Даже как-то странно ощущать себя здесь. Именно на этой неловкой мысли ловит себя Микки бегая глазами по комнате и всему этому ебучему рождественскому убранству. Он привык комфортно себя чувствовать в холоде и хаосе, хотя, конечно же, как и любой здоровый человек — мечтал о тепле и ебаном уюте! Но хер он признается в этом кому-либо. Да и по большому счету он даже не представляет как себя вести в таком…
«Бля, зачем я согласился?!» задерживая взгляд на парочке, которая восседала в кресле, матерится он. А Мэнди счастливая. Вон сидит на коленях старшего Галлагера и просто светится не хуже новогодней елки.
Если бы не эта сучка, Милкович сидел бы сегодня спокойно дома, прикончил бы банок шесть пива (а может еще чего покрепче) и лег бы спать. Вот и все рождество. Но нет же! Мэнди на праздник пригласили, а она утянула с собой брата. Которого не особо жаждали тут видеть…
«Сука» он трет глаза пальцами будто желая стереть картинку счастливой сестры с этим кудрявым утырком и упрямо игнорирует рвущийся наружу вопрос: «Почему он?!». Ну вот хоть убейте, он не понимал вкуса сестры в выборе парней. Хотя было бы странно, если бы понимал и одобрял каждого?
Смешанные чувства. Так хочется свалить и в то же время пиздец как хочется остаться. И да, он остаётся. Уговаривая себя «еще недолго и потом свалю». Но ребенок внутри Микки ликовал. Почувствовать спустя столько лет семейное тепло, пусть этой семьей и были ненавистные Галлагеры. В их доме, тут… уютно. Да, непривычно, не особо комфортно, но уютно! Слишком огромное противоречие.
В какой момент… блядь?! Кажется, что только вчера они собирали деньги на аборт Мэнди, как уже декабрь, ебучее Рождество…
Карл и Дебби, сидя на полу, играют в «Элиас». Рядом с ними ошивается и самый младший Галлагер, имя которого Микки так и не запомнил. Этот мелкий играет в свою игру — мешает Карлу объяснить слово. Возможно проблема была даже не в пацаненке, отмечает Милкович, а в самом Карле, который говорил абсолютно несвязанные между собой слова.
«Поиграли бы лучше в какого-нибудь крокодила или еще чего» — мелькает в голове мысль, которая моментально улетучилась, когда девочка, не выдержав, вырывает карту из рук брата и прочитав слово, возмущенно вскрикивает:
— «Удобрение»? Серьезно? Карл, как так можно объяснять?!
— Ты сама не смогла угадать и еще меня обвиняешь! — Микки даже устраивается удобнее ухмыльнувшись. Хоть что-то интересное начало происходить.
— Твое время две минуты назад закончилось, придурок, — девчонка закатывает глаза, — теперь моя очередь.
Наблюдая за их перепалкой, Милкович ловит себя на мысли, что чем-то эта рыжая девочка похожа на Мэнди… Такая же бесячая. От этой мысли он едва улыбается. Да, определенно похожа. Хотя они даже в детстве не играли ни в одну такую семейную игру, чего уж говорить про сейчас. Все их взаимоотношение строилось на играх в приставку: мочить зомби, гонять в гонки. Но, эти воспоминания Микки старался ничем не омрачать никакими другими мыслями.
— Что запускают в космос? — слышит будто сквозь вату, постепенно возвращаясь из мыслей в реальность.
— Ракету, — безразлично отвечает Карл, облокотившись подбородком на руку.
— Так, — девочка откладывает карту и хлопает в ладоши, — итого у меня плюс четыре балла, — она передвигает красную фигурку вперед.
— С тобой неинтересно. Я вообще могу не угадывать и у тебя не будет баллов.
— Тогда я задушу тебя ночью подушкой, — на этом заявлении Микки даже довольно хмыкнул. Очень похоже на них с Мэнди. Черт! Что же это семейство творит с ним?
— У тебя не хватит смелости, — произносит Карл и небрежно кидает все карты обратно в коробку, объявляя таким образом о том, что игра закончена.
— Аааа, — протягивает девочка — ты хочешь проверить? — Дебби берет подушку, которая валялась рядом с ней и кидает ее в брата. Карл отвечает тем же.
Под веселый смех, кидая несчастную подушку поочередно друг другу в голову, дети бегут по лестнице вверх, едва ли не падая. Микки наблюдает за всей этой картиной, не сводя глаз, будто увидел какое-то стоящее представление.
Сколько Микки пропадал в себе — он не в курсе. Из мыслей его вырывает никто иной, как вездесущий Йен Галлагер. Кто бы удивлялся. Брюнет невольно закатывает глаза.
— Держи, — парень вручает Милковичу кружку с горячим шоколадом. Это пиздец как странно и по-детски что ли — пить шоколад, но рыжий, кажется, не потерпит отказа, поэтому брюнет берет кружку в свои руки задевая ледяными пальцами покрытые веснушками руки Йена. А тот, блин, даже бровью не повел, будто так оно и должно было быть. А руки у него обжигающе теплые. Не, нихуя, Милкович не хочет взять этого несносного мальчишку за руку. Поэтому он вцепляется в горячую кружку пальцами и сжимает так крепко, желая чтобы она поскорее позволила ему согреться…
— Спасибо, — бурчит он едва слышно, что кажется Йен и не слышит, но когда Милкович поднимает глаза — замечает, как рыжий кивает и расплывается в улыбке.
«Зараза рыжий!».
Касается губами ободка кружки и едва слышно тянет приторно сладкий напиток, который моментально посылает по телу волны тепла. Не будь тут посторонних зрителей, он бы даже расслабился, а из горла бы вырвалось довольное мурлыканье. Но никто не должен этого знать.
Рыжий же Галлагер устроился на диване рядом и исподтишка наблюдает за незваным гостем. И Микки абсолютно не обязательно знать, что это именно рыжий предложил позвать его. Так что для Йена Микки был желанным гостем. Все же, может, Мэнди была и неплохая хранительница секретов. Но раз на раз не приходится, как говорится…
— Через пятнадцать минут всё будет готово, — вновь в наглую врывается в размышления Микки чей-то голос, а по комнате проходит веселое улюлюканье.
Черт, как же Милковичу не комфортно здесь. Он вновь бросает взгляд на сестру.
— Бля, на вас смотреть противно, — возмущается он, прерывая поцелуй влюблённых.
— Завидуй молча, говнюк! — парирует его сестра, а Милкович фыркает:
— Было бы чему завидовать…
— У тебя нет никого, вот и бесишься…
— А мне и так нормально, — но на это заявление Мэнди только хмыкает.
А может заноза в заднице права? Но об этом он не успевает поразмышлять, поскольку чувствует как его затылок прожигают взглядом:
— Какие-то проблемы, рыжий?
— Никаких, — спокойно отвечает тот отводя взгляд к телевизору. А Микки в который раз обводит взглядом комнату.
На каминной полке теснятся фотографии всех Галлагеровских отпрысков; рядом с камином стоит бюджетная, может даже взятая с мусорки, искусственная елка, украшенная самодельными игрушками. И это, на самом деле, не выглядит убого, как звучит. Кроме фотографий на полке громоздятся свечи, и Милкович не уверен, что это хоть немного безопасно, но что есть, то есть. По телеку транслируется какое-то праздничное говно а-ля мультики по Диснею… хотя куда уж Галлагерам платный кабельный канал? Но все же эта херня по телеку делает всю обстановку еще более домашней. Хотя куда, блядь, ещё больше?!
С кухни тянет приятным, дразнящим желудок, запахом печеного мяса… и чем-то ещё, что напоминает Милковичу о доме, каким он был тогда, когда мама была еще жива.
— Народ, ужин! — провозгласила Фиона под аккомпанемент веселого смеха своей чернокожей подружки. Ви, вроде… Мик не ебет вообще как кого зовут. Нахуя ему знать все их имена? Если учитывать тот факт, что в планах вообще нет какого либо контакта с этим семейством и их друзьями. Да! Так зачем заморачиваться и тратить силы на запоминание этих многочисленных имен?
— Идем, — Галлагер как-то уж слишком нагло и по собственнически хлопает его по бедру и, пока не получил тумаков — отправляется на кухню.
— Пиздюк, — бурчит Микки поднимаясь и вскоре уже идет шаг в шаг со светящимся Йеном. Так и зарядил бы его по светящейся лампочке.
Как проходит ужин, праздничный ужин в доме Галлагеров, по мнению Микки: вакханалия и хаос. Это подобно смерчу — этот ужин обладает такой же разрушительной силой, что и природное явление, разве что только с одной разницей — все происходит в одном лишь доме (пока семейство не решит выйти на улицу) и страдают, по большей степени, только негативные эмоции. Их напрочь сносит всем этим теплом, добром и позитивом, которым пропитан весь дом. И это несколько пугает. Микки не приучен ко всему этому. Его семья веселится по другому.
Поэтому он едва ли не подскакивал от каждого радостного восклика или слишком громкого заливистого смеха. Пока ему хорошенько не прилетело увесистым ботинком сестры по его коленной чашечке. Он бросает убийственный взгляд на сестру, яростно сжимая в кулаке вилку.
— Расслабься, — выразительно смотрит на него Мэнди и произносит это едва слышно, на что получает лишь опущенный взгляд и недовольное бурчание «Расслабишься тут…»
***
— Идем танцевать, — бесцеремонно тянет его в центр комнаты уже знатно подвыпившая Мэнди, которой секунду назад даже не было на горизонте!
— Ты пьяна, — заявляет брюнет крепче сжимая в руке банку пива. С момента его прихода в этот дом прошло уже добрых три часа, а может и четыре… с часами в этом доме все плохо, да. Но факт в том, что за это время Микки действительно удалось расслабиться и отпустить реальность. Сейчас есть только этот шумный Галлагеровский дом, громкая музыка, выпивка, сытые и пьяные тела движущиеся далеко не в такт музыке. Сейчас он в безопасности. И черт возьми, это одурманивающее чувство!
— Мик, да брось ты! Давай потанцуем! — каким-то образом брюнетке всё же удается поднять Мика на ноги и увести в центр комнаты.
— Ты за это заплатишь, сучка, — пригрозил он, но согласился. Конечно, только попробуй отказать этой пьяной дамочке… Мик ухмыляется своим мыслям и прикрывает глаза. Он не то чтобы танцует… просто находится рядом с девушкой чувствуя запах ее туалетной воды и прикосновения ее рук, она будто боится что он уйдет. Но чего таить, если бы она потеряла бдительность он слился бы уже давно.
Но какой-то магической силой ей удается удерживать его здесь на протяжении всего вечера. Не то что он сильно сопротивляется,. все же здесь лучше, чем в холодном пустом доме. С папашей под боком. Которого Микки хотел бы всеми фибрами души придушить подушкой пока тот спит…
***
В чем он конкретно не отдавал себе отчёта, так это в том, как он оказался на втором этаже, в чужой комнате.
Было уже далеко за двенадцать… да чего уж там, стрелки часов (которые Мик по-прежнему не наблюдал в этом доме) давно уже перешли за отметку в два часа ночи. Брюнет чувствовал себя чертовски уставшим, но по крайней мере довольным.
Он буквально падает на первую попавшуюся кровать и как только закрывает глаза — проваливается в сон. Приятное чувство, когда тебя не преследуют собственные мысли и прошлые воспоминания и ощущения.
— Эй, — зовет кто-то, чей голос кажется смазанным. То ли у него в голове, то ли тот чувак настолько пьян, что его так плющит… в любом случае — Микки только отмахивается:
— Съеби. Дай поспать, — он, кажется, даже делает попытку пнуть нависающего над ним человека.
— Это моя кровать.
— А меня ебет? — бурчит он отворачиваясь к стене и мечтая вернуться в объятия сна.
— Ты не понял…
— Ебать ты душный. Ложись и не мешай мне спать! — он готов был на все, лишь бы его оставили в покое. И он наконец мог выспаться. Микки слишком давно не спал нормально. Как только его прекращают тормошить за плечо и жужжать надоедливой мухой на ухо, он возвращается в теплые объятия сна. Офигенный Рождественский подарок!
***
Йен, стоя рядом со своей кроватью, удивленно вскидывает брови созерцая эту наглость: Микки Милкович собственной персоной распластался на его кровати. Черт. Стоит ли останавливать мысли с пошлым оттенком. Определенно.
Галлагер опускается на кровать и стягивает с ног кеды не в силах оторвать взгляда от спящего в его кровати парня. Да, чего уж таить, ему до чертиков нравится этот неотесанный гопник. И факт того, что они почти переспали однажды становится еще более важным.
Йен дурак, раз надеется на большее? И он знает это, но…
Микки здесь. В его кровати. И он впервые открывается ему с другой стороны, а не с той что знают все: ощетинившегося дикого кошака. Сейчас он выглядит таким домашним и умиротворенным. Черт, это с ним сделал алкоголь или что-то другое? И рыжий склонен полагать что «что-то другое» поскольку пьяный Милкивич — еще более ощетинившийся и злой. Он еще слишком плохо знает этого парня. Но приятно узнавать каким он может быть. И Йен всерьез считает это своим Рождественским подарком.
Прошептав себе под нос что-то типа «Будь что будет» — он опускается на кровать рядом с Милковичем и оказывается так близко… запах алкоголя, табака, а еще чего-то такого приятного и до боли знакомого, только он не может сообразить чего, щекочет его нос. И он с каким-то благоговением вдыхает этот запах. Йен готов ответить за последствия, но это будет утром, а сейчас он может просто наслаждаться этим моментом. Этой близостью и вообще похер что и кто скажет… как и плевать на то, что какие-то действия и мысли в этот момент порождают в нем алкоголь.
***
Тепло растекается по телу. До покалывания приятное… Пальцы неспешно скользят по обнаженной коже рук составляя из веснушек под ними созвездия. В этом есть что-то до боли гипнотическое. Именно поэтому Микки как завороженный следит за каждым движением своих рук и с благоговением отмечает как ОН отзывается на неторопливые и нежные прикосновения.
Воздух между ними наэлектризован и густ, что кажется его можно размешать ложкой. Но это ничему не мешает… ничему тому, что происходит сейчас между ними.
Губы скользят по шее оставляя влажные дорожки ведущие к плечам, и зубы мгновения спустя находят ключицы, прикусывая, заставляя с губ сорваться стон наслаждения. Пальцы путаются в огненном цвете волос, сжимают жадно, требовательно, а их обладатель понимает все без слов, стоит лишь пошевелить пальцами, как он разгадает все желания, которые только могут возникнуть в голове.
Прикосновения рук посылают по телу волны энергии, которая буквально сжигает изнутри… Уверенная остановка ладоней на бедрах заставляет прогнуться и прикусить до крови губу заглушая очередной рвущийся наружу стон.
Воркование губ где-то в районе пупка отзывается спазмом и тянущим чувством и выбивающим все пределы терпения желанием. Что Милковичу приходится волком выть, чтобы получить желаемое. А в прикосновении губ к чувствительной коже ощущается улыбка. ОН доволен видя и чувствуя во что превратился под его лаской грубый брюнет. И все вокруг будто вторит ему «Нельзя торопиться».
До исступления хочется новых прикосновений. И он их естественно получает. Губы скользят ниже, по-прежнему чертовски дразняще. Но Микки готов был продать почку если бы это не было так сексуально и до боли возбуждающе…
Судорожный выдох и прикрытые глаза, а под веками вихрь танцующих огней. Эти губы сведут его с ума. Точно сведут.
Пальцы в рыжем пламени сжимаются только крепче — направляя и требуя. В ответ — лишь обжигающий смешок, как напоминание, что «Нельзя торопиться», но «Все будет».
Тепло раскрытых губ, протяжный стон и потеря себя… Он не помнит когда в последний раз ему было так хорошо, так охуенно, если быть уж совсем откровенным…
***
На утро первое, что видит Милкович, это яркий всполох рыжих волос на подушке.
«Ебать»
Но вопреки всему он не вскакивает желая поскорее покинуть это место, а замирает. Микки рассматривает спящего рыжего ровно минуту, а потом выскальзывает из кровати совсем никак не отреагировав на то, что тот ночью устроился так плотно к нему и так по собственнически устроил ему ловушку — в виде устроенной поперек его торса руки.
Сердце задает ритм действиям, что спустя минуту он уже несется по покрытой инеем улице с кипящей в венах кровью. Гребаные смешанные чувства — он не знает как описать все что с ним творится сейчас. Как и ответить на вопрос «Что с ним делает этот парень?!».
А вместо ответов приходит лишь осознание, что рыжего в его жизни становится с каждым моментом только больше. И это откровенно пугает.
