_____
Темноволосый ухоженный мальчик с умными глазами наклоняется вперед, любопытно вглядываясь в выставленную на стол фигурку. Та приковывает его молчаливое внимание на долгие минуты, пока он не подзывает отошедшую куда-то мать. - Мама, посмотри… почему он такой грустный? – Мальчику хочется сказать, что при взгляде на него сердце наполняется тягостным чувством и что это что-то сильнее сочувствия, но выразить это вслух он не может. Женщине приходится нагнуться, чтобы прочесть надпись на бумажном ярлычке. - Печальный принц, - изрекает она. – Он должен выглядеть грустным. Ох, – вздыхает его мать, словно только сейчас хорошенько разглядев фигурку, - у него хрустальные слезы… как прекрасно. Мальчик медленно кивает, безмолвно соглашаясь с ней, и когда она отходит, отвлеченная чем-то еще, он тихонько наклоняется ближе. В этот момент раздается звук приближающихся шагов и за столом появляется хозяин магазина. Пожилой мужчина с седыми волосами и круглыми небольшими очками опирается на стойку рядом с выставленной фигуркой принца и с каким-то легким торжеством улыбается ему. Мальчик поднимает голову, когда тот достаточно тихо говорит, что вряд ли слова сможет расслышать любой другой посетитель этой лавки. - Мало кто знает, что если поднять стеклянный колпак, можно будет услышать одну из красивейших мелодий, какие слышали человеческие уши, - начинает он и, когда заинтригованный и явно пораженный его словами мальчик тихо выдыхает, продолжает, нагнувшись вперед, что теперь его расслышать действительно может только его маленький слушатель. – А если колпак поднимет обладатель тонкого, чуткого слуха, то он услышит голос печального принца… - Тот… а что тот скажет? – запинаясь, проговаривает мальчик и, затаив дыхание, наблюдает за старым хозяином лавки. - Боюсь, что на это я ответа не имею, - он замолкает на какое-то время, а потом с улыбкой продолжает. – Нельзя предугадать, что произнесет печальный принц, – он может говорить, о чем только пожелает. Мальчик зачарованно наблюдает за фигуркой, а когда поднимает голову, мужчины уже нет. Он оглядывается, замечая свою мать вдалеке лавки, и еще раз вглядывается в грустное лицо принца. На секунду ему кажется, что глаза принца показывает вниз. Мальчик замирает, переводя взгляд с его лица на туловище. Он скользит взглядом по рубашке и останавливается на маленьких руках фигурки. Он уверен, что ему все-таки не мерещится, что с кукольных запястий скатилась капелька крови. Та упала на бледно-желтый лепесток розы и исчезла, словно ее никогда не было, в складке белой ткани. Мальчик распахнул глаза от удивления и услышал голос зовущей его матери. - Хеншик, пойдем, твой отец уже ждет нас. Одиннадцатилетний мальчик с темными волосами, с красивыми чертами лица и умными глазами нерешительно отошел от стола и выставленной на нем фигурки под стеклянным колпаком, потом развернулся и быстро зашагал к ожидающей его у дверей женщине, уверенный, что никогда не забудет встречу с запертым под стеклом печальным принцем.Часть 1
1 сентября 2013 г. в 00:30
Следует ли человек в темном по его пятам? Хеншик старается не оборачиваться лишний раз, подмечая чужое присутствие по тихим, осторожным звукам – посторонние шаги, которые нужно постараться разобрать в своих, редкий кашель, заглушаемый тканью одежды. Иногда чужие ноги оступались, что подкрепляло растущую уверенность в том, что это просто перепивший прохожий, который крутится по этой части города, не имея сил вспомнить, куда ему нужно, а раз где-то впереди идет человек, то он точно приведет его куда-нибудь. В более людное место, которое он, быть может, и сможет вспомнить. Хеншик полагает, что такое более чем возможно, но продолжает вслушиваться в окружающие его звуки слишком настороженно.
Улица виляет, тянется вдаль, освещенная слабым светом далекой луны и изредка встречающимися фонарями, чей свет неприятен Хеншику из-за его желтизны. Свет рассеивается и достигает лишь немногих частей улицы. Хеншик старается держаться света, мужчина в темном – тени.
Преследует ли его человек, которого он различает только по посторонним звукам? Должен ли он обернуться, чтобы проверить, не скрылся ли тот? Быть может, его уже давно и нет позади?
Хеншик выходит на площадь, к которой стекаются улицы. Он приостанавливается, оглядываясь. Даже если он точно знает, что бывал здесь не один раз, сейчас он не может вспомнить ни одного направления – не может понять, куда ему нужно направить свой шаг, чтобы выбраться к нужному дому. Ночная тишина поглощает пространство, приглушая и без того едва слышное дыхание. Тишина оголяет чувства, принуждая навострить внимание. Она словно предупреждает, что лучше быть настороже. Хеншик шагает медленно, еще не зная, куда ему нужно идти, но больше не желая оставаться в центре длинного, пустынного, погруженного в ночную темноту пространства. Он знает, где заканчивается площадь, в конце концов.
Просто сейчас он не уверен, что не спутал направление и не пошел обратно, или в левую, а может быть, в правую сторону. Человека позади нет – Хеншик оборачивается, вглядываясь в темноту и вслушиваясь. Он больше не слышит чужих шагов.
Площадь заканчивается тонкой дорожкой между домами. Но путь через нее скрывается в темноте уже кромешной. Хеншик выдыхает разочарованно, понимая, что соваться туда не станет. Время его не поджимает – захочет, может крутиться по этому городку хоть вечность. Он поправляет рукава белоснежной рубашки, ругает свой телефон за то, что тот так уместно разрядился, и еще раз вглядывается в черную полоску чуть дальше впереди. С одной стороны – это слишком рискованно, с другой – придется возвращаться на площадь и искать новое направление. А ведь он не может знать, к чему приведет иной путь. Днем это место будет выглядеть иначе – даже эта темная полоска преобразуется в обычный проулок, по которому за день пройдется десяток людей. Стоит ли опасаться того, что в дневном свете не может вызвать никаких опасений?
Хеншик ступает туда осторожно, делая вначале один небольшой шаг, затем другой. А потом он шагает так быстро, как позволяют ему брюки и гордость – он не переходит на бег, хотя уже ничто не удерживает его от этого. Он останавливается резко – его спасает его интуиция, та подсказывает ему, что впереди серьезная преграда, сталкиваться с которой не захотел бы никто. Хеншик вглядывается в темноту, а потом ступает вперед, вытягивая руку перед собой. Пальцы касаются стены и чуть сжимаются – от камня веет холодом и странной, неуместной сыростью. Он убирает руку и сглатывает ком сожаления. Теперь придется идти обратно? Проходить весь путь до площади?.. а там?
Он поднимает голову вверх, всматриваясь в ночное небо – слабые огоньки звезд и где-то сбоку край луны – часть крыши этого проклятого дома закрывает остальную половину. Был бы Хеншик ребенком, давно бы помер от страху, забился бы в какой-нибудь угол или выбежал отсюда стремглав. Но ребенком бы он был умным – ни за что бы не вышел из дома после наступления темноты. Он бы сидел в теплой гостиной, занимаясь или читая книги. Что же он делает сейчас?
Он перебирает пальцами в кармане брюк, ощупывая разряженный телефон и ключ от машины, бумажку с телефонным номером. Вещи в его кармане в данный момент не представляют никакой ценности – машина в Сеуле, телефон сдох, а номер бесполезен, учитывая предыдущее обстоятельство. Катастрофа весьма трагична, думает он, досадно поджимая губы. Что привело его в этот отвратительный городок? Ему хочется сломать что-нибудь – выплеснуть злость, чтобы затем разумно взглянуть на положение вещей. Хеншик отвлекается от мыслей, мелькающих в его голове, раздражая и без того разгневанное сознание. Он замечает жестяную банку, оказавшуюся возле его ботинка, та слабо перекачивается, давая понять, что появилась она здесь несколько мгновений назад. Хеншик замирает, смотря на нее так, словно она в голос смеется над ним.
Он слышит шум позади, будто кто-то запинается. Но на самом деле это больше похоже на то, как кто-то делает быстро движение, примыкая к стене.
Хеншик не уверен, что хочет проверять, что там такое – куда безопаснее и разумнее просто остаться на своем месте. Но оставаться перед стеной – положение не лучшее. Он оглядывается, поворачиваясь назад.
В той темноте не может быть ничего действительного, такого, что могло бы напугать… возможно, там какая-нибудь бродячая собака. Щенок, который толкнул лапой банку и испугался сам, отпрыгнув в сторону. Стоит ли ему бояться такой ерунды? Хеншик не замечает никаких движений и не слышит посторонних звуков – только свое быстрое дыхание. Почему он так дышит? Разве разумно выдавать свой страх таким образом?
Он ступает вперед осторожно. Темнота обволакивает его, скрывая дорогу, по которой он должен пойти, и пряча предметы. Есть они там или нет. Не видно ничего, кроме едва уловимых очертаний – крыши очерчены слабым лунным светом. Хеншик только по ним сможет узнать, когда выберется из этого узкого тупикового проулка. Он идет неторопливо, прислушиваясь к тишине в ожидании. Что это я в самом деле? – спрашивает он, приоткрывая губы и удивляясь собственному шепоту. Он останавливается чуть погодя, переводя дыхание и приподнимая брови. Разве эта дорога была такой длинной? Тонкая полоска крыши тянется вдаль, ее очертания пропадают в темноте, отчего она кажется бесконечной. Он думает, что это какой-то трюк его воображения. Вздумалось его сознанию издеваться над ним? Хеншик продолжает путь, глядя прямо перед собой, хмуря брови, отчего его лицо принимает упрямое выражение. Проходит какое-то время, прежде чем он снова поднимает голову, видя ту же самую картину длинной полоски крыши – та спокойно стремится дальше, словно он вовсе не шагал вперед все это время.
Его настигает слабый звук, он тянется по земле как туманная дымка, касаясь его ботинок и медленно поднимаясь к его рукам – тихая мелодия подкрадывается к его ушам осторожно, заглядывает внутрь и проскальзывает мимо, огибая его голову и плывя дальше по воздуху – Хеншик улавливает ее не сразу, но прислушавшись, приходит в смятение. Этой мелодии сотни лет, думает он, закрывая глаза. Эта мелодия звучала сотни лет назад, когда шкатулку открывали тонкие пальцы какой-нибудь хорошенькой девушки. Она ласкала уши, даруя наслаждение и приятный восторг ее слушателям. Мелодия настолько очаровательная, что и через сотни лет она тревожит чужую душу, находя в ней что-то глубоко скрытое. Хеншик моргает и оборачивается, пытаясь понять ее источник.
Желтоватый свет впервые не кажется ему чем-то мерзким и отталкивающим, он притягивает к себе взгляд и словно нашептывает приглашение войти – Хеншик смотрит на дверь, из щели которой исходит свет и тянется музыка, поражаясь лишь тому, что протягивает руку к ее ручке. Дверь отворяется, поддаваясь прикосновению его пальцев, и пропускает его внутрь. Сознание затуманивается, не давая шанса отступить назад.
Комната длинная и, как очертание той крыши, кажется бесконечной – светлые стены, отдающие едва заметной лазурной-зеленью. Высокие окна, поднимающиеся на многие-многие этажи вверх, потолок, словно хрусталь, или заполнен им от края до края – все как в самой излюбленной романтиками сказке. Хеншик пораженно наблюдает за своими ногами, которые двигаются вперед уверенно и быстро, словно не он сам управляет ими. Он не знает, почему не может остановить их – по собственной воле или по чужому приказу? Он оглядывается по сторонам, замечая стоящие вдоль стен фигуры – высокие фигуры в белых одеждах. Он пытается вглядеться в их лица, но те скрывают хрустальные маски, которые отражают лишь его испуганное лицо.
Это похоже на безумие, поглотившее его страшной, кошмарной ночью – похоже на историю, рассказанную перед сном маленькому мальчику, чтобы он скорее ложился в постель и не вздумал выходить ночью во двор посмотреть свои любимые мерцающие огни – искать созвездия, придумывая новые названия и фигуры, потому что известные, написанные в книжке он не помнит. Это похоже на склад кривых зеркал, сброшенных горой и раскиданных по темному сыроватому помещению в страшной спешке – когда закрывали старую ярморочную площадь, где комната зеркал была популярным и любимым развлечением горожан, такой склад бы вполне мог случиться. А Хеншик забрел в него по чудовищной ошибке. Но это далеко не зеркальный склад и не ночной кошмар, вызванный бабушкиной историей, - что-то совершенно невозможное, о чем бы он никогда не смог помыслить и вообразить себе на ум.
Белые фигуры делают шаг, когда он останавливается перед небольшой выступающей площадкой. Хеншик думает, что это похоже на тронный зал и белые фигуры дворцовые поданные. Должен ли он ступать на постамент, возвышаясь над ними? К этому ли все шло?
Его мысли обрываются, когда он замечает тонкую ткань, которая обвивает его ногу. Она тянет его, принуждая подняться. Когда Хеншик забирается на постамент, та падает на пол, на котором стоят его ноги, а потом аккуратно изгибается, образуя складки, форма которых порадует любой взгляд. Хеншик не может представить, что все это значит. Тревога нарастает, когда он ощущает, как руки стягивает тонкая лента – та белоснежной ниточкой опоясывает их, а потом соскальзывает к его ногам, опутывая их. Она натягивается, сцепляется, а потом исчезает.
Ноги Хеншика пронзает боль. Руки Хеншика пронзает боль. Он с ужасом глядит вниз на свои руки и на свои ноги. Он чувствует, как что-то врезается в его запястья, проходит внутрь, протыкая плоть. То же самое происходит с ногами. Хеншик осознает, что случилось постепенно, когда боль чуть отступает, он вглядывается в свои руки осознанным взглядом. Теперь его руки связаны с телом, прикреплены к нему светлой палочкой, которую Хеншик не сможет сломать, как бы он не пытался. А любая попытка причинит ужасную боль, вынести которую будет ему не под силу. Ноги связаны с полом таким же жестоким способом. Капли крови, которые скатываются с его запястий, ложатся на белую ткань последним штрихом. Сверху укладываются принесенные хрустальным невысоким существом, напоминающим человека лишь отдаленно по округлой голове и четырех конечностях, бледно-желтые розы. Хеншик глядит на них сверху вниз, моргая глазами, в которых едва сдерживаются слезы отчаяния. Когда те проступают, останавливаясь маленькими капельками в уголках глаз, он ощущает на себе ледяное дыхание – на него дует высокая белая фигура с маской на лице. От ее дыхания капельки замерзают, превращаясь в аккуратные льдинки.
Это становится последним этапом работы – стеклянный колпак опускается на постамент с громким звуком, похожим на резкое закрытие крышки какого-нибудь тяжелого сундука. А потом раздается тихая, уже очаровавшая его раз мелодия.