***
— Лютик? Шепчет шокировано Присцилла, стоило ей открыть дверь и увидеть старого друга и наставника. Девушка была в ночной рубашке и, очевидно, спала, когда услышала громкий стук в двери своих покоев. В руке она крепко держала кинжал, готовая к нападению, ведь кого можно ожидать в столь поздний час? А это Лютик. Или нет?.. Девушка склонила голову к плечу, силясь понять, что произошло с бардом за месяц. Он вроде и не поменялся, но… Он был другим. Абсолютно. И взгляд, и дерганные движения, и костюм, боги, он что, расхаживает в форме школы кота в открытую? Лютик сдавленно усмехается и кивает, после чего проходит внутрь, потеснив Цилли. И лишь один вопрос заставляет барда тихо и горько засмеяться, качая головой: — Что случилось, Цираночка?.. Что случилось… Даже не знаю, с чего начать... Например, с того, что я влюбился в ублюдка? Девушка озадаченно хлопает глазами и подходит к мужчине, стягивая с его головы капюшон и сталкиваясь взглядом с янтарными глазами. Присцилла почувствовала мурашки, бегущие по коже. — Что он с тобой сделал… Лютик снова срывается на громкий нервный смех, что постепенно перерастает в сдавленные рыдания. Присцилла выдыхает и обнимает друга, что тут же уткнулся носом в её живот, а ночная сорочка мгновенно пропиталась горькими слезами, что давно искали выход, но Лютик же сильный, Лютик же гордый. И сейчас он понимает насколько глуп и слаб, судорожно сжимая дрожащими пальцами тонкую ткань на спине подруги и всхлипывая. Присцилла перебирала мягкие пряди и боролась со своими чувствами. С одной стороны, ей хотелось крепко обнять Лютика и прижать к себе, словно львица защитить своего львенка, а с другой… Найти Геральта из Ривии и прибить его собственными руками. И дело далеко не в слезах Лютика. Дело в том, что он с ним сделал. Она видит в его глазах лишь Юлиана, да, именно Юлиана. Потому что Лютик находился на последнем издыхании и умирал в муках, страхе и боли, что разрывали его изнутри. — Он… Сказал, что для него это был лишь секс. Что я был лишь интересным экспериментом и игрушкой в умелых руках. Все взгляды, прикосновения, слова любви... Были шуткой. Ложью. Тем, что убило меня. — Лютик поджимает губы и достает из внутреннего кармана золотое кольцо. Присцилла берет его и осматривает, а после переводит неверящий взгляд на друга. Неужели?.. — Нет, Цилли, я не собирался делать ему предложение. Я... Просто хотел, чтобы он помнил обо мне. Понимаешь? Я просто… Хотел быть рядом. А теперь… А теперь у него Йеннифэр. Из Венгерберга. В шелках, при макияже и параде даже в спальне. Сильная, уверенная в себе, страстная и грудастая. Куда мне до нее. Я не ровня ни ему, ни ей. Только сейчас я понимаю, насколько Лютик был глуп, когда смог поверить в эфемерное счастье и любовь. Но сейчас он никому не нужен. Ни мне, ни миру. Баллады будут жить, «чеканная монета», будь она неладна, звучит из любой трубы. Я сделал для Геральта все, что мог. Бард мягко улыбается, словно не он рыдал, словно дитя, пару минут назад. А Присцилла не знала, что ей делать. Её пугал такой Лютик. Точнее, уже Юлиан. От него веяло гибкостью, опасностью и мощью. Это не Лютик. Но он всё ещё её друг. — Я могу что-то для тебя сделать? — Осторожно спрашивает девушка, касаясь сильного плеча, и Лютик нежно целует её ладонь, ластясь после, словно кот. Цилли мягко улыбается в ответ и гладит барда по щеке. Он поднимается, снимает с плеча лютню, и протягивает Присцилле: — Держи. Я хочу, чтобы она побыла у тебя. Я вернусь за ней, когда придет время, а пока – она твоя. Сотвори на ней лучшие баллады, что у тебя когда-либо были. — Но Лютик, я… — Юлиан. Новый Лютик пока вне зоны доступа. — Тепло и горько усмехается бард и всучивает в руки девушки свой инструмент, а после садится обратно на кровать, смотря на ночное небо и обдумывая происходящее. Цилли села рядом, не смея нарушить тишину. Прошло пятнадцать минут, и девушка смогла рассмотреть Юлиана лучше. Это и правда не Лютик. И как эти два человека могли поместиться в одном… Лютик мягкий, воздушный, парящий. Юлиан – приземленный, стальной и тяжелый. Даже взгляд, полный все еще ласки к верной подруге, был другим. Присцилла была уверенна, будь она в состоянии дотронуться до души Лютика, она бы наткнулась на холодный гранит. И пробившись даже сквозь него, тонкая ладонь наткнулась бы на кровавое месиво из чувств, осколков сердца и ребер. Словно кувалдой лучших мастеров Скеллиге разломали, раздробили, и оставили как есть. — Собирайся и поехали. Присцилла озадченно хлопнула глазами, не понимая, куда собрался Лютик, но послушно встает с кровати и стягивает с себя сорочку, быстро одеваясь. Юлиан же в это время стоял у окна и смотрел на Новиград и простирающийся вокруг каменных стен лес. — Нам нужно кое-кого похоронить. Девушка замирает, так и не дойдя ладонями до завязок рубашки, ошарашенно смотря на своего друга, когда бард поворачивается к Присцилле, сверкнув желтыми глазами, испугав Цилли не на шутку. Безумие, промелькнувшее в кошачьих глазах буквально на мгновение. — Кого? — Шепчет Присцилла пересохшими мгновенно губами, а Лютик лишь тепло смеется и качает головой, словно девушка задала глупейший вопрос. — Старого Лютика, конечно же.***
Уже в конюшне Лютик извинился перед вороным другом, отвлекая его от сена и седлая. — Прости, друг мой, у нас важное дело, обещаю, как только мы вернемся, ты отдохнешь и хорошо поспишь. — Лютик… — Присцилла протягивает барду кольцо, которое тот так и не забрал обратно, и поджимает губы, склоняя голову к плечу: — У нас здесь, в Новиграде, есть одна ведьма. Она стирает воспоминания о любом человеке и исполняет желания. Если хочешь, мы можем… — Нет. — Излишне резко отвечает Лютик и берет кольцо из теплой ладони, тут же извиняюще улыбаясь и целуя девушку в лоб: — Прости, милая, но нет. Это... Это напоминание. О нем. О любви, что граничила с безумием. О разбитом сердце. И перерождении. Пусть оно жжет мне грудь, обжигая пламенем и окропляя кровью. Пусть напоминает о том, что я пережил и что я еще живой. Бард целует кольцо, которое подвязывает на шнур и вешает на шею. Он седлает Пегаса, нетерпеливо бьющего копытом, и помогает Присцилле сесть позади, после чего подгоняет верного друга, отправляя его прямиком в чащу леса. Останавливается он лишь на опушке, осматриваясь в поиске лесных чудищ и зверья. Пегас тревожно перебирал копытами, а Лютик спешился и подал руку девушке, которая тут же спустилась следом. Ночь была на удивление теплая, но под одежду забирались цепкие лапы ледяного ужаса, заставляя кожу в очередной раз покрыться мурашками. Цилли обнимает плечи, выдыхая клуб пара изо рта, и вскидывает озадаченно брови. — Какого… — Её прерывает тихий голос Лютика, что ходил по пустырю и собирал опавшие ветки деревьев. — I hear you’re alive… How disappointing. — Поёт тихо бард, пока растет охапка хвороста в его руках. — I’ve also survived, no thanks to you… Присцилла подходит ближе к Пегасу, тревожно перебирая его гриву и не отводя взгляда от друга, что и правда словно сходил с ума. Он пел и пел, и тихий и безразличный голос с каждым словом превращается в убийственное оружие. Мгновение – и полыхает костер под горящим взглядом Лютика, что хватает седельные сумки и вытряхивает содержимое. Склянки, ноты, тетради, чернила, перья, одежда. Всё происходящее напоминало сжигание ведьмы на костре, настолько маниакально и восторженно выглядел бард, кидая цветные тряпки в кажущееся все больше и больше пламя. Только он сжигал не ведьму. Он погребал старого Лютика. — No word that I’ve written will ring quite as true as «Burn»! — Поет воодушевленно бард, словно танцует на костях мироздания и ликует, а не сжигает собственные воспоминания и старого себя. Присцилла шокировано выдыхает и сжимает гриву Пегаса, словно пытаясь успокоиться, хоть и получалось дерьмово. В её глазах отражалось пламя, друг, мечущийся в собственном безумии, а в ушах звенело чертово «Гори», словно кто-то бил в колокола. И чем ближе был конец песни, тем, казалось, слабее был Юлиан. Большинство вещей уже давно сгорели, лишь где-то в глубине свисали обуглившиеся яркие тряпки, которые продолжало жевать адское пламя. И неизвестно, её ли это больное воображение, или же действие древней ведьмачьей магии, но Лютик падает на колени, выдыхая слабо последние «Сгорай», закрывает ладонями лицо и снова рыдает, оплакивая павшего себя в борьбе, в которой не мог победить с самого начала. В борьбе за сердце другого человека. Полез на то поле, где у него не было шансов. Но спина мужчины начинает покрываться сетью трещин, под которыми словно текла жидкая лава, но Лютик это игнорировал. С лопаток трещины поползли ниже, охватывая грудь и поясницу. Она хотела что-то сделать, но тело словно окаменело, заставляя оставаться на месте. Ей было страшно. Не за себя. За Лютика, что рыдал, пугая птиц в округе, у пламени, что забрало у него все самое дорогое. Стоило прожилкам засветиться сильнее, как показалось, словно они лопнули, разлетаясь миллионами осколков. Присцилла зажмурилась от яркого света, но тут же распахнула глаза, видя, как Лютик поднимается с колен и выпрямляется во весь рост. — Сгорай… — Шепчет бард, вытягивая над уменьшающимся костром медальон школы кота, что сверкнул в лунном свете. Девушка наконец может двинуться, потому подходит к другу и сжимает его плечо. Лютик благодарно ей улыбается и кидает медальон в огонь, словно Присцилла дала ему те силы, что позволили ему это сделать. И девушка бы готова была поклясться, что произошедшее было лишь бредом, но... На неё смотрят два кошачьих глаза. Ярко-голубые. — Пошли, Цираночка, мы сделали все, что могли. — Тихо смеётся Лютик и идет к Пегасу, даже не думая оборачиваться. Старого Лютика больше нет. Есть только новый. Цилли смотрит ему вслед, после кидает взгляд на догорающее пламя и хватает оттуда за цепь чуть оплавившийся медальон. Она не может позволить, чтобы все то, что осталось от старого Лютика в память – была лишь чертова лютня. — Как ты? — Шепчет девушка, догоняя друга и смотря ему в спину, пытаясь умерить страх, что поселился в ней. Она прячет быстро медальон за пазуху и берется за протянутую ладонь, седлая Пегаса. Лютик молчит почти всю дорогу, и лишь на подступах к Новиграду он тихо выдыхает: — Устало, душа моя... Устало. Я сжег все и остался наедине с собой. И, должен признаться, мне стало легче. Но сейчас я только хочу спать. Улыбается бард и нежно целует девичью ладонь, что обвивает его грудь, чтобы не свалиться с коня. Присцилла улыбается следом. Она знает, что старого Лютика не вернуть, но сейчас он спокоен, уверен, и даже улыбается. Девушка не могла подобрать нужного эпитета, пока наконец не осознала. Лютик просто повзрослел. Закалил невинность, беспечность и задорный смех в мощное оружие. И это было заметно по его глазам. И дело далеко не в их цвете. Лютик быстро заснул под ленивое перебирание его волос. А девушка так уснуть и не смогла. Думала. Начиная тем, насколько сильнее стал её Лютик и заканчивая тем, насколько же сильно сломал его Геральт. И все же, ближе к утру, усталость и эмоции сморили её, заставляя крепко уснуть. Лютик будет в порядке. И они будут в порядке. И лишь кольцо на бардовской шее игриво сверкало в лучах рассветного солнца, храня тайну всего того, что произошло между ними.***
— Куда теперь? — Хмыкает Присцилла, подавая Лютику кулек с едой, что тот заказал у корчмаря. Время было позднее, и вскоре Новиград должен обойти патруль на наличие порядка. Бард благодарно улыбается и принимает еду, пряча мешочек в седельные сумки и седлая отдохнувшего и сытого Пегаса. Лютик раздумывает с улыбкой, после чего игриво усмехается и кивает за спину девушки, намекая на лютню, что та теперь носила с собой на ремешке. — За вдохновением.