Ce soir c'est le grand bal Mets du fard sur tes idées pâles On va faire tanguer les étoiles Bien plus haut, Bien plus haut, encore!
Чуя поправил красную бабочку на шее, смотря на своё отражение в зеркале. Ему было несколько непривычно вылезать из свободных мальчишеских вещей в приличный костюм — белая рубашка, отглаженный пиджак, брючки с иголочки, туфли лакированные на стучащем каблуке, ещё и волосы в хвост убрать заставили, повязав чёрной лентой. Тьфу, как на парад! Или на похороны. В прежней одежде, в ветровке на майку или футболку и свободных штанах, кроссовках можно и в пир, и в мир, и в добрые люди, и подраться, и на поминки, и всё равно будешь выглядеть к месту, и всё равно будешь выглядеть, как надо, как будто ты ничего и не делал такого — не разбивал никому носы, не удирал через подворотни и не копал лопатой свежую землю под дождём. А в этом пиджачке и в этих туфельках что? На бал? На детский утренник? Ей-богу, сейчас выйдет аниматор в ростовой кукле какого-нибудь животного и начнёт созывать детей в округе, флаеры раздавать с агитацией посетить детскую комнату в торговом центре. И ведь Чуя поймёт же, хоть и не на японском написано! Впервые он клянёт Францию, хмуро глядя в зеркало на себя, и вдруг, на что-то разозлившись, срывает с шеи проклятущую бабочку, швыряя на стол. К чёрту! — Да чтоб тебя! — бабочка врезается в небольшой искусственный цветочный букет в маленькой корзинке и роняет его с гладкого белого столика на пол, отчего Чуя злится ещё больше. — Издеваешься? — он сжимает пальцы на краю стола, едва сдерживаясь, чтобы не пнуть букет ногой. Не нужно думать, что Чую бесит всё милое. Нет, отнюдь, это даже хорошо! Все эти цветы, праздники, элегантные торжества, платья, костюмы, фуршеты — это всё, бесспорно, радует глаз. Особенно душевному спокойствию способствует царящая атмосфера всеобщего удовлетворения, какой-то витающей в воздухе радости с запахом белого кремового торта в два или три яруса, слегка бьющие в нос пузырьки игристых вин в прозрачных бокалах на длинных тонких ножках и кисло-сладкий вкус брюта на языке. О да, закуски — это вообще отдельная тема! Когда взрослые перестают следить и начинают обращать внимание либо на виновников торжества, либо друг на друга, можно втихомолку начать потрошить целые блюда — брать то, что нравится, и оставлять на тарелках кусочки противных оливок. Маслины, креветки, высокая кухня… откуда в них вообще этот аристократизм? Ветчина, сыр, хлеб — сойдёт. Тем более если говорить о закусках. Прошлогодний фокус со сводничеством не прошёл зазря: изначально все эти попытки вызвать у Рэмбо панику, а Поля подтолкнуть к дерзновенному шагу, казались шуткой; и даже тот финальный аккорд с подкидыванием обнаруженного на дне реки кольца в бокал с шампанским, о которое Рандо в итоге сломал зуб, для Чуи казался затянувшейся клоунадой на потеху Дадзаю, которая просто зашла слишком далеко. А в итоге как-то раз зимой Артюр упомянул при заполнении каких-то документов, что, видите ли, il est fiancé, и если Осаму ни слова не понял, то Накахару дрожь пробила: как? когда? кто? он? с ним? Судя потом по реакции Мори-сана, Чуя не ошибся, всё услышав верно, а Дадзай потом ходил и допытывался, что не так. Собственно, да какое Чуе дело?.. А летом выяснилось, что самое прямое. На небольшом празднестве по случаю росписи и обмена фамилиями (вернее, последнее — чистая формальность, ведь Артюр даже не скрывал, что своя — Рэмбо — нравится ему гораздо больше) в арендованном ресторане, потому что Поль может себе позволить, подростку уготовлено быть впервые. Какая разница, по случаю чего пить и есть? Чуе вообще кажется, что он мало что понимает в поводах для праздников, и особенно когда в этом поводе пытаются оправдаться. «И какое мне дело? — Чуя убирал руки в карманы, потупив взгляд в пол и думая об этом. — Я никак к этому не причастен. Делайте, что хотите, я только рад, если смогу помочь». Все забывали об одном: Чую не бесит всё милое, его не бесят праздники, не бесит царящая атмосфера чего-то хорошего в налаживающейся жизни всё-таки не таких уж чужих — будем говорить честно — людей. Рандо — взрослый и самостоятельный мужчина, Верлен такой же, им самим решать, что делать, а что нет. Чуе не нравится, что он во всё это милое, розовое, радужное, радостное, пушистое, сопливое, приторное никогда не вписывался и вписываться не будет. Он чувствует себя вырезанным из ларёчного журнала человечком, которого приклеили клеем-карандашом на картину в Лувре. Даже Дадзай, вон, и тот неумело пририсован акварелью, но пририсован же! А Накахара в это всё не вписывается, хоть и хочет помочь. Верлен как знал, когда нарочно позвал его побыть шафером со стороны Рандо. Поль так и сказал: «Ты сам виноват, мой юный друг, а минусы в карме нужно отрабатывать». Это прозвучало зловеще, и если бы Чуя не знал контекста, то он бы ещё месяц ходил с финкой наготове за пазухой. Чуя, на самом деле, не против, но это всё выглядело… угх, в общем! Он, конечно, не сдерживается, и несчастный пластиковый букетик с ноги с размаху улетает к двери, в этот же момент резко пойманный руками входящего; вспомни солнышко — вот и лучик, как говорится, и вовремя пришедший Осаму втянул голову в плечи, даже не сразу сообразив, что именно на чистой реакции поймал в миллиметре от своего лица. — Спасибо, конечно, но я следующий, получается? Как мило, — он усмехнулся, входя наконец в примерочную и, перекинув букет в корзиночке с руки в руку, отставляя его на ближайшую тумбочку. — Мой ответ — да. — Что? — Чуя, немного опешивший от такого внезапного появления напарника, не успел разозлиться до конца — и пыл уже поумерился. Парень цокнул языком и запустил руки в карманы, хмуря брови. — Это была шутка про пойманный на свадьбе букет, придурок, — Дадзай скрестил руки на груди. В отличие от Чуи, одетого так, как ему сказали, Осаму скинул пиджак где-то в зале и закатал рукава рубашки, щеголяя своими белоснежными бинтами — сменил наконец в честь торжества на новые и праздничные. Изначально вообще хотел вымочить их в марганцовке или свёкольном соке, чтобы они получились розовыми под стать торжеству, но почему-то передумал. Волшебный подзатыльник чудодейственно избавляет от дурных мыслей! — Давай ты не будешь громить тут всё до начала? Вот разгуляются к вечеру, тогда можно и табурет разбить о чью-нибудь голову, как ты любишь. — Без тебя разберусь, — Чуя рыкнул, показывая зубы, и снова повернулся к зеркалу. Осаму на заднем фоне пальцем оттягивает одно из нижних век и показывает ему язык. Интересно, Полю самому не противно брать в свои шаферы это подобие человека? Выбора нет — жалкая отговорка! Поль просто понимает, что Дадзай прилагается к Накахаре по дефолту, и разлучать их нельзя. Но не Накахаре отговаривать «старшего брата» от принятых решений; он, Верлен, решился сделать предложение своему любимому человеку и расписаться с ним, будучи далеко не двадцатилетним парнем с ветром в голове, и уж с шафером-то он всё уладит. Оставалось надеяться. — Ну-ну, а потом со стороны Рандо будет не подружка невесты, а облезшая крыса, умершая вчера, потому что ты дрался с мебелью и мебель победила. Так и представляю: оторванный рукав пиджака, синяк под глазом, кровоподтёки, голодные ботинки… — Если я буду так выглядеть, ты точно будешь на больничной койке без возможности дышать самостоятельно, — Накахара, злобно щурясь, обернулся через плечо. — И вообще-то я свидетель, а не… как ты там назвал. — Как я назвал? — Про невесту. — Ну-у? — Ты понял. — Тебе что, сказать сложно? Вдруг я не понимаю? — Дадзай! — Чуя сжал руки в кулаки, быстро подходя ближе и останавливаясь буквально в полушаге, чуть ли не ткнув пальцем отступившему с поднятыми руками и показанными ладонями Осаму в грудь. — Не раздражай меня, пока зубы целы. — Ой-ой-ой, неженка, девчачьи слова произносить не может, язык отвалится, — Осаму морщит нос, качая головой и передразнивая, и Чуя скрипит перчатками на руках, сжимая кулаки ещё сильнее. — Так уж и быть. — Вот и заткнись. …На самом деле, всё это выбивало из привычной колеи: на прошлой неделе Чуя, только-только обзавёдшийся дорогим мотоциклом, на пару с горе-напарником удирал от преследования по трущобам — до сих пор болело плечо, на которое Накахара упал, слетев с мотоцикла, и до сих пор была не починена вмятина на корпусе железного коня, — а уже сегодня он стоит в костюме с иголочки в какой-то примерочной зала для бракосочетаний (или как это называется?) на юге Франции и готовится подносить кольца, за цену которых можно купить человека на чёрном рынке. Сюда льётся мягкий солнечный свет из полукруглых высоких окон, из приоткрытых форточек дует летний ветерок, слышно пение птиц в тихих французских двориках, блики танцуют на светлых стенах от зеркал. Здесь много искусственных цветов и пластиковых букетов, стоящих вдоль стен, декораций вроде арок и подарочных коробок, упакован алкоголь в высокие картонные пакеты — последнее уже предназначено им, просто Верлен не нашёл места, куда их деть, вот и оставил здесь. Интересно, как Мори-сан отреагировал на такую просьбу Верлена к нему? Это ведь через него и только через него решался вопрос, отправлять куда-то подростков или нет. Он мог вполне и не отпускать, сказав, что будущее поколение ему нужно здесь, но отпустил. Чуе подозрительно кажется, что законный летний отпуск сотрудников, который, по идее, положен и им, хоть они и не совершеннолетние и их жизнь является полным синонимом их рода деятельности, начал отсчитываться ровно с того дня, как они ступили на территорию аэропорта. Нет, ну, не может же быть никак не связано то, что их нахождение здесь совпало с отпускными днями Коё-сан, отправившейся вместе с ними наставницей? Дадзай ласково называл её «тюремной надзирательницей» и только с облегчением выдыхал, когда она уходила вместе с Полем, потому что тому требовалась моральная поддержка. На все предложения сходить и прогуляться с ними Накахара пожимал плечами, а Дадзай упорно отнекивался. Они и сами могут прогуляться! В конце концов, никакие местные преступники и воры не страшны, учитывая, что от одного упоминания нежного имени Поля-Мари подростки могли находиться в полной безопасности. Несмотря на то, что в чужой стране они находились всего несколько дней, Осаму уже успел заколебать Чую настолько, что Чуя готов был намедни сбежать на крышу дома, лишь бы Осаму не достал. Нет, ничего криминального! Просто Дадзай тыкал пальцем в любую надпись на непонятном для себя языке и бесконечно спрашивал: «Что это? Что тут написано? А это что? Ну Чу-уя, мне же интересно! Тебе что, сложно?» Чуе не сложно. Чуя просто уже пожалел, что хоть немного знает французский. — Бакалея это. По-английски хоть читай, похоже же, — они шли тогда вниз по дворовой улочке, и если Накахара ещё мог скосить под европейца, то на Дадзая многие неприкрыто глазели. Хорошо, что у парня с самооценкой всё в порядке и он не обращал на это внимания, шагая чуть ли не вприпрыжку. — О, а там что? — Дадзай кивнул головой в сторону, и Накахара нехотя смотрит туда же. — Бу… булангерия? Это что? — Не насилуй мой слух, читать на английский манер можно про себя, — Чуя устало растёр пальцами переносицу. — Это пекарня. — О, а я-то думаю, почему так пахнет очаровательно, — Осаму улыбнулся. — Зайдём? — Ты ел недавно. — И что? Ты, я посмотрю, часто настоящую французскую кухню пробуешь. Накахара закатил глаза, но ничего не ответил, молча последовав за напарником в двери магазинчика. Ему же всё и заказывать на своём шикарном ломаном французском… И такие диалоги были постоянно. Один раз взору Дадзая попался магазин товаров для взрослых, и сначала Накахара хотел соврать, что это не интим-магазин, а какая-нибудь канцелярия или специализированные товары для парикмахерских, но вывеска и соответствующие изображения на витрине обмануть не позволили, и Осаму всё равно весь день предлагал к этому магазин вернуться: «Да ну, сделаем молодожёнам подарок! Всё равно бегаем мы явно быстрее». Если бы Рандо в тот вечер не было в арендованном доме и если бы он не разнял сцепившийся в драке комок, произошло бы смертоубийство. Они, разнятые, сидели на коленях, злобные и побитые друг другом, перед Артюром, отчитывающим их за отвратительное и неподобающее поведение, а Поль, подоспевший только к моменту нравоучений, а не их причине, стоял за спиной Рэмбо и с грозным видом многозначительно кивал каждому его слову. Потом, правда, Накахара сидел в комнате Артюра и по-французски ему жаловался, как Осаму ему проел всю печень, и Артюр гладил его по голове и говорил, что Чуе потом можно будет напарника ударить, но только один раз, и сказать при этом, что Рандо разрешил. Коё, не ставшая свидетельницей ни драки, ни отчитывания, выслушивала Осаму, затирая ему ссадины хлоргексидином и сетуя, что парню следует быть аккуратнее. Ночью Поль принёс обоим набор пирожных из местной кондитерской и почти убедительно погрозил пальцем, мол, есть можно только вместе, иначе заберу. На том ссора закончилась. Но спрашивать Дадзай у Накахары ничего не перестал… Даже до дня бракосочетания и всей этой праздничной мишуры. — О, точно, — Осаму выудил из кармана какую-то смятую бумажку и протянул Чуе. — Что здесь написано? Я не понимаю. — Отстань, — парень вяло отмахнулся, уже подуспокоившись и упёршись спиной в стол перед зеркалом, скрестив руки на груди, даже не взглянув на то, что Осаму ему протягивает. — Сам читай. — Так тут слова непонятные. — Ну не судьба, значит, — Чуя фыркнул. — Где кольца, кстати? — Примерить хочешь? — Убедиться, что они в целости и сохранности, иначе Верлен нам не простит. — Как грубо мне не доверять с твоей стороны, — Дадзай поморщился. — Я вообще не понимаю, как он их тебе доверил. Я бы сомневался, отдать ли тебе куртку на минуту подержать, а тут — кольца, — Чуя, глубоко вздохнув, кинул взгляд в окно, а затем и вовсе к нему подошёл. Тихий французский дворик умиротворял одним своим видом. В принципе, этот день обещал быть хорошим. Накахара смахнул хвост с плеча за спину, наблюдая за зеленью маленьких и тонких деревцев, колыхаемых ветром. Единственная трудность на сегодня — не налажать во время церемонии, не уронить кольца, не сказать лишнего и, наверное, не запутаться в собственных ногах на красной дорожке или что там будет проложено до алтаря. А потом — банкет, музыка, еда, можно поиграть в приставку вместе с Дадзаем или вовсе выйти прогуляться в вечерний Париж. И всё! Этот день точно будет хорошим. Его ничего не испортит! Даже Дадзай с его наверняка заготовленными шуточками. — Ты забыл, куда дел кольца, что ли? — Чуя хрустнул шеей, склоняя её к плечу, видя, как Осаму с озадаченным видом хлопает себя по карманам рубашки и брюк. Он даже осматривает свои руки, и у Накахары проскальзывает мысль о том, что Дадзай в целях сохранности в буквальном смысле носит кольца на себе, но напарник, покрутившись вокруг своей оси, видимо, не нашёл сокровенные украшения при себе, потому что-то бурчит себе под нос и выходит из комнаты. — Господь, за что мне этот идиот… Вернее, за что этот идиот Артюру и Полю, — Чуя вздохнул. — Хорошо, что приглашать его в качестве свидетеля было не моей идеей. Но, когда спустя несколько минут Осаму с совершенно растерянным видом возвращается, встряхивая в руках собственный пиджак и беспомощно глядя Накахаре в глаза, у последнего по позвоночнику пробежались холодные мурашки. Чуя упорно отгоняет страшную догадку от себя, выпрямившись и сделав шаг вперёд. — Скажи мне, что кольца у тебя, — у Накахары голос низкий. — Они у меня! — Дадзай ещё раз встряхнул пиджак, стоя в дверях. — Были, по крайней мере… Я точно помню, что сложил пиджак на стуле, отложил приставку на стол и положил их сверху. И ушёл… — Ну так встряхни получше, они наверняка в каком-нибудь кармане, — Чуя не знает, кого он успокаивает: Дадзая или себя. Он всё равно, подойдя ближе, забирает тёмный пиджак напарника из его рук и встряхивает со всей силы так, что один из рукавов треснул в плечевом шве. К сожалению, кроме этого звука никакого бряцанья колец по полу не прозвучало. — Или, может, провалились в подкладку? — Накахара уже не обращает внимания на просьбы Дадзая быть аккуратнее с его одеждой и двумя руками, стараясь сохранить спокойное лицо, легко и просто отрывает внутреннюю часть пиджака от внешней — посыпались нитки, обрывки тканей, куски бинтов и каких-то чеков и фантиков, но ничего, что было бы похоже на хотя бы одно золотое кольцо. Пиджак пуст. На всякий случай Накахара потряс двумя частями пиджака в воздухе, вслушиваясь, но теперь слышит лишь шелест ткани. Несколько секунд Чуя, подавляя панику, хаотично размышляет, что же делать, прежде чем разворачивается к Осаму, вручает ему в руки пиджак в разобранном виде и, схватив напарника под руками, встряхивает его в воздухе. Нет, кольца не выпали. У Осаму кружится голова, когда Чуя смотрит ему в глаза: — Где твой пиджак висел? Показывай. Они, скорее всего, там. — Там стул у стола, но я там уже… поискал. Чуя не слышит. Он, всё ещё надеясь на тупую шутку, выглядывает из-за приоткрытой двери, чтобы убедиться, что никого в зале нет, и широкими шагами вприпрыжку преодолевает расстояние до стола, быстро отодвигая каждый из стульев и тот в том числе, который стоял на углу отодвинутым рядом с приставкой на краю скатерти и явно Дадзаем использованным в качестве тремпеля. Дёрнулась шторка, всколыхнутая тёплым ветром, и Чуя поднял голову, смотря на приоткрытое окно. Может быть, блестящие на солнце украшения украла какая-нибудь птица?.. Осаму выходит из комнаты, оставив разорванный напополам пиджак там, и встаёт прямо у стола, рядом с которым никого нет, хотя вроде как Чую он отправлял сюда. Он вздрагивает, когда белая скатерть резко вскинулась и из-под стола появился Накахара, вставая на ноги и отряхивая колени. Жаль, что под столом было пусто; если бы Чуя вылез из-под скатерти после взрыва хлопушки весь в конфетти в качестве Большого Прикола™, было бы лучше. — Я же говорил, что там их нет, — Дадзай махнул рукой. — Стал бы я к тебе возвращаться с пустыми рука- Чуя не слушает. Он хватает Осаму за грудки белой рубашки и с размаху прижимает к стене. Дадзай хоть и достаёт носками до пола, но головой стукнулся больно. Вполголоса, чувствуя, как дёргается нижнее веко, Накахара сдавленно шипит: — Ты, просроченный кусок человечины, как ты умудрился просрать обручальные кольца?! — Они были здесь! — Осаму привычно схватил Чую за запястья, щурясь. — Не могли же они испариться. — Какого хера ты вообще оставил их в зале? Не положил в карман, не надел на пальцы, не что-то ещё, что ты мог придумать, а бросил у всех на виду, стратег ты херов! — Сюда никто из посторонних не заходит, вообще-то, зал арендован на весь день, как и улица. И я планировал зайти к тебе буквально на пять минут. Верлен же просил не убирать их далеко, вот я и оставил там. — И куда они могли исчезнуть, скажи-ка на милость?! — Я не знаю! У меня же нет глаз на спине. — Тебе ничего нельзя доверить! — Накахара сжимает зубы в оскале. — Что мы скажем им? Да я тебя быстрее в порошок сотру, чем они- Когда главные двери раскрылись и зал залился уличным солнечным светом, Двойная тьма синхронно повернула головы: вошедший Артюр в чёрных брюках с ремнём, блестящих лакированных туфлях и белой рубашке, заправленной за пояс и подтянутой корсетом, о чём-то бодро и мелодично говорил на французском, активно жестикулируя и периодически переходя на японский. За ним, хмуря тонкие брови и стуча каблуками, шла Коё-сан, одетая в светлый брючный костюм и еле успевающая держать длинные тёмные пряди Рандо в руках. Оба продефилировали мимо подростков, не обращая на них внимания или просто не видя, но в какой-то момент она разозлилась окончательно и остановилась. — Рандо, если ты не замедлишься хотя бы на минуту, на торжестве ты будешь максимум с хвостом вместо тех кос, что ты хочешь, — француз тотчас остановился, как-то устало и виновато поглядев на девушку. Замолчав, он вздохнул и растёр виски пальцами. — извини, я просто несколько нервничаю, — Коё, видя, что Артюр не врёт, подошла ближе, огладив его по плечу. — просто пока я говорить, мне легче. иначе возникает чувство, словно я готов взорваться. вулкан. ба-бах. — Идём к зеркалу. Там ты можешь говорить о чём угодно, смирно сидя на стуле. Рандо улыбнулся. Именно в этот момент Дадзай подавился воздухом, закашлявшись, и старшие наставники тут же посмотрели в их сторону. Накахара, широко раскрыв глаза, тут же отпустил Осаму, и тот встал наконец, прочистив горло в кулак и выпрямившись. — Всё в порядке, мальчики? — Озаки вскинула бровь, скрестив руки на груди. — снова драка из-за пустяка? — Артюр прищурился, уже будто готовый вновь разнимать молодёжь, но Чуя выставил руки вперёд, криво улыбнувшись, мол, нет, всё в полном порядке. — мы, по-моему, с вами уже обсуждать этот момент: никаких драк в зале, — Рэмбо загибает пальцы, сняв с руки перчатку и убрав в карман брюк, — никакой порчи одежды, никакой ругани даже на японском, ничего криминального на сегодняшний день. вы помните эти четыре золотые правила? — Помним-помним, Рандо, — Дадзай, поправив воротник рубашки и оправив её на груди, улыбнулся и кивнул. — Не волнуйся. Мы тут просто порядок наводим. — эти стулья стоять гораздо аккуратнее утром. Накахара обернулся через плечо, глядя, какой бардак со скатертью и стульями устроил, и с нервной улыбкой упёрся одной из рук в стол, вторую устроив на своём боку: со слабым алым свечением скатерть изгладилась и поправилась сама, как и касающиеся её стулья, задвинувшиеся под стол с тихим шорохом. — Они и сейчас стоят аккуратно, разве нет? — Чуя старался выглядеть дружелюбно и непринуждённо, но Дадзай, видя этот «дружелюбный» оскал вместо обычной человеческой улыбки, только ткнул его локтем в руку. Накахара выпрямился и убрал одну из рук за спину. — Юноши, постарайтесь ничего не натворить до начала, хорошо? — Озаки, стуча каблуками по кафелю, подошла к обоим, поправив воротник рубашки Осаму нормально, а не как он, и аккуратно подвязав чёрную ленту Чуи, державшую его волосы в хвост, потуже, чтобы пряди не выбивались к лицу. — Прогуляйтесь сходите, только ни в какую пыль и грязь не лезть. Договорились? — Так точно, мэм, — Осаму встряхнул головой и шутливо приставил ладонь ребром к виску. — Мы постараемся, — Чуя выдыхает, смотря, как Коё проходит дальше по залу и уходит в ту самую комнату, в которой были напарники. Проскальзывает мысль, что там всё вверх дном, но она тут же улетучивается — искусственный букет был возвращён на место, да и не натоптали там вроде. Оставалось надеяться лишь, что остатки от пиджака Дадзай убрал подальше от глаз. Рандо, заходя последним, остановился в дверях и задержал на Осаму и Чуе взгляд. Первый уже на что-то отвлёкся, зато Накахара, убрав руки в карманы, пересёкся глазами с наставником, и тот, выдохнув, улыбнулся. — я надеюсь на вас, — Чуя, услышав это, поджал губы, стараясь выглядеть уверенным. — и на тебя особенно, Тюя. не подведи меня. — Не подведу, — немного хрипло ответил юноша, кивнув, и дверь закрылась. От этого стало ещё горше. Рандо надеется на них, а они уже… уф. Чуя опустил взгляд, как вдруг заметил на полу перчатку наставника, выпавшую, видно, из кармана. Парень уже хотел было поднять её и отнести хозяину, как вдруг Осаму перехватил его за запястье. — Ты чего? — Стой, — Дадзай легко выудил из пальцев Накахары перчатку Артюра, с хитрым прищуром осмотрев её на солнце. — Зачем тебе его перчатка? Отдай, я верну. — Ты подожди, не кипятись. Раз уж кольца потеряны, нужно восполнить утрату. От произнесённого напарником «кольца потеряны» Чуя инстинктивно воровски оглянулся по сторонам, боясь, что их услышит кто-то из старших и день будет испорчен. — Заткнись, — Накахара резко прижимает руку ко рту Дадзая, чтобы тот не продолжал мысль, но тот мыкнул и убрал ладонь Чуи от своего лица, подтянув за запястье к себе и склонившись к уху. — Да ты дослушай меня, — Чуя уже хотел было отпрянуть, но Осаму быстро-быстро заговорил, не отпуская его руку из своей хватки. — Мы можем поискать кольца сейчас, потерять время и так ничего и не успеть сделать, а можем схитрить. — О чём ты вообще? — рыжий хмурит брови, выглядя гневно, но Дадзай, закатив глаза и отпустив его запястье, прикладывает ладонь к своему рту. — Я помню, как выглядят кольца, — вновь горячо зашептал Осаму парню на ухо, и Чуя вынужден слушать. — Мы можем просто их подменить, пока не найдём настоящие, а затем заменим дубли на оригинал. Накахара с подозрением смотрит Осаму в глаза, сжав руки в кулаки, а затем оглянувшись снова, толкает его за колонну, чтоб хотя бы не обсуждать такое у всех на виду. — Говори. — Я знал, что ты меня хотя бы выслушаешь, — Дадзай улыбнулся, продолжая говорить полушёпотом. — До церемонии осталось около часа, мы должны успеть, если ты не будешь подвергать каждое моё действие сомнению. Нам понадобятся эта перчатка, несколько монет, золотая краска, ювелирный магазин и немного твоих антигравитационных штучек…***
Ce soir c'est le grand soir De velours nos rêves se parent On accourt pour un nouveau départ! Bien plus beau Bien plus beau, encore!
— Поверить не могу, что я согласился на это, — Накахара часто поправлял тёмные очки, наивно надеясь, что Чуя с ними и Чуя без них — два разных человека хотя бы на лицо. — Мори-сан сделает наши статуи из камня возле доски позора. — Насколько я помню, доска позора — это только угроза в наш адрес, — Дадзай пожал плечами, шагая рядом и ни о чём сложном не думая. — Он таким заниматься не будет. — Вот именно, — Чуя покачал головой, тяжко вздыхая. — После нашего деяния сделает на первом этаже прямо перед дверьми. — Да ну, брось! И что в этом плохого? — Осаму улыбнулся и легко стукнул ладонью напарника по плечу. — Зато мы будем первыми, кого будут видеть входящие! Будущий босс всея мафии Осаму Дадзай и его будущая правая рука Чуя Накахара! — в этот момент Чуя с облегчением подумал о том, что это чертовски хорошо, что во Франции японский никто не понимает, а если и понимает, то быструю нативную, а главное — эмоциональную речь Дадзая трудно разобрать. Наверное. — Ну, может, не правая рука, но один из пальцев точно. — Заткнись, иначе ни одного пальца на твоей правой не останется. — У-у-у, маленькая рыжая злюка. О, а вот и- — Осаму не успел воскликнуть, как его с силой ударили локтем в бок. Парень согнулся и стал растирать ушибленное место под рёбрами с крайне обиженным выражением лица. — За что?! — За незакрывающийся рот, — Чуя пощёлкал костяшками пальцев, разминая руки. — Ты вообще права его раскрывать не имеешь сейчас. Мы делаем эту хрень из-за тебя. — Хоть в чём-то ты прав, — Осаму фыркнул. — Так, я направо, ты налево. И помни: нам нужен оттенок золотого заката. — Помню, — Чуя кивнул, не прерывая шага. — Встречаемся здесь через десять минут! — Встретимся, встретимся… на соседних нарах в Сен-Мора. Планы Осаму всегда были безумными и отвратительными, и что самое отвратительное в них было — они практически всегда срабатывали. Юный стратег и наследник не ошибался в выбранных шагах в девяноста пяти процентах случаев, а в остальных пяти менял план действий по ходу этих самых действий, и всё работало, хоть и с несколько бóльшим ущербом для исполнителей. Но одно дело, когда ты идёшь на опасную перестрелку, или контроль передачи оружия, или осаду, или погоню, или убийство под флагом великой и ужасной Йокогамской Портовой мафии, а другое — когда в личине обычного подростка идёшь на какой-то тупой грабёж ювелирки в незнакомом городе под флагом с надписью: «Мой напарник — идиот!» Да, план Дадзая в этом и заключался — в грабеже. В обычном, мать его, грабеже, который Мори-сан, да и в принципе все старшие, осуждали. Чуя потому и переживал, что, будучи, по сути, благородным преступником вне базы данных полиции, может попасться на простом ограблении в крайне малых размерах. Мори, если узнает о таком, пустит их обоих на половые тряпки! Да, конечно, можно было бы скинуться, сознаться Коё, или сознаться молодожёнам Верленам-Рэмбо, или сознаться Мори и выпросить у него несколько зарплат вперёд, чтобы просто купить украшения взамен потерянных и не париться. Но это ведь нужно признаться, а Осаму ни за что не признает своей ошибки, ведь свято уверен, что его вины в этом нет (кольца ведь просто пропали!), а Чуя не хочет, чтобы Артюр, старший брат и старшая сестрица в нём разочаровались. Конечно, так было бы проще, но… Когда Дадзай раскладывал по полочкам свой план, Накахара, мягко говоря, удивлялся каждому шагу, который они должны будут выполнить, но почему-то не сомневался в том, что в девяноста пяти процентах случаев из ста этот безумный план сработает. Его успокаивало только то, что потом можно будет совершить подмену подмены на оригинал уже в ювелирном магазине точно таким же способом. Кто не рискует — тот не вынуждает других в нём разочаровываться!.. План был таков: сначала Осаму идёт до ближайшего супермаркета или навеса, где среди всяких автоматных безделушек находит какие-нибудь детские пластиковые кольца, затем с помощью купленного Чуей баллончика золотой краски они облагораживают ширпотреб в блестящую конфетку, и под конец в ювелирном магазине Осаму отвлекает и подменяет кольца, пока Чуя своей способностью отводит в стороны камеры и ломает систему охраны, чтобы напарник проделал манипуляции в темноте и панике сотрудников. На всё это — минута, не больше, чтобы успеть смыться и не стать фигурантами ограбления. А для чего перчатка Артюра? Именно на неё Дадзай и будет примерять кольца, чтобы угадать с размерами. Визуально он их помнит, так что… А всё остальное лежит на ответственных плечах гравитационного атланта. Почему покупает краску Чуя? Потому что он один из пары может хоть что-то вменяемое сказать на местном языке. Почему же тогда в ювелирную идёт Осаму? Потому что он один из пары такой обаятельный. Это было его формулировкой, которую Накахара одним взмахом руки поправил — потому что только Чуя может сделать что-то с камерами и системой безопасности отдалённо. Раздумывая над всем этим, Чуя не замечает, как проходит мимо двери нужного магазина, но вовремя соображает, что прошёл дальше указывающей геолокационной стрелки на карте телефона, и возвращается, звеня колокольчиком на входе. Не зря Дадзай всё же прожужжал ему все уши про оттенок закатного золотого — тут этой золотой краски миллион баллончиков… — Monsieur, j'ai besoin de peinture d'orée! — Bienvenue! Quelle teinte de peinture d'orée souhaitez-vous? — Euh, celui-ci… Le coucher du soleil… d'or? Единственное, что сказал Накахара на своём родном японском, так это то, какая же, собачье отродье, эта краска дорогая! К месту встречи Чуя вернулся первым. Он заблаговременно убрал баллончик ещё в магазине за пазуху своего пиджачка, вернув очки на лицо и стоя в тени. Он уже хотел было набрать Осаму, мол, по каким французским шлюхам ты умудрился уйти шляться за десять минут, но его окликнул сбоку знакомый голос — Дадзай шёл к нему бодрой походкой и, кажется, с шоколадками в руках. — Ты оголодать успел? — Накахара закатывает глаза, приспустив очки и одарив напарника раздражённым взглядом. — Не идти же на дело голодными! — Дадзай улыбнулся, протягивая Чуе одну из упаковок. От такого жеста дружбы Накахара даже несколько опешил, сперва проверяя шоколад на целостность, а затем — на наличие мерзкого изюма или орехов. Нет, ничего, просто шоколадка с марципаном. Накахара с сомнением косится на тот шоколад, который купил себе Дадзай, и у него даже без фокусов — с карамелью и солёным печеньем. — Э… ну, спасибо, — Чуя шмыгнул носом, открывая упаковку и с недоверием делая первый укус, всё ещё ожидая подставы, но… нет. Просто вкусный французский шоколад. Просто марципан. — В честь чего? Она сейчас должна взорваться и уляпать мне всё лицо? — Не, — Осаму отмахнулся, дожёвывая свою и комкая фантик, ища по сторонам мусорные баки. — Лучше ты поешь сейчас и не умрёшь от напряжения у ювелирки, чем нас потом в твою Сан-Марию увезут или как ты там сказал. — Это ты так извиняешься за пропажу? — Запомни, Чу-уя! — Дадзай улыбается. — Осаму Дадзай никогда и ни перед кем не извиняется! Он молча исправляет ситуацию. — Ну-ну, от твоего молчания воздух сотрясается. Ты купил то, что должен был? — А то, — Осаму достаёт из кармана два зип-пакета с дешёвыми детскими колечками. — Пойдём куда-нибудь в переулок, покрасим. — Только это буду делать я. — Почему? — Потому что, зная тебя, ты ещё полчаса будешь вырисовывать на стене ближайшего дома: «Здесь был будущий наследник Мафии». Дадзай что-то пробубнил в ответ, но, как ни странно, спорить не стал. Если честно, никакая краска отвратительности дешёвых пластиковых колец не перебивала, и Чуя уже хотел было предложить просто выкрасть кольца, но Осаму веры не терял и сказал, мол, в первое время разница заметна не будет. «Лучше бы ещё раз камнем на дно реки упал, чем вот так», — Дадзай на это смеётся. «С удовольствием поплаваю с камнем на шее, Чуя, ты только подожди!» Шутник. До торжества — полчаса. Осталось найти ювелирный магазин, подобрать кольца и сбежать. Накахара уже практически успокоился, будучи более расслабленным, и Осаму что-то снова начал щебетать на ухо, как вдруг… Аккурат им навстречу шагал Верлен. Жених в чёрной рубашке с закатанными до локтей рукавами, в белых брюках и светлых блестящих туфлях шагал по тротуару с букетом красных роз в руке, глядя на наручные часы. Его светлые волосы, убранные в небрежный хвост (видимо, старшая сестрица ещё не приложила рук к его голове), аккуратно посвёркивали в солнечном свете, и Двойная тьма ничего не успела сделать — Поль поднял глаза именно тогда, когда они его заметили. Невольно остановившись через секунду, Верлен с удивлением склонил голову к плечу и уверенно зашагал к подросткам, пока Накахара готов был сквозь землю провалиться, хоть и понимал, что их обман ещё не раскрыт. Дадзай был вроде спокоен, но… кто знает, что он чувству- Да никакого беспокойства он не чувствует, к чему лгать? — Бонжур! — Осаму вскинул вверх руку, приветственно махнув наставнику. — А я-то всё думаю, почему сегодня так солнечно? Так вот же, сегодня целых два солнца на улице! — Ты придурок? — Чуя не успевает осознать, насколько сказанное отвратительно, но, стоит признать, оригинально. В стиле Дадзая. Подошедший Верлен только улыбнулся, остановившись в шаге от них и смахнув с лица светлые пряди. Его голубые глаза сверкнули. — Здравствуй, Поль. — И вам не хворать. Вас что, Артюр выгнал? Что-то натворили? — Не успели, — Дадзай убрал одну из рук в карман. — Ане-сан предложила прогуляться, вот мы и вышли, — у Накахары голос хоть и не дрожит, но в глаза Верлену он не смотрит. — Да-да-да, вышли воздухом подышать, так сказать, а то зал пропитан розами и любовью, задохнуться можно. — Очаровательная претензия, — Поль не злится, перекинув букет из одной руки в другую. — Не беспокойство, я прибавить к этому аромату ещё немного. — Беспокоишься? — Осаму невозмутимо выдерживает взгляд Поля, и тот, продолжая неловко улыбаться, убрал руку за шею. — А говорил, что бесстрашный. — Это всё-таки другое, — Верлен в смущении щурит глаза, хоть на его лице и не выступает красноты. — Именно потому я вас и выбрал шаферами. С вами полегче. Мало ли, перевёрнуть стол, и сразу всё внимание на вас, а не на меня. — Как подло с твоей стороны, — Чуя цокнул языком. — Мне кажется, в злодейских планах не так открыто признаются. — Вы даже не представляете, насколько я подлый человек, — Верлен усмехнулся, а затем посмотрел на часы. — Так, ребята, чтобы через двадцать минут были на месте. Десять минут на подготовку — и начало. Не опаздывать. — Замётано, шеф, — Осаму подмигивает. — Как штык будем. — Мы на тебя надеемся, Поль, — Чуя приспустил тёмные очки с глаз, обращая внимание наставника только на себя. — Не беспокойся. Считай меня частью твоего злодейского плана. — Как мило с твоей стороны. — А я в ваши планы не вхожу? — Дадзай развёл руками. — Я здесь всё-таки! — Ты всё только портишь, — Накахара фыркнул и поморщился, глядя на напарника, и приятно осознавать, что в этот раз Дадзай действительно не может ничего ответить. Уязвлён и поставлен на место! — Отлично. Выветривайте всю вашу злость и ненависть и бегом — в розы и любовь, — Поль сделал отмашку рукой от головы, выпрямившись и уже было развернувшись, как вдруг что-то вспомнил и повернулся к Осаму: — Дазай, ты ведь помнишь, что я тебе говорил? — Да-да, всё помню. — Тогда чудно, — Поль махнул рукой, ускорившись и практически убегая к мигающему зелёному свету, чтобы успеть перебежать дорогу. — О чём это он? — Чуя провожает Поля взглядом. — А… не знаю. Я толком не разобрал, просто кивнул, когда мы в зале были, он и ушёл. — Молодец. А вдруг это что-то важное было? — Да ну, он бы обратил моё внимание к себе, будь это что-то важное. Чуя только головой покачал и ничего не ответил. Нужно ускориться. На подходе к ювелирному магазину дуэт разминулся. Дадзай дал Накахаре пять минут разведать обстановку, прежде чем сам прогулялся вокруг и осмотрел место. Люди вокруг мелодично разговаривали на незнакомом языке, словно птицы в саду — красиво, но непонятно, оттого одиноко. Да, на Осаму многие смотрят с удивлением — все европейцы такие, — но Осаму на то и рассчитывает: если его запомнят, на то, что он был с европеоидным подельником, никто и не подумает. К тому же, Дадзай сумеет сделать всё грамотно! Верлен как-то отозвался о нём так: «Он сначала скажет, что стакан наполовину пуст, а потом у вас же его и украдёт». Осаму старался доказать это, поэтому ровно через пять минут, уверенный в Накахаре, зашёл в магазин с широкой улыбкой и открытым переводчиком в телефоне. Приветливо помахав им рукой, он надел перчатку на руку, что-то напечатал на телефоне и нажал на озвучку. — Здравствуйте, юные девушки! Я думаю, мне требуется ваша помощь. Мне нужно подобрать обручальные кольца для моей старшей сестры и её жениха, ведь у них нет времени на это. Есть ли у вас подходящие на эту перчатку? Девушки, прекрасно видя, что перед ними иностранец, разговаривающий через кривой голос переводчика, ничего не стали отвечать в голос, жестикулируя, мол, подходите сюда, выбирайте нужное. Дадзай с умным видом пробежался глазами по ассортименту, приглядывая хоть что-то примерно похожее… И это оказалось несколько сложнее, чем он думал. В оружии, алкоголе и наркотиках он, кажется, разбирается получше, чем в украшениях, но Чуя его живым отсюда не выпустит, пока тот не подберёт замену пропаже. — Это дёшево, это некрасиво, это вычурно, на такие камни у моей обожаемой сестрицы аллергия… — Осаму старается делать вид, что что-то смыслит в украшениях. Голосовой переводчик будто озвучивает его мысли. — О! Можно посмотреть вот это? — Дадзай без зазрения совести тычет пальцем в витрину над одним из самых дорогих — они наиболее похожи на те, что исчезли. Конечно, Поль не будет мелочиться. — Разрешите только примерить на перчатку. Дамы суетятся. Они что-то щебечут между собой на непонятном языке, и Осаму не обращает внимания на их голоса, незаметно осматриваясь вокруг. Камера, направленная на витрины и горящая красным огоньком, незаметно для сотрудников начинает мигать, отключаясь. Значит, да будет скоро тьма… Осаму только улыбнулся, не чувствуя волнения. Хорошо иметь визуальную память! Показанные ему вблизи кольца практически не отличаются от тех, которые ему слепо доверили Верлены-Рэмбо, и, в принципе, на первое время сойдут, если оригиналы вскорости найдутся. Нашлись бы только… — Отлично смотрится, — Осаму напяливает кольцо на палец в перчатке, чувствуя, как оно болтается — это хорошо. Дадзай всё-таки младше, и пальцы у него будут потоньше, а следовательно, руке Рандо подойдёт в самый раз. У французов руки почти одинаковые, насчёт Поля и сомневаться не стоит. — Разрешите примерить и второе! Мне нужно точно знать, что моей сестрице и её жениху все понравится! Птицы радостно пели за окном. Осаму смотрел, как кольца на его указательном и безымянном блестели в солнечном свете и блике зеркал, и мысленно вёл отсчёт: «Раз, два, три…» В нагрудном кармане — фальшивая подмена. Нужно всё обставить сбоем электричества. А главное — натуральный испуг! Чуя, давай уже, электрик хренов! Что ты там копаешься? — Хм… — Дадзай уже и не знает, как развивать диалог дальше, если он нашёл подходящие кольца. — Сейчас, оставьте эти рядом, я посмотрю ещё, вдруг найду что-то более стоящее… Это не нравится лично мне, это выглядит подделкой, этот рубин недостаточно красный, а этот изумруд раздражает меня своей зеле- А вот сигнализация в тёмном помещении достаточно красная. Когда с грохотом захлопнулась защита на окна и завыла сирена, магазинчик погрузился во мрак, хоть глаз выколи. Секунда тишины — и девушки взвизгнули, быстро забегав в темноте. Ну спасибо, Чуя, наконец-то! Дадзай прекрасно знает, как работать в темноте — для того он и носит бинт на одном из глаз, чтобы тот в форс-мажорных обстоятельствах долго не привыкал к отсутствию света, — и дальше только ловкость рук и никакого мошенничества. Никакого, потому что тут махинации в особо крупных!.. Ну, почти. Для тех, кто никогда подобными мелочными занятиями не занимался, это действительно крупное дельце. Только бы не нарушить тишины, только бы!.. Подросток на секунду перевесился через витрины, подменяя оригинальные кольца на фальшивку на подушечках выдвинутого ящичка и спрятал украденное в перчатку. Главным было сейчас не попасться в красный свет сигнализации. И вскрикнуть от якобы страха для порядочности, да. Голоса за стенами магазина разговаривают отчётливо и громко, и, когда включается свет, все — и сотрудники, и посетитель — вжаты в стены. В глазах девушек — испуг и страх, как и в глазах Дадзая, который будто только что призрака увидел. Он вжал голову в плечи, играя так натурально, как только может, потому что-то невнятно мямлит и сжимает перчатку в руках, опасливо осматриваясь: ювелирный вернулся в норму, защита с окон поднялась вверх как ни в чём не бывало, белый эстетичный свет зажёгся на потолках, а камеры беспокойно заворочались из стороны в сторону. Одна из них, кажется, будто кивнула в ответ на взгляд Осаму, но это, конечно, выдумки. Осаму просто крайне беспокоится сейчас, но не за то, что сделал, а за то, как бы не рассмеяться в голос, притворяясь испуганным. В последний раз он выглядел таким, когда его загнала в угол стая бродячих собак, и Чуя ещё злорадствовал, прежде чем вытащить его… — Боже-боже, какой кошмар, чуть сердце из груди не выпрыгнуло, — парень быстро заговорил на своём родном, хватаясь за голову, а затем начал судорожно печатать в телефоне, пробираясь к выходу и у самых дверей нажимая на озвучку: — Чудесные впечатления, яркое представление… Я загляну в ваш магазин как-нибудь позже. На талантливо подкошенных ногах подросток выходит из магазина и сворачивает за угол, там выпрямившись и отряхнувшись. Спустя несколько минут с другой стороны подходит Накахара, спуская очки и взглядом спрашивая, получилось ли. Дадзай ухмыльнулся. — Обижаешь, мон ами. — Надо же, приобщаешься к местной культуре, — Накахара потянулся руками вверх. — И не говори. Скоро начну есть круассаны по утрам и квакать. — Квакаешь ты и так, — Чуя достаёт телефон, глядя в экран. — Идём быстрее, у нас не так много времени осталось. — Было бы больше, если бы кое-кто соблаговолил соображать с электрикой немного резче, — Осаму успевает отскочить в сторону от тычка локтем в бок. — Не-а, в этот раз не удастся. — Завтра все щитки в городе пересчитаешь своим лицом, понял? Пришлось натурально бежать. Вилять среди аккуратных французов, неспешно шагающих по тротуарам и узким улочкам, оказалось гораздо проще, чем пытаться уйти от погони на мотоцикле по заваленной строительным мусором дороге глухой ночью, но Дадзай, бегун от бога, часто прерывался, задыхаясь. Мозгами-то он работать привык, а вот ногами работать на длинные дистанции — нет, и Накахаре приходилось ждать его. Тут не так уж и далеко, а этот тормоз остановился передохнуть трижды! Ударение ставьте сами. Как конь с черепахой, мать их. Сам Накахара, практически будучи на месте за двенадцать минут до начала, остановился только тогда, когда внезапно наткнулся на предупредительную чёрно-жёлтую ленту, через которую машинально перемахнул, а уже потом переварил увиденное и оглянулся. Вся улица, на которой располагалось агентство бракозаключений с залом и небольшим банкетом, была перекрыта с двух сторон, и люди в чёрном, стоящие по обе стороны от ленты у домов, никак не отреагировали ни на первого подростка, ни на второго. Чуя уже было растерялся, но Осаму, наконец догнавший его, запыхаясь, отвечает на немой вопрос: — Я говорил, что улицу… арендовали. — А? — Накахара вспоминает, что да, действительно, Дадзай уже ронял это в разговоре до потери колец при разборе полётов, только тогда Чуя не обратил на это внимания. — Зачем? — Узнаешь, — Осаму как-то нехорошо ухмыльнулся, и Чуя выпытал бы у него точную причину, но сейчас времени нет. Юноша хмурится, хватая напарника за руку и практически втаскивая в нужные двери, оказываясь наконец в приятной тени знакомого места со знакомыми людьми. Скамьи приглашённых со стороны Верлена уже расставлены, около десятка его коллег и подчинённых стоят в зале, и некоторых из них Чуя знает в лицо — флагов. Здесь и сам Верлен, о чём-то резво болтающий с организатором. В двери примерочной показался чем-то обеспокоенный Рандо, выглянув наполовину, и Поль, пересёкшись с ним взглядом, легко прикоснулся ладонью к своим губам, отправляя будущему жениху воздушный поцелуй. Артюр улыбается. А вот Поль обращает внимание на подростков, махнув им рукой и резво зашагав к ним через весь зал. Накахара, до этого уже восстановивший дыхание, почувствовал холодную волну мурашек по спине. Сейчас Дадзай достанет кольца, и нужно делать вид, что это те самые, первые, что эти не украдены из ювелирной, что Двойная тьма ничего не косячила!.. — Друзья мои, вот и вы, — начал он издалека, надевая на ходу белый сюртук с хвостом-ласточкой. — Merci beaucoup, что не опоздали. Не волнуетесь? — По-моему, из нас троих волноваться должны точно не мы, — Осаму выглядит расслабленным, убрав руки в карманы. — Ты даже на смертном одре волноваться не будешь. Вряд ли в этих вопросах ты имеешь право голоса, — Чуя цыкнул, снимая с лица тёмные очки и убирая их в нагрудный карман. — Как всегда, одни придирки, — Верлен, оглянувшись вокруг и будто убедившись, что никто не смотрит, слегка потрепал обоих по головам, и если Накахаре достаточно подтянуть ленту хвоста, то Дадзай похож на взъерошенного воробья. — Напоминаете нас в молодости. Переглянувшись, парни синхронно сморщились. — Мало ли, как вам судьба повернётся, — Поль подмигнул, выпрямившись и поставив руки в боки. Только сейчас Чуя обращает внимание, что его волосы убраны в аккуратную косу, и оба его глаза видны — ни один не скрыт нависшими прядями. — Ладно, церемония скоро начнётся, так что… — Поль запустил руку в карман брюк, и Чуя уже готов протянуть ладонь к Осаму, чтобы тот отдал ему кольцо Рандо, как вдруг… — Держите, ваше. Слава Господу, успеть сделать гравировку. Артюр хотел очень, но времени не было. …Накахара чувствует, как его сердце готово остановиться. В руку озадаченному Дадзаю француз тыльной стороной ладони вверх вкладывает те самые потерянные кольца цвета закатного золота, сверкнувшие в солнечном свете. — Я не был уверен, что Осаму меня услышал, пока играл в свой тетрис, поэтому оставил записку на столе рядом с ним, что ненадолго заберу их. Желание Артюра — закон, понимаете? Тюя всё равно понял бы, что написано, — Поль выглядит совершенно спокойно, пока подростки застыли, как ледяные статуи, со взглядом на кольца. — Извините, что написал на французском, кандзи я владеть крайне скверно. …Дадзай бесшумно сглотнул. Его руки абсолютно ледяные, хотя в зале довольно тепло. Действительно, внутри колец, ранее гладких, красуются тонкие гравировки в виде инициалов женихов, которых раньше не было. — Подушечки возьмёте у алтаря, когда объявят о начале, и пройти по красной дорожке, хорошо? — подростки медленно кивают, не отрывая от колец взгляда. — Чудненько, — Поль развернулся на пятке и носке, хлопнув в ладоши, и хвост-ласточка белоснежного сюртука взметнулся в воздух. — Ах да, кстати, молодые люди, вы не видели где-то здесь перчатки моего дорогого? Он где-то, видно, потерять её и очень переживает.J'ai bu l'amour Au souffle amer J'ai vu les tours Tomber sur terre J'ai vu l'or noir Saigner la mer Tous les regards Vers l'éphémère
— Вносите кольца, мальчики, — негромко шепчет Коё, стоя рядом с юношами и подталкивая обоих в спину. Лишь только по всеобщему настроению и царящей здесь атмосфере Дадзай понимал, что здесь творится, ведь ни слова от окружающих он не знал. Накахаре везёт, он-то понимает… Ну и ладно, зато Осаму не преисполнится всей этой девчачьей сопливости. Фу, любови! Оба шафера без пиджаков, в белых рубашках и чёрных брюках. Могли бы, конечно, быть в пиджаках, но — увы — пиджак Дадзая испорчен. Испортить бы ему ещё что-нибудь за то, что прослушал Верлена о том, что тот ненадолго экспроприирует кольца, за игрой в свою тупую приставку с гонками, а потом устроил Накахаре день позора! У обоих убраны за спину правая и левая руки соответственно, и на пальцах свободных рук оба держат подушечки с кольцами, синхронно вышагивая по небольшому залу. Все вокруг перешёптываются, пусть человек и совсем немного, играет живая музыка в нише. Вот ведь Верлен раскошелился!.. Хотя наверняка за оформление отвечал Рэмбо — вся его французская натура пропитана синонимичностью к слову «вкус». Оба молодых человека стоят у белоснежной арки, и вокруг благоухают под стать цветовой гамме белые и красные розы — живые, настоящие, опрысканные водой. У Артюра тёмные волосы забраны у лица в мягкие косы, уходящие в одну большую книзу со вплетёнными в неё алыми бутонами (сестрица постаралась). Его костюм выглажен и отпарен с иголочки, как и полагается, и его всегда уставшее, скучающее лицо впервые сияет, как и желтоватые, цвета янтаря сейчас глаза с тёмными ресницами. Его руки, бледные и без перчаток, держит в своих руках Поль-Мари — в его косу, забравшую в себя ниспадающие на лицо пряди, закрывающие глаза, вплетены бутоны белых роз, и чёрным треугольником контрастирует рубашка под светлым сюртуком. В его голубых глазах — огонь, когда он смотрит на Рандо. Пока священник что-то говорил на французском, представляя женихов залу и произнося, видимо, клятву и всё такое, Коё рядом с мальчиками в конце зала даже всплакнула, а вот Чуе хотелось отвернуться — взрослые противные штуки! Оба подают кольца каждому жениху, и Верлен кивает Дадзаю, когда тот, с улыбкой приложив ладонь к груди и поклонившись, отходит в сторону; Рэмбо, бледными пальцами подцепив кольцо с подушечки на руке Накахары, так светло улыбнулся подопечному, что Чуе стоило большого труда не покраснеть — да ладно вам, чего уж, я просто кольца принёс… Прижав руку к груди и откланявшись, он отошёл в противоположную от Осаму сторону, наблюдая за происходящим. — Paul-Marie est-il prêt à prendre Jean-Nicolas pour époux et à lui jurer à jamais amour et fidélité? — Jusqu'à sa mort, — Поль осторожно, взяв левую руку Рэмбо в свою, надевает на безымянный палец кольцо. — Oui. — Jean-Nicolas est-il prêt à prendre Paul-Marie pour époux, après lui avoir juré à jamais amour et fidélité? — jusqu'à ce que je meure moi-même, — Артюр говорит с хрипотцой, перехватив руку Поля и легко вдевая его безымянный палец в кольцо. — oui, oui, oui. — Renforcez votre mariage! — звучит команда, и Накахара морщится, готовый закрыть рукой лицо и не смотреть на все эти поцелуи и нежности. Но, когда его слух разрезает целая череда выстрелов, сердце готово выпрыгнуть из груди, и он подскакивает на месте, инстинктивно активируя гравитацию. Все гости замерли с появившимися из ниоткуда пистолетами, как и сами молодожёны, даже ане-сан, на которую Накахара бросает растерянный взгляд. В воцарившейся тишине и взглядах, обращённых на юного эспера, бросившегося защищать окружающих, раздаётся лишь громкий смех Дадзая с той стороны, схватившегося за живот. Чуя, втянув голову в плечи, краем глаза замечает, как Коё показывает ему руками жест тайм-аута, и в неуверенности Накахара наконец смотрит на Верлена и Рэмбо. — Это традиция такая, идиот! — Осаму вытирает выступившие слёзы под всеобщие нарастающие голоса и смешки. — Ты что, ожидал на свадьбе наёмников шампанского и салютов? Рандо засмеялся. Верлен по-доброму щурится, и Артюр обнимает его одной рукой за шею, вторую с револьвером вытянув вверх и синхронно стреляя в крышу вместе с Полем, держащим его свободной рукой за пояс. Гости, как и Флаги, свистят, выкрикивая на французском: «Mort aux vaches! Vive l'anarchie!» и стреляя в воздух и стены, в окна, в крышу. Вот почему арендована вся улица… Делает несколько праздничных выстрелов и Озаки, окрикнув Чую и через весь зал бросив свой пистолет ему. Накахара, конечно, ловит, глядя на то, как Дадзай сам достал из ниоткуда свой Глок, перезаряжая и стреляя прямо над головой Чуи. Верлен и Рэмбо, обжавшись ещё крепче, делают выпад, и Поль держит Артюра наклонённым на одной руке, не разрывая с ним поцелуя, синхронно стреляя в разные стороны. Чуя, вздохнув, перекинув пистолет наставницы из руки в руку и, глядя на молодожёнов, зажмурился и всё-таки выстрелил вверх. Не предавать же традиции? …К вечеру, когда процессия переместилась на куче чёрных машин к ресторану на банкет, стреляли уже игристые вина, шипя и пенясь. Чуя выпил один бокал ради приличия и вышел на балкон, не зная, о чём говорить со старшими, да и не желая этого делать. Рэмбо, курящий в сторону ото всех длинную сигарету, примерно с середины банкета сидит у Поля на коленях, пока тот прерывается на разговоры с гостями и Флагами, с сидящей ближе всех Озаки и, естественно, на глоток из пополняющегося бокала. Закатное солнце окрасило небо в розовый. День действительно хороший… несмотря на всё произошедшее. За спиной хлопнула дверь, и к перилам балкона приваливается подвыпивший Осаму, улыбающийся и хмельной, взъерошенный, с полурасстёгнутым воротом. — Эй, Чуя! — он улыбается, блестящим взглядом глядя на напарника. — Ты чего не со всеми, а? — Воздухом подышать вышел, — Чуя фыркнул, повернувшись к перилам спиной и запрокинув голову. — А то задохнусь от атмосферы любви и роз. — А-ах ты… моими фразами раскидываешься, — Дадзай шмыгнул носом, шутливо погрозив партнёру пальцем. — Одобряю, — Накахара ничего не отвечает, и Осаму, глубоко вдохнув вечернего воздуха, продолжает: — Зря ты отлучился. Там Верлен такие шутки рассказывает! — Ну, да, вы с ним в этом два сапога пара, — Чуя хмыкнул. — Подожди, а с каких пор ты французские шутки понимаешь? — А… — Дадзай внезапно осёкся. — Я что, на французском алкоголе выучил французский? — М-да, Бордо животворящее делает чудеса. — Точно, о чудесах, — парень, встряхнув головой, лезет рукой в карман, что-то оттуда доставая, но роняя из вялых пальцев, потому, чертыхнувшись, наклоняется за упавшим, встав на одно колено. Накахара наблюдает, как Дадзай перед ним, подняв голову, на ладони держит два украденных из ювелирного магазина кольца, и оба смотрят друг на друга ошарашенно. Лицо Осаму постепенно вытягивается, когда он понимает, в какой позе стоит и как это выглядит со стороны. — Я… Я не это имел в виду, я уронил просто… — Осаму кашлянул и тут же встал, держась одной рукой за перила. Накахара по-прежнему смотрит на напарника с удивлением и недоверием. — Я хотел тебе отдать, а то я снова… потеряю… в общем, — Дадзай, снова встряхнув головой, хватает Чую за руку и (со второй попытки, сняв со среднего) надевает одно из колец на его безымянный палец. — Завтра вернём, окей? — Окей, — Накахара, смотря, как кольцо блестит в свете закатного солнца, покачал головой и достал перчатки из карманов, надевая одну на окольцованную кисть. — Второе отдавай. — Как гласит практика, два потерять легче, чем одно, поэтому одно оставлю себе, — Дадзай с хитрым прищуром прыснул со смеху и демонстративно надел последнее украшение себе на палец. — А ничего, что его видно? — Скажу, что в автомате купил за монетку евро. — Твоя ложь тебя до добра не доведёт. — Кстати, — Осаму с красными (от алкоголя?) щеками смотрит Чуе в глаза, — я выучил одну фразу, которую Поль часто произносил. Эм, je t'aime, кажется. Что она означает? Накахара замер. Чёрт. Сказать правду или?.. Дадзай, подперев подбородок ладонью, испытующе смотрит. — Что ты придурок. Вот что она означает. Зазнавшийся и хвастливый. Вот только Осаму улыбается, как лиса, сквозь пальцы. — Да-да, конечно. — Moi aussi. — Что? — Да так, ничего. Идиот ты, говорю.Allez viens C'est bientôt la fin! De ce monde Qui n'entend rien Allez viens Sonner le tocsin Aimons-nous sur leurs décombres! Aimons-nous pour un nouveau monde!