Трепет вечной мерзлоты

Кэйа грузно выскакивает, и грязевая тропинка в какой-то момент обрастает настилом из снега. Он живо оттаптывает хрустящие следы, точно полубегом целится в определённое место. Как бы не так: Альберих повздорил с Альбедо и на эмоциях ушëл из лаборатории. Быть вместе теперь подобно пытке, разделять на двоих разгорячëнное молчание и неоднозначные взгляды невозможно. Всë с самого начала пошло не так. Ещë когда у капитана перед походом всякая вещь валилась с рук, Альбедо попутал багаж-реактивы, а, выдвигаясь из Мондштадта, они дружно навернулись и распластались у ворот. Кэйа сердечно расхохотался над их оплошностью, но невидимая ступень, существующая за гранью телесного осязания, вечно сдвигалась в хаотичном порядке: мешала задумке. Они оба это прочувствовали, но никто и словом не возразил. Тогда Альберих визуально проверил целостность рухнувшего с ними груза, рассудил: «Всë в порядке», — и вскользь встретился взглядом с Альбедо. Его Альбедо, в тянучей мимике едва нахмурившийся и рассудительно-угрюмый, молчал. Вздрогнувший ряд светлых ресниц выдавал на лице мыслительный процесс, с особым упорством закушенная изнутри щека — то, что процесс этот томительный и отчасти неугодный. Капитан выводит юношу из пелены раздумий касанием, и тот немо отмахивается, мол, неважно. Они продолжают дорогу. Пришедшие только к ночи, разгребают лабораторию: за время отсутствия еë безбожно заснежило. Кэйа не чешет языком и, упаси Архонты, не заигрывает: физиономия Альбедо, день озадаченная проблемой вселенского масштаба, будто режуще-яркая шëрстка экзотического животного, вопит: «Тронешь — убью», — и отторгает диалог в принципе, иначе Альберих уже не может объяснить внезапно начавшуюся молчанку. Капитан секундно смотрит на Альбедо. Тот механически выгребает снег лопатой, прищуренными глазами ища под собой причину мыслей. Не видя упирается теперь в опору под ногами да продолжает грести, и Кэйа осторожным жестом ладони поверх плеча останавливает в движении, ожидающе томит взглядом, только оборот Альбедо ситуацию не красит: глазное яблоко в матовой корочке что-то ищет, и что-то это явно не капитан кавалерии Кэйа Альберих. — Заработался. Отдохнул бы, — понимающе ведёт бровью и вместе с тем мимикой негласно поражается: Альбедо сам не свой. — Может и так. Нужно дочистить, — выдерживает на себе кисть и почти возвращается к бедламу, которым слепо занимался, но Кэйа изучающе морозит синевой радужки и не пускает. — Ты под себя чистить собрался? Молчание нельзя было назвать приемлемым, однако другого ответа алхимик не дал. Дочищают лабораторию они чуть позже. Альбедо всë ещë в неестественной задумчивости, бьющей по глазам однообразными движениями, Альберих в прежней отчуждëнной наблюдательности: чего он жаждал и что тот мог ему сказать? Капитан вальяжно вынимает из походной сумки термос и усаживается на стол. Вблизи стоит алхимическая печка, поэтому в слоях одежды постепенно разогревается тело, а на подушечках пальцев проступает неощутимая испарина. Перед Кэйей задача ну совсем неосуществимая: скрыть то, что из термоса он глушит вино под носом у Альбедо. — Тебя что-то беспокоит, — издалека начинает Кэйа, и пар невнятной дымкой идёт ввысь от его лица. В желтоватом свете все уголки неосознанно перестраиваются в одомашненные, и он где-то изнутри надеется на результативный диалог. — Ты прав, — Альбедо, пишущий на этом же столе заметку-клочок с видом что ни на есть важнейшим, ради беседы от научных работ не отрывается. У них негласно заведено: тебя что-то беспокоит, так говори первым. Альбедо говорить не спешил. — Тебе что-то мешает? — капитан оборачивается к юноше самым аккуратным образом, тон сменяется на изнеженный в топлёном молоке, а лазурит глаза полуприкрыт веком. Он знает, куда надавить, а куда надавить в случае Альбедо знает заученным списком: пунктами по возрастанию. Оттого алхимик секундно теряется, подбирая ключик к маске «широкой душе», которую вот-вот напялил его пират. — Частично, — полунахмуренно поднимает к Альбериху озадаченные сценой глаза. Уголок губы тянется в сторону и там же искажается в бессловной просьбе отпрясть. — Очень хотелось бы узнать причину твоих тревог, — льёт на толщу льда тëплую воду, понимая, что давка и интрига сейчас ни к чему, но если метод пряника не сработает, он всенепременно к ним обратится. Зрительный контакт оборван Кэйей: мгновение внимания на термос, что он неспешно осушает, и Альбедо на него почему-то уже не смотрит. Сердце щемит. — Ну конкретно сейчас ты шатаешь мне стол, — восседает в оболочке недоумения органически ровным голосом для такой щекотливой ситуации и с бегающими очами пишет дальше. — Ты что-то совсем не понял, — вскакивает капитан, и стол движется туда-сюда, а перо демонстративно выбивается из руки Альбедо. Колыхнувшиеся злобой-удивлением глаза изучают раздражитель исподлобья, Кэйа же смотрит донимающе и ни на шаг не двинется без желаемого, — я спрашиваю, в чём проблема, Альбедо? Я не буду с тобой играть. И молчать не буду тоже. Ты меня сюда взял добить? Дальнейшая перепалка разложилась словно ненастоящей. Альбедо что-то возразил, Альберих нашëл ещë тысячу загвоздок и ошпаренным языком вылил яду. Каким-то образом термос оказался на земле, и снег окропился в суровый винный. Кэйа дошёл до крика, алхимик подорвался тоже: он запретил брать на хребет алкоголь, а теперь его небольшой промах пятном разбежался по снежной белизне. Капитан ещë немного отходит вглубь, и искусственный свет уже не струится по нему, одна лишь луна окидывает одинокую тропу тусклым белëсым цветом. Придерживает себя руками за плечи и до сих пор подрагивает от сказанного, впредь неизвестной тропой спускается по наплывшим сугробам до того бессознательно, что, когда выпутывается из кромки небылицы, хлопает единственным видящим глазом и ошарашенно думает: «Где я?» Обратно бредëт не то что на ощупь, не уверен даже, что обратно. Неосязаемые глазом снежные пустыни волокитой слились в одно целое, и тот пейзаж, который он сейчас видел, вполне можно было наблюдать на противоположной части горы. Не спасают даже хрящики чëрных сосен, что в другую пору суток делают путь различимым: все недавно вытоптанные дорожки замело не хуже той несчастной лаборатории. Кэйа выругался и продолжил руководствоваться острым ночным зрением, подбираясь к месту хоть отдалëнно знакомому. Альбедо же станет его искать? Очередная додумка об алхимике ломала все установленные между ними морали и самого Альбериха. И, сколько не гадай, причина несносного отношения ни в какую не приходила. Альбедо не остановил его, когда тот на первых порах выбежал, тем более — не окликнул. Получается, искать не станет? Вздор. И всё же нелепые предположения образовывались бездумной пеной в сознании самостоятельно и теперь бесконтрольно. Как бы ему вновь не впасть в мысли… Кэйа выпрямляет голову и незаинтересованно стреляет глазом между тощих деревьев. Они все как один снизу пустые и скудные, кверху немногочисленные хвойные кисти невзначай сдобрены природной снежной россыпью. Днëм эта картина приводит в восторг, притом не только капитана кавалерии: Альбедо может на несколько часов замертво притиснуться к мольберту, и не оттащишь его никак. Потом, правда, глянешь — нарисовал дупло и белку. Улыбка сама по себе на лицо наползает. Альбедо… Альбедо. Альберих невидяще блымает глазом, зрительно убеждается, что силуэт впереди не мираж и не выдумка. Мантия невесомо подрагивает на ветерке, благородно-светлые волосы путаются в такт. Кожа меловая и сливается со снегом, Кэйа, замерев, заверился: он набрëл на своего алхимика и спасëн. К недвижимой белой фигуре бросается смехотворным бегом по густым заснежинам. — Альбедо! — начинает отчëтливо громко, пока тот так же стоит, однако ответа не получает. Когда капитан наконец к юноше подбирается, он поворачивается к Альбериху спиной и неспешно начинает отходить, — Альбедо, стой. Постой, — окликает Кэйа впопыхах и чуть не падает в сугроб, тогда как сам Альбедо уже настойчиво отдаляется. Капитан ошатывается, корячится в неровном дыхании, хочет шагать быстрее, но это невообразимо: проделывать лунки в утрамбованном снегу что алхимику, что Кэйе быстро нельзя. Однако тот движется размереннее: приспособленец по такому снегу шастать и ориентироваться в совершенной ночи, — Альбедо! — который раз кричит и торопится за ним. Альбедо бесстрастно игнорирует его зов, точно Альбериха, красного и взбудораженного, за спиной не существует, лишь в позволительной быстроте шагает дальше, избирая места наиболее вытоптанные. Капитан останавливаться не думает — кровь безрассудно льëт к горячей голове, он падает и поднимается, но подскакивать не прекращает и полубежит, пока… не понимает, что потерял Альбедо. Кэйа наступает предельно медленно: сказалось то, что вечер он и без того обходил полгоры, а сейчас в кристально-сером расплыве дороги и вовсе из виду путеводную звезду упустил. С новыми — скорее последними — силами он взбегает вперед с размаху и чуть не врезается в сосну, когда как в глаз утыкается свет. Свет изученно знакомый и желтковый: капитан у лаборатории. Он несколько минут переводит дыхание, прежде чем просто податься вперёд. О чём им говорить? Вязкое непонимание смешалось с пекущим на языке раздражением, и Кэйа опасался, как бы его всплескам не выйти через край, ведь ситуация и так невнятная. Он без надежд, встрепанный и сонный, походкой выжившего вторгается в лабораторию. Альбедо прямо как до их взбучки сидит за столом, только коптит уже над книгой. Они встречаются взглядами. — Почему ты не отвечал мне? Не подождал меня, — с разбегу шипит Альберих на недавно безмятежно плавающее в рутине тело. Альбедо сначала молчит: ответить нечего. Кэйа отчего-то удивлённо молчит тоже. Глазами друг друга они успели расчленить и собрать обратно. — Я так и не понял, куда ты ушёл, — полушёпотом выдавливает из себя юноша. Бледные губы еле содрогаются речью. — Я вышел успокоиться, — уже беззлобно отвечает, но не из-за того, что остыл: капитан в ступоре от показательного безразличия, — а ты только что привёл меня сюда, Альбедо… Тот молча мотает головой. Немая сцена. — Я был тут. И я без понятия, где ты был последние два часа. Если минуту назад они друг дружку сложили по местам, то сейчас вновь начали стружкой снимать верхний слой кожи ради кровинки под. И неясно, кто кого первым словесно решил убить. — Нет, не играй со мной. Я тебя видел, — смешок отторжения срывается с уст, а зрачок компульсивно ширится. — Я был тут. Альберих смотрит вокруг. Всё в точности неизменно: захламлённый стол, винный сугроб и сам Альбедо. Не холодный и не горячий, не встрепанный, не переминающийся с ноги на ногу, пусть и сидя, непоколебимый и каменный. Мог ли он за те несколько выданных ему минут привести себя в покой? Мог, несомненно. Только вот Кэйа чувствовал, что тот не врал — затылком и брюхом, скрючившимся от морального недомогания, чувствовал. Фарфоровые глаза, неживые, не его Альбедо, смотрят флегматично, с негласным упрёком, и капитан не дыша выходит из лаборатории.