Театр и хвост

***

Тихон мялся недалеко от служебки и чувствовал себя неуютно. Глупо он себя чувствовал. Двухметровая фанаточка, блин. Одно дело все эти милые девушки, которые ждали любимого артиста, чтобы сфоткаться, попросить автограф, вручить цветы и самолично сделанные подарки. И совсем другое он — здоровенный, уставший на работе мужик. Тиша снова огляделся и, став ещё грустнее, подошёл к служебке поближе. Потому что Пчёла такая — мозг выгрызет, если узнает, что он снова струсил. Нет уж, дал слово — держись. *** Как Тихон Жизневский, почти два метра кудрявого жизнелюбия, дошёл до жизни такой? Не очень сложным, но извилистым путём. Началось всё в детстве, когда мелкий Тиша впервые попал на настоящий спектакль. Это были гастроли знаменитого столичного театра и ребёнку, в общем-то, на взрослой постановке делать было нечего, но родителям не с кем было его оставить. А Тиша, ужасно соскучившийся по отцу, который только-только вернулся из плавания, пообещал сидеть тихо и вести себя прилично. И слово сдержал, полностью заворожённый происходившим на сцене волшебством. Даже повзрослев, Тихон продолжал считать Олега Янковского настоящим Волшебником. Уставшим от бессмертия, бесконечно мудрым, научившимся жить моментом и отпускать любимых, близких, друзей, врагов, прощать и никогда не забывать, менять правила, если так будет лучше и стоять на своём, когда уверен, что так нужно. *** С того момента, как Тиша открыл для себя чудо театра, прошло уже много лет. Тихона изрядно помотало по стране. Он пытался пойти по стопам отца, но двух лет во флоте ему хватило за глаза. Пытался поступить в театральное в Москве — но в толпе горящих энтузиазмом, модных, сыплющих непонятными словечками абитуриентов почувствовал себя неуместным и тихо слился. Каким ветром его занесло в МЧС он и сам не понял, но втянулся. Пять лет службы закончились страшным карельским пожаром. Почти год Тихон лечился, восстанавливался… успокаивал мать, рыдавшую при каждой встрече. К счастью, уши почти не пострадали, да и хвост хирургам удалось спасти. Не такой гибкий и подвижный как раньше, конечно, но ведь есть. *** В МЧС он не вернулся. Понимал, что повтора мать не перенесёт. Зато осуществил свою давнюю мечту — пожить в Питере, всласть побродить по улицам и музеям, посмотреть на развод мостов, подышать туманами… Но основным пунктом были театры. Тихон намеревался побывать в каждом. Сходить на все значимые и интересные спектакли и постановки. А еще ему сразу же подвернулась неплохая работа. В конце концов, улыбчивый, легко находящий общий язык с посетителями, располагающий к себе бармен (по совместительству вышибала), любящий театр, неплохо играющий на гитаре и даже имеющий в репертуаре несколько собственных песен — вполне себе находка для заведения, позиционирующего себя как приют театралов и людей искусства. Тихон был в курсе всех новостей, имел возможность разжиться контрамарками… Короче, ощущал себя на своём месте и был абсолютно доволен жизнью. *** А потом с ним опять случились гастроли московского театра и Янковский. Внук. Иван. И этот Янковский уже не был Волшебником. О нет. Это был настоящий Иван-царевич. Безупречный, породистый… такой красивый, что дыхание перехватывало и сердце сбоило. *** На модерн «Даму Пикъ» Тихон попал случайно. Был привлечён фамилией, если уж совсем честно. Долго колебался, не был уверен, что этот Янковский пошёл талантом в деда. Не хотелось разочароваться, испортить то сохранившееся в памяти чудо из прошлого горьким привкусом сравнения с настоящим. Все сомнения исчезли при первом же появлении Германа. Тонкая, изящная фигура в длинном чёрном плаще, словно состоящая из ломаных линий и острых углов, возникла в круге света неожиданно. Застывший в напряженном ожидании, смотрящий вниз, на увядшие кроваво-красные розы, разбросанные по сцене… Тишину разорвало глухое «БУМ» большого барабана и Герман вскинулся, поднял глаза… Тихон пропал. Утонул в чёрных глазах, горящих отчаянием, болью, решимостью. Младший Янковский не играл — он жил, дышал ролью. И зал переживал происходившее на сцене вместе с Германом, затаив дыхание, злясь, рыдая и надеясь. В финале Тихон смог удержаться и не прыгнуть на сцену, вырывая из рук Германа осколок стекла, только благодаря выработанной в МЧС выдержке. Потрясенный зал молчал. Герман медленно падал. На бледном лице и в потускневшем взгляде неверие в случившееся сменялось смирением с проигрышем и смертью. По белой ткани пола растекалась кровь. Погас свет. И зал взорвался аплодисментами и криками браво. Тихон был уверен, что сорвал голос и отбил ладони. Ему очень хотелось лично выразить восхищение, но у служебки собралась целая толпа и он привычно отступился. *** Переполненный впечатлениями Жизневский поднял все связи, которыми оброс, но ухитрился забронировать себе место на всех спектаклях. И радостно занырнул в искусство с головой. Каждый раз открывая для себя новые грани таланта Вани (да, Тихон слаб, он не устоял, если уж на форуме фанатов все зовут Ваню Ваней, то и ему можно вот так, тепло, душевно). С восхищением наблюдая за ушками и хвостом, живущими вроде бы своей жизнью, но в строгом соответствии с ролью. (И Тихон никогда не признается в том, что пару дней крутился перед ростовым зеркалом в прихожей, пытаясь это повторить. Получалось не очень — уши подчиняться произволу отказывались.) Всё глубже увязая в Иване-царевиче. И забыв, что гастроли не вечны. *** Напомнили афиши, внезапно заполонившие весь город. «Последний спектакль» — кричали они огромными красными буквами. Это было ужасно. Тихон не был готов вот так быстро расстаться с прекрасным. Именно об этом он и ныл «подруге дней суровых» Любе по прозвищу Пчёла за вечерней кружечкой (уже пятой) красного сухого. Подруга подливала и хихикала. — Ну харе ржать, — обиделся в конце концов Тиша. — У друга трагедия, театр уезжает, друг страдает, а она… И грустно хлюпнул вином. Пчёла даже не потрудилась сделать виноватый вид. — Можно подумать, ты по театру страдаешь, — весело заявила она. — Давно бы уже подкатил, автограф получил, сфоткался. Тихон нахохлился. — Да не получалось всё. — Не получалось у него. Сколько раз ты подходил к служебке, а? В ответ снова хлюпнули вином. — А сколько раз разворачивался и уходил ни с чем? КАЖДЫЙ! Каждый грёбаный раз ты отступался и уходил, Тиш! — Ну не могу я так. Девчонки там эти, и тут я, гляньте, два метра фанаточки. — А ты не фанаточка? От возмущения Тихон даже слегка протрезвел и попытался гордо выпрямиться: — Я ценитель! — Не грохнись, ценитель. Короче, если ты не фанаточка, то после спектакля ты вспомнишь, где у тебя яйца и подойдёшь наконец за автографом и фоткой! Ну или быть тебе Фанаточкой до конца жизни, обещаю. *** Такова вкратце история грехопадения Тихона Жизневского, стоявшего сейчас у служебки на подгибающихся ногах (от нервов и усталости, он честно отпахал три смены подряд, освобождая сегодняшний вечер). Ноги реально подгибались, Иван всё не выходил, и Тихон недолго думая пристроился на цоколе возле двери. *** У Вани болела голова. И дрожали руки. А хвост и вовсе бешено метался из стороны в сторону, хлеща воздух. Дурацкая погода, от которой с утра мигрень. Чертовы коллеги, которые улыбаются в лицо, а за спиной шипят о молодом выскочке. Журналисты, готовые на все, чтобы раздобыть материал для скандальчика. «Так, нужно успокоиться и *надеть лицо*. У служебки, как всегда, толпа, и эти люди не виноваты в том, что у Ивана Янковского нет настроения.» *** Ваня выскочил из дверей служебки в крайне раздражённом состоянии, надеясь побыстрее отделаться от фанатов и поехать в спортзал, где можно вдоволь побесоебить, выпуская пар и когти. Дверь захлопнулась неожиданно громко, Ваня поморщился, хвост хлестнул воздух… Ан нет, что-то задел. И это что-то крепко хвост зажало. От неожиданности Ваня застыл, боясь пошевелиться, чтобы не повредить хвост (а ещё будет больно, если повернуться неудачно), и лихорадочно соображая, как бы проверить, что там, за спиной, такое. Впрочем, глядя на постепенно вытягивающиеся лица потерявших дар речи фанатов, Ваня как-то вообще утратил желание оборачиваться. Но испугаться по-настоящему не успел. За спиной раздалось виноватое: — Я это… машинально… рефлексы… придремал тут немного, а он мне прямо по лицу, ну я и того… извините, короче, Иван Филиппович, я реально нечаянно, — произнесенное слегка хрипловатым, но приятным голосом. Ваня медленно и осторожно повернулся на полкорпуса. Его драгоценный, прекрасный, старательно расчесанный хвост зажимал в лапище какой-то здоровенный кудрявый мужик. Который смотрел очень виноватым взглядом. Но хвост, сука, не отпускал. Раздражение вернулось с удвоенной силой. Ваня зашипел. Мужик понял всё абсолютно правильно и сделался ещё виноватее, буквально съёжившись в максимально компактный комочек: — Мне очень неловко, это из-за травмы… ну и нервы, конечно… короче, я не могу пальцы разжать, спазм. Ваня сначала просто не понял. А потом до него дошло. Захотелось постучаться головой о стену. Пиздец котёнку, приплыли. Уже через несколько минут весь интернет будет в фотках и видео, потом новость подхватят желтые и официальные СМИ, ему придётся снова выслушивать насмешки и «ты разочаровал нас, подвел семью, опозорил честь фамилии» от родителей. Ваня тихонько застонал и зажал голову в ладонях. — Иван Филиппович, вам больно? — всполошился кудряш. И крикнул в толпу — Врача вызовите, не стойте столбами! Ваня смирился с судьбой, повернулся полностью, шагнул к кудряшу, удобно устраиваясь меж разведённых длиннющих ног. — Эээ, Иван Фили… И приложился лбом к холодной стене. В живот тут же забубнило несчастное: — Простите, я вам поднасрал, да? Вот жопой же чувствовал, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Но Пчёле легче дать, чем объяснить… — Блин, мужик, мне твой бубнёж нихуя не исправит уже, самое лучшее извинение — это чтобы я тебя больше никогда не видел после того, как хвост освободят. В живот натурально всхлипнули. Ваня легонько постучался лбом о стену. Мрачно произнёс: — Я вымотался в ноль сегодня. Ещё и ты со своим спазмом. Меня ноги вообще не держат. Жопу, как ты, морозить не собираюсь. Дёрнешь хвост — всю рожу расцарапаю. И уселся на любезно подставленное колено. *** Тихон сгорал от стыда. И плавился от счастья. И умирал от горя. Одновременно. Надо же было попасть в такую дурацкую ситуацию. Он действительно задремал, удобно пристроившись на цоколе, и когда что-то пушистое проехалось по лицу, просто поймал это на рефлексе, как ловил пушистые елочные лапы, например. Кто ж знал, что именно в этот момент организм подкинет свинью и пальцы сведёт спазмом, намертво зажав пушистое что-то. Оказавшееся хвостом Ивана Янковского. По спине которого отчетливо читалось желание рвать и метать. Извинения ситуацию не улучшили. Ну или наоборот, это как посмотреть. Все-таки Ваня сейчас сидел у него на колене. Нахохлившийся, надутый, со сложенными на груди руками и прижатыми к голове ушками. Но при этом совершенно четко послал и велел больше не попадаться на глаза. Образ Прекрасного Царевича лопнул, не выдержав столкновения с реальностью. Но живой человек нравился Тихону даже больше. Жаль только, что часики неумолимо тикали, отсчитывая минуты до приезда скорой. «Эх, Тиша, Тиша, тобипизда, как говаривал наш боцман… ну а раз терять нечего, то… оторвёмся на все деньги». И давшего себе волю Тишу понесло. — Слушайте, Иван Филиппович, раз мы уже так близки, то вы как честный человек должны мне теперь контрамарку… *** Ваня чувствовал себя самым несчастным Котом в мире. Его непременно засмеют, выгонят из театра (или того хуже — оставят, но переведут на второстепенные роли), родители будут капать на мозги нотациями, что понапишут в интернете и СМИ вовсе страшно представить. Одно хорошо — кудряш оказался удобным и тёплым. Но вот то, что он нёс… — Я этой рукой плохо чувствую, но шёрстка явно мягенькая и пушистенькая! Я другой рукой пощупаю, ладно, чай не чужие уже, стулом, вон, работаю? Ух ты, Иван Филипыч, чем пользуешься, а то я кучу средств перепробовал, такого результата пока не добился, ну хоть курчавиться хвост перестал и то хлеб, а то ходил как баран, надо мной куры ржали, чесслово... Ой, не надо на меня шипеть, я от этого ещё больше нервничаю и вообще чушь начинаю нести… Ваня сам не заметил, как начал улыбаться. Головная боль постепенно затихала, приятный голос действовал лучше лекарств, тёплые объятия (боги, а это-то когда успело случиться?) успокаивали, а нежные поглажки хвоста, стыдно сказать, вообще были очень приятны. То двоякое состояние, когда с одной стороны надо бы наорать «Блять, да отцепись ты от хвоста уже, весь помял и растрепал!», а с другой — хочется мурчать «И вот это вот повтори, плиз, очень приятно было». На ушко прошептали: — Вот так, да? И Ваня аж порозовел, поняв, что реально промурчал последнюю фразу вслух. *** Ваня выглядел таким несчастным, что Тихон не выдержал. Пусть потом хоть в суд подаёт, но сейчас… сейчас ему нужны обнимашки и тепло. И погладить. Погладить было самой удачной идеей. Ваня ощутимо расслабился, перестал зажиматься и накручивать себя, даже разулыбался. А ещё у него не получалось бороться с натурой и на особо удачных поглажках он тихонько мурчал. Жаль, что хорошее быстротечно. Скорая подъехала буквально через несколько минут. Пара уколов — и хвост получил долгожданную свободу, а Тихон… Тихон потерял всё. *** Из Питера он уехал следующим вечером. Уволился одним днём, собрал вещи, скомкано попрощался по телефону с Пчёлой и предупредил родителей, что возвращается. С неделю отсыпался, делая вид, что устал. Когда спать уже не больше мог, просто стал шататься по берегу серой тенью. Впрочем, у него весь мир был серым, выцветшим, безрадостным. А потом приехала Пчёла и отвесила ему звездюлей по-дружески. — Придурок! Тебя, идиота, всем фандомом ищут, а он тут, понимаешь, меланхолии предаваться изволит! — Чем ищут? — Всем фандомом Вани твоего разлюбезного. И сопроводила объяснение хорошей такой затрещиной. От которой Тишины мозги со скрипом, но заработали. И он с испугом вскинулся: — А что, случилось что-то? — Царевич твой случился. Выложил сторис про нерешительных чудиков, которые хвост облапают — и в кусты. Даже не оставив номера, куда список уходовых средств скинуть. А ведь как интересовался, какие дифирамбы пел. — Так он это… не злится, получается? — Он тебя ищет, барана. Собирайся давай, у нас билеты на через два часа. *** Маленький эпилог год спустя Тихон: — Коть, а Коть. Ваня: — Мяу. И продолжает лежать с сигареткой. — Ну Коть. Смотри чё есть. Подло хихикая, вытаскивает из-за спины веревочку с бантиком. Ваня шипит. Тиша трясёт верёвочкой. Бантик шуршит. Шуршит. Шуршит. Бесит! И Ванька пытается его поймать, чтобы вырвать из рук Тиши и выкинуть нахрен. Через пару минут застывает с очень неумным лицом, сообразив, чем занимался. Тихон нагло ржёт. Ваня несколько секунд щурится на него с видом «ну ты еблан», а потом тоже начинает ржать.