Апельсины и корица

Развалившись на стуле, Ваня вчитывается в слова, поплывшие и размазавшиеся из-за дешёвой краски в местном принтере. Листок в его руках мятый, порванный по краям, весь в изломах и пятнах от чая и кофе. Ужасное отношение к роли и репликам, Ваня знает, но ничего с собой поделать не может. Родня за такое по голове не погладит, если узнает. Только наставит, типа надо быть аккуратнее, бережливее и внимательнее. Мама скажет, что без должного подхода к мелочам не сыграть на сцене так, как полагается. Как достойно отпрыску семьи Янковских, а отец солидарно кивнёт. Ване от этого совсем не легче, только курить хочется в два раза сильнее. Перебирать фильтр пальцами, быстро затягиваться, благодаря и ненавидя семейные надежды, возложенные на него чуть ли не с пелёнок. — Чего такой грустный? Ваня вздрагивает, непроизвольно сжимая несчастный лист. Пальцы нервно мнут тонкую бумагу. Над ним, склонившись в три погибели, нависает улыбающийся Тихон — калининградское солнце их московского театра. Задрав голову, Ваня кривит искусанные губы в ухмылке и опережает в глупую рифму: — Хуй сосал невкусный. — Эх, Ванька, моей же монетой, — Тихон качает головой, расправляясь во весь свой внушительный двухметровый рост. Они на этой почве главную роль в предстоящем спектакле с матом, криками и кулаками делили. Тихон всё выпендривался, что выше, симпатичнее и завиднее, а значит ему и играть с очаровательной Дианой. Ваня бесился, ходил кругами и парировал, что нифига подобного, потому что он талантливее, интереснее и харизматичнее. И вообще он не мелкий, а компактный, а Тихон — каланча двухметровая и отвлекает внимание от своей партнёрши по сцене. Ване казалось, что аргументация у него была более, чем достойная, но режиссёр, приехавший к ним из пасмурного Питера, так не посчитал и всё равно выбрал Жизневского. Ваня дулся как маленький и злился в ответ на счастливую задорную улыбку. И вроде не первый раз у них театральный сыр-бор, а всё равно обидно. Было бы из-за чего! Пресловутого, набившего оскомину Ромео. Да Ваня его раньше несколько раз играл, можно что-то новенькое попробовать — тем более, ему всучили злыдня-Меркуцио. Может, от того и неприятно. Ваня-то считал, что создан именно для роли романтика-Ромео. — Ну чего ты? Всё ещё злишься? Премьера скоро, — Тихон между тем опускается перед ним на корточки и, сложив руки на коленях, укладывается головой, смотря снизу вверх. Улыбается. Он всегда такой невероятно тактильный, мягкий и внимательный. Пусть и вредный до жути. — Это уже второй спектакль подряд, на котором ты у меня из-под носа роль уводишь, — бросив листок на соседний стул, Ваня вздыхает и малодушно запускает пальцы в пышные кудри, одуванчиком ложащиеся в ладонь. Перебирает, постепенно успокаиваясь и настраиваясь на предстоящую репетицию. Волосы Тихона Жизневского — его персональный антистресс. — Не прибедняйся, все два раза ты играешь не менее важных персов, — напоминает Тихон и обхватывает своими длиннющими загребущими лапищами. Утыкается лицом в живот, горячо дыша сквозь тонкую рубашку. — Всё равно не тех, которых хочу, — Ваню от интимного дыхания пробирает дрожь. Он в том возрасте, когда возбуждающими кажутся даже стоны борьбы из девчачьего мультика, не говоря уже о близости лучшего друга. — В следующий раз будешь тех, — обещает Тихон. Прикрыв глаза, остаётся в прежнем положении, крепко прижимаясь. Смущает до горящих щёк и мокрых снов, в которых он трогает чувствительного возбуждённого Ваню во всех местах и хриплым, севшим голосом доводит до исступления. — Вот вы где! — заглядывает Диана-Джульетта. — Хватит обжиматься, пойдёмте на сцену. Как только она скрывается за дверью, Тихон с недовольным стоном стекает с его колен, разминает затёкшие конечности и подаёт руку. Ваня цепляется автоматически, позволяет сдёрнуть себя со стула и притянуть к теплу. Тихон, настоящая печка, притискивает к груди, выдыхает в ухо и гладит большой ладонью по спине. Оплетает весь, как пуховое одеяло в зимнюю ночь, когда открываешь окно проветриваться, но слишком лениво вставать и захлопывать обратно. Ваня комкает его свитер, пристраиваясь щекой на крепком плече. Помнит — в случае чего, на него можно положиться. Жмурит глаза. Ему так хорошо и спокойно, как редко с кем бывает. Хороших друзей у Вани нет. Так, кругом одни знакомые и приятели, с которыми можно посмеяться на переменах в школе и пообсуждать новости в перерывах в театре. Ничего большего. Рука сама собой тянется, чтобы запутаться в растрёпанных кудрях и податься ближе, теснее. Тихон усмехается: опять веселится с Ваниной любви к его волосам. Ну и ладно. Ваня не очень-то скрывается. Молча перебирает, утихомиривая разрывающие сердце противоречивые чувства. Такой он у себя эмоциональный и восприимчивый, ничего не попишешь. — Ну всё, Ванько, отцепляйся давай, а то опять Дианка придёт торопить, — Тихон первым разжимает руки и делает шаг назад, забирая тепло. — Ну-ну, не вздыхай как умирающий лебедь. Ещё наобнимаемся, — обещает он, посылая свою фирменную солнечную улыбку. Ваня кивает. Понимает — и так задержались. Немыслимо срывать репетицию, всё-таки взрослые люди. Перед тем, как выйти следом, бросает мимолётный взгляд в окно. На улице промозгло, мельтешащих прохожих заметает колючим мерзким снегом, обрушившимся на Москву рекордными осадками, каких давно не было. Ваня такую погоду не любит. Остаётся только надеяться, что к концу сегодняшних прогонов хотя бы ветер утихомирится и позволит им с Тихоном пройтись пешком, привычно соприкасаясь покрасневшими от холода пальцами. Ваня ждёт с вязким нетерпением, какого не должно быть перед самой обыкновенной прогулкой с другом.

***

Тихон для Вани, как маяк в огромном бескрайнем море. Шапка его разноцветная, куртка дутая, ботинки горничные и, кажется, совсем не мужские, но Жизневскому от всей души плевать: «Прикольные, да? Только мой размер остался!». Его, всегда улыбающегося и счастливого, видно из любого конца улицы. Вытащив из ушей подсы, Ваня на ходу убирает их в кейс и ускоряется, огибая частых суетящихся прохожих. Тихон его примечает издалека, в два счёта вычленяя из вечерней разношёрстной толпы: светится неугасающей лампочкой и раскрывает руки, будто они не виделись сто лет. Ваня натягивает капюшон повыше (шапки он не признаёт) и налетает. С ног Тихона не сбивает, конечно, но прижимается, холодным носом пристраиваясь в местечко между шеей и воротом куртки. Вдыхает поглубже. От пышущего жаром Тихона пахнет пеной для бритья и сладковатым одеколоном. Ваня стискивает куртку-дутыш и вплющивается в неё, что есть силы. Думает: за те долгие несколько дней, что Тихон по семейным обстоятельствам не мог посещать репетиции, соскучился очень сильно. По смеху, улыбке, по нему всему, скрашивающему забитые делами и обязанностями будни. — Оставил меня помирать от скуки, — бурчит Ваня, старательно не замечая выразительные взгляды прохожих, вынужденных огибать их сладкую парочку. — Исправляюсь, командор, — Тихон, как всегда, отстраняется первым и отдаёт шуточную честь. — Готов набивать синяки? — Говори за себя, — Ваня пихается в бок, — я отлично катаюсь. Лиза обожает фигурное катание. Зимой постоянно таскает на каток. — Значит, будешь теперь учить меня, — взяв его под руку, непреклонно заявляет Тихон. Ване только в радость. На катке в субботний вечер полно народу, но так даже лучше: никто не обращает внимание на двух парней, неотлепляющихся друг от друга дальше, чем на несколько метров. Один раз Тихон уже повалился на колени, причитая, что никто его, махину такую, не поймал. Так что теперь Ваня крутится поблизости, помогая ему ровно стоять на льду и делать первые неуверенные круги. Иногда, осмелев, берет горячую большую ладонь, облачённую в перчатку, в свою — открытую и красную. Тихон на это только недовольно качает головой. Не потому, что не нравится, а потому, что Ваня, по его мнению, не в состоянии о себе позаботиться. Ваня не говорит, что очень спешил на встречу, поэтому перчатки остались сиротливо брошены в прихожей. В конечном итоге, не выдержав смотреть на безрезультатные попытки растереть окоченевшие пальцы, Тихон натягивает на его руку одну из своих нагретых перчаток, а вторую сжимает в тёплой ладони с шершавыми подушечками от гитарных струн. Они продлевают время и катаются, пока ноги не начинают отваливаться от усталости. К концу второго часа Тихон почти уверенно скользит по льду и даже предпринимает попытку поиграть с Ваней в догонялки, но быстро оставляет затею, чудом не снеся невысокую хрупкую девушку. Ваня хохочет, попеременно пытаясь принести извинения за неуклюжесть друга. Тихон фыркает. — Ванько, давай сюда, что-то покажу. Глинтвейн им в ближайшей от катка кафешке, конечно, никто не продаст, поэтому ограничиваются горячим кофе. Ваня послушно пододвигается поближе и, не удержавшись, аккуратно кладёт голову на его плечо, в любой момент готовый отшатнуться. У них хорошее местечко, дальнее: можно не бояться, что люди осудят, если Тихон сам не против. Жизневский не против. Передав Ване наушник, показывает видео-фрагмент их выступления на последнем спектакле и хихикает сам над собой. Он тут внезапно запутался и еле выкрутился, спасая сцену от неминуемого провала. Ваня в тот момент растерялся не меньше и состряпал забавное лицо. — Тих, — по вязанным рукавам свитера он аккуратно, с опаской, скользит от его локтя к кисти и перехватывает пальцы, которые только за сегодня сжимал бессчетное количество раз. — Да? — голос у Тихона подозрительно хрипит. Неужто, продуло на льду? Ваня мимолётно смотрит в его лицо с румяными щеками и, отвернувшись, с неохотой выпускает руку. — Нет, ничего. Грея ладони о бумажный стаканчик со своим криво выведенным именем, Ваня не может отделаться от мысли, что пусть капучино очень вкусный и горячий, а в руках Тихона его пальцам всё равно намного теплей, приятней и комфортней.

***

Рискуя получить по ушам, глинтвейн в один из декабрьских выходных решают сварить самостоятельно. Под шумок Ваня, на этот день по счастливой случайности освобождённый от курсов по английскому, утаскивает из семейного бара бутылку вина в красивой дорогой коробке. Рассматривает этикетки, но, предсказуемо, мало что понимает. На семейных застольях ему периодически разрешают пригубить бокальчик, но этого всегда недостаточно, чтобы алкоголь получилось распробовать и осознать. Тихон с важным видом развеивает сомнения. Говорит, что пойло Ванька прихватил очень хорошее и настоящее. Рассказывает, как летом с родителями гоняет в Калининград, где друг семьи регулярно угощает вином собственного приготовления, а Тихон не упускает возможности наполнить себе кружечку другую. — Сначала нам надо сварить приправу в турке, — комментирует свои действия Тихон, — только аккуратно, а то она, когда приготовится, может убежать. Ваня слушает внимательно, кивает и одновременно чистит апельсины. На сайте с рецептами они вычитали, что цедра — неотъемлемая составляющая ароматного вкусного глинтвейна. Тихон предложил добавить ещё яблок, чтобы получилось совсем вкусно. Кулинарят они на его кухне — небольшой, но уютной, семейной и удобной. Под шипение приправы выливают вино в кастрюлю и ставят на медленный огонь, гипнотизируя посудину долгими выжидающими взглядами. — Надеюсь, нас не развезёт от одной бутылки, — Ваня неизящно облизывает липкие пальцы. Дома бы на такое закатили глаза и отчитали за отсутствие манер. Тихон же странно улыбается, не отводя взгляда от его рта. Ваня специально замедляется. — Даже если развезёт, родителей не будет до завтра. Расслабься, Ванько. — Мне-то нужно вернуться домой, не забывай, — вернувшись к ножу, Ваня старательно режет тёмно-красное яблоко, утаскивая пару долек. — Ну и ладно, мне больше достанется. — Ещё чего! Пока они шуточно спорят и пихаются бёдрами, приправа всё-таки умудряется убежать из-под чуткого контроля и коварно запачкать блестящую плиту. Ваня хохочет, говорит, что теперь есть «улики», по которым их поймают с поличным. Тихон даёт ему лёгкий подзатыльник, чтобы тут же погладить по голове и растрепать в кои-то веки прибранные волосы. Когда рука покидает голову, Ваня ненамеренно трогает там же и смущённо приглаживает пряди. Их посиделки в который раз напоминают романтическое свидание, когда оба знают, что нравятся друг другу, но никто не отваживается сделать первый шаг и перевести отношения на новый уровень. Получившийся глинтвейн разливают на два винных бокала. Ваня настороженно принюхивается. Пахнет пряно и сладко, корицей и апельсинами. От напитка исходит опьяняющий пар, приятно согревающий лицо. Они садятся на диван в гостиной, вплотную друг к дружке. Тихон приобнимает за плечи и мимолётно прижимает к себе. Хочет отпустить, но Ваня своевременно перехватывает его руку, давая понять, что не возражает против такой их близости. — Будем тост поднимать? — Тебе есть что сказать? — хмыкает Ваня. — Ага. Предлагаю выпить за день, когда мы первый раз не поделили роль и подрались. Ваня смеётся. Он хорошо помнит то время — почти восемь месяцев назад, когда к ним только заявился высоченный кудрявый парень. Особенно остро запечатлелись в памяти ощущения от знакомства со светлым, но упрямым, как стадо баранов, Тихоном. Его смех и не менее громкие возмущения. Справедливости ради, желанная роль тогда досталась Ване, как наиболее опытному актёру их театра, а с Тихоном они сами не заметили, как стали не разлей вода. Он — первый друг в скоротечной ленте одинаковых приятелей и знакомых. Глинтвейн обжигает кончик языка. Вкус полностью соответствует аромату: терпкий, насыщенный, с кислинкой от цедры и сладостью яблока. Ваня подбирает под себя ноги и пьёт маленькими глоточками, пытаясь в полной мере прочувствовать вкусовую палитру. Такое вино ему нравится намного больше, чем обычное — сразу из бутылки. Тихон рядом довольно прикрывает глаза, укладываясь щекой на Ванину макушку. Он тяжёлый, но не настолько, чтобы заставить Ваню хоть немного дёрнуться. Тёплое дыхание шевелит волосы. Досадно только, когда через несколько минут Тихон отходит, чтобы наполнить бокалы по новой. Ваня дожидается и тут же забирается ему под бок. Ёрзает немного, ища удобное положение. Тихон на это посмеивается и обзывает воробушком. Почему так, Ваня не знает и не спрашивает. — Тих, а Тих, ты зачем меня споил? — хихикает Ваня, недвусмысленно гладя его по коленке. Тихон то ли не замечает, то ли делает вид, что не замечает. Так или иначе, после двух бокалов он не менее пьяный, чем ласковый требующий внимания Ваня. — Прости, роднулькин, само получилось, честное слово, — Тихон прикладывает руку к сердцу. — Зуб даю, не хотел. — Я не могу в таком виде показаться дома, — поддатый Ваня трется зачесавшимся носом об его плечо и понуро вздыхает. Сейчас ему, несомненно, хорошо и спокойно, но это состояние быстро улетучится, стоит домочадцам понять, сколькими градусами он скрашивал свой вечер в гостях у лучшего друга. — Отпросись ночевать, — небрежно предлагает Тихон, поглаживая его по плечу. — Постелю тебе в гостиной. — Неудобно на диване. — Хочешь, со мной ложись. Только останься. Призадумавшись, Ваня тянется к телефону и открывает контакт мамы. Он уже большой мальчик, она сама не упускает возможности об этом напомнить. Тем более завтра воскресенье — его заслуженный выходной — не надо переживать о школе и театре. Предложение Тихона кажется очень заманчивым. Лечь вместе с ним, до глубокой ночи чтобы-нибудь смотреть и смеяться, а утром завтракать, потирая сонные глаза. Это то, в чём Ваня нуждается на сегодняшний и завтрашний день. — Не волнуйся ты. Скажет нет, значит нет, — у Тихона всё просто, как пять копеек. — Ты только сейчас ей не звони. Спалишься. Рассудив, что да, однозначно, надо бы немного протрезветь, чтобы звучать уверенно, Ваня откладывает телефон и смотрит на друга. Им всегда есть, о чём поговорить, но почему-то сейчас Тихон глядит в ответ и загадочно молчит. Ваня не решается нарушить возникшую паузу. Как он сам любит подначивать, если не затыкающийся Жизневский молчит, его лучше не перебивать. Тихон отвечает на его улыбку своей. Не широкой, как обычно, а скоромной и какой-то смущённой. — Вань, — касается пальцами его подбородка, приподнимает голову и смотрит на губы. — Могу я?.. Смысл вопроса Ваня понимает сразу, что хочет сделать Тихон — тоже. Как правильно ответить согласием, чтобы это не выглядело, как принятие своей участи растерявшимся, он не догадывается, поэтому молча кивает. Тихон медленно наклоняется, будто давая ему время передумать, и нерешительно прижимается губами к губам. Робко, по-подростковому. Ваня кладёт руки ему на плечи и закрывает глаза, полностью отдаваясь новым ярким ощущениям. Его чувства оказываются взаимными. Так случается их первый поцелуй, а мама по телефону без проблем отвечает согласием на робкую просьбу не приезжать домой. Не догадывается, к счастью, что Ваня слегка поддатый. Только говорит доверительно, что Тихон ей нравится. Ваня полностью разделяет эту позицию. Ему Тихон (Тиша, как постоянно просит называть он сам) тоже очень нравится.

***

Справить Новый год вместе они по понятным причинам не могут, следуя каждый традициям и привычкам своих семей. Тихон отмечает в кругу родных. Он счастливый, с празднично намотанной на шею мишурой. Не забывает скидывать фотки, как режет салаты, и записывает голосовые сообщения на фоне орущих старомодных песен про грядущий год. Ваня прячет улыбку и присылает свои: он, в отличии от Жизневского, нарядный и деловой. В белой рубашечке и классических брюках. Собирается в ресторан. Они традиционно семьёй бронируют столик и встречают Новый год при свечах, с шипящим дорогим шампанским и в окружении таких же богатеев, как шутит Тиша. Переодически к ним присоединяются друзья родителей, Ваня давно привык и не возражает. Только напрягает, когда на новогодних посиделках к нему и Лизе то и дело обращается внимание гостей. Сценарий привычный: все охают-ахают, как детки вымахали, похорошели и расцвели. Сами Ваня и Лиза благодарно кивают на комплименты и вежливо улыбаются. Ваня думает, что с Тишей они, как и договаривались, увидятся только первого января. Это единственный свободный день. Уже второго семейство Янковских улетает греться в Италию. Обычно Ваня только порадовался бы возможности отдохнуть и набраться сил перед новым театральным сезоном и учебным полугодием, но теперь-то ему болезненно не хочется разлучаться с Тишей. Тем более на целых десять дней. Это очень много. — Ванько, выходи на улицу! Жду тебя! — кричит Тиша в телефон. Ваня сначала ничего не понимает. Они совсем недавно вернулись домой. У родителей он послушно отпрашивается. Мама смотрит подозрительно, но Жизневский ей по-прежнему нравится, поэтому Ваню отпускают без лишних расспросов. Только говорят далеко не уходить, быть осторожным и послушным мальчиком. Тиша, перекатываясь с пятки на носок, ждёт у дверей в ЖК. Он в своей привычной куртке, ботинках и знакомой мишуре поверх. Ваня налетает с разбегу, в руки суёт пакет с подарком и бесстыдно виснет на шее. Тиша обнимает и губами клюёт в горящую щёку. От него пахнет шампанским: явно побольше Вани успел пригубить. — Ну что, с Новым годом, Вань? — С Новым, Тиш! Тиша прижимается к его губам аккурат под очередной хлопок праздничного салюта, яркими большими цветами распускающегося в ночном небе.