[[осторожно двери закрываются]]

      неосторожно двери закроются       поезд, гремя составом, отправится       прямо в пылающий ад       где уродливо плавятся все, кто не нравился       все, кто не справился, строятся в очередь       те, кого мы любили запойно, пронзительно ярко горят       ***       по полу непринципиальной дымкой стелется трупный яд. у господина в углу платформы трубы пылают, дымят. Слава видит. не должен, но видит — он съел каких-то странных опят и вот поезда зовут и гудят, моргают. Слава стоит в дверях.       — Осторожно, двери закрываются. Следующая станция...       Слава почти не слышит, он неустойчив, он как-то глупо шатается, гладит холодный поручень крепко, как держит край отвесной скалы. почему тот мужик на углу платформы так несигаретно дымил? куда он сам едет? в какую сторону? где его точка «Б»? почему так ярко пахнет порохом? сколько проходит лет?       Слава не помнит, или не знает. его компас — автопилот       всё пройдёт, а пока прорастает грибница, спорами полнится рот       ни любви, ни тоски по карманам, ни жалости. зубы делают «щёлк»       по поручню медленно вверх взбирается маленький лесовичок       раз, и вагон качнуло. тусклый жёлтый моргнул, уронил слезу, будто пространство заплакало светом: «Блять, мы опять направляемся в пекло. Блять, кого я туда везу?». дёрнул кран (чтобы стоп), и в руках остался красный смешной рычажок. сейчас припрётся начальник вагона. всё, доигрался, дружок.       двери не открываются        двери не закрываются        двери пропали к хуям       по стенам струится тёмно-зелёным пятый по счёту ноябрь без комментариев, без перспектив и без смазанных смехом петель       и Слава вдруг знает, куда же он едет — туда, где ревёт метель и зайчики солнечных лучиков тлеют, рождая священный огонь. поезд мчится по тёмным тоннелям, а Слава едет домой.       будьте внимательный и осторожны: в окна выхода нет, ребят       будьте счастливы и здоровы — в метро такого не говорят       нет пассажиров, нет лезвий, нет кожи, нет новостных лент       существует лишь Слава, но и Славы тоже здесь, возможно, уже и нет       ни бесконечного щебета птиц, синих, райских, тупых и пропащих       Слава один, и он про себя не уверен, что истинно настоящий       просто — стоящий       просто поехал. держится за стальной       перед глазами вспышками светит славный город-герой       город — герой, а Слава наелся каких-то странных опят       лезвий не видно, но в центре вагона прям на полу сидят       Слава подходит, сначала не может ни слова, ни полсловечка       с пола на Славу смотрят глаза. один из них обесцвечен       — Где уронил свой аквамарин?       — Там, где росли опята.       — Ты едешь со мной?       — Ты едешь один.       — Ты едешь?..       — Нет, Слава. Хватит. Я больше не еду и не иду, я здесь прорастаю мхом. Ты помнишь, что обещал? В аду будешь моим hell-homie?       — Нет. Поднимайся. Нам выходить.       — Ой, Слава, осторожно. Двери откроются выпустить жизнь. В тебе ещё есть немножко.       Слава роется-роется, ищет-шуршит в старых больных карманах       там водится всё: от света души до крестиков наркоманов       всё, но не жизнь, и не смерть, и не тлен, лишь билетик и время-песок       — Ну, — мерцает аквамарин, — что, ничего не нашёл? Может, в нагрудном? Может, в носке? Ты на следующей не выходишь? Я до конечной.       — До Чёрной речки. Там меня обычно находят.       этот молчит и смотрит окно       в глазах ледяной обвал       кровь и песок, кровь и бетон       кровь и какой-то металл       в пустом вагоне молчать — моветон       у Славы стучит в висках       это он виноват, говорят, но ведь он       просто пошёл искать...       не то чтобы страшно, не то чтобы больно, просто ноет и жмёт       в вагоне туман, и, наверное, ёжик в этом тумане живёт       если глаза закрыть и не думать, то сразу падаешь вниз       пол нападает, стена атакует, не поезд, а ёбанный лифт       нет остановок, нет перегонов, ни дементоров, ни пожирателей       — Кто ты такой?       — Ты мне скажи.                         как                               же                                     хочется                                                  спать       очень хочется спать, а пространство играет в свою дурную игру. ебанулся немножечко, с кем не бывает? с ним не бывает. и вдруг круто ведёт поворотный манёвр, словно поезд идёт на обгон. куда торопиться? лезвия нет. молчание — моветон. мысли запрыгали звонким мячом. наметился поворот.       — Ты серьёзный, Слава. Серьёзных часто ебут в их красивый рот.       слушать не хочется, там же червями со рта выпадают слова       — Это игра. С тобой говорит говорящая голова. Выключи голову.       — Выключи поезд!       — Выключи эхо опят.       — Невозможно не слышать, если с тобой столько лет говорят...       кажется, едут уже далеко, дальше будет темно и никак. Славу устроит и это, и то, Слава чуть-чуть дурак. едет и щурится, жмурится больно, сверлит глазами соседа       оксигенация       окситоцин       оксидиметрия       бред       синий и синий и синий вокруг крутится калейдоскоп. из-под сидений тянутся руки, зачем-то лезут в носок.       — Там ничего! — Слава бьёт их ногой. Славе хочется убежать.       — Что ты как маленький? Ну-ка, не бойся. Смотри, эти руки дрожат.       мелко и треморно, правда, трясутся, или качает вагон. «что-то случилось»: кажется Славе. Кажется, Слава — Дагон. руки как гидры: пиздани по одной, и тут же три налетят, и Слава сражается с ними. герой. герои не едут в ад. он — мелкий бес, не вагон — полигон, в центре сидит божество. может, Мирон что-то забыл в человеческом, блять, метро? трипом не пахнет, пахнет солёным с кровью и чем-то морским. может быть, Ктулху играет с ними. может быть — только с ним.       скоро на выход, там есть подышать и умыться в старом снегу.       — Погнали со мной? На чёрную речку.       — Нет, Слава, я не могу.       — Катишься дальше?       — Еду домой.       — Этот поезд следует в ад.       — Болотные земли свой перегной не принимают назад.       и он остаётся, и смотрит в окно. дальше летит вагон       краешком глаза успеет заметить, как грустно смеётся Мирон       Слава напишет об этом потом в тетрадке, запрятанной вглубь:       "ехал с Мироном в вагоне метро. у него не работала суть"       Слава ветрено шляется, смотрит внимательно в грязные руки Невы       зачем уходить туда, где нас нет? но кто же, если не мы?       где-то рядом молчит метро, и он добровольно шагает под лёд       нет, не топиться — найти сердцевину страшно бездушных болот       знает: его и не ждут и не терпят даже в родном аду       Слава на хрупких перекладных упрямо идёт ко дну       ***       утро не доброе, Слава не спал, но помнил что-то в ночи       ел каких-то опят, дрался с руками, теперь убого ворчит       отъебитесь, ей-богу, он же живой, как и все — немножко торчит       у подъезда стоит, размотанный в хлам       где, блять, опять ключи?       Слава роется-роется, ищет-шуршит в старых больных карманах       там водится всё: от чумных драконов до проволочек нирваны       всё, но не жизнь, и не тлен, лишь туман из метро, билетик и время-песок       он в кармане находит аквамарин и прячет его в носок