Видимо, понимал, что слон стал серым как раз потому, что в него перестали верить. Пока напрямую не озвучено, что для Хисоки тот мир — ничего не значащие бредни, он остаётся жив в воспоминаниях Гона. Ему не хотелось переставать верить, даже если это причиняло невыносимую боль. И Хисоке он был безумно благодарен: за эту возможность, за то, что не пытается спустить с небес на землю и не говорит о глупых мечтах. Только снова прижимает ближе к себе: — Расскажи мне больше, Гон. — Зачем? Это же просто мои выдумки. — Ты переживаешь об этом, как о реальности, — напряжённо пробормотал Хисока. — Не думаю, что это просто выдумки. Гону и хотелось бы рассказать всё-всё, но это было как-то странно, многое он уже не помнил, а оставшиеся воспоминания — не были лучшим вариантом для начала дня. Потребовалось немало времени, прежде чем ком в горле перестал мешать словам. Сегодня Гону обязательно придётся рассказать всё, что он помнит, а Хисоке — поверить в это. — Я помню не сильно много, на самом деле… В основном своих друзей и день, когда мы с тобой… умерли. Гон пытался подобрать подходящие слова, но всё, что крутилось в голове — свежие воспоминания сегодняшнего кошмара, поэтому ничего лучше он при всём желании сейчас бы не придумал. Проблем добавляло и то, что из груди то и дело рвались предательские всхлипы, а мышцы болели и были налиты свинцовой тяжестью, как после напряжённой силовой тренировки или трудного боя. Ещё одна проблема: такие сны были слишком реалистичными. — Прости, что? — Мы с тобой должны были насмерть сразиться, но нам помешали, и я… Хисока, прости, это всё я виноват, — всхлипывал Гон. — Если бы я только не пожелал тогда… — Тише, тише, малыш, не надо слёз. Как ты вообще можешь быть в чём-то виноват? — тот отстранился, только чтобы спуститься на уровень глаз Гона. Его мокрых от слёз щёк коснулись горячие пальцы. — Успокойся, всё хорошо, я здесь. С чего ты взял, что виноват? Может я тебе спасибо сказать должен. Когда смотришь прямо в эти глаза, невозможно увильнуть или что-то утаить. Хисока остался всё таким же проницательным, невозможно соврать человеку, который видит тебя насквозь. Особенно если сам ты — прямолинейный усилитель. Хотя так ли это в условиях его новой жизни? А Хисока?.. — Интересно, ты всё ещё преобразователь? Странный вопрос, сути которого Моро не понял и понять не мог. И ответ узнать тоже не получится, потому что стакан с водой, как бы ты над ним не колдовал — а Гон неоднократно пытался — останется стаканом с водой. — Прости, ты раньше говорил. Ну, тот ты, прошлый Хисока, ты говорил, что преобразователи, как ты, лживые и непостоянные, но этот ты, ты же не такой, вот я и подумал... В общем, не бери в голову... — Тот Хисока, этот Хисока... — Моро страдальчески закатил глаза. — Я уже запутался, хотя ты ничего так и не рассказал. — Да не знаю я, что рассказывать! — Расскажи для начала из-за чего ты плакал. — Я же говорю, мне приснилось, как мы с тобой умерли, — Гон помедлил, будто это был вполне логичный и достаточный ответ, но потом понял, что у Хисоки этих воспоминаний нет, и это именно тот рассказ, которого он ждёт. — А, точно. — Иногда ты действительно меня пугаешь. Так спокойно говоришь о всяких жутких вещах. — Ты тоже был таким. И мы несколько раз сражались, но не в полную силу, потому что ты ждал, когда я подрасту, а когда дождался... Всё наперекосяк пошло, и мы сражались не друг против друга, а друг с другом и проиграли, — слёзы снова начали предательски собраться на глазах, но Гон изо всех сил держался. — Я всё не могу забыть, как ты слабо обнимал меня, хотя сам уже почти не дышал, и я тогда подумал: «Вот бы ты был рядом и в следующей жизни», — но получилось... Как получилось. — Так... Ты бы хотел никогда не желать этого? — осторожно спросил Хисока. Кажется, он был серьёзно взволнован и совсем не рад услышанному. Наверное, сложно радоваться, когда тебе прямо рассказывают о том, как ты умирал. Звучит не то, что не правдоподобно, а скорее оскорбительно даже. Но как можно было рассказать это по-другому? — Угу... То есть нет! Я рад, что ты здесь, правда, ты замечательный. Просто... — Я другой? — Ты другой. — Это плохо? — Нет... Хисока криво улыбнулся, будто совсем не поверил этим словам. — Это правда, Хисока! — Да знаю я, ты же абсолютно не умеешь врать, — улыбнулся он. — Просто так странно понимать, что я как будто это не я, а в прошлой жизни вообще был каким-то жестоким убийцей. Согласись, звучит глупо, — Гон надулся и в отместку ткнул Хисоку в лоб. — Ауч! Да признай, ты бы тоже не сразу поверил, что раньше был психопатом! Прежде чем продолжить рассказ, Гону пришлось долго объяснять, что тот Хисока вообще-то был крутым, но и этот Хисока тоже очень-очень крутой. И вообще Хисока не может раздвоиться. У Гона даже пар из ушей повалил, а Моро только беззлобно посмеивался над этим. За то недолгое время их разговора, стало гораздо легче. Кто знает: может получится отпустить тот мир и пойти в будущее вместе более уверенными шагами. Может серый слон ничем не хуже синего?