Burn, Butcher, Burn!

      Здесь было шумно, ей это не нравилось. Она любила хаос, но не галдёж… Среди незнакомых, чужих голосов, слившихся для неё в единый гул, Йеннифэр вдруг сумела различить знакомый приятный тембр. Дальше, в зале таверны. Прибывая в отчаянной ярости, опустошённости бывшая чародейка была всё же рада услышать этот голос. Улыбка впервые за долгое время тронула её губы. И Йен не смогла сдержать вздоха облегчения. На душе стало намного спокойнее. И одновременно тревожнее… Объяснить подобные метаморфозы Йен не смогла, но привыкла верить своему чутью. Не долго думая, черноволосая решила пробраться сквозь толпу. Потухшие фиалковые глаза сразу обнаружили хрупкую девичью фигурку, девушка привлекала внимание с первого взгляда. И пела так, что все в зале проживали её эмоции как свои собственные. На точёном, от природы красивом лице поющей отражались тысячи эмоций; от вселенской печали, обиды, гнева до столь же масштабной любви и светлой тоски… Юлиана винила, ненавидела и скучала по… Геральту. Чародейка сразу же поняла о ком поёт девушка, так жарко обнимая и лаская лютню. Вырывая голосом из души воспоминания и эмоции, бард заставляла чувствовать собственную боль. Маленькая поющая птица-феникс сжигала себя, чтобы возродиться в голосах толпы, что вторила каждому её слову.       Но этой песней Юлиана наказывала себя воспоминаниями. Она, быть может, рада забыть, но память у неё идеальная. И материться хотелось сильнее, чем петь. Осыпать проклятиями того, кто повернулся спиной к ней, но не петь ему песню… Если бы только она могла справиться с этим. Если бы только могла противиться ему. Если бы только могла забыть… Но от собственного сознания не сбежишь, не скроешься… Певчая птичка помнила все: каждую мелочь, каждую деталь, каждое слово. Словно Волк проклял её, показав каким страстным и любящим он может быть. Какими тёплыми и защищающими могут быть его объятия. Какими жадными и требовательными могут быть его поцелуи. …Их первая и единственная ночь навсегда останется в её памяти. О, это было так давно… Тогда они едва только встретились, а Юлиана уже помогала ведьмаку отмыться перед встречей с самой Львицей из Цинтры. Из одежды на девушке была только когда-то белая рубашка, ставшая в короткие сроки мокрой и облепившая тонкую фигурку. А знаменитый уже тогда Белый Волк сидел в лохани, делая вид, что он не возбудился. И ему это даже очень неплохо удавалось. — Мне никто не нужен. И последнее, что я хочу… Найти того, кто будет нуждаться во мне, — это то, что сказал Мясник Юлиане без тени эмоций на лице. — И все же… Вот они мы, — усмехнулась та ему в ответ. Она, конечно, не сказала ни слова о том, что прямо в этот момент ей безумно хотелось поцеловать упрямого Волка. И не надо было. Он сделал это сам. Мужчина притянул её за шею, запечатывая губы Юлианы пьянящим от цинтрийского эля поцелуем. Мгновением позже рубашка слетела с её тела, оставив тонкую фигурку нагой под золотым взглядом ведьмака. Беловолосый тяжело сглотнул, поднимаясь во весь рост. Вода стекала по его рельефному телу, и желание его так явственно выделялось, что сама Юлиана зарделась, как маков цвет. И хоть она давно потеряла свою невинность, ощущения были как в первый раз. Её словно пробила молния. Руки мелко тряслись, тело объял озноб. Без особых усилий Геральт поднял девушку на руки, чтобы та обняла его ногами, раскрываясь для него. — Пожалуйста, — шепнула Юлиана ему на ухо. Ведьмака не нужно было просить дважды, он вошёл резко, по самое основание, заставив девушку выгнуться и протяжно застонать. Поддерживая её за ягодицы, Геральт начал ускоряться, отчего по комнатушке начали разноситься пошлые шлепки. Девушка царапала ему спину, но Геральту было на это наплевать. Он лишь чувствовал как особенно жарко и влажно было внутри неё. Усиленные ведьмачьи чувства улавливали даже запах её тела… Она пахла весенними полевыми цветами, невинно. Что было полной противоположностью тому, что видел он сам. В голубых глазах девушки таилась такая похоть, что суккубы могли бы поучиться. Румяное лицо выражало высшую степень эйфории, губы стонали его имя. Юлиана растворялась в нём, и Волку тоже было приятно. С каждым толчком в её тело, вечно напряжённый, Геральт расслаблялся всё больше. За пару шагов он оказался у лавки, садясь так, чтобы девушка могла опереться коленями и задавать темп самостоятельно. Мало кому он позволял такое…       Фиалковые глаза, казалось, на миг встретились с обледеневшим голубым взглядом. Но Йен наверняка показалось. Песня накалялась, и пальцы поющей забегали по струнам лютни быстрее. Юлиана запрыгнула на сцену, и голос её взлетел до небес, умоляя сгореть… Воспоминания о нём. И лицо её сделалось каким-то устрашающим. Тонкая ножка, едва скрытая юбкой, гордо опустилась на стол пьяной компании прямо около помоста… И истинная артистка наслаждалась восхищением и желанием своих слушателей. В какой-то момент Юлиане стало физически больно, она лихо опустилась на стул. Голос певчей птички оборвался, а музыка стихла. В зале стояла звенящая тишина. Но лишь несколько секунд… А потом аплодисментами взорвалась толпа, разбивая хрупкое душевное равновесие певицы.

Watch me burn all the memories of you…